Несмотря на все опасения, ночь прошла спокойно. Может ночное зверье испугало ровное пламя нодьи, может ворчливое рычание росомахи, но никто мальчишку так и не побеспокоил. И он сам, удивительно, но как улегся на лапник спиной к теплу, исходящему от горящей сосны, так и проспал до самого утра, не забывая во сне поворачиваться к огню то одним, то другим боком. Утром проснувшись, умылся снегом и проделал малый разминочный комплекс, который включал в себя только упражнения на гибкость и тренировку с мечом. Существовал еще и большой комплекс, но там уже времени уходило в три раза больше и включали в себя силовые упражнения и тренировки с оружием, с шестом и парой мечей из чертова дерева. Все эти упражнения он разработал сам, сидя долгим вечерами у костра и скрупулезно выкапывая из памяти все, что он смог вспомнить о единоборствах. Все свои воспоминания он аккуратно заносил на бересту специальной заостренной палочкой из чертового дерева. Не все он мог применить сразу, но все равно записывал, рассчитывая когда-нибудь, чем черт не шутит, все выучить и применить. Жизнь впереди, он надеялся, предстояла длинная.
Отрезал от подмерзшей оленьей туши два куска мяса, один, поменьше, слегка отбил обухом топора и посолил, а второй прямо так положил на тлеющие угли нодьи. Пока мясо готовилось пошел проверить, как там себя чувствует сосед. Росомаха была живехонько и судя по туше волка, или вернее по ее остаткам, умирать и не собиралась. Из позы лежащего сфинкса она развернулась в вольготную позу отдыхающей на солнце кошки и только лениво подняла голову при появлении мальчишки. По ее позе и по тому, что от волка остались жалкие ошметки, видно ночью даром времени не теряла, понялбудет жить.
Привет, это опятья. Как жилось, как спалось, что снилось? мальчишка опять гнал какую-то белиберду, лишь бы не молчать, а сам издали внимательно осматривал тело зверюги. Видно было, что она недаром легла именно на этот бок, так как открытый сейчас всеобщему обозрению другой бок был явно основательно подран. Раны под густой шерстью не было видно, но по тому, как часто и старательно росомаха вылизывает одно подозрительное место, было понятно, что там-то она и есть. Сегодня верхняя губа у росомахи не поднималась в угрожающем оскале, да и угрожающих звуков она не издавала. Мальчишка подозревал, что она просто не воспринимает его за достойного противника. И слава богу, лишь бы не приняла за дичь. Она спокойно смотрела на него, как он описывает круги вокруг нее и наконец усаживается на корточки в шагах шести.
Надо бы нам познакомиться. Я буду называть тебя Машкой. Хочешь спросить почему Машкой? Ну не делай такую скучающую морду, я же понимаю, что тебе жуть, как интересно. Так я тебе объясняю: Машкаэто уменьшительно-ласкательное от росомахи. Росомаха, росомашка, Машка Логика понятна? Меня можешь называть по-своему, все равно я по-вашему не понимаю, а человеческого имени у меня еще нет. Просто я надеюсь, когда знаком с человеком, то как-то не тянет его съесть. Ты ведь не смотришь на меня, как на кусок мяса? Я худой и не вкусный может это получилось случайно, а может росомаха и в самом деле хотела спать, но именно в этот момент она зевнула, показав немалые клыки, и равнодушно отвернулась от мальчишки, всем своим видом показывая, что он ей глубоко безразличен и как пропитание ее совсем не интересенА я вот решил мясцом побаловаться. Ты как насчет жаренной оленины? Ты подожди чуток, никуда не уходи, я сейчас. последнее он прибавил уже чисто из желания постебаться. Куда же она уйдет с такой раной, когда видно, что ей даже двинуться тяжело. А желание пошутить было, так чисто психологически было легче перенести то, что вот он, Витольд Андреевич Краснов, бывший уважаемый в определенных кругах человек и такой же бывший крутой бизнесмен теперь где-то в совершенно другом мире в образе худенького мальчишки находится в зимнем лесу, в окружении великанов-деревьев, укутанных снегом, как в шубы, наедине с диким хищником и кормит его чуть ли не с рук. Полнейший сюр. А так пошутишь, посмеешься над положением и над собой, глядишь и легче становится. Все-таки обстановка давила.
Он уже не помнил, где это узнал, но что совместная трапеза сближает, было ему известно. Как это сработает с диким животнымнеизвестно, но попробовать было надо. Поэтому к месту лежки росомахи притащил оба куска мяса. Тот, что побольше кинул прямо под нос зверю, а в маленький впился зубами сам, аж урча от удовольствия. Сон на свежем воздухе, утренние занятия, хорошая кампания, что еще нужно для хорошего аппетита? Росомаха видно была согласна, так как не чинясь вгрызлась в хороший кусок весом в килограмм три. Правда тут мальчишка немного смухлевал и если сам ел вырезку из оленьего бедра, то зверю кинул нижнюю часть ноги с копытом. Он не помнил, как называют эту часть туши мясники, но как по мнению его самогоэто была голимая кость. Но росомахе нравилось, во всяком случае она грызла эту ногу с таким аппетитом, что только осколки летели. Глядя, как лихо она расправляется с мослом, дробя его своими клыками будто это кусок сахара, мальчишка невольно поежился, не хотел бы он попасть ей на зубок.
Поев, он вытер испачканные жиром руки прямо об свою одежду. Все-таки с попаданием в этот мир он вместе со старым телом избавился и от многих привычек, которые присущи цивилизованному человеку. Мало того, что ему просто физически не было возможности их соблюдать, так еще они и съедали львиную долю того удовольствия, которое он получал при возможности вести себя именно так, наплевав на цивилизацию и на все, что с ней связано. Видно что-то и в правду было в призывах некоторых помешанных на дикой натуре раствориться в лоне природы. Было у него парочка таких знакомых на Земле.
Ну ты и жрешь. произнес он то ли с восхищением, то ли с осуждением, глядя на росомаху, которая расправившись со своей порцией, ожидающе глядела на него немигающим взглядом. Тебя убить легче, чем прокормить.
Немного подумав, притащил к росомахе все, что осталось от волков. Туши промерзли, и он, для облегчения работы, нарубил их как дрова на куски. Так таскать было легче. Навалив перед росомахой кучу мяса, не забыл сказать.
На, жри, обжора. Приятного аппетита. он вообще старался почаще с ней говорить, в надежде на то, что его голос хоть как-то приучит дикого зверя к нему. Может это спасет его, когда росомаха сможет двигаться, и она по старой памяти не набросится на него сразу и у него будет шанс убежать куда подальше. Пока же, судя по тому, как она еле двигается, у него еще было время. Поэтому, больше не обращая на нее внимания, занялся своими делами.
Как он не боялся росомаху, но совесть не позволяла ему бросить зверя в таком состоянии. Да и крутилась где-то на задворках мыслишка, что не все еще окончено и росомаха еще вполне возможно и откинет копыта, или вернеекогти. Уж слишком хороша у нее была шуба и оставлять ее неизвестно кому, он был категорически не согласен.
Для начала соорудил еще две нодьи, чтобы не возиться с этим делом потом, подгоняемым подступающей ночью, и натаскал побольше сушняка просто для костра. Днем-то тоже надо огонь поддерживать. Затем рассортировал весь багаж, который собрался увозить с собой. В который раз пожалел о своем малолетстве, будь его воля, то утащил бы все мясо, но сил хватало только на то, что помещалось на санках. При всем желании нагрузить на них больше, чем хотелось никак не получалось, не позволяли размеры. Но дело было даже не в объеме, хотя и приходилось учитывать свернутые пакетами шкуры, а банально в весе, который, как он не пыжился, просто не вытягивал. Пришлось придушить всех хомяков и жаб, поднявших в душе жалобный вой, и ограничиться только тем весом, который он смог стронуть с места. А ведь ему еще и тащить этот груз километров пятнадцать до своей землянки. Он в который раз хвалил себя разумного за то, что ему в голову пришла мысль сделать санки. Завернул в оленью шкуру отобранное мясо, уложил на свое транспортное средство, сверху укутал еще и волчьими шкурами, придавил рогами и плотно увязал. Все, груз к дороге был готов.
Пока возился с нодьями и снаряжением санок подошло время обеда. Привычно отсек кусок оленьей грудинки побольше, чтобы хватило на весь день, и устроил его над углями на некоем подобие вертела, который вертелся на двух рогульках. Срочных дел больше не осталось, времени до приготовления мяса было валом, поэтому занялся тренировками. Часа за три проделал весь большой комплекс с копьем, с двумя мечами и закончил упражнениями с одним мечом. И хотя вместо настоящего оружия использовал свой посох и простые палки, но вымотали они его не хуже, тем более, что кувырканье и метания по глубокому, до колен, снегу тоже не добавили легкости. Так что к тому моменту, когда мясо поспело он был голоден, как те самые волки, которых грызла росомаха. После сытного обеда отнес кости нахлебнице, которая даже не удостоила его взглядом. Видимо уже привыкла к его присутствию. Посидел с ней рядом, поговорил о том и сем, не обращая внимание на полное безразличие с ее стороны, и пошел отдыхать. Все-таки кусок грудинки был великоват для детского желудка. Подбросил в костер сучья потолще и спокойно вырубился, понадеявшись на звериное чутье соседки. Хоть она и двигалась еле-еле, но рычала вполне сносно и уж она-то точно не позволить приблизиться хоть кому незаметно.
Лапник был мягким, от костра пыхало теплом, стража на месте, так что выспаться удалось со всем удовольствием. Проснулся, когда день уже склонился к завершению. Умылся снегом, отчего прошли последние остатки сна. Проверил, как там соседка. Росомаха только повернулась на другой бок, видно рана уже не так ее беспокоила, но с места не сдвинулась. Мяса возле нее еще было достаточно. Делать было нечего, поэтому он опять занялся тренировками. Он и сам заметил, что стал уже фанатиком единоборств с оружием и без, но ничего не мог с собой поделать. Тело уже само требовало физической нагрузки и если не получало ежедневной порции, то он весь последующий день чувствовал какое-то ощущение неудовлетворенности и раздражения. И если в той жизни он только мечтал, что вот если бы, да кабы, то в этой ипостаси, сохранив все теоретические знания и получив бездну времени, он занялся этим с пугающей его самого исступленностью. Но, впрочем, его это не напрягало, все бог не делаетвсе к лучшему. Он не забывал о том, что он теперь в средневековье и возможность стать рабом никуда не делась. При условии, если он не сможет отстоять свое право на свободу.
Отзанимавшись с немалым удовольствием, которое с недавних пор стал получать от физических упражнений, утерся снегом, не забыв отметить, что пора бы как-нибудь организовать помывку. Полежал, отдыхая, и затем принялся за приготовление ужина, который опять состоял из куска мяса. Честно говоря, жаренная на углях оленина уже стала ему надоедать, хотелось супчика с куском хлеба, но до ближайшего места, где можно было разжиться кастрюлей, надо было прежде добраться до своего жилища. Там-то ждал на печке своего хозяина кривобокий горшок, а хлеб А хлеб вообще был мечтой пока недостижимой. Так что в подступавшей со всех сторон темноте поужинал очередным куском мяса, отнес росомахе кусок оленины, больше для того, чтобы не забывала о его существованье, так как волчатиной она была завалена еще дня на три, разжег одну нодью и улегся на лапник.
Ночка выдалась ясной и немного морозной и поначалу обстановка вокруг его стоянки казалась мирной и спокойной. Но то, что произошло потом, когда глаза его уже слипались, он понял, что как же хорошо, что он выспался днем, так как ночка выдалась еще та. Не успела вокруг деревьев сгуститься тьма, как между стволов замелькали парные светлячки чьих-то глаз. Их было не то, что много, но где-то штук пять или шесть пар мальчишка насчитал. Зрачки, в которых отражался огонь двух костров, мелькали на высоте с рост взрослой собаки и с невероятной быстротой. Самих зверей он разглядеть не мог, но несомненно это были не мирные вегетарианцы, а ночные хищники-падальщики, может лисы, может какие-нибудь дикие собаки, так хорошо местную фауну он еще не знал, пришедшие на запах крови. Мальчишка, еще удивлялся, что они не заявились вчера. Причем он их даже не услышал и насторожило его тихое, но грозное рычание соседки. Уж кто-кто, а она-то знала местную живность, как облупленную.
Сердце на какой-то миг остановилось, а потом забилось с удвоенной скоростью и силой. Как-то в последнее время он уже позабыл о тех опасениях, которые обуревали его в начале его робинзонады. Расслабился от тихой и спокойной жизни. И сейчас от появления неожиданной опасности растерялся, поочередно хватая то лук со стрелами, то копье, то выдергивая из ножен свой нож-переросток. Паника все нарастала и не известно, чем бы кончились его беспорядочные и бесцельные метания, если бы на открытое место перед нодьей не вышло вживую то самое воплощение его ночных кошмаров и не издало угрожающее рычание. То, что вызывало у мальчишки ужас, пока оно скрывалось в безвестности за ночной пеленой, оказалось самой обыкновенной собакой, причем не самой большой. Он бы назвал это существо шакалом, но, насколько он помнил, в тайге шакалы не водились. Но видимо тут, в этом мире, они, или подобные им, как-то нашли свою нишу и в лесных условиях.
Большеухий, головастый, с непропорционально маленьким, но жилистым и поджарым, телом, поросшим рыжевато-коричневой шерстью, падальщик стоял в мигающем свете огня и рычал, явно неуверенный в своих силах. Он не знал, чего ожидать от этого двуногого существа, поэтому стоял на границе светового круга, отбрасываемого нодьей, и рычал, показывая внушительный набор клыков. Как ни странно, когда мальчишка увидел врага, на него вдруг снизошло спокойствие и на смену растерянности и страху вдруг явилась злость. И вот эта помесь лисы и шакала смеет на него рычать? Видно он мало знакомо с человеком и с огнем в его руках, ну так сейчас самое время для более близкого знакомства. Мальчишка прекратил суетиться и не отрывая глаз от зверя, потянулся к костру. До шакала еще не дошло, или он просто не знал, чем может кончиться для него это движение, поэтому даже с некоторым любопытством, склонив голову набок, как делают некоторые собака, когда им интересно, наблюдало за этой двуногой смешной жертвой. Казалось все вокруг замерло в ожидании чего-то непонятного, а затем вдруг завертелось в быстром круговороте смены событий.
От места, где базировалась росомаха с кучей мяса раздался звук, похожий на тявканье, глухое рычание и затем по небольшой поляне разнесся тоскливый визг, полный боли и неизбывного ужаса. Там пять или шесть собакообразных кружили вокруг неподвижно замершей росомахи и, пока одни отвлекали ее спереди, пара лохматых разбойников подбиралась к ней сзади. Она же, будто их и не замечая, только беззвучно скалила клыки, сама оставаясь неподвижной. Видно рана, нанесенная волками, давала о себе знать, и ей было больно шевелиться, но глаза ее и подвижный нос тщательно отслеживали обстановку. Передние нападающие поняли, что с ней что-то не так и обнаглели, подскакивая к ней короткими рывками и тут же отбегая. Отвлекали, видно было, что они привыкли работать в стае. Для них это было рутиной, и они привычно делали свою работу, не очень-то и стараясь. И вдруг росомаха, которую мальчишка считал до сих пор обездвиженной, вдруг молниеносно ринулась в атаку, причем на тех, которые подкрадывались сзади и никак не ожидали нападения, и в неуловимом движении, в своей излюбленной манере вцепилась в морду самой нахальной шавки, приблизившейся на опасное расстояние и сразу же отпрянула назад. Мельком кинув взгляд в их сторону, мальчишка понял, что как минимум один из напавших на них хищников осталось без глаз, а затем ему самому стало уже не до них. Дикая собака, которая стояла напротив него, видно решила воспользоваться моментом и пока он, как она посчитала был отвлечен инцидентом с росомахой, кинулась на него самого. Но он был начеку, и его рука как раз ухватила толстую головню. Летящий в прыжке на мальчишку пес просто не ожидал, что прямо в его широко оскаленную пасть уткнется ярко горящая головня. Ни отвернуть в сторону, ни остановиться в полете он уже просто не мог, а мальчишка, удерживая из-за всех сил сук с повисшим на нем телом, еще и провернул горящую деревяшку прямо в горле своей жертвы. Наверно еще никогда этот зверь не чувствовал такого быстрого превращения из охотника в дичь. Из-за деревяшки в своем горле, впрочем, сразу потухшей, но еще очень даже дымящейся, он не то, что зарычать, даже заскулить толком не мог. В панике, полу-ослепший от ткнутого прямо в оскаленную пасть огня, с обгоревшей мордой, он, вместе с торчащей между челюстей дымящейся головешкой, вывернулся из слабых рук противника и с безумным хрипом понесся прочь. Мальчишка был уверен, что из-за сильной и неожиданной боли зверь даже не видел куда бежит, так как он тут же с разбега уткнулся в бок своего товарища, который никак не ожидал от него такой подлости и потому вовремя не отскочил в сторону. Тот взвизгнул от неожиданности, заражаясь паникой и тоже кинулся в бега. Тем более что из-за невысокой стены огня выскочил этот, поначалу казавшийся смешным и безобидным, двуногий и с диким свистом стала кидаться в стаю огненными головнями. Они летели, крутясь в воздухе, разбрасывая страшные искры и по-змеиному шипели, когда падали в снег. Пара горящих веток попала по назначению, что не добавила лесной братии бодрости. Оказалось, что попавший в морду или бок огоньэто больно, а если его кусать, то еще больнее.
Вскоре на поляне не осталось ни одной дикой собаки. Росомаха, где стояла, там и завалилась прямо на мягкий снежок. Причем было видно, что она не упала, а именно легла, оберегая свой бок. Мальчишка еще некоторое время поводил злыми глазами по поляне, держа в руках очередную горящую ветку, но противника поблизости не оказалось. Ярость, от которой его прямо-таки распирало, вдруг схлынула и он обессилено опустился на пятую точку, не обращая внимания на то, что росомаха оказалась в шагах трех от него. Впрочем, и она тоже не казалась этим обеспокоенной этим фактом, а старательно вылизывала свой бок.