Ничего, Женя снова поцеловала его. Будем жить, как жили. Всё будет хорошо, Эркин.
Ага-а, протяжным, уже сонным выдохом согласился он.
Женя поцеловала его уже спящего и тихо вздохнула. Как-то оно всё теперь будет.
* * *
Беженское новоселье в «Холостяжнике» прошло шумно и весело. Гудели всем домом: ещё бы нет?! Ведь пустые квартиры остались только на верхотуре. Так что кто вселился, кто вселяется, кто присматривается. В субботу после школы Андрей с Эркином ещё по магазинам ходили, покупали и затаскивали. Как муравьи. А в воскресенье пришли совсем рано, а дом уже шумит. Еле успели свалить всё принесённое, как в дверь зазвонили.
Народу пришло много: и из бригады Андрея почти все, и Колька с Миняем и Санычем, и из их класса. Андрей сам удивился, сколько у него оказалось знакомцев и друзей.
Обычная, знакомая уже по прошлым таким же праздникам, суета. Мыли и натирали полы, вешали карнизы и люстры, в ванной и на кухне шкафчики, полочки, вешалки для полотенец и всяких мелочей. В кладовке стеллаж и верстак, а в прихожей не просто вешалка, а целый шкаф, да ещё с антресолью. Гомон, весёлая ругань, обрывки песенвсё как у всех, как и положено. Потом сидели за накрытым прямо на полу угощением, и он благодарил всех пришедших к нему на новоселье. Ему удалось удержать голос, но глазасам почувствовалпредательски заблестели, и даже носом пришлось шмыгнуть.
Женя с Эркином хотели остаться, помочь убрать, но Андрей запротестовал.
Нет уж, нет уж, я сам.
Женя, улыбаясь, погладила его по плечу.
Хочешь хозяином себя почувствовать, да, Андрюша?
Он молча кивнул. Эркин крепко обнял его.
Ну, на счастье тебе, брат.
Спасибо, брат, Андрей ткнулся лбом в его плечо, похлопал по спине. Я зайду завтра.
В любой час, Андрюша.
В любой час, повторил за Женей Эркин. У нас ты всегда дома.
Андрей кивнул.
Я знаю. Спасибо вам.
Женя поцеловала его.
Спокойной ночи, Андрюша.
Спокойной ночи.
На смену не проспи.
Ни в жисть. Спокойной ночи.
Закрыв за Женей и Эркином дверь, он выждал, пока они спустятся на пролёт, и вывернул до отказа задвижки обоих замков. Ну всё, да, надо ещё им с лоджии помахать.
Андрей быстро прошёл через кухню на лоджию и сразу увидел внизу Эркина и Женю. Они стояли и, запрокинув головы, рассматривали окна и лоджии. Увидев Андрея, помахали ему. Он помахал в ответ.
Ну, вот и они ушли, и небо уже тёмно-синее, и ветер заметно прохладный. Андрей вернулся в кухню и тщательно закрыл за собой дверь. Он один, в своём доме. На кухне занавески зелёные с золотистыми ромашками, а на плите чайник, ярко-красный, в белый горошек, и такие же кастрюли, он специально купил именно этот набор, чтоб никак не походил на тот, грязинский, он помнит голубые с чёрными пятнами отбитой эмали кастрюли, даже запах каши Андрей тряхнул головой. Не обижайся, мама, я всё помню, но это уже моя жизнь.
Подарки большей частью уже разобрали, разложили, повесили и поставили, но в комнате громоздилась ещё вполне приличная куча вещей, ожидавших своей участи.
Андрей вытащил и развернул перину. Двуспальная ему ни к чему, а вот так сложить её вдвое по длине, то помягче будет. А под перину вот это покрывало, Женя говорила, ладно вот тебе под спинку мягкую перинку, сверху на перинку белую простынку, вот тебе под ушки мягкие подушки, одеяльце на пуху и платочек наверху смешно, но до сих пор помнит, мама читала, как же полностью? А! «Усатый-полосатый». Смешно. Всё погибло ни перинки, ни простынки, ни подушки не видать, а усатый-полосатый ну, усов, положим, нет, а полосатым походил, жив полосатый, и память жива
Сделав постель, Андрей завёл подаренный на новоселье будильникязва какая Лапин, морда веснушчатая, дескать, не проспи, ну, ему на смене отыграет, есть там зацепочки, чтоб прищучить шутникаи поставил на пол у изголовья, решив остальное разобрать завтра. Спешить-то ему некуда. А вот это это сейчас. Он взял из кучи вещей книгу. «Дни поражений и побед. Роман-хроника». И на титульном листе неуклюжие, написанные с явным усилием буквы. «Андрею. Будь счастлив, друг. Семён.» И сегодняшняя дата. Седьмое сентября сто двадцать второго года. Книга дорогая, он видел её в книжном магазине, четыре рубля без малого, для Семёнабольшая трата. Но смотри, как догадался, не посуду, не что другое по хозяйству, а книгу на новоселье подарить. Андрей положил книгу возле будильникаляжет и почитает немногои оглядел комнату. Ладно, эту он по-своему сделает, опять же спешить некуда и незачем, читать и писать пока на кухне можно, а уроки он вовсе у Эркина делать будет, неохота ему эту «стенку», как все про неё толкуют, что холостяку самое оно, вот неохота и всё! Ладно, подумаем, прикинем, в Сосняки съездим
Зато ванная сделанани убавить, ни прибавить, брат старался, не кто-нибудь! Андрей разделся и встал под душ, задёрнул полупрозрачный сине-зелёный занавес и пустил воду.
Смыть пот и грязь, конечно, приятно, кто спорит, но и полоскаться, как Эркин, который, дай ему волю, сутками бы из воды не вылезал, он не может. Авдруг подумалосьЭркин и вправду из морских или там озёрных индейцев, есть же такие, или были, и это у брата память предков? Надо будет кутойса расспросить. Или в библиотеке посмотреть.
Так, теперь стирка. Если не накапливать, то это нетрудно и недолго. Рубашка, трусы, носки. А может может, и впрямь рубашки в прачечную сдавать, чтоб выстирали и выгладили по всем правилам. Удобно, кто спорит. Но это когда побольше смен накопится.
Закончив стирку, Андрей развесил всё на сушке, огляделся Вроде, порядок, и голышом, гася по дороге за собой свет, зашлёпал в комнату. А чего? Он у себя дома, может ходить как хочется.
Джинсы, рубашка, бельё на завтра уже приготовлены. Он лёг и взял книгу. Перелистал. Но глаза бездумно скользили по строчкам, и Андрей отложил книгу. Встал, выключил свет и лёг уже окончательно.
Всё, началась его самостоятельная жизнь. И нужно будет подкупить белья, нательного и постельного, да и прочей мелочёвки, не хочет он разорять то своё гнездо, у Эркина, там тоже его дом. А хорошо было все пришли. Кроме тех, той пятёрки, но ведь только-только вчера познакомились, кто он им
В субботу на занятия пришли все, расселись, как и в прошлом году. Никто не бросил учёбу. А на седьмом уроке даже прибавилось.
Когда после шестого урока все шумно повалили к выходу, они втроёмТим, Эркин и он самповернули по коридору в двадцать пятый кабинет, где по новому расписанию теперь будут уроки шауни. И вот здесь их ждал сюрприз: пятеро индейцев стояли у двери и курили с весьма независимым видом. Он сначала подумал, что те просто так, сами по себе, но тут открылась дверь и кутойсопять в форме с наградами и нашивкамиулыбнулся им.
Заходите, не будем ждать звонка.
И индейцы зашли тоже. Значит, что, тоже на занятия? И Тим пошёл на своё обычное место в углу, хотя раньше на шауни садился с ними, третьим за первый стол. А он сам и Эркин сели как раньше. А индейцы у окна. Чтоб не оказаться между ними и Тимом, а то мало ли что. Это-то он сразу сообразил. Кутойс оглядел их и заговорил на шауни, медленно, сразу переводя на русский непонятные слова, впрочем, их оказалось не так уж много, и они всё поняли. Затем заполнил журнал, для чего они все поочерёдно называли себя и говорили, кто где живёт и работает, тоже всё на шауни. Он никак не мог понять, чего эта пятёрка припёрлась: они-то язык знают, и, когда кутойс раздавал всем книги и прописи, по-камерному тихо сказал это Эркину. И услышал такой же по-камерному тихий ответ:
А писать не умеют.
Прописи получили все. И учебники одинаковые. Буквари. А дальше урок пошёл уже как и положено в любой школе. Читала эта пятёрка и впрямь не лучше них, то и дело застревая и спотыкаясь. Но зато им ничего переводить не надо. Хотя все потом переводили. Вопрос-ответ, и прямо, и вперекрест, когда спрашивают на одном языке, а отвечать надо на другом
Андрей повернулся набок, привычно сворачиваясь под одеялом. Ничего, всё обойдётся и образуется. Нормальные парни, а что зверимся пока друг на друга, так обнюхаемся и приладимся, привыкнем. На перемене уже нормально курили. Ничего, всё будет хорошо, и на фиг ему профессор не нужен, и без него проживёт. Пусть он там, в Царьграде своём со своей Машенькой, а хоть и Дашенькой Я от лагеря ушёл, от Найфа ушёл, от Империи ушёл, а от тебя и подавно
ТЕТРАДЬ ДЕВЯНОСТО ВОСЬМАЯ
Первая неделя сентября выдалась дождливой, но тёплой. Тёплый безостановочный дождь шелестел листьями, щёлкал по козырькам и подоконникам. Криса засыпал и просыпался под этот шум и дыхание Люси на своём плече. У Люси отрастали волосы, и спала она теперь без платка: врач сказал, что кожа должна дышать. Поворачивая голову, Крис касался губами тонких, уже не колючих и щетинистых, как весной, когда они только приехали, а мягких волос, осторожно целовал эти прядки.
Уже утро, Кирочка? сонно спрашивала, не открывая глаз, Люся, и сама себе отвечала:Ага, утро.
Крис осторожно высвобождался из её объятий, вставал, укутывал её, а она, по-прежнему с закрытыми глазами, говорила:
Ты бы поспал ещё, Кирочка, поливать-то не надо.
И вдруг, рывкеом откинув одеяло, садилась в постели.
Ой, светло-то как!
Крис заглядывал в комнату.
Люся, чай готов.
Да-да, я мигом, Кирочка.
Крис смеялся, стоя в дверях, полуголый, в старых армейских брюках, с блестящими от воды волосами.
Ложись, Люся, я тебе чай в постель подам.
С ума сошёл, притворно сердилась Люся, натягивая халатик и повязывая голову дневным платком. Ещё увидит кто, и на работу опоздаем.
Утреннее чаепитие в постеливоскресное развлечение. В одной из поездок в Царьград Крис увидел в магазине поднос с ножками, специально для такого, и купил. Когда он в первый раз принёс и поставил на кровать накрытый на две чашки поднос, и они пили чай, лёжа в постели, Люся даже не поняла: нравится ей это или нет, настолько это было непривычно. Она и не слыхала никогда о таком. И что Кирочка её всегда по утрам чаем поит, а не она его так же тоже не положено. Узнает ктозасмеют, осудят. Но она не спорит, да и самой приятно, чего там.
Тебе не холодно?
Нет, что ты, Люся.
Горячий чай с мягким пористым хлебом, свежесваренным вареньем, ну и что с того, что у неё больше джем получился, всё равно, и Кирочке нравится, и на хлеб даже удобнее мазать.
Всё, Крис отодвинул чашку и встал. Я на работу.
Да, Кирочка, Люся быстро допивала свою чашку. Ты иди, я всё сама уберу. У тебя школа сегодня?
Да.
Крис поцеловал её в здоровую щёку и вышел.
Когда Люся, перемыв посуду и отключив газ, вошла в комнату, Крис уже оделся на выход. Его смена начиналась раньше Люсиной. Люся оглядела его, поправила воротник рубашки.
До вечера, Кирочка.
Да, до вечера.
Он ещё раз поцеловал её и ушёл.
Люся вздохнула. Ну вот, теперь до вечера она его не увидит. Из школы он уже в темноте возвращается. Она в эти дни его и не видит совсем.
На улице Крис подтянул молнию на куртке и накинул на голову капюшон. Льёт, как зимой, а ведь только сентябрь. Хотя нет, это в Алабаме было, будь она проклята, здесь только осень. А хорошо, что они уже почти всё в саду убрали. Дождь кончится, оберут последние яблоки, и всё. И подготовят сад к зиме. А расширять его он не будет, и нового подсаживатьтоже, им с Люсей хватает, а торговать он не собирается.
У церкви его окликнул Эд.
Привет.
Привет, порядок?
Полный, широко ухмыльнулся Эд.
Он ещё летом сменил жильё, переехав на квартиру к одинокой вдове, и считал, что устроился лучше всех.
Ну, как вдовушка? подыграл Крис.
Во! Эд показал ему оттопыренный большой палец и перешёл на камерный шёпот и английский. Легко работать. Руками враз уматывается.
Без волны?
Эд мотнул головой.
Мне и так хорошо. Мне нетрудно, она довольна, и перешёл на русский. И обстиран, и ухожен, и все удовольствия.
Сыт, пьян и нос в табаке, поддержал его Крис любимым присловьем Пафнутьича.
Точно! с удовольствием заржал Эд и стал серьёзным. А волны ждать это тебе повезло, сразу встретил. Майкл, тьфу, Михаил поймает, того индейца помнишь?
Ещё бы. Он нам первый про волну сказал.
Ну вот. Я не спешу и не дёргаюсь. Когда придёт, тогда и буду думать, а пока Эд залихватски сплюнул в лужу.
У ворот госпиталя уже стоял автобус, на котором добрались жившие в Царьграде, и через служебную проходную быстро втягивалась цепочка людей. В форме и штатском, мужчины и женщины, под зонтиками и в разноцветных плащах, в шинелях и плащ-палатках. Здоровались, обсуждали вчерашнее, сегодняшнее и завтрашнее, кто хвастал, кто жаловался, но всё на ходу, впопыхах: впереди работы.
В их раздевалке Майкл уже переоделся и разглядывал себя в зеркале.
Привет, весело поздоровался Эд, входя в комнату. И что нового увидел?
Отстань, угрюмо попросил Майкл, но от зеркала отошёл.
Ещё один псих, констатировал Эд, открывая свой шкафчик.
Ничего, Крис подмигнул Майклу. Мы ещё на него посмотрим.
Посмотрим, кивнул Майкл. Ты русский сделал?
Ну?
Сейчас списать попросит, прокомментировал Эд. Опять у Марии весь вечер сидел, потом до полуночи психовал, а уроки побоку.
Я твою вдовушку трогаю? с угрозой спросил Майкл.
А хоть трахни, весело ответил Эд, завязывая тесёмки на халате. Мне без разницы.
Ну, и чему радуешься? вошёл в раздевалку Андрей.
Не встревай, малец.
Сам решил домашним стать, ответил по-английски Андрей, отпирая свой шкафчик и снимая куртку. Так что нечего на других кидаться.
Что-о?! Эд даже остолбенел на секунду. Ты как меня назвал?
А кто ж ты ещё, когда без волны трахаешься? спокойно ответил риторическим вопросом Андрей.
Крис и Майкл переглянулись и одновременно кивнули, соглашаясь.
В раздевалку вошли Джо и Джим, за ними ещё пятеро, и Эд, круто повернувшись, вышел. Выяснять такое при всех он не будет, но с мальцом посчитается. Ах, чёртов поганец, ткнул носом и осадить нечем.
Крис и Майкл тоже не стали продолжить повернувшийся так неожиданно разговор. Вдарил Андрей по Эду крепко, ничего не скажешь, и за дело вдарил, чего там.
Переодевшись, все быстро разошлись по рабочим местам.
Задуманная ещё в Алабаме книга подвигалась туго, вернее, совсем застопорилась. Они, вернувшись в Россию, ещё за неё не брались. Навалилась куча дел и проблем, от которых уже отвыкли, да и царьградская суета кого хочешь закрутит. И у парней появились другие проблемы, схожие с теми, что у всех демобилизованных и освобождённых. А схожесть проблем естественно влечёт за собой и схожесть решений. В общем-то, все парни теперь крепко стоят на ногах, повзрослели, не бегают уже ни к нему и Юрке, ни к тёте паше со всеми своими проблемами, хотя хотя иногда он жалеет об этом.
Откозыряв часовому на входегоспиталь военный, и порядки в нём неизменно армейские уже которое столетиеЖариков прошёл к ротондевосьмигранному залу в четыре этажа со стеклянным потолком и опоясанному лестницами и галереями. Молодцы, что сохранили этот реликт «гошпиталя воинского», очень хорошо смотрится.
Здесь всегда многолюдно, он и на свой этаж не успел подняться, как его окликнули, несмотря на то, что он ещё без халата, в полной форме, совсем по-штатски:
Иван Дормидонтович, здравствуйте.
Здравствуйте, Алексей Алексеевич, улыбнулся Жариков высокому белокурому и сов сем молодому мужчине, практически юноше, в белом халате. Как дела, коллега?
Спасибо, Алексей польщённо покраснел. Я хотел бы поговорить с вами, если возможно.
Жариков с улыбкой кивнул. Конечно, можно считать, что со студенческой скамьи и попасть в такой котёл. Но парень сам выбрал себе специальность сексолога, достаточно экзотическую и непривычную и для пациентов, и для коллег. И кажется, он знает, о чём пойдёт разговор.
Охотно, коллега. Проводите меня?
Да, спасибо.
Они поднялись на третий этаж и пошли по коридору.
Я хотел посоветоваться. Вы работали с и по-английски:Со спальниками?
Да, пряча улыбку, кивнул Жариков. Этого он и ждал. И оказывается, русского эквивалента термину так и не придумали. Интересно.
Я прочитал ваши отчёты. И доктора Аристова. И у меня возник ряд вопросов.
Понятно, коллега, и покосившись на красное от смущения лицо, решил помочь. И что вас интересует? Процесс реабилитации?
Да, конечно, обрадовался Алексей. Но не только. И процесс формирования. И вообще вся эта система. То, что я читал, мы ещё много говорили об этом, он сразу утратил академический тон и заговорило сбивчиво, со студенческой запальчивостью. Здесь столько неясностей, но если свести воедино отклонение не может численно превышать норму.