Это письмо от Лукулла. Он сообщает, что погода в Риме стоит скверная и вообще в городе неспокойнополитические дрязги, столкновения, драки, кровь на улицах. Вот он и направляет сюда к нам этих дам, которых он опекаетФаусту Корнелию и ее подругу, тоже не менее знатную даму, и просит меня оказать им всевозможное содействие и помощь.
Фауста! воскликнул я. Дочь Суллы?!
Брат нетерпеливо надулся и недовольно уставился на меня.
А какая еще высокорожденная дама носит это имя?
Это я просто от удивления, уверил я Кретика. Я встречался с этой дамой, знаком с нею. Она ведь помолвлена с моим другом, Титом Милоном.
Тем лучше. Возьми с собой нескольких рабов, у путешественниц полно багажа. И позаботься об их размещении. Я поговорю с дворцовыми евнухами насчет устройства приема в их честь.
Римляне обычно не поднимают такой шумихи по случаю прибытия дам, и неважно, какое положение они занимают в Риме. Но при египетском дворе, где доминируют евнухи и дочери царя, порядки иные.
А кто эта вторая дама? В этот момент меня ужалила страшная мысль. Случайно не Клодия? Они довольно близки с Фаустой.
Мой собеседник улыбнулся.
Нет, но ты не будешь разочарован, когда с нею встретишься. А теперь ступай. Они все еще торчат на причале.
Я громко выкрикнул команду, и тут же рядом, словно ниоткуда, появилась целая толпа рабов. Я приказал принести несколько носилок, и они тут же появились, словно я был посланцем богов, не меньше. Да, это и впрямь чрезвычайно удобное для проживания местечко. Я забрался в носилки, и мы отправились в Царскую гавань. Это было небольшое отгороженное водное пространство в Большой гавани, где у причала стояли царские корабли и барки. Его огораживал каменный волнорез, а вход туда прикрывал островок, где был выстроен похожий на драгоценный камень Островной дворец, защищавший гавань от особо сильных штормов.
Я тут же заметил причаленный рядом с царскими барками маленький римский торговый корабль. Он выглядел крайне убого, но от дам, стоявших возле фальшборта, исходило просто непомерное высокомерие и надменность, словно жар и свет от июльского солнца. И неудивительно, это были не просто римлянки, но патрицианки* с головы до пят, впитывающие эту особую уверенность в себе и чувство превосходства прямо с молоком матери.
Рабы опустили носилки, и я в мгновение ока оказался на земле, а носильщики склонились перед дамами, спускающимися по сходням. Светлые, как у германцев, волосы Фаусты Корнелии трудно не узнать. Она обладала этим прекрасным золотистым ореолом, как у всех Корнелиев, таким роскошным, с каким мог поспорить только ее брат-близнец, Фауст. Вторая была меньше ростом, и ее волосы были заметно темнее, но она ничуть не уступала своей подруге. А на мой придирчивый взгляд, несоизмеримо прекраснее!
Юлия! воскликнул я, пораженный.
Это и впрямь была Юлия-младшая, самая юная из дочерей Люция Цезаря. Незадолго до этого мы с нею были официально помолвленыв честь этого была организована торжественная встреча наших семей. То, что мы с нею сами желали этой помолвки, не имело никакого значения ни для кого из наших многочисленных родственников, но рассматривалось всеми как довольно удачное обстоятельство. В тот период семейство Метеллов лихорадочно налаживало отношения с различными противостоящими друг другу блоками и альянсами, борющимися за власть и влияние. Кретик выдал свою дочь за молодого Марка Красса. Гай Юлий Цезарь уже считался восходящей звездой комиций, народных собраний, так что стало желательным установить более тесные связи с этой старинной, хотя и не слишком заметной семьей. Цезарь уже обещал свою дочь в жены Помпею, а у его брата Люция тоже имелась незамужняя младшая дочь, вот мы и были помолвлены.
Добро пожаловать в Александрию! воскликнул я. Потом коротко пожал ручку Фаусты, после чего Юлия подставила мне щечку для поцелуя. Я был только рад.
А ты набрал вес, Деций, заметила она.
Какая же ты ехидная! ответил я. Эти египтяне считают, что нарушат волю своих богов, если позволят римлянину сделать хоть один лишний шаг, и кто я такой, чтобы смеяться над их понятием о благочестии и ревностном служении богам? Я обернулся к подруге моей невесты. Фауста, твоя красота украсит этот город подобно царской короне. Надеюсь, ваше путешествие было приятным?
Нас качало и болтало с того самого момента, как мы покинули Остию, ответила она. И выворачивало наизнанку.
Уверяю вас, что здесь для вас готовы такие покои, которые с лихвой возместят вам все страхи и неудобства морского путешествия.
Рабы уже занимались выгрузкой их багажа с корабля. Когда весь он оказался на берегу, корабль приподнялся в воде на добрый фут. С дамами, разумеется, прибыли их личные служанки, а также несколько других рабов. Они наверняка потеряются в многочисленных толпах дворцовых и посольских слуг.
Александрия и впрямь такой замечательный город, как все утверждают? спросила Юлия, возбужденная, несмотря на довольно утомленный вид и осунувшееся лицо.
Ты даже не можешь себе представить, какой он волшебный и замечательный! уверенно заявил я. И мне доставит огромнейшее удовольствие вам его показать.
Фауста криво улыбнулась.
И даже те дешевые притоны и забегаловки, в которых ты, несомненно, развлекаешься?
В этом нет никакой необходимости, ответил я. Нет развлечений ниже и примитивнее, чем те, которым предаются во дворце Птолемея.
При этих словах даже не слишком-то благонравная Фауста пришла в некоторое замешательство.
Ну а я хочу видеть более красивые вещи, сообщила Юлия, размещаясь в своих носилках и невольно предоставляя мне возможность полюбоваться белейшим бедром из всех, которые я видел. Я хочу посмотреть Мусейон и побеседовать с учеными, послушать лекции всех знаменитых и умных людей.
У Юлии была эта довольно утомительная тяга к культуре и образованию, которая частенько поражала римских матрон.
Я буду только счастлив познакомить тебя с ними, тут же обещал я и поспешно добавил:У меня уже сложились с ними близкие отношения.
На самом-то деле я был там только один раз, посетил одного старого друга. Кому охота возиться с этим стадом старых педантов, когда на ипподроме выступают самые лучшие в мире скаковые лошади?
Правда? спросила Юлия, в сомнении чуть приподняв бровь. Тогда ты должен представить меня Эвмену из Карии, знаменитому логику, а также Сосигену, великому астроному, и Ификрату с Хиоса, математику. И я должна осмотреть Библиотеку!
Библиотеки, поправил ее я. Здесь их, знаешь ли, две. Тут я решил сменить тему разговора и обернулся к Фаусте:А как поживает мой добрый друг Милон?
Занят, как обычно, ответила она. Все время сражается с Клодием. А знаешь, он получил должность квестора!
Да, я слышал, посмеиваясь, ответил я. Но я как-то не могу себе представить Милона, работающего в казначействе или в продовольственном ведомстве.
Милон был самым успешным проходимцем и бандитом, каких только знал Рим.
Можешь не беспокоиться. Он, как обычно, действует, не выходя из своей штаб-квартиры. Думаю, он нанял кого-то, чтобы тот за него работал. Кстати, твой друг шлет тебе самые горячие приветы и заявляет, что ты никогда не достигнешь никаких высоких постов, если так и будешь лениво обретаться в чужих странах вместо того, чтобы делать карьеру в Риме.
Ну, наш милый Тит всегда любил превозносить прелести и достоинства прилежания и трудов. Я же, напротив, всегда полагал эти добродетели достойными лишь рабов и вольноотпущенников. Вот посмотри, как усердно трудятся эти носильщики. И что? Это приносит им какие-то выгоды?
Я знала, что ты скажешь что-нибудь в этом роде, заметила Юлия, привставая и вытягивая шею, чтобы впитать то великолепие, сквозь которое мы продвигались.
Люди, самой судьбой предназначенные для великих свершений, сейчас сражаются в Риме друг с другом, сообщила Фауста.
И все они до единого погибнут на этом поле битвы или от яда, или от кинжала убийцы, решительным тоном заявил я. Я же, напротив, намерен закончить свой век сенатором старшего ранга.
Ну, я полагаю, каждый человек имеет право на собственные амбиции и намерения, фыркнула она в ответ.
Ох, посмотрите! воскликнула Юлия. Это Панеум, да? Странный искусственный холм с обвивающей его спиралью дорожкой только что возник в отдалении.
Да, это он, подтвердил я. Там внутри стоит совершенно возмутительная статуя. А вот и наше посольство.
И это все находится при дворце Птолемея? спросила Юлия, когда я помогал ей выйти из носилок. Мне пришлось отпихнуть в сторону раба, чтобы исполнить эту простую, но приятную обязанность.
Да. По сути дела, во всем, что касается политики и практических дел, посольство и есть истинный царский двор. Идемте, я покажу вам ваши апартаменты.
Но мне не было позволено сделать даже это. Едва мы вошли в атриум*, туда же ввалилась немалая толпа придворных в сопровождении безумствующих музыкантов, натертых маслами нубийцев, ведущих на поводках дрессированных гепардов и ручного льва, а за ними целая стая бабуинов в придворных ливреях и девушек-подростков в греческих хитонах с корзинами розовых лепестков, которыми они принялись усыпать все вокруг без всякого разбора. А в середине этой толпы к нам двигалась молодая женщина, которой все оказывали знаки особого внимания и уважения.
Мне сообщили, что к нам прибыли гостьи, вместо приветствия сообщила эта особа. Если бы я узнала об этом раньше, то непременно явилась бы на Царскую пристань, чтобы встретить и приветствовать вас там.
Я поклонился так низко, как позволила мне моя римская гордость и чувство собственного достоинства.
Одно твое присутствие здесьбольшая честь для нас, высокородная Береника. Позволь представить тебе Фаусту Корнелию, дочь покойного прославленного диктатора* Луция Корнелия Суллы, и Юлию-младшую, дочь почтенного сенатора Луция Юлия Цезаря.
Береника обняла обеих дам, а придворные защебетали и завопили от восторга.
Дамы-римлянки демонстрировали при этом делающую им честь самоуверенность, принимая эти объятия с должной холодностью и достоинством. Их апломб был сейчас весьма уместен, поскольку Береника была одной из тех Птолемеев, кто предпочитает египетские одежды и фасоны. Верхняя часть ее тела была прикрыта кисейной пелериной, совершенно прозрачной. А то, что она носила ниже, в Риме вызвало бы такое возмущение, что одетую подобным образом танцовщицу выгнали бы из города палками и плетьми. Что же до ее ювелирных украшений, то они своей тяжестью и количеством вполне могли бы сравниться с доспехами легионера.
Мы оказались в невыгодном положении, протестующим тоном заявила Фауста. Мы, сами того не ведая, оказались совершенно не готовы к приему у особы царской крови.
О, не беспокойтесь, ответила Береника. Мне почти никогда не приходится принимать интересных женщин, вокруг одни утомительные и надоедливые мужчины со своими политическими делами и глупыми интригами. Она махнула рукой, как бы указывая на римское посольство, в том числе и на меня.
А чужестранные царицы и их дочери, что сюда приезжают, невежественны и неграмотны, это не более чем прилично одетые крестьянки. И вот две настоящие патрицианкии это все мне одной! Проходите дальше, здесь вы жить не будете. Я отведу покои в моем дворце. Да, здесь был еще один дворец, и он принадлежал Беренике.
И вот она повела их дальше, словно римлянки были новыми прибавлениями к обитателям ее зверинца. Интересно, а не сочтет ли Береника нужным посадить их также и на поводки, подумалось мне.
Кретик явился в атриум в тот момент, когда вся эта толпа удалилась прочь.
Что тут произошло? спросил он.
Береника утащила наших дам к себе, сообщил я брату. Возможно, они уже никогда больше не увидят Рим.
Ну и хорошо, сказал он, подходя к случившемуся с чисто практических позиций. Одной проблемой меньше. Новые игрушки для Береники вместо головной боли для нас. Хотя для походов по городу им потребуется сопровождение и патронаж высокорожденного римлянина. Иначе будет неприлично. Вот тебе и работенка.
Я буду весьма прилежен и старателен, пообещал я.
У Береники хватило ума оставить наших двух дам на вечер в покое, чтобы они успели прийти в себя после тяжких невзгод, которые им пришлось перенести в руках Нептуна. После этого дочь Птолемея устроила для них роскошный прием, пригласив на него всех знаменитых ученых из Мусейона, а также самых модных и известных людей Александрии. Как и следовало ожидать, смесь получилась весьма пестрая. Поскольку Мусейоном полностью владел Птолемей и он же его финансировал, приглашение Береники было равнозначно приказу. Посему на приеме оказались все звездочеты, буквоеды, пылеглоты, математики и прочие мудрецы, а также актеры, колесничие, чужестранные послы, ведущие представители разнообразных религиозных культов и половина аристократии Египта, и все они, как один, были самыми нездоровыми во всех смыслах типами, каких только можно себе представить.
Когда все они собрались, я заметил в толпе знакомое лицо. Оно принадлежало Асклепиаду, врачу из гладиаторской школы Статилия Тауруса в Риме. У нас с ним было о чем вспомнить. Это был маленький человечек с чисто выбритыми щеками и узенькой бородкой, окаймлявшей нижнюю челюсть, как это было принято в Греции. На нем была мантия и повязка на волосах, указывающая на его профессию. В этом году он читал курс лекций по анатомии. Я отвел его в сторонку.
Быстро, Асклепиад, расскажи мне, кто вон те люди? Юлия хотела бы с ними познакомиться. Со всеми!
Он расплылся в улыбке.
Ах! Значит, я, наконец, смогу познакомиться с прекрасной Юлией? А она что, настолько невежественна и лишена сообразительности, что и тебя считает ученым?
Она полагает, что я расту над собой. Так кто они?
Асклепиад огляделся вокруг.
Если начать с самых ярких он кивнул в сторону высокого мужчины с острыми чертами лица, то вот этознаменитый Амфитрион, главный библиотекарь. Он отвечает за все, что связано с Библиотекой и Мусейоном.
Хорошее начало, одобрил я. Кто следующий?
Мой собеседник кивнул на дородного мужчину со взъерошенными волосами, который озирался вокруг с видом борца, готового вызвать на бой всех присутствующих.
А это Ификрат из Хиоса, математик, выдающийся представитель школы Архимеда.
Ага, отлично. Она хочет с ним познакомиться.
Тогда, возможно, ее женские чары будут иметь успех там, где многим другим ничего не удалось. Он человек очень раздражительный и вспыльчивый. Так, кто у нас тут еще имеется Асклепиад выбрал из толпы еще одного старого, насквозь пропитанного пылью грека. А это Досон, скептик, и Сосиген, астроном ну, и прочие. Я постарался запомнить как можно больше имен, достаточно, чтобы притворяться умным и знающим. Как только представилась возможность, я нашел Юлию и познакомил ее с Асклепиадом. Она была вежливой, но держалась прохладно. Подобно многим женщинам с хорошим образованием, она не слишком интересовалась медициной, которая в основном занимается проблемами реального мира.
Хочешь познакомиться кое с кем из великих ученых? осведомился я.
Давай, познакомь, ответила она с этой своей приводящей в бешенство улыбкой превосходства. И я подвел ее к свирепому на вид математику.
Юлия, это знаменитый Ификрат Хиосский, выдающийся представитель школы Архимеда.
Лицо ученого тут же приняло льстивое выражение, и он приложился к ручке моей невесты.
Исключительно рад познакомиться с тобой, прекрасная дама. Потом он повернулся и уставился на меня, и выражение лица у него было как у разгневанного Юпитера. Не думаю, что я хоть раз тебя встречал.
Вероятно, это просто вылетело у тебя из головы. Немудрено при таких серьезных занятиях наукой. Я был на твоей лекции, когда ты рассказывал об обороне и падении Сиракуз.
Я ухватился за первый попавшийся предлог, буквально наобум, воспользовавшись тем, что помнил, что Архимед изобрел и сконструировал все оборонительные машины и орудия Сиракуз. Но, кажется, попал не в бровь, а в глаз.
А-а! Математик несколько сконфузился. Возможно, ты прав. На той лекции было очень много слушателей.
А я читала твою книгу «О практическом применении геометрии», заявила Юлия с обожающим, почти молитвенным видом. Это такое замечательное произведение, оно прямо-таки возбуждает воображение и дает повод подумать над разными противоречиями