Мы собираемся это изменить. Мы для этого делаем революцию!
Корабельщик поглядел на спутника с грустной улыбкой:
Вы для этого. Кто-то другой для честолюбия или власти. Кто-то третий просто наживается на костях Товарищ Ленин, я требую немедленного созыва Совнаркома, ибо мне известно о великой опасности для революции. К тому же, как вы совершенно верно заметили, только тогда идея становится материальной силой, когда овладевает массами. Поэтому я считаю важным донести мои предложения и сведения до наибольшего числа людей.
Но А Секретность!
Инопланетник на миг окутался полупрозрачным коконом из оранжевых шестиугольников:
Товарищ Свердлов, лучшая стратегия в данном случаеничего не скрывать. Пусть говорят что угодно: что я прибыл с Красного Коммунистического Марса, как в романе Богданова. Или что выбрался из полой Земли, как у Обручева. Или что я прямиком из Шамбалы, по Рериху-Блаватской
Погасил защитное поле и хмыкнул:
Все равно никто не поверит.
* * *
Честно говоря, и мне поверить сложно. Вы же Э-э Свердлов? Сам, лично? Чем же я обязан визиту столь важной персоны?
Свердлов, не отвечая, прошел вглубь прихожей. За ним в комнату вошел Владимир Ильич Ленин, а за ним Феликс Эдмундович Дзержинский, главный чекист страны. Пара его подчиненных осталась на широкой парадной лестнице, еще двое караулили черный ход. Еще несколько человек находились в автомобиле «Роллс-ройс», взятом из гаража московского губернатора, и теперь перекрывающем въезд во двор.
Лазарев Петр Петрович?
Представительный мужчина, русоволосый, с густыми усами щеткой, бородкой-клинышком, расчесанной волосок к волоску, носящий очки в тонкой мельхиоровой оправе, оправляющий на плечах превосходный костюм, сверкающий начищенными штиблетами без калош по случаю сухой погодыверно, только что собравшийся выходитьзамер и растеряно смотрел на гостей.
Да, это я. Что вам угодно?
Представившись, Петр Петрович с удивлением заметил, что визитеры мнутся, не решаясь начать. Наконец, Ленин справился с волнением, вытащил из кармана некую плоскую табличку черного стекла, величиной с большой кредитный билет:
Мы к вам, профессор, и вот по какому делу
Профессор взял протянутый предмет. Сразу же по широкой грани таблички побежали светящиеся строки. Красным русский текст, зеленым английский, синим немецкий, лиловым французский Вот и азиатские знаки, они желтого цвета.
Насколько я знаю языки, текст везде одинаковый, сказал профессор. Текст Э-э, содержание какое-то, хм. Глупое.
Вы полагаете, это мистификация?
Я решительно теряюсь Черт знает, как это сделано. Вот если бы мой учитель, Петр Николаевич Но увы, товарищи, увы! На всей огромной территории России было всего пять-шесть небольших физических лабораторий при университетских кафедрах физики. Их оборудование настолько э-э Оставляет желать, что ни о каких самостоятельных научных исследованиях мы и не помышляем.
А ваш учитель может нам помочь?
К сожалению, профессор Лебедев умер еще в двенадцатом году. Но что же мы на пороге? Прошу, прошу в гостиную. Зиночка, чаю нам подайте. Ах, ради бога, поскорее! Вы что же, не видите, кто у нас?
Засуетились женщины в передниках, на круглом столе возник непременный самовар, вязка свежих баранок. Мужчины разместились вокруг стола.
Профессор, над чем вы сейчас работаете?
Товарищ Свердлов, по заказу наркомата промышленности, восстанавливаю чертежи Курской Магнитной Аномалии. Как вам, безусловно, известно, это весьма многообещающее образование. Вполне вероятны там громадные залежи железной руды, что и вызывает нештатное отклонение стрелки компасов. К сожалению, Эрнест Егорович увез все записки с собой. После отказа Курского земства в ассигнованиях, профессор Лейст проводил изыскания на собственный кошт. Потом он уехал на воды в Баден-Баден. Так-то вот карты и оказались в Германии, а с нею началась война Ах, простите, ради бога, я все привык читать лекции.
Феликс пил чай молча. Свердлов улыбался несколько потеряно. Ленин внимательно смотрел, как профессор вертит в руках черную табличку, позабыв о стынущем чае. С каждым движением профессор все удивленнее хмыкал. Наконец, положил табличку на стол и решительно поднял руки:
Сдаюсь! Господа Э-э, товарищи Сдаюсь. Вам удалось меня разыграть. Но ради Э-э Бога? Раскройте же мне секрет. Как это сделано?
Если бы мы знали, профессор, Ленин совершенно без наигрыша вздохнул. В Кремль явился человек, назвался посланником. Рассказал нам о какой-то звезде, откуда, якобы, прибыл. И дал вот этот мандат.
А еще свечение. Кокон из оранжевого света, прибавил Свердлов.
Профессор поглядел вопросительно на Дзержинского, но главный чекист лишь двинул плечами:
Не присутствовал. Сожалею.
То есть он так вот просто вошел в Кремль?
Он прицепился к анархисту с Украины, как будто его спутник и охранник. После разгрома клуба анархистов на Малой Дмитровке они нас опасаются, без выражения сообщил Дзержинский.
Профессор тяжело-тяжело вздохнул.
Господа Э-э, товарищи! Вы можете мне поклясться Да хотя бы и Марксом! Что вы не пытаетесь меня обмишулить?
Профессор, Ленин тоже вздохнул точно в тон. Мы знаем об этом ровно столько, сколько и вы. Феликс, что там со слежкой?
Наш человек поговорил с этим анархистом, и выяснил, что встреча их случайная, и произошла третьего дня.
А сам анархист? Не стоит ли его задержать? По крайней мере, не выдавать ему паспорта на Украину?
Не вижу, чем нам это поможет. Он сам крайне удивлен. Он говорит, что полагал своего спутника ловким пройдохой, возможноанглийским агентом. Но уж точно не посланником таких сил, о которых до сих пор писали только Герберт Уэллс, да у нас кто Богданов, кажется? У Богданова и сюжет именно таков. Явился, дескать, марсианин к революционеру и предложил: айда на Марс! Там уже коммунизм, вот и поглядишь.
Феликс аккуратно допил чай и точным движением хорошего стрелка поставил чашку на блюдечко. Над столом пахло баранками, нагретой скатертью. В окно задувал обычнейший июньский ветер. Все выглядело привычно и обыденноза исключением только черной таблички посреди стола.
И, кстати, роман Богданова «Красная Звезда» опубликован в петербургском издательстве «Товарищество художников печати» именно девятьсот восьмым годом, сказал вдруг Свердлов. Что, если роман Богдановым не выдуман? Если в том луче содержались какие-то сведения, но, понимая их полную невероятность, Александр Александрович опубликовал их именно под видом фантазии? Ведь его же можно расспросить, он здесь, в Москве!
Вы, простите, о каком еще луче?
Профессор, наш гость заявил, что-де Тунгусский Метеорит есть световой сигнал колоссальной мощности, достигший нашей планеты в ответ на
Постойте. Постойте, Феликс поднял обе руки, если уж рассказывать, то давайте строго по порядку. Как они вошли, как сели, как выглядели.
Это долго, а времени у нас немного.
Именно поэтому, Владимир Ильич, нам никоим образом не следует спешить. Феликс потеребил собственную бородку-щетку. Сам Дзержинский выглядел тоньше, острее, опаснее профессора Лазарева; что, впрочем, никого не удивило.
Ленин, оглядев соратников, сделал выбор:
Тогда, товарищ Свердлов, начинайте вы. Вы их встретили первым.
Постойте. Я телефонирую в университет, что задерживаюсь.
Профессор Лазарев удалился в кабинет, потом вернулся уже переодетый в домашний легкий полотняный костюм и тапочки. Снял очки, тщательно протер. Проклятая черная табличка не исчезла. Профессор пожал плечами, занял прежнее место за столом и обеими руками сделал приглашающий жест:
Я телефонировал коллеге, Анатолию Болеславовичу. Он скоро придет и поможет мне с определением этого Э-э Предмета. Еще бы Зернова и Йоффе, но один в Самаре, второй в Петрограде Засим я внимательно слушаю вас, господа Э-э Товарищи.
Свердлов заговорил, потом добавлял Ильич. Феликс и профессор слушали, то и дело посматривая в окно, словно бы перебивая вкус дичайшей новости созерцанием обычнейшего июньского неба.
* * *
Июньского неба впередидо горизонта и за горизонт. Слева «семидесятый», справа «семьдесят второй», а сам Петер Штрассер на флагманском «семьдесят первом» корабле. Дирижабли последнего лета Великой Войны мало похожи на трубочки-сосиски» первого военного сезона. Сейчас цепеллины уже обрели привычную каплеобразную, китоподобную форму с несколько расширенным носом и сходящим в шило хвостом. Вместо коробчатых полотняных нагромождений сделаны на хвосте вполне обычные стабилизаторы и кили, как плавники у китов. Только у китов плавников пара, и оба горизонтальные, а у дирижабля плавника четыре, и они крестом.
На верхней площадке дирижабля тепло и тихо. Солнце нагревает обшивку, но стволы пулеметов остаются обжигающе холодными. Чем выше в небо, тем холоднее, это всем авиаторам прекрасно известно.
Впрочем, стрельбы не ожидается. С Россией мир. Внизу, навстречу пролетающим дирижаблям, дымят паровозы, волокут составы, а в составах тех черный уголь Юзовки, золотая пшеница приазовской степи, тверской лес, даже бакинская нефтьвсе, в чем сегодня величайшая нужда у Кайзеррайха, изнывающего под ударами Антанты.
Так что Петер Штрассер, как главный вдохновитель и организатор воздухоплавательных войск, вполне одобряет размен трех новейших кораблей на мир и материалы из России. Можно, конечно, колотиться об английскую ПВО до победы, но доискаться там бессмысленной гибели лучших в мире дирижаблей куда вероятнее. Даже и не трех, а любого количества. Нынче не шестнадцатый год, когда Генрих Мати влепил трехсоткилограммовую бомбу точно в здание Английского Банка посередь Лондона. Вернейшее тому доказательствосудьба самого лихого бомбардира, погибшего в очередном налете.
Новое правительство России попросило помощи в некоем «деликатном вопросе». Наверное, придется бомбить Колчака. Или предателей-чехов. Петер наперед согласен с любым вариантом: все проще, чем сжиматься в лучах прожекторов Лондона или Шеффилда, ожидая резкого хлопка зенитного снаряда. Потом латать порезы и тянуть на порванных баллонах над Северным Моремэто если сразу не полыхнет весь корабль от шрапнельных пуль с запрессованым в них белым фосфором.
Только новейшие цепеллины несут не семитонные фугаски, даже не набор мелких зажигалок того же веса. В грузовых отсеках сложено заправочное оборудование: лучшие в мире химические реакторы, лучшие в мире газовые станции для заполнения лучших в мире дирижаблей водородом. Петер Штрассер знает, что лучшие в мире немецкие химики уже испытывают какую-то добавку, запрещающую водороду взрываться от каждого чиха, так что уверенно глядит на расстилающийся пейзаж. Самолеты вряд ли когда-нибудь составят конкуренцию его гигантам. Конечно, самолет летает быстрее и меньше боится ветра. Но понятие «нелетная погода» и для самолета существует. Зато семь тонн одним куском никакой самолет не осилит еще лет пятнадцать!
На горизонте Москва. Радист устанавливает связь с Ходынским Полем. Старик Хуго скоро прибудет в Россию поездами, привезет отработанную конструкцию эллингов, настоящие немецкие правила обустройства дирижабельных баз. Тогда можно будет показать лапотникам класс. Даже не можнонужно! Иначе разговоры о миллиардных концессиях так и останутся разговорами. А деньги для проигравшей мировую войну Германии представляют собой ни больше, ни меньше, как самую жизнь. Так что Петер Штрассер без всякой агитации преисполнен решимости выполнить заказ наилучшим образом.
Дирижабли снижаются до пятисот метров. Вот внизу выстроилась причальная команда, вот и сигнальщикисобственные, прибывшие в Москву заблаговременно. Корабли начинают выравнивание, чтобы нос не ударился о грунт прежде хвостасливают балласт. Затем открывают выпускные клапана, стравливают водород и понемногу снижаются, строго параллельно земле. Опять же, обсуждаются усовершенствования и в этом отношении: чтобы не терять водород ради снижения подъемной силы, а закачивать компрессором в баллоны высокого давления, по необходимости взлетавыпускать обратно в баллонеты
Ладно, помечтать еще будет время. Петер Штрассер оправляет парадный мундир и переходит к двери в ожидании. Внизу Ходынское Поле, впереди Петровский дворец и очень красивый парк; направо и дальше до горизонтазагадочная русская столица. Море домов, сияют купола в ярких полуденных лучах, переливаются тополя. Облака дымов там и сямэто заводы или вокзалы, издали не разобрать. Впрочем, направо, на южную сторону, против солнца, в небо подпрыгивают бурые клубы дыма, сливаются в султан. Определенно, поезд выходит с вокзала; изо всех сил старается паровоз.
* * *
Паровоз крикнулСкромный всегда при том вспоминал птицу неизвестной породы. Сильную, тяжелую, но не хищную. Словно бы конь-тяжеловоз, только среди крылатых.
Поезд рвануло, и вагоны медленно покатились на юг, за выходной семафор. Скромный глянул на желтую бумажку: проездной ордер от наркомата путей сообщения. Его поезд еще только вытянулся на втором пути, жадно поглощая людей в пиджаках и шинелях, длинных платьях, косынках и френчах. Ехали на юг командированные, ехали спекулянты за очередной порцией сала и мяса, везли на обмен рулоны ситца с Морозовских фабрик, всякую железную мелочьподковы там, гвозди, молотки, серпы, лезвия ножейгде украденную, где честно купленную у оголодавших московских рабочих. Ехали сами эти рабочие, кто с обменом тоже, кто подсаживал в вагон семью: зимой в деревне у родственников выжить не в пример проще, чем в нетопленных каменных коробках.
Скромный вез только несколько подаренных книжек да кулек с патронамивсе распихано по карманам и за пазухой, ради сбережения от босяков. Правду сказать, после цирковой феерии в Кремле, Скромный опасался, что его сочтут важным свидетелем и на юг не выпустятно чекисты, на удивление, поверили объяснению, что с Корабельщиком анархист знаком недолго и случайно. Даже документы на имя Ивана Яковлевича Шепеля, Матвеево-Курганской волости, Таганрогского округа, Екатеринославской губернии, учителя и офицераЗатонский сделал без малейшего промедления.
Корабельщик, правда, хмыкнул:
Вот вы назвались офицером, а службу войск или там порядок упаковки второго саперного вьюка в полковой батарее трехдюймовых знаете?
Я скажу, что военного производства прапорщик, «химический».
А, кивнул Корабельщик, знаю. Звездочки на погоны взять негде, вот и рисуют химическим карандашом. Военный набор, ускоренные курсы, академической выучки требовать бесполезно. Что ж, одобряю. Управлять людьми вы, безусловно, умеете. А для прочего заведете себе грамотный штаб.
Скромный так и не привык считать спутника инопланетником, несмотря на получившие объяснение странности.
Много вы о нас, выходит, знаете.
Иначе нельзя. Вам бы тоже разведку в первую голову организовать. Иначе не выживете, крупных лесов нет в приазовских степях, спрятаться не выйдет.
Прошли еще немного по перрону. Остановились под стойкой с круглыми часами. Посмотрели, не сговариваясь, на циферблат.
Еще сорок минут, сказал Скромный. И вздохнул:
Когда вы просили спину вам прикрыть, я, признаться, думал, что мое пребывание в Москве будет вовсе не таково.
Корабельщик засмеялсясовершенно, абсолютно как человек! и развел руками:
Вот представьте, заночевали мы у генерала Посохова, и тут чекисты к нему с облавой. Пиф-паф, ое-е-ей, не вернуться им домой. Наутро идем с вами вдоль Христа Спасителяан тут кровавые большевики ризы золоченые обдирают. Слово за слово, хвостом по столу, и вот она, новая Ходынка в самом центре Москвы. Приходим после всего к Петру Алексеевичу Хотя после такого уже, верно, и незачем. Слово за слово, одно место из блаженного Августина Э-э, из Прудона, к примеруи вот уже мы с ним на ножах бьемся.
Кропоткин может, кивнул Скромный, отпихнув подозрительно близко подлезшего человечка в обносках. Опять же, у футуристов не понравились стихибац Хлебникова из нагана, нечего дичь пороть.
Свалка, драка в кабаке, классика синематографа в одном подвале! подхватил Корабельщик.
Одно плохо: все сие до первой чекистской облавы.
Точно, матрос улыбался. Ленточки от бескозырки вот этак закусим, и на прорыв Яркая жизнь.
Короткая только.
Что да, то да. Матрос поглядел на небо, чихнул от света и сказал уже серьезно:
Таким способом развлечься можно, но ничего не построишь. Вот вы эсеров наблюдали вживую, и Ленина со Свердловым, верно? И Троцкого, я чай, на митингах слышали не раз? И как ваше мнение? Стоило ли нам предотвращать убийство Мирбаха, разбивать всю провокацию?
Анархист подумал. Поглядел на пыльные зеленые доски вагонов, на черную с серебрянными пуговицами и молоточками форму железнодорожников. Проводил глазами смазчика, с лохмотьев которого масло чуть ли не капало.