В Александровске 'Любава' задержалась на две недели. Было необходимо пополнить припасы, кренинговать судно и дать отдых команде перед обратным плаванием. Проследив, что весь привезенный товар уже сгружен и подписав необходимые бумаги в порту, капитан направился в город. Обычно он останавливался на несколько дней в гостинице 'Киевская', где планировал остаться и на этот раз. По дороге он зашел в небольшой, полуподвальный кабачок 'На якоре', где лицом к лицу встретился со своим давним знакомцем, бывшим одесситом, Павлом Юрьевичем Черкасским. В темном, забитом людьми помещении стоял крепкий запах табака, немытых тел и перегара.
Павел Юрьевич выглядел огромным детиной, под два метра ростом, с широкими плечами и огромными, лапатообразными ладонями. На его бородатом, обветренном лице, лукаво светились голубые глаза. Узнав друга, он на радостях схватил его в охапку и приподнял.
- Здорово, Иван Дмитрич, какой все-таки мир тесный. Уж не чаял тебя здесь увидеть.
- Рад тебя видеть, Паша. Экий ты медведь, однако. Отпусти, а то ребра сломаешь.
Очутившись на полу, он спросил Черкасского:
- Ты здесь надолго?
- Вообще то я здесь поселился, но послезавтра отчаливаю в Петропавловск. А ты здесь каким ветром?
- Как раз сегодня пришли. Из Ново-Архангельска. Теперь на заслуженный отдых, - улыбнулся Тучков.
- Как дошли то, не шибко мотало?
- Неплохо. На полпути из Кантона штормило несколько дней, а так, в основном, спокойно.
- А я вот давеча, недалеко от Ново-Архангельска в шторм попал. Уже думал, не сдюжим. У меня двоих за борт вышвырнуло. Ну, думаю, ежели живым доберусь, поставлю свечку в храме.
- И что, поставил?
- А куды ж я денусь. Слово есть слово. С такими материями, Ваня, шутки плохи. - он перекрестился. - Вот теперь, опять, в Петропавловск зерно везу. Приходиться быстро оборачиваться до конца навигации. Ну, ничего, зимой малехо отдохну, да и робята пообтрепались.
- И когда ты успел здесь осесть? По Одессе то не скучаешь?
- Скучаю, чего таить. Но климат здесь благодатный, теплый. Работы много, за одну навигацию два-три раза оборачиваюсь. Женился я, жена вон на сносях. Так что я теперь встал на якорь.
- Ишь ты, молодец. Жене представишь?
- Познакомлю, конечно. Ты, кстати, где остановился?
- В 'Киевской' хотел, а что?
- Зачем тебе в 'Киевской', останавливайся у меня. Чай не нехристь какой, друга не принять. Заодно про Одессу расскажешь. Как оно там.
- А не стесню? Жена все же на сносях.
- Не переживай. Дом у меня большой, на Морской стороне, неподалеку отсюда. А как уеду, тогда и отдыхай себе в 'Киевской'.
- Уговорил, но тогда я угощаю. Иван Дмитриевич махнул рукой официанту. - Нам штоф беленькой, огурчиков и балычка закусить.
- Сей момент, - ответил официант и исчез. Уже через несколько минут, простой деревянный стол, изрезанный ножами был сарвирован рюмками и тарелками со снедью.
- За тебя, Павел Юрьевич, - сказал Тучков, и друзья, чокнувшись, опрокинули по стопке.
Разговор еще долго шел об Одессе, ценах на товары, общих знакомых, а под конец, немного охмелев, Черкасский, наклонившись к капитану, и дыша ему в лицо перегаром шепотом, словно выведывая тайну, сказал:
- Ты знаешь, Вась, люди говорят, что тут, неподалеку от Резанова, золотшко нашли...
Глава 23.
- Ах ты ж гнида, - прошипел Михась и, вытащив засапожник, попер на Карася. Тот в страхе отскочил и хотел было дать деру, но в тесноте трюма зацепился за чьи то ноги и упал. Двое дюжих мужиков обхватили Михася, а артельный староста, Никодим Петрович сказал сурово:
- Ты тута ножом не размахивай. А то живо к ногтю пригнем. На берег сойдешь, тогда пожалуста, а здеся не балуй. - Старатель вернул нож обратно в сапог и ответил угрюмо:
- Так это что ж, он тут жульничает, а я значит, ему и в рыло дать не могу?
- В рыло можно, но лучше он тебе виру заплатит. Ведь заплатишь, а Карась, - ухмыльнулся артельщик.
- Заплачу, - угрюмо ответил тот, все еще опасливо стоя недалеко от лестницы, что вела на палубу.
- Сколько ты проигрался? - спросил Никодим Петрович у Михася.
- Двадцать семь целковых да еще часы серебряные.
- Ну вот, вернешь ему все и еще двадцать целковых за шельмовство. Довольный старатель ухмыльнулся глядя на Карася, а тот возмущенно заверещал:
- Не по-христьянски это. Двадцать целковых сверху, это ж разорение. Да я ж...Договорить он не успел, ибо здоровый детина, стоявший неподалеку, по знаку старосты залепил ему затрещину от которой тщедушный жулик отлетел на несколько шагов и шмякнулся об мешки с мукой. Здоровяк не спеша поднял его за шкирку, встряхнул и поставил на ноги.
- Дашь двадцать рублев, - проникновенно сказал артельщик и добавил, - еще раз туз в рукаве спрячешь, за борт выброшу, и не посмотрю на уговор с капитаном. Всех касается, он обвел взглядом толпу сгрудившуюся вокруг. - Пока до берега не добрались, все соблюдают порядок. А теперь айда отсюда, представление окончено.
Народ постепенно расходился, а Михась сразу рванул к Федьке Карасеву, по кличке Карась, и схватив того за ворот процедил:
- Скажи спасибо, что мы в море. Но на берегу на глаза мне не попадайся, пришибу. А пока деньги гони. Тот быстренько отдал причитающееся и порскнул в свой закуток.
Михась со своим напарником Тимофеем Митрохиным болтались в посудине под названием 'Херсон' уже два месяца, и скоро, с божьей помощью, должны были дойти до Веракруса, что в Мексике. 'Херсон' являлся одним из дюжины транспортов товарищества 'Меркурий' и до золотой лихорадки доставлял зерно в Марсель и Барселону. Но как только слух о богатейших золотых россыпях в Калифорнии достиг метрополии, из портов Одессы, Риги и Владивостока хлынул поток искателей наживы. Среди них находилось немало золотоискателей, промышлявших до этого в Сибири и на Амур-реке. Спрос на перевозки зашкаливал, и товарищество даже зафрахтовало три транспорта в Англии и Франции, чтобы справиться с наплывом желающих отправиться за тридевять земель, в далекую Калифорнию, о которой большинство до этого момента и не слыхали вовсе.
Слухи о Калифорнийском золоте достигли товарищей в Томске, где они отдыхали после не очень удачного сезона. Не долго думая, они распродали свой нехитрый скарб и поддались в Новосибирск, куда как раз дошла ветка железной дороги. Оттуда, через Первопрестольную в Одессу. А там, с пестрой толпой авантюристов и любителей наживы оказались на 'Херсоне'.
Трехмачтовый транспорт вмещал в себя двести пассажиров и экипаж. Трюм разделили на три отсека: один, самый большой для пассажиров, второй для экипажа и третий для припасов. Скученность была страшная. Нар на всех не хватало. Спали прямо на узлах и ящиках. Поэтому, днем пассажиры проводили время на палубе, ибо внизу, под скрипучими досками, в затхлом и пропахшем немытыми телами трюме было неуютно. Нары в три этажа занимали большую часть помещения, которое освещалось несколькими керосиновыми лампами, висевшими над потолком и дававшими скудный свет. От этого внизу всегда царил полумрак. Своими керосинками пользоваться не дозволялось, во избежание пожаров.
В этом изолированном мирке царил свой, жестко соблюдаемый распорядок. Никодим Петрович, глава большой, в тридцать человек артели, являлся старостой этого замкнутого мирка. Ребята в его артели, как на подбор здоровые и плечистые быстро навели порядок, разъяснив недовольным кто здесь хозяин. Впрочем, артельщик оказался мужиком справедливым и за просто так народ не гнобил. Народ на корабле собрался отчаянный, большинство старатели, но имелось и несколько фартовых - бывших каторжан, ежели слабину дашь, половина пассажиров до Мексики не доедет. Но с пудовыми кулаками старосты связываться никто не хотел. Выглядел артельщик внушительно: кряжистый, несмотря на высокий рост, с длинной окладистой бородой и густыми черными, резко очерченными бровями. Из под бровей глядели серые, рысьи глаза. Взгляд жесткий, властный. С таким человеком спорить, себе дороже.
Митрохин поднялся на палубу и увидел Михася, стоящего в окружении нескольких старателей и что-то увлеченно рассказывающего. Подождав, пока тот закончит, он тронул его за рукав:
- Пойдем, разговор есть.
- Опять за картишки ругаться будешь? Я же так, по мелочи.
- По мелочи, - сплюнул Тимофей. - Вечно ты из-за них в истории попадаешь. Обещал ведь, что более ни ни.
- Дык, ты мне вроде не мамка.
- Не мамка, но ведь не первый день золотишко вместе роем. Нам еще до Калифорнии деньги понадобятся, а ты из враз слить хочешь? Народ тута лихой, враз без штанов окажешься.
- Ну ладно, ладно, - отошел Михась, - завязал я. Вот увидишь.
На том разговор и закончился. Через две недели 'Херсон' бросил якорь в порту Пуэрто Мексико. Первая часть путешествия закончилась.
Пуэрто Мексико оказался оживленным портовым городком с множеством церквей в честь бесчисленных католических святых. В нем имелось несколько широких площадей, в течение дня превращавшихся в рынки. Вокруг площадей стояли дома с аркадами, предохранявшими от палящего южного солнца. Под ними обычно совершались более крупные, иногда нелегальные, сделки. Отсюда пассажиры пересекали перешеек Теуантипек по железной дороге и садились на другой транспорт в Санта-Крусе дабы добраться до Александровска. После начала 'золотой лихорадки' и наплыва старателей, стремившимся в Калифорнию, город-порт значительно вырос, став перевалочным пунктом на пути к Эльдорадо. Сюда прибывали корабли из Одессы, Риги и Петербурга, чтобы после короткого отдыха и разгрузки товаров двинутся на запад. Железная дорога значительно сокращала путь, позволяя добраться из метрополии до Калифорнии за три-четыре месяца, вместо восьми - десяти, если идти вокруг мыса Горн. Точного графика движения не существовало, что являлось обычным делом для этих краев, но, тем не менее, в день на запад уходило по два - три поезда.
Первым делом, сойдя по трапу и заплативши пошлину в два рубля, друзья направились к большому, роскошному зданию вокзала, где купили билеты на завтрашний поезд. Поезда на запад уходили переполненными, но из-за большого притока золотоискателей, железная дорога все равно не справлялась с нагрузкой и порой прибывшие застревали в Пуэрто-Мексико на несколько дней, что больно било по карману, ибо местные гостиницы и ночлежки уже давно взвинтили цены. Пообедавши в харчевне, компаньоны разделились; Михась поспешил в бордель, а Митрохин пошел осматривать город. Чай не каждый день попадаешь в заморские края.
Поезд прибыл только к обеду. Солнце к этому времени пекло нещадно и в вагоне было очень душно, несмотря на открытые окна. Все старатели заранее запаслись большими флягами с водой, а некоторые небольшими бурдюками, с местным, разбавленным вином. Разморенный от жары и бессонной ночи Михась заснул, облокотившись на свой узел, а Тимофей смотрел в окно на проплывающий мимо пыльный пейзаж. Местность выглядела пустынной, с голыми пологими холмами, изредка оживляемая небольшими рощицами и кустарником. После таежных лесов и недавней голубизны океана, вещь удивительная. Поезд шел медленно, километров тридцать в час и при этом сильно трясся, отчего и Митрохин в свою очередь начал клевать носом.
К вечеру поезд пришел в Санта-Крус, где все и заночевали в постоялом дворе, неподалеку от вокзала. Здесь старатели застряли на четыре дня, ожидая попутного транспорта. Корабль оказался копией 'Херсона', лишь имя другое - 'Архангельск'. Все остальное: тесный и затхлый трюм, расшатанная обшивка и деревянные нары точно такие же. Конечно, можно было плыть с большим комфортом на пароходе, да и дошли бы быстрее, но билет на пароход стоил в два раза дороже. Поэтому, большинство золотоискателей предпочитало более дешевые парусники. Лишних денег у большинства не имелось, а что им предстоит в полудикой Калифорнии - никто толком не знал. На этот раз вояж занял пятнадцать дней, четыре из которых океан шибко штормило, отчего многие уже жалели, что отправились за тридевять земель, в этот чертов Эльдорадо.
- Ну, кажись, приехали, - сказал Михась, протирая рукавом мокрое от дождя лицо. И действительно, за пеленой дождя показались тускло желтые купола Николаевского собора и смутные очертания уже недалекого берега.
- Слава тебе господи, - перекрестился кто-то из мужиков в толпе, что вывалила на палубу.
- Пойду, узлы проверю, - ответил напарнику Тимофей. - В этакой суматохе, глядишь, и утащат чего.
- Зови, ежели что, - согласился Михась. - Уж больно Ванятка Косой на наши вещи зарился. Митрохин кивнул, и пошел в сторону лестницы, ведущей в трюм. 'Архангельск', убрав часть парусов, медленно приближался к входу в Александровский залив. Почти все пассажиры высыпали на палубу, наблюдая за приближающимся берегом. Морская часть их путешествия подходила к концу. А на суше оно как-то сподручнее.
Очутившись на берегу, компаньоны отстояли час в очереди, пока не зарегистрировались и не заплатили по гривеннику за эту пятиминутную процедуру. Прямо за портом находилась широкая площадь, от которой вела в центр города Рождественская улица - место облюбованное моряками и приезжими за недорогие трактиры и питейные. Оглядевшись вокруг, они пересекли широкую, мощеную площадь и направились вверх по Рождественской. Вскорости друзья осели в трактире 'Медведь', где заказали уже подзабытой снеди: расстегаев с мясом и капустой, блинов и штоф беленькой. Неподалеку сидел немолодой уже мужичек, с красным, обветренным лицом и редкими, белесыми волосами. Одет он был в парусиновые штаны и широкую, коричневого света рубаху. По всему видно - старатель. Когда напарники покончили со снедью, он подошел к их столу и немного вкрадчиво спросил:
- Господа хорошие, не угостите ли рюмкой рябиновки?
- А почему на свои не пьешь? - спросил Михась. Он не любил таких вот приставал в трактирах. От них одни лишь неприятности.
- Нету своих, все вчера проиграл в Благовещенском переулке, у Демьяна, будь он не ладен, - вздохнул незнакомец.
- Ну ладно, - вмешался в разговор Тимофей, - от одной рюмки не оскудеем. Ты почитай из старателей будешь?
- Так и есть, - радостно подтвердил мужичек. - Три дня, как из Резанова приехал и уже без денег остался. А зовут меня Прохор Матвеевич.
- Это Михась, а я Тимофей, - представился Митрохин. - Садись к нам. Сейчас еще штоф закажу. - Он сделал знак мальцу, что прислуживал в зале, принести еще штоф. Михась не захотел перечить компаньону и, наклонившись над столом, спросил:
- И много там золота?
- Золота много, хотя, конечно, как повезет. Некоторые за месяц и пуд добывают, а некоторые ничего.
- Ну, это нам знакомо ухмыльнулся Михась. - Фортуна, она баба норовистая. А тебе-то повезло?
- Повезло, - вздохнул новый знакомец, - за два месяца пять килограмм намыл. Но, аккурат вчера все проиграл. Даже взноса на новый участок не осталось, - и он опять несчастливо вздохнул.
- А где участок застолбить можно? - спросил Тимофей.
- Тебе, мил человек, в Резанов надобно. А там контора главная. Спросишь, тебе всякий укажет. Заплатишь взнос, получишь документ и езжай себе на здоровье. Но советую тебе сначала участок присмотреть, а уж потом застолбить. Иначе зазря деньги и время потратишь.
- Знамо дело, - поддакнул Митрохин. - А далеко от Резанова до приисков?
- Да нет, - махнул рукой Прохор, своим ходом два дня идти, но можно и за полдня добраться, ежели на лошади. Да и дилижанс имеется. Многие с прииска туды - сюды в город шастают. Кто инвентарь прикупить, а кто золотишко на выбивку и баб потратить.
- Ну, давай, отец, выпьем, - сказал Михась разливая беленькую по рюмкам. - За удачу, - проникновенно сказал он и опрокинул в себя стопку. Остальные последовали его примеру.
Через неделю, осмотрев и застолбив участок и прикупив нужного инвентаря в Резанове, напарники приступили к промывке породы. Удача не сразу улыбнулась старателям. За четыре месяца им удалось намыть чуть больше килограмма золота. Но зато они одними из первых поддались на север Калифорнии, в стихийно возникший городок без названия. Именно здесь друзья, впервые за двадцать лет добыли действительно много золота, став состоятельными людьми. Тимофей на вырученные деньги купил ранчо в южной Калифорнии и даже женился во второй раз на вдове моряка из Шелихова. Михась, взялся было за ум, и открыл в Александровске питейную, где в задних комнатах собирались любители перекинуться в картишки. Поначалу, дела его шли хорошо. Наплыв старателей создавал постоянный приток клиентов, но азартная натура взяла свое, и через несколько лет он опять остался ни с чем, проиграв и добытое с таким трудом золото и даже питейную.
Глава 24.
Золотая лихорадка в Калифорнии началась немного позже, чем в известной мне реальности, в 1852 году. Губернатор края, Константин Петрович Штенберг, старался придержать распространение слухов о золоте, справедливо опасаясь наплыва всякого рода проходимцев и лихих людей, которые могли взорвать тот хрупкий мирок, который представляла собой его губерния.