И выписал чек.
Максим обрадовался, но вскоре понял, что вице-губернатора не столько привлекает авиация, сколько беспокоит судьба дочери. Отцу Тани казалось, что дело с аэропланом отвлечет дочь от мании истреблять окружение государя.
Штабс-капитан уже приобрел моторы на заводах Антуанет, а также пахнущие лаком пропеллеры и кое-что из оснастки. Однако вскоре с Таней вышла уголовная неприятность, ах, а разве могла не произойти! и он вынужден был прерваться.
Глава 6. СКВОЗЬ ВРЕМЯ
Российская Империя, Москва, 1905 год, 2 февраля
Перед закрытием «Балчуга» сытые и подвыпившие, изобретатель и эсер сидели у самовара. Каляев откидывался на спинку кресла и манерно прикрывал глаза ладонью. Изобретатель говорил ему такие слова, после которых было дальше страшно жить. Даже думать страшно, дух захватывало!
Отправиться в другую эпоху? Да еще с помощью этих, почти игрушечных аппаратиков, похожих на золотые яйца с елки?
Ландо называл приборы синхронизаторами нелинейного доступа, СНД. Владельцу они открывали путь в третье измерение Времени.
Аппараты, вообще-то, потрясли Каляева. И не только тем, что позволяли перемещаться. Если надо, ты становился невидимым. Они давали связь на далекое расстояние лучше радио. Они могли изменить любое существо на молекулярном уровне. То есть, кота превратить в собаку, собаку в лошадь или человека в птицу. Они могли воскресить, загрузить мозг знаниями или стереть из него информацию.
Это были чудо-приборы.
Каляев быстро научился, как с ними обращаться и получил несколько штук для членов еще не созданного отряда.
Только зачем для обновления России ехать в другой век? Не легче ли исправить ошибки здесь и сейчас? Разоблачить провокаторов, нанести точные удары по самодержавию. Ведь главноесвергнуть монархию, которая тяжким грузом висит на стране, вопреки прогрессу.
Террористом двигала жажда мести.
Насмотревшись, как расправляются с другими бомбистами, пережив ожидание казни, Каляев желал теперь одногопревратить Боевую организацию в мощный, невидимый, неуязвимый иезуитский орден. И кромсать, резать, душить, рвать на части царских сановников.
Македонские мечты о тотальном, всеочищающем терроре, который вызовет революцию, теперь казались как никогда реальными.
Но Максим поставил вопрос ребром: либо Иван Платонович отказывается от попыток изменить равновесие 1905 года, либо пусть возвращается в Шлиссельбург. Там его всегда ждут.
Обратно в крепость Каляеву не хотелось.
Я вытащил вас из петли не для дискуссий о судьбах России, жестко говорил Максим. И место, куда вы отправитесь, вас не обрадует. Даже крупно огорчит. Там общество зашло в тупик, и нужно сменить власть. Вы умны, образованы, смелы. Вы владеете многими формами политической борьбы. Придется изменять ситуацию умно и тонко, и не одной только силой.
Каляев не понимал, откуда Максиму известно про будущее, но дальше спорить он не посмел. Ландо рассуждал грамотно и жестко, и логика его понемногу успокоила эсера.
Когда же Ландо сделал предложение по кандидатам в члены отряда, Иван Платонович не мог скрыть радости. В будущее отправятся те, на кого он мог положиться. Только с Богровым Каляев не был знаком.
Кто таков этот Дмитрий? В партийных списках не числится. Меньшевик? Кадет?
Скорее всего, провокатор, говорил Ландо, еврейской национальности, на охранку работал, но убил Столыпина.
Самого гофмейстера Двора? поразился Каляев. Один? Не может быть! Когда же?
Извините, через шесть лет после вашей казни.
С Каляевым в будущее отправлялся также полковник Зубатов из жандармерии. Как посредник. Он легко ладит как с высоким начальством, так и с пролетариатом.
Каляеву стало противно из-за жандарма, но он промолчал.
А Борис? спохватился он затем. Почему вы не привлекаете Савинкова? Это гений террора!
Не могу, ответил Ландо. Это не его игра.
Да кто же он, наконец, такой, этот Максим Ландо, в который раз задавался вопросами Каляев. Колдун, волшебник, пророк? Делает вид, что изобрел синхронизатор. Но разве нынче можно сделать такой прибор? Решил изменить мир. Но кто дал ему право?
Часы с купидонами на стене ресторана пробили четыре часа утра.
Глава 7. СЛУЧАИ И СЛУЧАЙНОСТИ
Германская Империя, предместье Мюнхена, 1910 год, апрель
Когда не спалось, Максим читал.
Отложенные книжки валялись под кроватью, на полу. Нечитаныепод лампою зеленого стекла, рядом с настойками алоэ и мяты, оставшихся после Тани.
Когда текст его радовал, штабс-капитан вскакивал, метался по комнате, восклицая междометиями. После чего срезал цветы и украшал любимицу в награду. Если же книга сердила его, сборник глупых статей или, что бывало чаще, негодные стихи, Ландо в ярости зашвыривал ее куда-нибудь под шкаф и наказывал, бормоча:
Недостойна, недостойна!
Но через пару месяцев прощал: протирал от пыли и хоронил на дне сундука, чтобы больше не попадалась.
Правда, вкусы Максима могли вызвать ощущение бессистемности хозяина, и даже его некоторой чудаковатости.
За трехтомным справочником по лекарственным травам и медицинской энциклопедией, выстроились в недружный ряд золоченые томики о великих первооткрывателях, о технике литья из бронзы в эпоху нижнего палеолита, сочинения Лаврова и Михайловского, мемуары Сен-Симона и воспоминания якобинцев.
Далее громоздились учебники по математике, физике и аэродинамике, неполный Достоевский, новейшая история Германии и труды Ключевского. Нострадамус на латыни соседствовал с поваренной книгой Дюма старшего, утыканной закладками. Сверху Ландо умудрился разместить также альбомы Питера Брейгеля старшего и Дюрера, исследования по архитектуре. И толстенный арабо-немецкий словарь, который то и дело падал на него, собирался отнести букинистам, да все не нес.
Засыпая же, Максим видел себя в тех местах, о которых только что прочел.
Одну ночь он бродил между египетскими пирамидами, размышляя об их тайной силе и межзвездной символике, о нравах фараонов и их борьбе со жрецами. Другуюпроводил с Бонапартом, уговаривая его отменить рискованное сражение под Маренго. Третьюпил водку с Петром Великим на Пруте в 1711 году, то есть двести лет назад, предупреждая Государя, что он может попасть в плен к туркам (тот и вправду едва не угодил). Четвертая ночь уводила его к вершине горы Ваньшань, где неведомая птица кричала по-китайски, призывая похоронить давно умерших.
После Пруста он увидел себя вместе с Борисом Савинковым в сомнительной, но богемной компании кокаинщиков.
Это было в Париже.
Его уговаривали продать охотничье ружье для закупки порошка и продолжения вечеринки. И Ландо продал задешево, оставшись потом без денег и дома. А главное с плешью посреди головы, ведущей ото лба к затылку.
Как у смертников.
После ухода Тани он читал реже, хотя спал по-прежнему плохо,
сидел на крыльце и смотрел в небо.
Максим не любил мистику и астрологию, но знал имена планет, уважал их мудрое и извечное вращение вокруг солнца.
Его волновал Млечный путь, всевозможные туманности и кометы. Ландо пришел в восторг, когда узнал из газет, что австрийский физик Ф. Гесс открыл космическое излучение. Он всегда верил, что космос наполняет все живое энергией, придает сил.
Да и не только верил.
Двенадцати лет отроду по дороге из гимназии Максим поскользнулся и упал. Он больно ударился, не мог встать и лежал на спине.
Над Васильевским островом мерцали созвездия. Тогда они почему-то особенно поразили Максима. Звезды выглядели значительнее, чем обычно. Они пульсировали в такт с его птичьим сердцем.
В тот миг он впервые ощутил невероятную важность звездного неба. А самого себятаким никчемным и ничтожным, что ему захотелось навеки раствориться в космосе от стыда и бессилия.
Ребенком он еще не понимал, откуда взялись стыд и бессилие. Однако вдруг боль исчезла, тело стало теплым, чей-то голос произнес:
Ничего не бойся. Мы помним о тебе. Встань и иди.
Ландо поднялся с земли, ощущая легкость туловища и ясность ума.
После этого он до конца жизни не забудет ни мартовского льда, ни голоса с высоты.
На последнем курсе Императорского Технического училища, в квартирке на Пречистенке ему привиделись ангелы.
Они обступили его постель и предупредили, что вскоре он сильно заболеет, но не умрет.
Через пару дней Максим попал в больницу с воспалением желчного пузыря, нашли камень. Но на столе он выказал такую спокойную готовность к операции, что врачи заволновались и позвали Склифосовского. Николай Васильевич, несмотря на почтенный возраст, согласился оперировать пациента, но ничем не мог объяснить его браваду, кроме реактивного психоза. У Максима вроде не было особых причин веселиться: желчь разлилась, и его едва спасли.
Прошло несколько лет.
Ландо уже почти забыл об ангелах и не ждал никаких голосов из космоса. Но после знакомства с Прекрасной Террористкой, которая окончательно перепутала планы его жизни, к Максиму явились и вовсе необычные посланцы. Они пришли в форме морских стюардов с нашивками «Titanic» на рукаваххотя злосчастный лайнер еще не спускали на воду.
Стюарды были улыбчивы и предупредительны, сняли фуражки, попросили чаю, и беседовали с Ландо до тех пор, пока за окнами не замаячил свет.
Гости поставили вопрос ребром: либо он следует своему пути и занимается изобретениями, как и должно инженеру, либо вступает в Боевую Организацию и вместе с Татьяной расстреливает царских чиновников. В последнем случае посланцы снимают с себя обязательства по его опеке.
Максим удивился. Он никуда не собирался вступать, так как успешно работал у Жуковского.
Посланцы настаивали: им лучше все известно.
То есть, ему не нужно идти за теми, кто подличает, предает и убивает. Да еще неизвестно почему называет свою глупую программу историей. Главноеэто что, как, когда и кому предопределено. И если уж говорить о совокупности биологических особей, которых Ландо вслед за Бердяевым ошибочно считает народом, то данные особи смешны.
Они напоминают неразумных детей, которые строят куличики из песка и сами же их разрушают. Людей следует любить и жалеть, однако их многие деяния лишены смысла.
Вещи, которые совершают люди, заявили стюарды, ни при каких условиях не могут быть более важными, чем тонкий мир.
В довершение всего гости заметили, что не стали бы утруждать себя визитом к Ландо, если б наверху не верили, что именно ему суждено накопить в себе потенциал для выполнения миссии.
Миссия станет возможна, благодаря еще одному землянину, сыну горного инженера. Его имя пока не известно, потому что он еще только собирается появиться на свет в Санкт-Петербурге через четыре года.
Когда же Максим поинтересовался, что у него общего с сыном неродившегося горного инженера, стюарды ответили: прямая. Ибо сын горного инженера, Николай Алексеевич Козырев, обгонит мысль современников на несколько поколений и откроет чрезвычайно важный закон.
Время во вселенной, говорится в Законе, не распространяется, а всюду появляется сразу. На ось времени вся вселенная проецируется одной точкой.
Поэтому изменение свойства некоторой секунды всюду появляется сразу, убывая по принципу обратной пропорциональности первой степени расстояния.
Максим представлял два гигантских волчка. Один из них непрерывно сворачивает пространство в причине, другой, разворачивает его в следствии.
Если Германия начала XX века, находится сейчас в развернутом состоянии, рассуждал Ландо, то где-то рядом есть другой мир, тот, что пока свернут. Не там ли находится та самая загадочная Страна Зеленых Озер? Не туда ли его друзья забрали Таню? И суждено ли ей было умереть именно 4 июня 1909 года под Мюнхеном?
Порывшись в книгах, Максим ничего подозрительного не обнаружил.
Ну, 4 июня 1327 года родился князь Андрей Иванович, не слишком удачливый сын Калиты. Жил себе, как человек, никого не обижал, и умер ненасильственно, от чумы.
Или, например, 4 июня 1789 года адмирал Г.А. Спиридов с эскадрой русских кораблей, хотя его и отговаривал граф Орлов! все же загнал в ловушку и сжег турецкие суда. И долго еще после этого турки в Дарданеллы не совались.
В тот же день и Наполеону повезло: он оккупировал беззащитный остров Мальта.
В девятом же году двадцатого столетия день этот протекал относительно спокойно.
Какое, допустим, влияние на судьбу Тани могла оказать встреча Николая с Вильгельмом? Или отставка германского канцлера Бернгарда фон Бюлова, которого тут же сменил Теобальд фон Бетманн Хольвег? Глупо, глупо
Случаи и случайности, в этом все больше убеждался Максим, ограничиваются тем, что именно происходит, но не когда.
Казуальность имеет к Времени лишь косвенное отношение. Наверное, и перемены могут быть управляемы. Но что он мог в ту пору изменить? Ровным счетом ничего.
Глава 8. КРЫСОЛОВКА
Российская Федерация, Москва, наши дни, условный февраль
Что же до Ильи Корсунского, превращенного в крысу, участь его оказалась, пожалуй, менее печальной, что он себе поначалу представлял.
Доставили Илью в мрачный полуподвал с окошками на уровне тротуара. Пока спаситель-дед снимал телогрейку, валенки с калошами, Корсунский, щурился и дико озирался по сторонам.
Звать-то как? выговорил дед беззубым ртом.
Ильей Борисовичем.
Короче, Ильюхой будешь.
Как скажете.
Небось, и жрать хочешь?
Хочу, дедушка, произнес Корсунский, признательно шевеля хвостом.
Я тебе покамест не дедушка, проворчал хозяин каморки. Я как есть Кондратий Козлов, бывшее ответственное лицо коммунального ведомства. Нынче на пенсии.
Козлов служил дворником.
Илья обрадовался, хотя и не понял дедовского «покамест». Не означает ли это, что со временем, Козлов все-таки признает в крысе внука?
Тушенку с макаронами будешь?
Премного вами благодарен, стилизовал крыс под старика, и изобразил нечто вроде поклона.
Его не столько распирало от желания польстить спасителю, сколько сковывало от страха.
Корсунский не мог поверить в происходящее! Знай он, что станет ужинать в таком месте, да еще заискивать перед вонючим стариком ради тушенки с макаронами Скажи ему кто-то заранее! Счел бы за оскорбление. А теперь Илья покорно наблюдал, как дед ставит на огонь кастрюлю, открывает консервы, пыхтя и бормоча древние ругательства, кладет в кипяток макаронины, сыплет соль кургузыми пальцами.
Дом дворника торчал как гнилой зуб посреди действительности.
Советская табличка о жилье образцового содержания заржавела.
Голубятня на крыше обвалилась.
По двору разгуливала одичавшая курица, неизвестно чья, и уже такая пожилая, что никто ее не трогал. Она ходила вокруг разбитого фонтана, в центре которого некогда высилась работница с кувшином.
От работницы остались только часть торса и ноги в гипсовых сапогах. На них жильцы сушили половики.
Тление прорывалось внутрь, сырость заражала стены грибком. Козырек над подъездом покосился. Сквозь ступени рвалась к свету дикая трава.
Кровлю давно перестали латать, и вода проникала через чердак на верхние этажи, стекая в тазики и кастрюли.
Но дед Козлов был еще старше дома. Ему, по прикидкам соседей, перевалило за сто, хотя об этом можно было лишь догадываться.
Откуда он прибыл и кем был раньше, никто не знал. Говорили, из раскулаченных. Пока деньги водились, в долг давал под проценты, вещичками мытарил: ему кольцо золотое обручальное, а он три с полтиною, ему вазу, а он рубль. Потом спустил добро, сам всем задолжал, запутался. Позвал к себе дальнюю роднюбрянскую племянницу с семьей без прописки. Впал в детство. Просил, чтобы вокруг кровати натянули сетку.
Все ждал птиц, которые скоро прилетят и заклюют до смерти.
Но птицы не летели, из родни все умерли один за другим от наследственной болезни. Последней сдохла собачонка.
Вернулись из лагерей некоторые жильцы. В лагерях, слушая вой овчарок и мат вохровцев, они копили ненависть к дворнику годами, желали отомстить. Мыкая горе в северном отдалении, они и остались живы лишь потому, что рисовали перед собой сцены казни.
Вот уж выволокут оборотня из берлоги, разведут кострище в бывшем фонтане, подвесят котел с мазутом, станут жарить Кондратия. А он будет корчиться, молить о пощаде, оглашая ревом окрестности до самой Марьиной Рощи.