Прежде всего, отметим, что здесь, в вашей ветке истории, как вы говорите, он ничего не совершил.
Ага. Так и вспоминаю при этих словах сцену в телеящике из моих времен. Кого-то, руки за спину, пихают в «воронок», женский крик «убийца!», и толстый мент с назидательно поднятым пальцем «преступником человека назвать может только суд».
не нанес нам абсолютно никакого вреда, а значит, наказывать его не за что. С другой стороны, мы знаем его моральные качества. Подтверждаемые, кстати, моими личными наблюдениями и, что любопытно, словами второго спасшегося, его же вахтенного офицера. Трус, дурак, полный ноль как командир. В вашей истории он, кажется, так и не потопит никого до самой своей гибели через год? А теперь вопрос к вам, Михаил Петрович и Андрей Витальевич, вот вы сказали, после войны он будет служить в их военноморском флоте. И что лучше для нас если у нашего вероятного противника офицерами, а то и адмиралами, примерами для подражания, воспитателями нового поколения, будут настоящие люди или такие, как этот?
Секретность. Он нас видел. Ему тоже подписку о неразглашении?
Положим, сидеть ему не до сорок пятого, а полные десять лет. По статье «уничтожение социалистической собственности в крупных размерах». В лагере не военнопленных, а с уголовными. Судя по тому, как он довел всего за пару дней экипаж Щ-422 там его «опустят» в первую же неделю. А если и нет в оперчасти шепнут что надо и кому надо. Рассказать, что это такое и как он проживет эти десять лет? Многие и в первый год вешаются. Через десятилетие этот секрет уже можно будет списать в архивы когда у нас уже будет флот таких лодок, как «Волк». А если еще не будет невелика трудность, прибавить еще лет пять-восемь срока «по открывшимся обстоятельствам». Это вас устроит? Нас вполне. Да, кстати, передайте вашему связисту. Пусть отправит на этой вот волне, здесь записано сообщение: «Шторм. Сталинград-23».
Могу полюбопытствовать, что оно означает?
Можете, Михаил Петрович. «Шторм» это значит, мое предположение, высказанное товарищу наркому, полностью подтвердилось. «Сталинград-23» это значит отработать действия по описанному вами сценарию 23-го числа, прорыв немцев к Сталинграду и попытка штурма с ходу. Что можем, что успеем. Сильно изменить обстоятельства вряд ли удастся но если даже потери будут у нас меньше, а у фрицев побольше, и то дело
Из предисловия к роману А. И. Солженицына «В круге ледяном». 1952 год (Альтернативная история)
Я не могу молчать!
Человек может перенести голод и войну. Но когда ему указывают, что писать и о чем думать это абсолютно недопустимо. В военное лихолетье я встречался с людьми, подлинно свободными духом. Сейчас же, в сытое время славословий и побед, я все больше чувствую железную хватку Старших Братьев.
Это началось десять лет назад. Сначала мне показалось, что мои письма, в которых я обсуждал историю и будущее России, а также записывал первые наброски моих книг, подвергались перлюстрации, за моими друзьями ведется слежка, а в окружении моем и моих друзей стали появляться подозрительные лица, похожие на агентов из органов. Затем меня начали приглашать на «беседы», где вежливые люди в штатском, разложив передо мной листки моих произведений, которые я не показывал никому, пытались диктовать мне, что надо убрать, что усилить-углубить, какие темы в данный момент актуальны, а коих ни в коем случае касаться нельзя. Они говорили считайте наши пожелания лишь дружеской критикой старшего брата, но настоятельно советуем их учесть!
И если я, простой советский гражданин, тогда ничем не примечательный и никому не известный, вызывал такое внимание, то какая же контролирующая мощь была направлена на весь двухсотмиллионный советский народ? Наши писатели, художники, сценаристы кто выбирал темы и давал одобрение их творчеству вместо таланта, единственного справедливого судьи? Люди на улице тысячи и миллионы кто выбрал за них профессию, место жительства и работы? Говорю так потому, что подобные намеки неоднократно получал я, один из них, такой же, как все!
Самое страшное, что никто этого не видит или не хочет видеть, опасаясь репрессий, или не видят в том зла, считая самим собой разумеющимся. Все мои знакомые и даже лучшие друзья, с которыми я заводил разговор об этом, или удивлялись, отрицая, или, достаточно редко, признавались в малой части того, что было со мной. И было невыносимо видеть, как те, кого я считал своими друзьями, с самым честным видом лгут мне в глаза а я знал, что они лгут, ибо не мог член правления Союза писателей вызывать меньший интерес, чем я, не издавший пока ничего. Но еще страшнее было то, что все без исключения слушались своих Старших Братьев. Их указания, завершающие каждую беседу с ними, не говорить никому ничего, все до единого все отрицали! Но я-то точно знал, что Старшие есть!
Я пережил предательство друга, который в ответ на откровенную беседу упрятал меня в сумасшедший дом, и врачей которые, очевидно повинуясь приказу, целых полгода лечили меня от несуществующей «мании преследования». Но я горжусь, что ни разу не поддался ни на посулы, ни на угрозы. Я живу в деревне, в доме без всяких удобств, работаю в школе учителем математики, за малую зарплату отклонив «архивыгодное» предложение работать расчетчиком в одной из бесчисленных оружиеделательных контор. Я, сражавшийся на фронте Отечественной войны, страстно желаю поражения своей страны в войне следующей ибо не хочу, чтобы эта бесчеловечная система завоевала весь мир, или даже хоть еще одну соседнюю страну. Это я, смеясь, сказал в лицо своим Братьям при очередной встрече.
Тогда меня наконец арестовали. И я воспринял это с облегчением. Ибо открытый, видимый враг все же не так страшен, как невидимый. Меня отвезли в лагерь на Колыме причем, как мне показалось, Старшие не оставили надежду меня сломать; я признавший над собой власть Системы, был для нее более желанен, чем умерший несломленным; меня не били, не пытали, не морили голодом но оттого это было еще страшнее и ненавистнее.
Из всех несчастных заключенных мне больше всего запомнился один. В виде его уже не осталось ничего человеческого от постоянных унижений и охраны, и своих товарищей по несчастью; однажды я видел, как его заставляли ходить на четвереньках, в другой день лаять перед всеми по-собачьи. У него не было имени лишь песья кличка, Шарик. Когда я пытался с ним заговорить, он вжался в стену, глядя на меня с животным ужасом и ожидая, что я сделаю с ним что-то нехорошее. Мне сказали, что он не понимает русских слов, кроме общеизвестных команд, и почти не говорит сам, фашист проклятый, только на своем собачьем языке!
Я заговорил с ним по-немецки и он понял! Он действительно оказался немцем, хотя уже несколько лет как кончилась война! Нашей злосчастной победой, позволившей Системе выплеснуть свою заразу в прежде мирную, цивилизованную Европу. Германская оккупация и связанные с ней эксцессы были кратковременным явлением теперь же, боюсь, несвобода придет надолго!
Я люблю свою Родину, когда она страдает. Тогда в ней проглядывают лучшие, святые черты. Я ненавижу ее, когда она упивается победой, позволяющей законсервировать все затхлое, косное, несвободное. Пусть этот несчастный немец стрелял в нас на честной войне но теперь, когда наконец настал мир, он для меня прежде всего человек, имеющий такие же общечеловеческие права, как любой. И первое из них это право на свободу, даже более значимое, чем право на жизнь.
Звали его Броддек или Бродде.
От Советского Информбюро, 24 августа 1942 года
В течение ночи наши войска вели бои с противником в районах юго-восточнее Клетская, северо-восточнее Котельниково, юго-восточнее Пятигорска и южнее Краснодара. На других участках фронта никаких изменений не произошло.
Капитан первого ранга Лазарев Михаил Петрович.
Подводная лодка «Морской волк». Карское море
Это полный сюр старший майор НКВД читает Солженицына на борту атомного подводного крейсера, посреди Карского моря, в тысяча девятьсот сорок втором году!
Освоился старший майор Кириллов у нас на удивление быстро. Причем интересовали его в первую очередь не технические новшества а информация и люди. Он неизменно присутствовал на «накачках» Григорича личному составу, перезнакомился со всеми командирами БЧ, легко говорил и с мичманами, и со старшинами и как-то незаметно стал в каюткомпании почти своим. Даже нашел общий язык с Пиночетом. Ну и конечно, уделил особое внимание Сан Санычевой библиотеке, а также всем книгам, оказавшимся на борту.
Войны, понятно, никто не отменял. Радиообмен шел интенсивный со штабами флота, Беломорской флотилией, с Диксоном, Щ-422, и даже с К-22, которая, задержавшись с выходом, должна была лишь сегодня вечером присоединиться к нам. Но старший майор уверенно держал руку на пульсе теперь наши уже знали все и были ко всему готовы, в отличие от той истории, когда все у нас пришло в судорожное движение лишь после гибели «Сибирякова». Никто не будет теперь метаться в поисках несуществующих рейдеров состав и дислокация сил противника были известны точно. Тем более сил этих осталось U-251, что болтается сейчас поплавком где-то на севере Карского моря если наши о ней не вспомнят и не возьмут в плен, ох, не завидую фрицам! и «Шеер», тщетно пытающийся сейчас пробиться сквозь льды. Что совершенно напрасно, поскольку наш караван, «Третий Арктический», уже прошел мыс Челюскина на сутки раньше, чем в нашей истории, и уходит все дальше. Кстати, у нас этот караван, чудом избежавший встречи с «Шеером», пройти сквозь ледяные поля не смог, вернулся, и суда его «капельными рейсами» шли позже в Исландию, причем кого-то утопили подлодки. Теперь, надеюсь, проскочат сутки в северных морях это очень много!
Двадцать третьего немцы должны были бомбить Сталинград. А немецкие танки едва не ворвутся в город, но будут встречены у Латошихи девчонками-зенитчицами, которые все погибнут, но задержат фашистов на несколько бесценных часов, позволив нашим организовать оборону. Двадцать четвертого будут бомбить Архангельск. Но Кириллов успел передать информацию интересно, кто его адресат, неужели сам Лаврентий Палыч? и, надеюсь, наши успели хоть что-то предпринять. Если и там, а не только у нас на Севере, дело идет лучше, чем в реале, значит, история уже переводит стрелки с того пути на новый.
Оставшееся время товарищ старший майор заполнял чтением. И беседами с людьми, которые, несмотря на «партполитработу», все больше осознавали, не абстрактно, а по-настоящему, что вместо РФ-2012, они по возвращении попадут в сталинский СССР. Естественно, разговор зашел о «зверствах кровавой гэбни», в доказательство которых Родик с «Региона» стал размахивать «Архипелагом», прихваченным с собой.
Прочесть дай! попросил Кириллов. А то ты обвиняешь, а я ни сном ни духом, в чем Что, в вашем времени это в школьной программе, как Лев Толстой? Так тем более интересно, что там о нас пишут. Ну и талмуд! Как кирпич. Это на сколько ж мы там назверствовали? К вечеру осилю и отвечу. Лады?
Читал Кириллов на удивление быстро. На мой вопрос, как, он ответил нехотя методика есть. Учили их, когда он в Москву с границы служить приехал, в тридцать девятом объяснять долго, и подписка.
Ага, секретная! Три правила: не проговаривать, взгляд по странице не возвращать и расфокусировать, чтобы сразу несколько слов ухватить. Есть еще что-то, но эти главные. Система скорочтения супругов Бородиных была популярна в Питере в конце восьмидесятых подлинное спасение для студентов и курсантов в ночь перед зачетом. Оно?
Кириллов лишь руками развел. Вы потомки у вас прогресс!
Сразу скажу лично я к Солженицыну равнодушен. В отличие от моего отца. Именно благодаря ему я впервые взял в руки его «шедевры», еще в Питере, в училище, в конце 80-х. Кстати, с самыми лучшими ожиданиями да и официозная критика в те времена была скорее в плюс. «Иван Денисович», «Матренин двор», «В круге первом». «Архипелаг» я до самого конца не дочитал, а на «Красном колесе» споткнулся окончательно. Ну не мое это категорически!
Причем виноват в этом, как ни странно, тоже мой батя, учивший, что хорошая книга должна обязательно делать мир лучше. Заставить что-то понять, повернуть под неожиданным углом. Именно это имел в виду еще Нобель, завещав, что премия по литературе имени его должна вручаться за лучшее ИДЕАЛИСТИЧЕСКОЕ произведение не путать с сусально-слащавым. Безвыходная чернуха же, «все плохо», «мы в полной ж» имеет право на существование лишь в одном случае: «люди, проснитесь хватит спать!», привлечь внимание к чему-то страшному, уже надвинувшемуся, ну, как Чапек в «Саламандрах». Тогда в этом ключе «Архипелаг» следует расценивать исключительно как призыв к свержению существующей власти! Перестройка, начавшаяся в тридцать седьмом, и двадцать второе июня; на германо-японской границе все спокойно дальше объяснять?
Талантлив, местами очень даже неплохо, сказал Кириллов, возвращая книгу, что единственно в плюс. А в минус все остальное. Оправдываться не буду, поскольку неблагодарное это дело укажу на иное. Человек получил лагерный срок (справедливо или нет, вопрос другой). Но вышел, абсолютно не раскаявшись, уверенный, что ему ни за что сломали жизнь. И как он будет расплачиваться, мстить, если талант литературный у него, безусловно, есть? Верите, что он будет абсолютно беспристрастен?
Дальше сидел он, судя по приведенной биографии, в Казахстане. Так откуда он про колымские лагеря знает? Ах, ему записки присылали? Так вы поверьте, нет ни одного сидельца, который бы не уверял, что тяжесть не по вине или вообще ни за что ВСЕ так говорят! Кроме того, есть и такая вещь, как лагерный фольклор, которым матерые зеки новичков пугают: часть страшилок точно оттуда!
Ну например: «На Кемь-Ухтинском тракте близ местечка Кут в феврале 1929 года роту заключенных, около ста человек, за невыполнение нормы загнали на костер, и они заживо сгорели». Двадцать девятый? Это, выходит, через шестнадцать лет кто-то записал? Что до возражений так я на вашем «компьютере» нашел, лучше и мне не выразить:
«ведь любой лагпункт это не только место, где зеки тянут срок, а еще и хозяйственная единица со своим планом работ. Лагпункт это производственный объект, где зеки работники, а начальство управляющие производством. И если где-то горит план, то лагерное начальство может иногда удлинить рабочий день зеков. Такое нарушение режима ГУЛага часто и случалось, в рот им пароход. Но чтобы своих работников уничтожать ротами это дурь, за которую само начальство непременно было бы жестоко наказано. Вплоть до расстрела. Ведь в сталинские времена дисциплину спрашивали не только с рядовых каторжан, с начальства спрос был еще строже! Так что резолюция моя будет такая Сука он позорная, ваш Солженицын. Больше мне нечего сказать».
Автор цитаты ваш, господа-товарищи. Из вашего, двадцать первого века. Что до солженицынского «патриотизма» мол, я люблю Россию, но не люблю коммунизм так, судя по вашей истории, вам вашей перестройки мало? Что выйдет в итоге если вот так попробовать? И вы поверите в патриотизм человека, который прямо заявляет: «Я друг Америки. США давно проявили себя как самая великодушная и самая щедрая страна в мире. Ход истории сам привел вас сделал мировыми руководителями. Пожалуйста, побольше вмешивайтесь в наши внутренние дела».
М-да, крыть нечем. Даже Родик, чей «Архипелаг», молчит.
Вообще, чем больше беседую с товарищем старшим майором, тем больше убеждаюсь, что история наша в реальности была совсем не такая, как пишут. Причем в подтверждение Кириллов приводил не какие-то «секретные материалы» а говорил о фактах в то время общеизвестных. Которые я, к своему стыду и удивлению, обнаруживал в Сан Санычевых материалах мелким шрифтом.
Вот Ленин помер и Сталин тотчас же взял власть. Всех запугал, даже Надежду Крупскую смотри, назначим Ильичу другую вдову! И стал править, убивая всех, кто в нем хоть чуть усомнился Фрунзе, Кирова. Установил железную диктатуру а кто хоть пискнет против, к стенке или на Колыму!
Ага, щас! Реальная история: Яков Охотников, герой гражданской, во время какого-то торжества вбежал на Мавзолей и врезал Сталину кулаком по затылку (после хвастался этим перед сослуживцами и уверял уже, что по морде). Или другой красный кавалерист и герой, комбриг Шмидт, на партийном съезде во всеуслышание бранил Сталина матерными словами, хватался за шашку и грозил «уши отрезать». Дело было в двадцатые и оба «героя» не только не были расстреляны, их даже с должностей не сняли! (В тридцать седьмом обоих подмели, но это уже другая история.)
Понимать отказываюсь! Есть вещи, которые первое лицо государства (без разницы император, президент, генсек) ни при каких обстоятельствах не должно спускать своим генералам! Это ж не простые люди, у них вооруженная сила в подчинении а если они, сговорившись, завтра из тебя сделают альенде в ла монеде? Если б году в семьдесят пятом какой-нибудь маршал в Политбюро махал пистолетом и орал, что сейчас Леньку как собаку где бы он назавтра был? Наверное, не расстреляли бы но однозначно, или в спецпсихушку, или «в отставку по состоянию здоровья», или командовать дивизией на китайской границе без права приближаться к Москве ближе пары тысяч кэмэ. Что это за абсолютный диктатор, которого свои же вояки не ставят ни во что?