Все это прекрасно,сказал он ему,но если русских много и они собираются отвоевать город,чего я, впрочем, не думаю,нашим войскам придется отступить к Красной площади. Мы разместим здесь последнюю батарею, и я прикажу Фрежо возвести баррикады. В худшем случае окажемся запертыми в Кремле и попытаемся выйти из него через южные ворота. Однако твои приказы уже достигли цели,добавил он,послушай!
С севера Москвы действительно доносились звуки пушечных залпов. Следовавшие через определенные промежутки времени залпы становились все более размеренными.
Они пристреливаются по целям,сказал Бейль.Прошу тебя довести мой приказ до всех подразделений. Мы покинем Москву завтра утром. Поскольку русские, кажется, уже на подходе, мы выступим до рассвета. В пять часов утра все войска должны собраться у южной стены Кремля. Ты пойдешь во главе процессии вместе с драгунами, за тобой последуют артиллерия и три пеших батальона, а я буду замыкать колонну с польскими уланами. Проследи, чтобы все было в порядке!
Взрывы слышались по-прежнему, но как будто стали реже. Быть может, русская армия пыталась всего лишь обогнуть город.
Франсуа Бейль сел верхом на лошадь по кличке Вольта, которую конюх Бонжан тщательно начистил щеткой, и вернулся во дворец Шлыкова, чтобы забыться полусном в свою последнюю ночь в Москве.
Глава VI.ПРОЩАНИЕ С ГОРОДОМ
Франсуа Бейль любил атмосферу ночных сборов. Встать пришлось посреди ночи, около четырех часов утра, одеться в темноте, нащупывая ногой сапоги, побриться с холодной водой при неверном свете свечи, поскольку такое правило было заведено среди офицеров императорской гвардии. Он открыл дверь, толкнув ее в ледяную толщу воздуха, и встретил телом порыв ветра. Потом отыскал путь к месту сбора, где толпились темные фигуры, переговариваясь тихими голосами. Когда один из собравшихся рискнул закурить сигарету, в образовавшемся круге желтого света появилось лицо с резкими чертами, выступающими зубами и густыми бровями,ночь жадно поглотила его, едва погасла спичка. Гнедые крупы лошадей на уровне глаз казались огромными. Животные нервно пятились, стараясь вырвать из рук поводья, неловко схваченные в темноте. Бейль опасался, как бы, несмотря на кожаные сапоги, ему не отдавили ноги.
За внешней неразберихой скрывалась методическая организованность. Группировались отряды, отдавались приказы, и, когда первые лучи солнца упали на крыши домов, окружив их светлым ореолом, стало понятно, что идет подготовка к походу. Спустя полчаса колонна тронулась в путь.
Вот так ранним утром 28 сентября дивизия генерала Бейля выстроилась вдоль южной стены Кремля. Привстав на стременах, Бейль мог окинуть взглядом свое войско: далеко впереди виднелись драгуны верхом на лошадях, за нимиартиллерийские батареи, на орудиях которых играли первые солнечные лучи. За батареями следовали плотные каре пехотных батальонов, дальшебеспорядочная группа небольших телег, на которых теснились последние беженцы и гражданская обслуга. Мари-Тереза перед уходом захватила стаканы и столовые приборы графа Шлыкова, погрузив их в последнюю повозку с белым верхом цилиндрической формы, запряженную двумя русскими лошадьми, которыми правил Лоррен.
Завершал шествие эскадрон польских гвардейских улан. Можно было подумать, что они на параде. Шесть взводов шли друг за другом с одинаковым интервалом самым мелким шагом. Веровский, находившийся в голове, приветствовал Бейля широким жестом.
Последний пустил лошадь галопом и в сопровождении эскорта проскакал вдоль своих войск. Оказавшись на лужайке, тянувшейся вдоль Москвы-реки, он стал отсюда наблюдать за подразделениями, проходившими под кремлевской стеной. Поскольку к тому моменту уже окончательно рассвело, перед ним открылось великолепное зрелище: на фоне красной стены Кремля, над которой возвышались башни Благовещенского собора, стройными рядами маршировали подразделения его маленькой армии. Он доехал вместе с ними до угла стены и остановился напротив крайней башни, у которой солдаты должны были свернуть на юго-восток, чтобы выйти на Смоленскую дорогу.
Дождавшись, когда последний польский кавалерист скроется за углом, Бейль замер на несколько минут, оглянувшись назад и опершись левой рукой на круп лошади. На всем пространстве между кремлевской стеной и зеленой водой Москвы-реки, насколько хватало глаз, не было видно ни одной живой души. В отдалении, в северной части города, столбы черного дыма поднимались над пожарищами, полыхавшими там, где ранее стояли французские войска. Была половина десятого утра 28 сентября. Спустя двенадцать дней после того, как Великая армия вошла в Москву, в городе не осталось ни одного ее солдата.
Глава VII.СМОЛЕНСКАЯ ДОРОГА
Путь от Москвы до Смоленска проделали практически без происшествий. Исполняя приказ императора, генерал Бейль медленно продвигался вперед со своей дивизией, которая проходила от тридцати до сорока километров в день. Дорога была сухой. Колею, размытую дождями месяц назад, выровняла Великая армия, пушки и повозки гражданских лиц легко катились по ней.
Русские солдаты почти не показывались. Два или три раза, при свете дня и в вечернее время, на горизонте черными точками появлялись фигуры казаков. По обе стороны от колонны шли по одному эскадрону французской и польской кавалерии. От них отделялся кавалерийский взвод, устремлявшийся галопом вслед за казаками. Если бы ему удалось их нагнать, казаков зарубили бы саблями. Те оборонялись плохо, так как их обременяли тяжелое снаряжение и ружья, перекинутые через плечо и стеснявшие движения. Польские уланы превосходно выполнили свою задачу и понесли незначительные потери. Один-единственный раз русский полк попытался сблизиться с дивизией Бейля. В подзорную трубу генерал видел, как русские наступают плотными рядами. Генерал воспользовался наличием березовой рощи и разместил позади нее в засаде две артиллерийские батареи. Артиллерия подпустила пехотинцев поближе, и, когда открыла по ним огонь, ядра проделали кровавые коридоры в их рядах. Один вольтижер сумел попасть из ружья в полковника, который упал с лошади. Русских солдат охватила паника. Не сумев обнаружить противника, они обратились в беспорядочное бегство.
Пусть бегут,приказал генерал Бейль, не желавший, чтобы его кавалеристы тратили силы на преследование неприятеля,они расскажут своим военачальникам, что повстречались с Великой армией!
Бейль никак не мог понять стратегию русского командования, которое на тот момент словно не решалось преследовать армию Наполеона и не предпринимало попыток ее уничтожения. Чем вызваны эти колебания? Может, русская армияили ее остаткислишком далеко к востоку от Москвы, чтобы незамедлительно начать преследование? Может, русские генералы ломают головы над тем, какую цель преследует маневр армейских корпусов Мюрата и Даву, которые как будто намеревались двинуться по Тверской дороге на Петербург? Или причиной всему разногласия между практически отстраненным от дел Барклаем-де-Толли, непредсказуемым Кутузовым и горячим Беннигсеном?
Как бы то ни было, маневр Наполеона явно удался. Великая армия, во всяком случае то, что от нее осталось после московской битвы, беспрепятственно пересекала Русскую равнину. Она находилась не более чем в пяти днях пути от Смоленска, где собиралась остановиться на отдых. Погода стояла хорошая, было свежо, в отличие от летнего периода, когда по пути в Москву Великая армия до конца августа изнывала от невыносимой жары в сочетании с засухой, не позволявшей в достаточном количестве обеспечить водой десятки тысяч армейских лошадей. Военные инженеры Великой армии расчистили ей путь от значительной части железного лома, отходов и стволов поваленных деревьев, брошенных на дороге неприятелем, чтобы замедлить ее продвижение. Каждое утро на рассвете генерал Бейль всматривался в небо на северо-востоке, откуда дул ветер, желая удостовериться, не принесет ли он с собой дождь, опасный прежде всего тем, что его людям пришлось бы пробираться по жидкой грязи. Однако небо оставалось ясным.
На развилке Смоленской дороги, где она разделялась на Старую Смоленскую, поворачивающую на юг, и Новую Смоленскую, забиравшую к северу, Бейль сознательно выбрал последнюю, что давало ему возможность пройти мимо места московской битвы. Он не мог увидеть его издалека, пока находился за складкой местности, на которой тогда стояла императорская гвардия.
Через два дня он прибыл в деревню Бородино. Было четыре часа пополудни. Заметив на обочине дороги длинное приземистое строение, от которого открывался вид на всю местность, он соскочил на землю, отдал поводья своей Вольты конюху Бонжану и сел на каменную скамью у фасада. Судя по земле, изрытой следами сапог и лошадиных подков, в этой избе, должно быть, во время битвы размещалась ставка русского командования. Бейль взялся за подзорную трубу, которую носил за спиной. Он раздвинул ее и, уперев локти в колени, чтобы не дрожали руки, принялся жадно разглядывать местность.
Слева, в двух-трех километрах, он узнал небольшой пригорок, с которого император наблюдал за битвой (да, скорее наблюдал, чем Руководил, подумал про себя Бейль). За ним, отделенная теневой попсой, простиралась ложбина, в которой стояла в резерве гвардия. Бейль находился там, где ранее были русские генералы, и, поставив себя на их место, рисовал в воображении передвижения французской армии, готовившейся к атаке.
Перед ним, по-видимому, лежал тот самый участок реки, который пытались форсировать армейские корпуса принца Евгения и маршала Груши.
Чуть дальше, посреди долины, горы взрытой и разбросанной земли, вероятно, указывают, подумал он, на расположение знаменитого русского редута, возведенного по приказу Кутузова.
Бейль сказал полковнику Арриги, чтобы тот продолжил руководить движением колонны и позаботился о ее расквартировании неподалеку от ближайшей деревни, которая, вероятно, лежала в руинах, после чего вскочил в седло и в сопровождении лейтенанта Вильнёва помчался галопом в направлении русского редута.
Внезапно в лицо ему ударил резкий порыв ветра, поднявшего с земли серое облако. Он принес с собой тяжелый, отвратительный, тошнотворный запах. Бейль поднял лошадь на дыбы. Этот запах шел с поля бояот разлагавшихся трупов, которые в течение больше чем двадцати дней не были ни погребены, ни вынесены с поля боя, от человеческих и лошадиных экскрементов. От смрада перехватывало дыхание. Бейль достал из кармана большой носовой платок и поднес ко рту, стараясь не дышать носом. Он пустил лошадь шагом и поехал дальше, полуприкрыв глаза, чтобы не видеть окружавшую его картину: обезглавленные тела, оканчивавшиеся обрубком, вымазанным красно-белой кашей, лошади с раздутыми животами, лежавшие в нечистотах, засыпанные землей ружейные приклады и невообразимое нагромождение колес, покореженного железа, грудных клеток и животов, развороченных артиллерийскими снарядами.
Бейль по-прежнему погонял свою лошадь, ибо хотел добраться до редута, но внезапно кровь застыла у него в жилах. Перед ним лежал кто-то и смотрел на него. Французский вольтижер с широко открытыми глазами, с кивером на голове и затянутым на подбородке ремешком, наполовину свесился с зарядного ящика. Его лицо, словно мох, покрывала сизая борода. Тело его обрывалось на уровне пояса, но глаза остались целы и устремляли на генерала Бейля пристальный взгляд, словно исполненный упрека, который уже не нуждался в ответе. Тот, кому адресовался упрек, почувствовал, что больше не в состоянии выносить эту сцену. Зловонный воздух просочился сквозь его усы и смешался со слюной. Он резко развернул лошадь и перевел ее на рысь. Животный инстинкт помогал ей не наталкиваться на трупы и обломки, словно ей был известен путь, который вел прочь из этого ада. Она высоко поднимала ноги, чтобы ничего не задеть.
Едва выбравшись на дорогу, Бейль отшвырнул платок на землю. Однако он тотчас вспомнил, что этот платок старательно вышивала для него матушка, сидя на террасе в Англаре. Он спешился, поднял платок, сложил его по линиям, оставленным утюгом, и убрал в карман. Затем вновь сел в седло и, нахлестывая лошадь, помчался галопом. Ему хотелось убежать от ужасного запаха, от хаотичного смешения железного лома и плоти и застывшего взгляда вольтижера, который смотрел ему прямо в глаза. Вот какова война, ужасающая реальность, столь отличная от картин, представлявшихся ему в молодости, с кавалерийскими атаками среди зеленых лугов и одетыми в парадные мундиры пехотинцами, взбирающимися на холмы!
Полковник Арриги поджидал его в нескольких сотнях метров.
Что, повидал место сражения?
Да, это ужасно! Надеюсь, мне никогда больше не придется туда возвращаться.
Арриги, с живыми глазами и носом с небольшой горбинкой, как у императора, взглянул на него искоса.
Конечно ужасно,сказал он,но мы на войне, и она еще не закончена!
Они припустили рысью, чтобы нагнать колонну, и поехали плечом к плечу, касаясь друг друга стременами и не произнося ни слова.
* * *
Три дня спустя, после полудня, они прибыли в Вязьмунебольшой городок на полпути между Москвой и Смоленском. Как ни странно, этот городок (скорее, большая деревня, населенная крестьянами) уцелел и при отступлении русской армии, которая не стала его сжигать, и после прохода Великой армии, оставившей повсюду следы своего присутствия: пустые полотняные мешки, оловянные ведра, брошенные повозки со снятыми колесами. Вдоль главной улицы, длинной и кривой, стоял ряд маленьких деревянных домов, выкрашенных в светлые тона, среди которых преобладали синий и зеленый. Все ставни были заперты, однако возникало странное чувство, что жители не покинули город и где-то прячутся.
Драгуны вошли в город первыми, в сопровождении артиллерии, и принялись устраиваться там, где главная улица выходила за пределы города. Пехотным батальонам, по всей видимости, предстояло разместиться в окраинных районах.
Генерал Бейль в сопровождении лейтенанта Вильнёва прибыл на квадратную центральную площадь, окруженную самыми большими городскими зданиями из белого камня в три этажа. Одно из них, с золотыми буквами на фасаде, которых Бейль не мог разобрать, должно быть, имело административное назначение. Похожее сооружение на Другой стороне площади выглядело как жилой домвероятно, резиденция городского главы. Ординарец Лоррен, расположившийся лагерем перед этим домом, двери которого были открыты, делал выразительные жесты, прося подойти к нему.
По словам русского слуги, здесь всего четыре дня назад пребывал император,высокопарным тоном заявил он спешившемуся генералу Бейлю.Я подумал, что вы могли бы тут переночевать, да и полковник Арриги, наверное, тоже, потому как дом просторный! Следуйте за мной, я вам его покажу.
Бейль поднялся по лестнице и очутился в передней, довольно опрятной, но без какой-либо мебели. К своему удивлению, он узнал кухарку Мари-Терезу, стоявшую перед дверью в комнатку, которая, должно быть, служила кухонной кладовкой. Она распустила свои заплетенные на русский манер косы, и ее светлые волосы падали на плечи. Длинную серую юбку сменило синее платье с передником из довольно грубого бежевого кружева.
Бейль протянул ей руку, сказав:
Добрый день, Мари-Тереза, рад видеть вас здесь. Итак, вы решили составить нам компанию?
Да, генерал. Сержант Лоррен передал мне ваше распоряжение. Он сказал мне, что вам понадобится кто-нибудь, чтобы стряпать в пути. Я сегодня же приготовлю вам ужин. Он также сообщил, что вам нужен переводчик.
Франсуа Бейль не припоминал, чтобы отдавал такое распоряжение или чтобы у него спрашивали о чем-то подобном. Но, конечно, француженке, подумал он, лучше было сбежать от зверств, которые наверняка творились, пока русские снова занимали Москву.
До встречи, Мари-Тереза,сказал он.Я ужинаю сегодня вечером в семь вместе с полковником Арриги.
Бейль следом за ординарцем поднялся по лестнице на второй этаж, такой же просторный, как и первый. Лестничная площадка служила прихожей, по сторонам которой располагались двустворчатые двери.
Здесь спал император,произнес Лоррен, отходя в сторону и пропуская генерала в комнату. Из мебели там была только деревянная кровать, поставленная на четыре квадратные ножки и состоявшая из перекрещенных планок, на которые клался матрас. Две белые подушки лежали вплотную к стене, угол комнаты занимал туалетный столик цвета желтой черешни. У ножки стола стоял кувшин с водой.
Спасибо, Лоррен,сказал Франсуа Бейль.Теперь мой черед спать здесь, только раздобудь мне одеяло.
Это легко. Там есть еще стенной шкаф с бельем.
Бейль пересек прихожую и открыл другую дверь. В той комнате мебель также отсутствовала, а стены покрывали черные трещины.