Кто ж их любит? хрюкнул старик, пыхнул трубкой и откинулся в кресле. Скверные дела у вас, обер-бергмейстер. Понимаете ли вы это?
От чего же не понимаю? Поверьте, не сидел бы здесь, если бы не понимал общество закрыто, гвардейцы в очереди стоят, желая в меня стрельнуть или сабелькой рубануть, на меня вдруг нахлынула теплота и я растрогался. Да, что там! Зовите меня просто, Иваном Матвеевичем, обойдемся без званий. Я хоть к вам и ненадолго, но постараюсь максимально стать полезным другом для вашего города.
За то спасибо вам, господин любезный. Не хватает кадров. Да какой там у нас город! В Коле с одной стороны море, с другой гора, с третьей мох, а с четвертой ох, заворчал старик явно местной прибауткой.
Я поморщился.
Так уж и «ох»? Довелось мне много «охов» повидать. А у вас тут красиво. Тихо. Всегда зима. Бело! Куда ни глянь снег один, да дома редкие. Чему печалиться? В благодати живете.
Старик махнул рукой.
Так, городишко! Понимаю, что вы жалеете нас. Спасибо на добром слове, конечно. Но! Есть плюс закаляет нас север. Тертые мы! Знаете, что про нас говорят? Кто в Коле три года проживет, того в Москве не обманут! Не знаю, почему господа офицера так стремительно бегут от нас и спешат перевестись? Ведь и четыре каменных здания есть, и две церквушки. В деревне столько много домов. Не сосчитать! Если бы не сожгли крепость, стояла бы и дальше Кола неприступным монолитом и оплотом севера, упираясь в северное сияние смотровыми башнями. Намозолили глаза изуверкам.
Так у вас и общества, и людей нет? осторожно спросил я. Не хотел я встречаться с обществом и стреляться со всеми подряд. Пока ехали, ни одного человека не повстречал.
Как нет? Зима ведь. Темно. Попрятались. Полярная ночь на дворе, многие местные лопари из веж своих не выходят в этот месяц. Но мы не такие. Мы не дикари! У нас жизнь кипит. В приходе дети учатся. По воскресеньям службы. Бабы рожают. Доктор у нас очень грамотный! Всё как у всех и даже лучше. Численностью населения мы не обделены! Городишко-то уездный! Только одних дворян человек двадцать, мещан двести. Всего душ шестьсот наберется. По весне пересчет будет.
По весне?
Истинно так. Зиму переживем и посчитаемся. А вы в артиллерии служили, Иван Матвеевич, как все инженеры?
В артиллерии.
В чине?
Майора.
И что ж в армии не остались?
Так нас «майоров» упразднили. Остаться капитаном не пожелал. Не по чести как-то. Был я уже капитаном. А выше звание не предложили. Почему спрашиваете?
Другим по чести, протянул старик, попыхивая трубкой. Для многих «капитан» венец карьеры. Ничего зазорного. Думаю, о чем вас просить. Пушки мои посмотрите, склад проинспектируете? Дел немного, но внимания требует, не ровен час шальной англичанин заявится! А уж мы-то к вам со всей душой! Ни в чем не откажем!
Конечно. По мне дело. Хочу остаться у вас до весны, а там по тракту до Кандалакши добраться и уехать к финнам. Желаю присоединиться от нашего министерства к экспедиции Вильгельма Рамзая. У меня приказ прямой. Там полная подготовка идет, хотят исследовать Хибины и тундры Лавозерские. Всех собрали: ботаники, зоологи, картографы, геологи все научные умы. Грандиозное событие! Там в экспедиции даже фотоаппарат будет!
Что вы такое говорите?! Фотоаппарат?!
Масштаб! Чувствуете?
Старик закашлялся. Прослезился. Подергал седую бровь за длинные сизые волоски.
Все экспедиции через нас проходят. Рамзай ваш тоже не минет этой дороги одна она. От нас старт на все четыре стороны! Зачем ехать? Можете здесь дождаться.
Я улыбнулся. Стал расстёгиваться. Блеснула в вороте кителя Анна с мечами. Старик заметил. Подобрел.
Два года? Провести здесь два года до экспедиции? Никак не могу, от такой мысли мне даже весело стало. Да я хоть каждый день стреляться готов, лишь бы не жить среди оленей.
Есть еще одно обстоятельство, о котором я вас должен предупредить, сказал градоначальник и нахмурился. Я замер. Не понравилась мне чужая интонация и мимика.
И какое же?
Тракт до Кандалакши бывает только зимний и летний. Весной два месяца и осенью три дороги до Кандалакши нет.
Как нет дороги? Как же вы живете, отрезанные от мира? Хотя, что я говорю! У вас же море! Сам по нему прибыл! при этих словах старик устало покачал головой. А, пароходы? неуверенно сказал я, глядя на него и прикидывая в уме, что сейчас ехать мне в Кандалакшу никак нельзя убьют же, как бы не бахвалился, а летом будет слишком поздно. Планы рушились.
Практически не заходят. Свой собираемся купить. Скоро. Дело прибыльное. Деньги рекой потекут. Не хотите ли в паях поучаствовать? Да вы никак загрустили, сударь? Расстроились? А знаете что, Иван Матвеевич? Есть у меня божественная клюквенная настойка. Отведать не желаете? Прекрасное средство от грусти! Любую печаль растворит. Или можем начать с брусничного ликера. Занятная штука, я вам скажу! Пьётся, как сок! Вы ведь не торопитесь никуда, правда?
Правда, сказал я и вздохнул, вспоминая Ольгу и другие обещания.
* * *
Я сидел за столом в кабинете, созерцая в руках янтарную жидкость в коньячном бокале, когда услышал приближающейся шум. Нет, такое пить залпом нельзя французы обидятся. Отставил бокал, и вовремя двери шумно растворились. Со стены посыпались кусочки побелки. На ходу, снимая с себя зимнюю верхнюю одежду, в кабинет ворвалась метеором Ольга. Глаза метали молнии.
Я невольно залюбовался. Господи, как же мне повезло. Какая красавица. Подпер голову рукой и счастливо заулыбался.
Прохор семенил сзади, принимая вещи и неуверенно бормоча про мою тяжелую болезнь, слабость и недомогание.
Спит барин. В отъезде он! твердил верный дядька. Помилуйте, княгиня, час поздний, что люди подумают. Экипаж у центрального кинули! Маменьку напугали! Клюкой уже об пол стучала. Переживает. Удар схватит.
Ваня!!! Ольга вытянула руки вперед для объятий, и я поспешил выскочить из-за стола, чтобы услышать горькие тихие слова в ухо. Правда ли это?
Виноват.
Обо мне ты подумал?
Виноват.
Виноват? Что ты заладил?
Я тебе сразу письмо написал, как только смог сидеть. У поверенного оно, ждет своего часа. Срочные дела пришлось решать, милая моя, всё хорошо.
Хорошо! Что всё хорошо?! вскричала Ольга и потащила меня к кожаной софе. Прохор истуканом замер у дверей с охапкой одежды. Зыркнул на него глазами, указывая направление на выход. Дядька, не глядя на меня, проворчал непонятное, больше обращаясь к себе, но с места не сдвинулся. Каков наглец! Оставлю без пенсиона!
Виноват, пробормотал я, всё хорошо разрешилось. Софа поскрипывала при каждом движении. Ольга вцепилась в мои руки, ловя каждое слово. Уеду ненадолго из столицы, а там к экспедиции присоединюсь, министерские меня уже определили приказом. Время пройдет, всё забудется. Вернусь героем, но ты не жди меня, Оленька
Что значит не жди?! напряглась княгиня, отшатываясь и спрашивая меня ледяным тоном. Не очень-то любезно с ее стороны. Уехать из столицы ненадолго это на сколько? К какой экспедиции тебя присоединили, что ты хочешь вернуться героем это не на полюс ли к мамонтам?
Нет. Не на полюс. Не к мамонтам.
Иван Матвеевич, вы меня не томите.
Милая моя Ольга, да и мыслей у меня таких не было. Еду к финнам. Экспедиция через два года. Предписали меня к Коле. Временно. Судно мимо проходит, может зайти в залив и меня доставить. Я же баловень судьбы, все за меня радеют и беспокоятся. Сейчас главное быстрота в принятии решений.
Так. Я приеду. Где эта Кола? Название точно не французское. Знакомое! Кстати, надеюсь, вы не злоупотребляете коньяком, Иван Матвеевич? Не нравится мне этот сивушный запах от вас. И глаза ваши странно блестят! Что это у вас там на столе?
Я задумался. Почесал нос.
Нет. Конечно же, нет. Как можно злоупотреблять хорошим французским коньяком? Глаза мои от счастья блестят, вас видя! А Кола где-то под Кандалакшей. Старинный городок. Красивый очень. Крепость там была. Стоит в сопках. Ждет меня.
Острог что ли? Понятно. Ссыльных много? Молчишь значит чересчур много. Ой, Ваня, лучше бы ты к мамонтам собрался, а не в ссылку.
Господь с тобой, Ольга. Какая же это ссылка? Я там спокойно гулять буду везде. Никаких ограничений!
Где же там гулять? По тундре или по острогу? Прости, в Колу я не приеду. Но мы можем встретиться в Кандалакше, поедем к вашим финнам. Крайне ненадолго. Отметитесь. Уедем и дальше поживем в Европе. Пару тройку лет. А там я решу вопрос с вашим министерством и участием в экспедиции. В конце концов у папы шахты, а вы горняк, раз уж так, держитесь за своё министерство. По весне всё решим.
Оленька, я немного опешил, как вы не понимаете это же дело чести! я специально сделал ударение на последнем слове. Какие папенькины шахты? У меня участие в мировой экспедиции. Она принесет много пользы для нашей матушки России. Откроются новые месторождения полезных ископаемых, расширятся познания в картографии, в ботанике, в геологии. Мы исследуем Хибины, тундру. Это огромный шаг вперед в освоении Заполярья. Не за горами дни, когда наступит время колонизации! Вы читали про Дикий Запад? Тоже самое будет с севером нашей империи. Представьте, какая сильная миграция людей возникнет. Появятся поселки, города, карьеры и шахты! Нельзя всю славу отдавать финнам. Моё участие в экспедиции это участие России в международном проекте. Я вернусь в столицу на крыльях славы, с честью, и, быть может, стану самым молодым генералом в истории невоенного времени. Впереди меня ждет только головокружительная карьера. Понимаете?
Понимаю, прозвенел голос сухо и четко, как выстрел. А я, значит, не дело чести? гневно спросила Ольга и поджала губы.
Глава 3
Я потянулся в кровати, просыпаясь. Во рту стойко держался вкус брусники. Руки уперлись в синюю раму койки. Глаза смотрели на серебряные шишечки, вспоминая ночь. Увы, не помнил, как после брусничного ликера добрался до постели. Лежу раздетый до нижнего. Тепло. Светло. Хорошо отдохнул и выспался.
В комнате кашлянули. Посмотрел, в дверях стоит верный Прохор с подносом хлеба и стаканом крепкого чая. В сюртучке. Отутюженный, наглаженный. В накрахмаленной белой рубашечке. Причесал седые лохмы свои на пробор. Красавец, а не дядька. Женить его что ли? Улыбнулся. В ответ Прохор свел сердито брови.
Вздохнул:
Только не начинай!
Барин. Чай.
О, нет. Последняя стадия нелюбви, когда меня дядька «барином» называет.
Я же просил не начинай. Можно рассолу? а вот здесь помягче, без нажима, старик любит обходительность и когда его так ласково просят.
Рассола нет, категорично заявил дядька.
Прохор! вскричал я, окончательно приходя в себя. Мне без рассола никак нельзя! У меня же внутри огонь! А я тебе не дракон, чтобы пламенем дышать!
Прикажете платить за рассол золотом?
Это за огурцы то? опешил я, сбавляя напор.
За рассол. Сколько будут стоить огурцы мне неведомо! Север, барин, тут. Забыли, куда приехали? Ничего нет, кроме снега! Злой климат, добрые люди. Есть кислая брусника. Говорят, помогает. Первое лекарство! Она у них от всего. И всегда есть на столе цинги боятся. Будете?
Я почувствовал в горле бруснику и с трудом сглотнул горечь. Поморщился. Скривился и замахал отрицательно головой.
Знал, что не будете. Чаю, барин?
Спасибо, Прохор, не откажусь. И возьми себе двойное жалованье за этот месяц.
Премного благодарен, Иван Матвеевич, расцвел дядька, подходя ближе. Газету? Ей правда неделя сроку. Свежая, говорят.
Я покосился на мятый пожелтевший от жира сверток. Отрицательно покачал головой.
Не серчай, Прохор. Честно, другую жизнь начинаю.
Это какую же? Зимняя охота что ли? Знаю. Проходили. Друзья вас приносили с охоты не раз.
Спортивную. Никакой охоты, Прохор. Клянусь! Только спорт! Без алкоголя. Друзей у меня тоже нет. Только ты!
О, как!
Я серьезно! Готовь лыжи!
Лыжи?! Лыжи? В своем ли вы уме, барин? Там же темно и холодно.
Я мельком глянул в окно. Серый день без солнца. Небо затянуто свинцовыми тучами. Не очень удачный день для новой жизни, но я был полон решимости.
Сейчас пробегусь на лыжах. Потом плотный завтрак. Затем чтение приготовь мне журналы на немецком, финском. Фехтование. Обед. Английский, норвежский без книг, найди мне достойного собеседника. Стрельба. Ужин. На ночь французский роман, теплое молоко с круассанами, письма и вуаля ранний сон. Завтра дела. Один день поживу, как человек. Расслаблюсь и отдохну.
Про молоко я узнавал. Тоже нет. Даже за золото. Про круассаны на кухне слышали, но предлагают пироги с палтусом или ватрушки с брусникой. Всё свежее и вкусное. Сам ел и не мог оторваться! Может быть начнете с завтрака? Каша готова. Бесподобная! Пшено с брусникой и пироги с палтусом.
Я прислушался к себе и понял, что кашу сейчас организм не примет. А уж бруснику-то я навсегда запомню! И точно никогда и ни с чем есть не стану.
Прогулочный костюм и лыжи, Прохор. Новая жизнь не ждет.
Прохор сокрушенно помотал головой.
Уже во дворе, когда я прыгал, разминаясь и громко ухая, пытаясь хоть как-то согреться, у дядьки моего с ветераном-инвалидом состоялся презанятный разговор. Одетые оба в заячьи тулупы, в натянутые по брови косматые шапки, они как-то сочувственно смотрели в мою сторону и громко шептались. Инвалид курил козью ножку, сплёвывая махорку в снег, а Прохор сердито натирал лыжи, готовя их к пробегу.
Занятные лыжи, говорил один.
Лыжи, как лыжи. Беговые.
Уж больно узкие. Зачем ломали? Как с таких стрелять-то? Падать будет!
Ничего не ломали, с Англии заказывали.
Господи, чудны дела твои. С Англии! У извергов?! Да вон лопарей попросите, они первые лыжники, такие вам лыжи сделают все завидовать будут. А то уж ваши лыжи смешны больно.
Не смешные, а беговые.
От кого бегать?
Ни от кого, а для чего.
Ага, протянул инвалид и затянулся. А тулуп где? Замерзнет барин. И куда он в ночь собирается? Метель будет. Обрубок, как крутит на погоду! Или охота чудная ждет?
Не замерзнет.
Замерзнет, со знанием дела протянул ветеран. Без тулупа жизни нет, и тут же спохватился, а ружье где?
Не надо нам ружье!
Как ни надо! А волки? У подпоручика Хватова дробовик возьми! Чудно стреляет, словно гаубица! Подпоручик даст! Добрейшей души человек.
Прохор отставил лыжу и недобро посмотрел на собеседника. Расстегнул свой тулуп, стал тыкать кожаной портупеей.
Смотри! Револьвер с зарядами! Отстреляется барин, случись чего!
И от медведя? тут же оживился инвалид. Или же убежит? На лыжах своих сказочных. Запорхает по воздуху. Только от медведя не убежать. Не слыхал я про такое. Бить его надо рогатиной. Может и гаубица не помочь. Револьвер точно не поможет.
На заднем дворе закукарекал петух. Глухо и нерадостно. В последний раз.
Да откуда тут медведи зимой! Они же спят.
Ну, так не все! Вот, окаянный ты! На всё ответ имеешь. Какой-нибудь, да не спит! А знаешь, кто страшней медведя?
Кто?! вскричал дядька. Осерчал старик. Меня же чужой разговор забавил. Стал делать круговые движения тазом. У инвалида расширились глаза.
Росомаха, вестимо кто. Что ж ты не знаешь ничего? Как спрыгнет с дерева на плечи, так головы и нет. Вот тут гаубица бы подпоручика и пригодилась. Они пороховые газы чуют за версту. Понимают! Хитрые твари, и нюх у них очень отменный. Людей на раз едят. А твой барин, чудной. Звери таких любят.
Плетей захотел?! не на шутку рассердился Прохор.
Да я не со зла! Прости, Господи. Неужто инвалида плетьми?
За языком следи! Не чудной он, контуженый. На Балканах турок били, досталось.
Поди ты
Прохор, лыжи! Пробегусь верст десять, вернусь огурчиком.
Иван Матвеевич! Револьвер ваш! В кобуре пирожки с рыбкой жирной! В лес далече не заходите! Тут крутитесь! Что б я видел! Слышали, метель скоро! Прохор суетился рядом, пока я прикладывал поудобнее портупею на спину и усмехался.
Барин! Темнеет здесь быстро! Глазом не моргнете! Да еще и метель случится может! подал голос с крыльца инвалид. Не стойте под деревьями, берегитесь росомах.
Я махнул им лыжной палкой. Улыбнулся поприветливей, чтоб не выглядеть в конец контуженным и заскользил вперед.
* * *
Что же вы, Ваня, такой неспортивный у меня, заливалась звонким смехом Оленька, пытаясь набрать скорость на коньках. Нереальная трудность ей никак не удавалась, потому что приходилось тащить меня под руку. На деревянном помосте весело бухал барабаном оркестр и злил меня еще больше. Казалось, весь парк смеется надо мной. Но я не терял лицо и улыбался, хоть и продолжал выглядеть коровой на льду.