«О-о! Никак та самая вакцина! Надо бы прихватить на всякий случай».
Я присел, словно что-то хотел разглядеть в этой мешанине из кусочков стекла, бумаги, деревянных щепок и пыли, незаметно сгрёб пухлые тюбики из мягкого пластика в ладонь, спрятал в рукаве шинели.
Как часто ты приходил в лабораторию? спросил я, выпрямившись.
Я был здесь каждый день с утра и до позднего вечера.
И чтоты ничего не заметил?
Никак нет, господин барон. Всё было в порядке, а к вам в кабинет я не заглядывал.
Поня-я-я-тно. Ладно, прибери здесь всё. Я повернулся, хрустя битым стеклом, пошел к двери, но на пороге остановился и бросил через плечо:Хотя нет, оставь, как есть. Ты свободен.
Я обогнул серую громаду шкафа, взял со стола перчатки и покинул лабораторию.
Дома меня тоже ждал сюрприз. В кабинете Валленштайна я обнаружил такой же разгром, как и в здании на Курфюрстендамм. Ящики выдернуты из стола и лежат на полу, бобина с плёнкой валяется в камине. Вернее, почерневшая измятая жестянка, сама плёнка и тетради сгорели, остались только обугленные кусочки коленкоровых обложек.
Хорошо, записная книжка всегда со мной, я носил её, как некий талисман. Из-за неё я здесь оказался Так, стоп! Я попал в это время из-за браслета. Вот чёрт, я про него совсем забыл!
Я бросился к столу, поднял опрокинутое кресло, достал из внутреннего кармана книжку. Надо вспомнить, как он выглядит, сделать набросок.
На полу россыпью лежали перьевые ручки. Я взял одну, откинул крышку чернильницы. Упс! Пустое дно глянуло на меня чёрным глазом. Что делать? Что делать? Думай, Саня, думай. Карандаш! Я упал на колени, заползал, как ребёнок, на четвереньках. Ага, щас! Разбежался! Нет здесь карандашей!
Вот, блин, попал так попал. Ногтем скрести что ли? Эй, а это что такое? За ножкой журнального столика что-то блеснуло. Я подполз ближе, вытащил на свет голубоватый кристалл в виде черепа со следами клея на обратной стороне. Ого! А вот это уже интересно. Я сунул камень в карман, снова полез под стол и сгрёб в ладонь перочинный ножик: узкий, с цилиндрической ручкой, чем-то похожий на хирургический скальпель. То, что надо!
Я вернулся к столу, перевернул книжку и на задней обложке нацарапал свёрнутую в рулон волну с летящими на пенистых гребнях черепушками. Отодвинулся, посмотрел критически. М-да! Художник от слова худо. Ну да ладно, как смог. Настоящего браслета нет, так, может быть, хоть этот поможет.
Сунув книжку в карман, ещё раз оглядел разгромленный кабинет. То ещё зрелище. Хорошо! Я хлопнул в ладоши и энергично потёр ими. Делать здесь больше нечего, поеду в горы, пора настоящим делом заняться.
Под ровный рокот мотора, не отвлекаясь на дорожные препятствия типа ям и канавну нет их в Германиия анализировал сложившуюся ситуацию. Дела складывались интересным образом. В основе моего плана лежал артефакт, вернее, его свойства. Я хотел уничтожить обломок камня, а потом вплотную заняться запасами вакцины на фабрике, но кто-то меня опередил и спутал все карты.
Хотя, почему кто-то? Тоже мне секрет Полишинеля! Это благоверная Валленштайна неожиданно вступила в игру. Но для чего? Может, она догадалась, что я не её муж? Возможно. Тогда что в кабинете барона делал кристалл из перстня Шпеера? Я вынул камушек из кармана, повертел его перед глазами, любуясь игрой света в гранях.
Получается, что Сванхильда и Макс действуют заодно. Интересно, что их объединило?
Я вспомнил день нашей встречи с оберфюрером и разговор после стычки с подвыпившими франтами. Тогда он с ненавистью высказался о богатых прожигателях жизни. Несомненно, с его точки зрения Валленштайн тоже относился к этой категории: титул, деньги, положение в обществе, Гитлер не обделяет вниманием, если не сказать больше.
По сравнению с Максом Валленштайн просто счастливчик, баловень фортуны! Оберфюрер происходил почти из низов: мать прачка, отец слесарь на ремонтно-механическом заводе. Типичный представитель пролетариата, человек, который сделал себя сам.
Как ещё он должен относиться к тому, кто в силу рождения и путём удачной женитьбы получил больше возможностей и обошёл его в борьбе за благосклонность фюрера? Правильно! Ненавидеть и страстно желать мести. Недаром у Макса было такое счастливое лицо, когда австрийский псих отчитал меня, как щенка, и назначил его куратором проекта.
Ну ладно, с этим понятно: деньги, власть и всё такое. А что Сванхильда? Какой прок ей выступать против мужа? Может, она решила, что он женился на ней из-за денег? Так большинство великосветских браков на этом основаны.
Измена? Тоже не вариант. Валленштайн был помешан на работе и всё время пропадал в лаборатории. Стоп! А почему я думаю об измене в этом ключе? А если это барон рогоносец, а третий в треугольникеШпеер?
Тогда всё логично! Эти двое объединились, чтобы испортить жизнь Валленштайну, а теперь уж и мне. Сванхильда крадёт основной компонент в производстве оборотней и громит лабораторию, Шпеер уничтожает всю документацию, бедняга барон не справляется с заданием фюрера, отправляется в застенки папаши Мюллера ивуаля! Счастливые любовники падают друг другу в объятья.
Я врезал руками по рулю. Этот вариант событий не входил в мои планы. Нет, не потому, что мне жалко Валленштайна, он та ещё сволочь и должен получить по заслугам, просто я хотел уничтожить артефакт, а вместе с ним и всю наработанную на фабрике вакцину, а эта су мымра всё испортила. Где мне теперь его искать?
Размышления неожиданным образом прервались в городке на границе Тюрингии и Баварии. Я остановился у перекрёстка со всех сторон зажатого фахверковыми домами. Выкрашенные в коричневый цвет перекрещенные балки каркаса отчётливо выделялись на белых стенах, высокие крыши с мансардными окнами в несколько ярусов придавали зданиям забавный вид.
Эсэсман в зимнем камуфляже и белой каске поверх шерстяного «чулка» с прорезью для глаз стоял ко мне лицом. В поднятой руке трепетал красный флажок. Слева от солдата мёрз мотоцикл с пулемётчиком в коляске. Тот сидел, вцепившись в рукоятку МГ-42, и вертел головой, посверкивая стёклами защитных очков.
За спиной регулировщика грохотала гусеницами по брусчатке колонна тяжёлых танков. Прямоугольный корпус, шахматное расположение катков, плоская, чуть скошенная вперёд башня и длинный ствол пушки без труда выдавали хищников Великой войны. «Тигры» своим ходом добирались с завода до ближайшей железнодорожной станции.
Столпившиеся на тротуарах зеваки радостно кричали торчащим из люков танкистам, мужчины махали шляпами, мальчишки провожали колонну восторженными взглядами и что-то оживлённо обсуждали, тыча пальцами в бронированных монстров. Женщины и девушки посылали воздушные поцелуи, одни вытирали слёзы умиления, другиете, что помоложе, с весёлым визгом подскакивали на месте, игриво помахивая ручкой.
Ревя семисотсильным мотором, последний танк скрылся за углом высокого дома с остроконечной крышей. Эсэсман скрутил флажок, сунул за пояс, похлопал руками в трёхпалых рукавицах.
Схватив мотоцикл за «рога», топнул по рычагу. Труба глушителя с треском выплюнула сизые кольца. Мотоциклист покрутил рукоятку газа, добавляя трескотни, оседлал железного коня. «Цундап», взревев мотором, выплюнул белую струю дыма и помчался догонять колонну, царапая шипами колёс ледяной глянец брусчатки.
Я дождался, когда он скроется за поворотом, включил передачу и, под ровный шум мотора, вернулся к прежним думам. Городок давно уже остался позади, мой «опель» шуршал колёсами по автобану, всё ближе подбираясь к темневшим на горизонте предгорьям Альп, а я всё терялся в догадках: что могло сблизить Макса и Сванхильду. Любовная версия выглядела логично, но казалась мне не совсем убедительной: слишком уж это просто, банально и пошло в конце концов.
А может, я всё это выдумал, и они друг с другом никак не связаны? Ага! А за каким тогда Винкельшлиффер стащила артефакт из лаборатории? Перед подружками похвастаться?
Я скрипнул зубами от злости и так сильно сжал руки на руле, что захрустели костяшки пальцев. Эта коза австрийская спутала мне все карты. Я-то надеялся уничтожить артефакт вместе с фабрикой и вернуться домой, а теперь возвращение откладывается!
А насколько оно, кстати, откладывается? И почему я решил, что, разрушив производство вервольфов, вернусь обратно? Я что, видел какую-то бумагу, где это написано? Или, как в компьютерной игре, ко мне после очередного успешного квеста подошёл какой-нить чувак с базукой за спиной и автоматом в руках и голосом Джигурды поведал страшную тайну: мол, иди туда, сделай там то-то и то-то, и будет тебе счастье в виде призового геймплея и опупенного бонуса в сто тысяч птс, так что ли?
Напридумывал всякую хрень, обнадёжил себя и радуюсь, сам не знаю чему. Может, я навсегда здесь застрял, тогда тем более надо жить и действовать по совести. А что она мне подсказывает? Правильно. Спасти невинных людей и всё равно взорвать эту проклятую фабрику.
Глава 6
Шоссе всё выше карабкалось в горы. В двадцати километрах отсюда начинался опасный серпантин, но я не собирался подниматься по нему. Меня интересовала неприметная дорога, почти тропа, которую я обнаружил во время прогулок с Марикой. Она была достаточно широка для того, чтобы по ней без проблем мог проехать автомобиль. Не знаю, как насчёт грузовика, но «опель» чувствовал себя на ней превосходно.
В этом месте не было снега, ветер сдувал его, и под колёсами хрустел мелкий щебень. Иной раз, особенно, когда я добавлял газу, камни вылетали, словно из пращи и дробно били по днищу и колёсным аркам. В такие мгновения казалось, что это рассерженные гномы каким-то чудом зацепились за кузов и злобно лупят по нему тяжёлыми молотками.
Машину сильно потряхивало на разбросанных всюду глубоких рытвинах. Каждый раз, когда передние колёса попадали в ямки, руль вырывался из рук и «опель» норовил прыгнуть в сторону, как строптивый жеребец, но я держал его в узде.
А вот и знакомый выступ скалы в виде носа знаменитого «Арго». Впечатление усиливалось наползающими с боков горными складками, похожими на окаменевшие волны, да и снег в ложбинках напоминал клочья морской пены.
Я завернул за естественную ширму, развернулся на маленьком пятачке и заглушил двигатель. Выступ прекрасно закрывал от посторонних глаз как «опель», так и узкую тропинку, змеёй убегавшую в расселину среди скал. Я стал карабкаться по ней с ловкостью муфлона и осилил большую часть опасного пути.
Протяжный клич беркута доносился сквозь заунывный свист ветра. Гордая птица, широко распластав крылья, парила в восходящих потоках воздуха, зорко высматривая добычу среди камней.
Стой! услышал я резкий окрик и от неожиданности чуть не сорвался вниз: нога соскользнула с торчавшего из горы пласта, потревоженные камни с грохотом покатились по ложбинке. Усиленный эхом звук напоминал шум ливня, щедро сдобренного раскатами грома.
Сколько раз здесь ходил, никто никогда меня не окликал. Неужели морячок дозор выставил? Я скосил глаза влево, откуда донёсся голос, увидел какое-то движение и повернул голову. Из-за похожего на древний щит камня выглядывал Алексей и широко улыбался.
Испугались, товарищ полковник?
С чего ты взял? спросил я, взобрался на ровную площадку с метр в поперечнике и пожал протянутую руку.
Так я же видел, как вы вздрогнули, и нога у вас сорвалась. Так только с перепугу бывает, сказал моряк, идя на полшага впереди меня.
Мы прошли ещё несколько метров, протиснулись в узкую щель между скалистыми складками и оказались в пещере, где я впервые познакомился с Марикой и партизанами. Не знаю: искусственно был проделан этот проход или природа так постаралась, но благодаря ему временный лагерь оставался тайной для непосвящённых.
Внутри каменного мешка было прохладно и довольно темно: костёр слабо теплился, и я несколько секунд стоял на месте, давая привыкнуть глазам. Постепенно окружающее пространство приобрело глубину и резкость, я различил тёмные фигуры вдоль стен и направился к ним.
Ну что, хлопцы, готовы? спросил я, поздоровавшись со всеми за руку, последней я пожал узкую ладошку Марики, задержав её в руке дольше обычного.
А как же? прогудел Янек, поглаживая курчавую бороду. Мы завсегда готовы, особенно, если дело касается фрицев.
Я повернулся к моряку:
Ты дозор выставил? Тот кивнул, а я задал новый вопрос:С оружием всё в порядке? Обращаться с ним все умеют? И снова молчаливый кивок. Ну, тогда присядем на дорожку, если я правильно рассчитал, скоро всё начнётся.
Мы сели вокруг костра, куда уже подкинули дров. Огонь с весёлым треском набросился на свежую пищу, сразу повеяло теплом, в пещере стало светлей, а на стенах заплясали тени. Я будто невзначай оказался рядом с Марикой. Фиалковый запах её волос щекотал ноздри, будоражил воображение, и я едва удержался от желания обнять её за талию.
Всегда поражался тому, как женщинам удаётся в любой ситуации выглядеть сногсшибательно. Даже на необитаемом острове они найдут тысячу способов, как сохранить естественную красоту, в отличие от насмужиков. Мы-то ведь сразу отпустим бороды, отрастим львиные гривы и мало чем будем отличаться от обезьян. А они будут волосы золой мыть, сделают настои из лепестков, чтобы пользоваться ими вместо парфюма, смолой заменят крем для депиляции, но сохранят за собой звание прекрасных соблазнительниц.
Говорят, на войне обостряются все чувства, а желание любить и быть любимым проявляется с утроенной силой. Я знал об этом из книг и фильмов, но не верил. Ну, не укладывалось у меня в голове: как можно думать о бабочках-цветочках, когда вокруг свистят пули, с воем падают бомбы, а смерть каждый день собирает богатый урожай. Видимо, поэтому судьба дала мне шанс испытать всё на своей шкуре.
На моё счастье Марика оказалась ко мне неравнодушной. Может, помогло её чудесное спасение из снежного плена, может, сказалось моё высокое звание и ореол советского разведчика, сиявший надо мной с момента вынужденного «разоблачения».
Какой смысл гадать? Главное, мы чувствовали друг к другу симпатию, которая в скором времени грозила перерасти в нечто большее. Я, как умелый садовник, холил и лелеял в душе девушки зарождающуюся любовь, чтобы со временем сполна насладиться её щедрыми плодами.
Исходя из этих соображений, я не решился обнять Марику. Зачем? Мы ещё не настолько близки, чтобы распускать руки, да и лучше обниматься наедине, а не в компании братьев по оружию.
Через пару минут я хлопнул себя по коленям и громко сказал, встав во весь рост:
Так, ребята, посидели и будет, пора браться за дело. Ещё раз всем проверить оружие и амуницию.
Пещера сразу наполнилась гулом голосов, бряцаньем автоматов и скрипом ремней. За время моего отсутствия партизаны неплохо приготовились: запасные магазины были до отказа набиты патронами, а сами железные пеналы, полные фасованной смерти, лежали в узких кармашках брезентовых подсумков.
Вскоре небольшой отряд уже был готов идти за мной хоть к чёрту на кулички, осталось дождаться сигнала дозорногои вперёд!
Потянулись томительные минуты ожидания. Я обошёл всех бойцов моей команды, лично проверил у каждого оружие и экипировку, лишь бы не оставаться наедине с Марикой. Я не хотел сейчас давать волю чувствам, скоро идти в бой, а там нужна ясная голова и твёрдая рука. Не до любовной лирики. Потом, когда мы победим, а я нисколько в этом не сомневался, можно будет позволить себе поцелуи и всё, что положено в таких случаях.
Вооружённые до зубов партизаны чем-то напоминали героев голливудских боевиков: те тоже обвешивались опасными железками по самое не хочу. Каждый нацепил на себя по шесть полных подсумков: два на поясном ремне спереди, два сзади и ещё два на груди. Я так и не понял, как они умудрились их там закрепить. Две пары «колотушек» за поясом и три автомата: один на шее, два других за спиной, довершали грозный облик борцов за свободу.
С той стороны убежища донёсся шум падающих камней, потом раздались торопливые шаги, и в пещере показался тёмный силуэт.
Едут! крикнул он и снова исчез в узком проходе. Партизаны вскочили на ноги, похватали оружие и друг за другом направились к выходу.
Я и матрос первыми вышли из пещеры.
Куда? спросил я, прикрывая слезящиеся глаза. С непривычки дневной свет казался ослепительным, пришлось несколько раз сильно зажмуриться и поморгать, чтобы скорее вернулось нормальное зрение.
Курс на десять часов, товарищ полковник, ответил Алёша, рукой показывая направление.
Я глянул в ту сторону. Суровые складки скал с чёрными щётками лесов, белые проплешины снега, серые и коричневые выступы горных пород, ледяные шапки вершин и над всем этим пронзительно-синее небо без единого облачка.
Мы шли по едва заметной тропе, по которой, наверное, и горные козлы передвигались с трудом: так узка и местами крута она оказалась. Тащиться по ней обвешанными оружием и забитыми до отказа подсумками означало в любой миг сорваться в глубокую пропасть, но нам выбирать не приходилось. Грузовики с пленными ехали к фабрике по другой дороге, а добраться до неё можно было только в этом месте.
Наконец трудный подъём остался позади, наша кучка отчаянных безумцев заняла удобные для атаки места и замерла в ожидании. В качестве основного оружия мы решили использовать автоматы, но они совершенно не годились для начала боя.
Чтобы операция увенчалась успехом, надо остановить колонну. «Духи» в горах Афгана особо не парились, били из РПГ по первой и последней машинеи привет, карасики! А мы чем хуже? Я тихим свистом подозвал Янека, ему как самому сильному доверили нести одну из базук. Остальные я решил оставить на всякий случай: мало ли пригодятся при штурме фабрикиворота выбить или ещё что в этом роде.
Сзади зашуршали камушки, чуть позже слева от меня возник цыган с гранатомётом в руках. Я взял тяжёлую трубу с деревянными рукоятками и поручил Янеку следить за девушкой: оберегать её от неприятностей и шальных пуль. Он чуть ли не бегом отправился обратно, чтобы изображать из себя ангела-хранителя в надежде на благодарный взгляд или сестринский поцелуй.
Прошло ещё несколько минут. Беркут с прежним величием нарезал круги над ступенчатым ущельем, как воплощение спокойствия. Солнце ярко светило в прозрачном небе, но толку от него не было никакого. Я лежал на голых камнях, чувствуя, как тепло медленно покидает тело. Оно, словно вода в клепсидре, плавно перетекало в громаду скалы, всё больше делая меня похожим на гигантскую ящерицу: я старался не шевелиться лишний раз, чтобы не дать лазейку крепнущему морозцу.
Холодный ветер завывал в расщелинах, со скоростью курьерского поезда срывался с отрога ближайшей скалы и вместе со снежной пылью растекался по маленькому плато, где мы замерли в ожидании атаки. Он трепал волосы, швырял порошу в лицо, запускал костлявую руку за воротник и шарил по спине, вызывая мурашки. Я всматривался слезящимися глазами в извилистую ленту шоссе в пятидесяти метрах под нами, держа руку на стылом боку гранатомёта.
Скоро в противный свист ветра и пронзительный крик пернатого хищника вклинился посторонний звук. Низкий и басовитый, он походил на далёкое рычание горного медведя.
Я ткнул Алексея в бок, одними губами прошептал: «Слышишь?» и сосредоточился на расплывающейся от накативших слёз дороге. Она проходила по широкому выступу ущелья, обрывом уходившему в глубокую пропасть, и, благодаря частым ветрам, была чиста от снега. Ещё в первые секунды появления на позиции я выбрал для себя ориентир: росшую из трещины в скале кривую сосенку и теперь ждал, когда первый автомобиль каравана достигнет заданной точки.
Рёв моторов становился всё громче. Соскучившееся без дела эхо с радостью подхватило его, раздробило на миллиарды осколков и с ловкостью умелого циркача жонглировало ими.
Спустя четверть минуты из-за поворота показался полугусеничный «ханомаг» с реактивными установками по бокам. В открытом корпусе семь пехотинцев: один стоит за укрытым бронещитками пулемётом, остальные сидят на узких скамейках вдоль угловатых бортов.
Бронетранспортёр полз с черепашьей скоростью. За ним нанизанными на нитку бусами плелись тентованные грузовики с зигзагом на радиаторной решётке«опели». Всего я насчитал пять штук, значит, наш отряд мог пополниться человек на семьдесят, не больше. Замыкал колонну «R-75» с пулемётчиком в коляске и ещё одним пехотинцем позади мотоциклиста.
Я дождался, когда «ханомаг» приблизится к дереву, привстал на колено, холодная тяжесть базуки навалилась на плечо. Через несколько мгновений в прорези визира показался передний край моторного отсека.
Я замкнул контакты. Ракета с рёвом вырвалась из ствола, и через секунду реактивные установки на борту транспортёра громыхнули так, что подо мной задрожала скала. Броневик вспыхнул облаком огня и дыма, из которого во все стороны полетели какие-то железки.
Слева и справа захлопали одиночные выстрелы «маузеров»: морячок и француз били из трофейных карабинов. Лёха стрелял по экипажу мотоцикла, а Луи дырявил кабины грузовиков.
Я отбросил дымящуюся трубу, подхватил автомат, перевалился через край плато и покатился вниз. Впереди меня шумным потоком неслась каменная река, отдельные куски щебня выскакивали из общей массы лососями на нересте и снова сливались с грохочущей лавиной.
Из кузовов и кабин «опелей» горохом посыпались пехотинцы. Они пытались спрятаться за колёса, но падали сражённые злобно жужжащими пулями.
Вот один из немцев выхватил из сапога «штильхандгранат», дёрнул запальный шнур.
Трррр!.. огрызнулся мой автомат. Пехотинца отбросило на борт грузовика, он зацепился рукавом за обвязку тента да так и остался висеть. Граната выпала из мёртвой руки. Пару секунд спустя раздался громкий хлопок, осколки защёлкали по камням и застывшим машинам. Один просвистел возле моего уха и вонзился в кучу щебня.
Я вскочил на ноги; петляя, как заяц, и стреляя короткимив два-три выстрелаочередями, добрался до первого грузовика в цепочке, прижался к остывающему мотору. За спиной чадил горящий бронетранспортёр, языки пламени с треском лизали развороченные борта, пожирая пузырящуюся краску.
Я поменял магазин, передёрнул затвор и, держа ствол перед собой, медленно пошёл в обход «опеля». На плато всё ещё подавали голос «маузеры», неподалёку трещали «шмайсеры», щёлкали по камням пули и с истерическим визгом уходили в рикошет. Иногда хлопали гранаты, разбивая куски гранита в каменную крошку и пыль.
Выстрелы раздавались всё реже, а когда я поравнялся с задним бортом и вовсе затихли. Я постоял немного, прислушиваясь к шорохам внутри кузова, вдруг там кто-то щёлкнет затвором или лезвие ножа со змеиным шипением полезет из ножен.
Тихо. Только слышны чьи-то сдавленные голоса. Кто-то шепчет чуть слышно, а чтоне разобрать. Я сделал шаг, просунул в кривую щель ствол автомата и резким рывком отбросил брезентовый клапан в сторону.
Пронзительный вопль врезал по ушам. Из темноты кузова на меня прыгнул пехотинец с ножом в руках. Он яростно клацал зубами и дико ворочал горящими злобой глазами. Не ожидая атаки, я не выстрелил и уже в следующий миг очутился на земле.
Немец взмахнул ножом, короткий солнечный блик на отполированном до блеска лезвиии железо громко лязгнуло о железо. Сыпанули искры. На месте, где стальной зуб скользнул по затворной коробке, осталась глубокая вмятина.
На моё счастье клинок попал в щель между складным прикладом и корпусом автомата. Резким рывком я обезоружил врага, врезал ему стволом по зубам, отшвырнул «шмайсер» и обеими руками вцепился в фашиста.
Мы катались по земле, рыча, как звери, и молотя друг друга. В какой-то миг он положил меня на лопатки, схватил руками за горло и начал душить.
Я елозил ногами, выскребая каблуками канавки в каменном крошеве, хватал солдата за руки, пытался выдавить ему глаза. Бесполезно! Силы стремительно таяли, я задыхался и хрипел, шаря руками по земле. Пальцы нащупали кусок гранита, я собрал остатки сил, схватил обломок глыбы и обрушил на каску противника.
Бумммц! Немец обмяк. Я сбросил его с себя, снова поднял камень и опустил на голову фрица. Потом ещё раз, ещё и ещё. Кровавые ошмётки летели во все стороны, внизу противно чавкало и хлюпало, мои руки, лицо, одежда давно уже перепачкались в крови, а я всё орал, бил и никак не мог остановиться.
Кошмар закончился, когда Алексей вырвал булыжник из моих рук и стащил меня с трупа.
Товарищ полковник, успокойтесь! закричал он, тряся меня за плечи. Видно, я всё ещё был не в себе, потому что моряк отвесил мне сухую затрещину и сильно встряхнул за грудки.
Всё кончено, товарищ полковник! Всё! Мы победили!
Сидя на холодных камнях, я смотрел в одну точку и ничего не видел, кроме кровавых кругов. Они водили хоровод, расходились и снова сбивались в кучку. В голове стоял звон, кровь гулко стучала в ушах.
Кто-то снова встряхнул меня за плечи, и я услышал встревоженный голос Марики:
Кровь! У него везде кровь! Что с ним? Он ранен?
Да ничего с ним не случилось, пробасил в ответ морячок и сказал с нескрываемой иронией:Товарищ полковник в шоке. Ты лучше, вон, фрица пожалей, вишь, как начальство его уделало.
К этому времени я уже пришёл в себя, круги перед глазами исчезли. В нос сразу шибанул тошнотворный запах смерти, горящей резины и чего-то ещё не очень приятного. Я посмотрел на свои руки, они были липкими и красными от крови. Память сразу вернулась ко мне, вспышками стробоскопа замелькали события недавнего прошлого: картинки одна страшнее другой сменяли друг друга. Я внутренне собрался и глянул на убитого немца, но при виде розовой каши вместо лица и белеющих осколков черепа не сдержался и со звериным рыком блеванул под ноги Марике.
Я ещё отплёвывался и вытирал губы рукавом, а морячок уже подсел сбоку и с участливым видом спросил:
Что, товарищ начальник, первый раз?
Я кивнул, глубоко дыша, словно только что вынырнул со дна реки.
Ничего, я, когда первого завалил, два дня есть не мог. Стоило запах еды учуятьсразу полоскало. Потом нормальнопообвык. И у вас пройдёт, будете фрицев, как орешки, щёлкать. А вот с девушкой зря вы так. Она беспокоилась о вас, переживала, а вы ей здрасьте пожалуйста.
Всё сказал? спросил я с хрипотцой в голосе и так глянул на матроса, что тому стало не до шуток. Тогда заткнись, без тебя тошно!
Я уже совсем пришёл в себя, встал на ноги, хотел извиниться перед Марикой, но её звонкий голосок журчал где-то в конце колонны.
Рядом молча переминался с ноги на ногу Алексей. До парня дошло, что он позволил себе лишнего. Я видел, как он мялся, не решаясь снова заговорить, и пришёл на помощь:
Ладно, проехали. Я не сдержался, ты сболтнул не подумав. Бывает. Пошли, посмотрим на пополнение что ли?
Я подобрал закатившуюся за колесо фуражку, протёр лицо и руки снегом из канавки на склоне, нагнулся за автоматом. Металлолом. От стойки прицела до стопора затворной коробки наискось шла глубокая борозда. На всякий случай подёргал затвортот даже не двигалсяшвырнул оружейный хлам на дорогу и поковылял за матросом.
О недавнем бое почти ничего не напоминало. Разве что догорающий «ханомаг» и трупы немцев рядом с грузовиками и мотоциклом.
Освобождённые пленники сиротливо жались у последней машины. Ветер трепал их полосатые робы, и я даже отсюда видел, как бедняги трясутся от холода.
С бывшими узниками о чём-то говорила Марика. Янек и ещё несколько партизан стояли рядом, внимательно следя за новобранцами.
Я понимал, что силой такой укреплённый объект, как фабрика, нам ни за что не взять, и надеялся на военную хитрость и внезапное нападение. Довольно призрачные преимущества, но и они могли растаять как дым, если бы кто-то из освобождённых сбежал.
Добраться отсюда до фабрики не так и сложно: всего несколько часов быстрого шагаи ты у цели. Я нисколько не сомневался, что среди узников найдутся желающие купить, если не свободу, то вполне сносную жизнь в заключении, а потому велел не спускать с них глаз до начала атаки. Там уже война расставит всё по местам: кто в тебя стреляетте и враги. К ним не побежишь с белым флагом в руках: не они, так свои пристрелят. С предателями у всех разговор короткий.
Я подошёл к цыгану, спросил вполголоса:
Сколько их?
Пятьдесят. Из них двое тяжелораненых и два трупа, также тихо ответил он.
Итого сорок шесть. Неплохо. Я пожевал губами, обдумывая возникшую мысль, потрогал выбитые пулей щепки, что иглами дикобраза торчали из досок кузова. Как думаешь: машины в порядке?
А что с ними будет? Двигатели вроде целы, кое-где тенты продырявило, так это не проблема.
Понятно. Ты, это, возьми с собой кого-нибудь, сходите в пещеру за тушёнкой для пополнения и оружием. На всё полчаса. Давай мигом.
Янек кивнул, хлопнул прибалта по плечу, позвал с собой ещё одного партизана и побежал к склону.
Я направился к столпившимся вокруг девушки арестантам, протиснулся сквозь плотные ряды, встал рядом с Марикой и громко сказал:
Товарищи! Сегодня для вас счастливый день. Запомните его на всю жизнь, неважно короткую или длинную, это второй день вашего рождения. Мы спасли вас от кошмарной участи стать лабораторными крысами. На вас собирались проводить исследования, испытывать новые вакцины, хотели мучить бесконечными опытами и, в итоге, зарезать на операционном столе.
Я смотрел на худых людей в одинаковых тюремных робах и полосатых шапочках. У всех на груди нашивка с восьмизначным номером и перевёрнутым треугольником с литерой. Треугольники отличались по цвету и буквам внутри. Несколько человек вместо треугольника носили звезду Давида. На измождённых лицах ясно читалась решимость и желание отомстить, глаза горели ненавистью, только у двух или трёх они были тусклыми и лишёнными жизни.