А тут сорок первый. И немец наступает. Помню, как я последний раз всех своих виделна день всего выбраться удалось. Как раз когда решали, на семейном совете, куда податьсяв эвакуацию, как Советская Власть предлагала, все нажитое бросить, ехать неведомо кудаили остаться? Общим мнением решили, второепоскольку «немцы культурная нация и беспорядка не допустят», ну может солдаты в первые дни пограбят, так переживем, и будем дальше заниматься ремеслом и коммерцией, не под теми, так под этими, всем ведь жизнь налаживать надо на этой территории? Так и остались.
Ну а мне выбирать не приходилось. Медик на войнеценный кадр. В мирное время, в городе с населением в пятнадцать тысяч, двести тяжелых пациентов поступивших в один день вызовут полный паралич медицинской службыну а для дивизии, ведущей боевые действия, двести раненых в день, это обычное дело. И потому, как пишет одно из светил военно-полевой медицины, «хирург с двумя годами стажа на войне может рассчитывать на пост ведущего хирурга полевого госпиталя, а помощниках у него будут детский отоларинголог и гинеколог, по мирным специальностямпоскольку, даже если очень богатое государство подготовит нужное число хирургов, у них просто не будет практики в мирное время». Так что, диплом тебе в медсанбате зачтетсяи работай без отдыха, как на конвейере, только успевай.
Страшно было очень, особенно поначалу. Ведь медсанбат дивизии, согласно уставу, должен быть не дальше десяти километров от передовой (иначе, большинство раненых просто не довезешь). А что такое год сорок первый, все помнят, кто прошел: внезапный прорыв немецких танков, и нет для юберменьшей разницы, врач ты, или раненый. После стало спокойнее, когда мы наступалино очень паршиво было, когда безнадежных отсортировывали. Тех, кто жив еще, но тратить на него даже не лекарства, а время врача за операционым столом, уже бессмысленнонадо тех спасать, кого еще реально спасти. И водки нельзя для успокоениятогда руки дрожать будут, и не то что оперировать, ассистировать не получится!
Повезло, войну прошел, сам даже ранен не был. Демобилизовался в сорок шестом, в звании капитана медслужбы. На Полтавщину свою вернулсяи узнал, что нет больше никого из моей семьи! Не только в Киеве был Бабий Ярв других местах тоже.
И самое поганоечто сдавали евреев немцам, свои же соседи! Доносили, где прячутся те, кто на регистрацию не пошел. Правда, и сами гады тоже не пережилисказали мне в управлении МГБ, куда я приходил узнать:
Ты самосудом заниматься, не думай! Все, кто виновенсвое получили по закону. Кому вышак, кому двадцать пять, как пособникукайло в руки, и на Полярную Магистраль. Ну кроме тех, кто вину свою искупили.
Ага, искупили! Как Митяй Остапчук, который к смерти моих руку приложил, было его имя в бумагах, что мне прочесть далиа после он еще и полицаем у фрицев служил, но в сорок третьем, почуяв чья победа будет, успел к партизанам переметнуться, после призван был, как наши пришли, и сумел даже медальку «За Будапешт» получитьоттого, ему прощение, ох и добра же Советская Власть к иной сволочи! И работает в нашем селе, как ни в чем ни бывалофронтовик, герой! Встретил я его на улицеи среди бела дня, при народе, дал в морду, от всей души. Он в крик, милиция прибежалав общем, погано получилось. Хорошо, там капитан участковый, тоже фронтовик, разобрался. И политику Партии мне прояснил:
По закону, высшая мера положена лишь тем, к кого на руках кровь. А двадцать пятьтем, кто не искупил. Гражданин Остапчук же, во-первых, непосредственно в карательных акциях участия не принимал, нет у нас таких сведений, хотя искали хорошо. А во-вторых, он воевал не только честно, но и геройскив наградном листе его вообще к «Славе» представляли, но с учетом его прежних грехов, ограничились медалью. Хотя обычно таким как он наград не дают, а лишь в зачет прошлой вины. Так что сейчас у Советской Власти к нему претензий нет. Чисто по-человечески я тебя понимаюно предупреждаю официально: устроишь самосуд, ответишь по всей строгости. Тебе за всю семью жить надотак жизнь себе не ломай по дури!
А эта гнида с битой мордой, еще после ко мне приперся с водкой, мириться. И стал объяснять, что не по трусости былоа тогда казалось, что немцы, это сила, это навсегда. Новый порядок, законпри котором надо жить и обустраиваться. Но не усердствовалпотому что понимал, а вдруг все назад обернется? И когда обернулосьстал нашим помогать, и в лес ушел, и в немцев стрелял, а когда наши вернулись, то воевал честно, стараясь на амнистию заработать, «ну мне же тут после жить».
Ты поймине всем в герои дано! Мужику, который на землеэта земля главнее. А уж какая власть, то дело десятое.
А мне слушать противно. Ведь если он один раз переметнулсято и снова может, если на нас еще какой гитлер нападет? Хрен с тобойживи, сволочь! Вот только мне теперь каждый день твою харю на улице встречатьда и что делать в родном селе, ни кола ни двора, ни единой родной души не осталось. Хотя и должность мне обещали в амбулатории, и хату предоставить. А я вот пришел на то место, где наш дом стоял и вспоминаю, глядя на пожарище, как тут до войны мы все за стол садилисьи тоска такая, что волком вой.
Так вот и записался я в Израиль, добровольцемдля интернациональной помощи еврейскому народу. Не в кадраха как вольнонаемный персонал. И тоже насмотрелся, всякого. Израиль после сорок пятогобольше на наш нэп был похож, чем на советскую действительность: частная собственность преобладающая, и вместо руководящей и направляющей Партии, какой-то парламентский бардак. Газеты читаешь (даже те, что на русском выходят) вообще ничего не понять: об одном и том же пишут по-разному, и не разберешь, что хорошо, что плохо! И в людях меркантильность неприятнавот отчего я семьи так и не завел: ну не принято было в СССР, когда женщина едва ли не сразу после знакомства спрашивает, «а сколько ты зарабатываешь, а можешь ли обеспечить?». Не монах я конечно, всякое бывалоно так и не встретил в Израиле ту, в которой был бы уверен, что не предастс которой можно семью навеки.
Арабы и то, в чем-то симпатичнее казались. Напоминая мне бедных страдающих негров из «Хижины дяди Тома»может, это русское во мне, страждущих жалеть? Жизнь в этих библейских местах была, ну вовсе не райзимы и морозов нет, но земля сухая как камень, с водой проблемы, да еще и мало того что арабы с евреями как кошка с собакой, так еще и между собой собачатся постоянно. Хотя вера и язык одна. Кстати, иврит я так и не осилилрусского здесь хватает, ну и арабских слов, наиболее ходовых, за шесть лет выучил достаточно, чтобы хоть в общих чертах разговор понять. Ну а немецкий в вузе учил, и тоже не забыл еще.
С медициной же у местных, если про деревенских арабов говоритьбыл просто мрак! Врачи, обученные по современной науке, были лишь в городах (и понятно, лишь для богатых) а для простонародья наличествовали всякого рода знахари, травники, костоправы, торговцы амулетами, как во времена Гарун-аль-Рашида. Возможно, не все шарлатанывернувшись в Союз, мне довелось познакомиться в Москве со знаменитым Бахадыром, который творил невозможное по науке, и кого «дед научил» (значит, какая-то Школа, система, была) но конкретно про тех, кого я видел тогда в Палестине, ничего сказать не могу. Отмечу лишь, что факт очень высокой детской смертности был явно не в пользу «медицины народной». Еще, женщины у арабов показываться для осмотра не могли даже врачукоторый имел право лишь лекарство передать мужу, отцу, брату, иному родственнику, по словесному описанию симптомов болезни.
Война пятьдесят пятогоа что про нее сказать? Тем, кто прошел Отечественную, она показалась совсем незаметной. Запомнилось лишь, что после нее в самом Израиле что-то сдвинулось, в лучшую сторонуперестало быть «мы торгуем, а русские нас защищают». И сам Израиль, прирастя территорией, стал чем-то вроде региональной державы. Что помимо прочего, предусматривало и налаживание здравоохранения на новых землях. Хотя «полевая медицинская служба», как называлась эта организациятот еще бардак. Вроде, казенная, с государственной поддержкой, с нашим снабжением и матчастьюно крутилось вокруг нее множество мутных личностей, ну прямо как в царском Земгоре в ту мировую войну.
А такие как яделали свое дело. Следует сказать еще о внутреннем устройстве новых территорий: сектор Газа, долина на юго-западе, вдоль берега моря, что считалась оплотом фидаинов, палестинских националистов, была отдана под оккупационную зону ГДР. В рамках этого же соглашения, немецким товарищам было разрешено устроить там что-то вроде концессиипопросту, колхоз, где местные выращивали апельсины, финики, прочие южные фрукты, для стола граждан ГДР. Напомню, что евреи там прежде не жилии территория почти не была затронута войной: вторжение Еврорейха в сорок третьем оставило мало следов, поскольку арабы считались союзниками, когда после пришли англичане, боев тоже практически не было, немцы драпали до Суэца; ну и в самую последнюю войну арабы вовсе не показывали нашего упорства, предпочитая разбегаться или сдаваться в плен наступающим советским войскам. В общем, расклад был примерно как на Западной Украине или в Прибалтикегде долго еще после Победы шла война с лесной сволочью. Отличие было лишь в том, что лесов в Палестине нети фидаины жили не в схронах, а в деревнях, как обычные крестьянеподобно не партизанам, а подполью. И хотя немцы наводили там порядок крайне жесткими, даже жестокими мерамидо установления мира и порядка тогда, осенью пятьдесят пятого, было далеко. Тем более, что рядом граница с буржуазным Египтом, и наличествовала граница морскаяа контрабанда в этих местах была давним и привычным занятием.
Нас было четвероя, как старший, и единственный врач. Сара, медсестрапосле оказалось, что она не медик совсем, но «очень-очень нужны деньги», а платили за нашу миссию по «фронтовой» расценке со всеми положенными надбавкамиладно, хоть повязку наложить сможешь? Яков, водитель санитарной машинынаш «газон» с кузовом-автобусом, оборудованным как медкабинет. И уже в немецкой комендатуре настояли на включение в состав нашей команды «товарища Кюна». Типичный «колбасник», как их представляют и рисуютв возрасте уже, брюшко, усики щетиной, только монокля не хватает.
Во-первых, он соберет для нас статистику по санитарной обстановке на данной территории. Во-вторых, он знает арабский и русскийбудет полезен как переводчик. В-третьих, он тоже медиктак что помощь может оказать.
А в-четвертых, для негласного надзора? Хотя какой шпионаж может бытьмежду своими? Ладно, как тебя по имени, Вильгельмну, будешь Вилли. И где ж тебя жизнь помоталанемец, владеющий русским, это дело нередкое, но чтоб еще и арабским? Хотя, вспоминая историю, германский капитал сюда еще при кайзере лез. А ты, судя по возрасту, уже следующее поколениепапа у тебя мог быть инженером или коммерсантом, а мать очень даже возможно, местной. Или даже, еврейкойтогда понятно, отчего ты в Германию не вернулся после. Что ухмыляешься«герр доктор, вы прямо как Шерлок Холмс». Вот тебе наша регистратура, твой фронт работраз уж ты в нашей команде! А медицинская твоя квалификация какаячто говоришь, «младший персонал, могу медбратом»будешь, если понадобится, носилки таскать!
Деревни тут были, похожие на нашу Херсонщинудома, окруженные богатыми садами. Только хлеб тут не сеялиили же, очень мало. Глава сельской общины назывался «амир», еще был мулла (настоятель мечети), также влиятельной фигурой был лавочник (иногда он же и аптекарьпродавал какие-то пилюли и таблетки, нередко со стершимися этикетками и давно истекшими сроками хранения); упомянутые выше знахари, если были, то предпочитали держаться в тени. В большой деревне мог быть немецкий военный постунтер-офицер с десятком солдат. Выглядело все идиллиеймир и покой. Однако нас предупреждали, что ездить здесь по ночам в одиночку категорически не рекомендуется.
Мы приезжали в деревню, находили амира, объясняли ему, кто мы и зачем приехали, обычно он долго расспрашивал, наконец отдавал распоряжение, кто-то бежал по домами проходило немало времени, прежде чем начинал собираться народ. Картина была удручающейгрязь, антисанитария, в тридцать лет люди выглядели пожилыми, в сорокстариками. Мы делали все, что могли, чтобы как-то помочьосмотр, диагностика, выдача необходимых лекарств. Пациентами были исключительно мужчинына наши вопросы о здоровье своих жен неизменно отвечавшие, «все хорошо, хвала Аллаху». Вилли исправно вел записи в журнале, на русском и немецком. Кроме того он додумался до «маркировки» пациентовсмазывая их зеленкой по разным местам.
Так сразу видно, кто чем болен, кто полностью здоров. Истинный орднунг!
Орднунг так орднунгмне по барабану, если делу не мешает. Арабы тем более не возражалидля них все наши манипуляции были сродни колдовству. На каждую деревню у нас обычно уходил день, иногда даже два. Ночевать мы возвращались в Хан-Юнис, где была комендатуратам нам троим выделили номер в местной гостинице, ну а Вилли уходил «в свою берлогу», как выразился сам.
Это случилось на шестой деньнас пытались остановить. Пятеро арабов возле повозки, запряженной ослом, и еще двое что-то кричали нам, размахивая руками. Я приказал Якову остановитьсядумая, что людям нужна помощь. И тут Вилли крикнул:
Форвертс! Это фидаины!
«Газон» рванулся вперед, задев и опрокинув повозку. Пятеро что были возле нее успели отскочитьа один из тех двоих, что кричали, сумел запрыгнуть на подножку. Я увидел совсем близко, через стекло дверцы, его лицо, пересеченное шрамом, и револьвер в его рукене пистолет, а именно револьвер незнакомой мне марки. Мой ТТ был в кобуре на поясеи я не придумал ничего лучшего, как с силой распахнуть дверцу, араб не удержался и с криком полетел на обочину. Сзади ударило несколько выстрелов из винтовокно облако пыли, поднятое нашей машиной, мешало арабам целиться.
Оружие было в повозкеответил Вилли на мой вопрося заметил торчащий приклад. Арабам здесь быть вооруженнымиферботен! Пойманный считается фидаином, со всеми последствиями. Недоумки, не сообразили повернуть телегу к нам передом. Или по своему вечному разгильдяйству решили что так сойдет.
Нам пришлось ехать кружным путемв деревню, где был немецкий пост (и телефон в комендатуру). Камрады заверили что примут мерыно я подумал, что вряд ли арабские партизаны будут настолько глупы, чтобы ждать на том же месте. Здесь нет лесовно достаточно спрятать оружие, и тебя не отличить от мирного крестьянина.
На следующий день мы поехали снованадо было делать свое дело. Все было как преждеочередь из страждущих, осмотр, диагноз, назначение лекарств, Вилли со своей зеленкой. Люди шли как на конвейеревот очередной пациент, жалоба на боль в плечедиагноз ушиб, возможно вывих. И тут я поднял взгляд и узнал ту самую рожу со шрамом.
Он выхватил откуда-то из-под одежды здоровенный нож. Сара, сидевшая сбоку, дико завизжалатак, что заложило уши. Это отвлекло фидаина на полсекунды, я успел схватить склянку с нашатырем и выплеснуть арабу в лицо. Он взвыл, бросил нож, стал протирать глаза. Тут на него навалился Яков, и Сара, прекратив визжать, схватила со столика первую подвернувшуюся банку и ударила фидаина по голове.
Браво, фройлейн! сказал Вилли, держа парабеллума теперь вяжите ему руки.
Снаружи заорали в два или три голоса, толпа ответила. Арабы обступили автобус, в руках у некоторых были мотыги, лопаты, вилы. О чем вопят, я не разобрал подробноно понял, что требуют отдать своего.
Сзади! В кабине! крикнул Яков.
В передней части автобуса возникло сразу несколько арабских рож. Я добрался наконец до пистолета, выстрелил поверх головне мог заставить вот так сразу, в людей, без предупреждения. Арабы дернулись назад, но тут распахнулась задняя дверь салона, и фидаины полезли толпой с другой стороны. Вилли выстрелил первому из них в живот, тот заорал и упал, толпа отпрянула. Сейчас снова полезут и нас сомнут!
И тут снаружирев моторов. И врываются на деревенскую площадь бронетранспортеры, наши БТР-152 с эмблемами Фольксармее, и грузовики, с которых прыгают солдаты, под лай команд. Вот не думал никогда, что буду так рад, услышав немецкую речь!
Через пару минуторднунг как на кладбище. Арабы стоят на коленях, лицами в пыльте, кто остались живы. А с десяток мертвых тел лежатте, кто пытался бежать, или кто сгоряча на солдат бросился, а у троих винтовки оказалисьявные фидаины. Вокруг солдаты в немецких мундирах, только не орел со свастикой на них, а черно-красно-желтая эмблема Фольксармее ГДР, и в руках не «шмайсеры» а АК. А так, все, как было не так давно в какой-нибудь украинской деревнеда и в этих же местах в сорок третьем. Обер-лейтенант командуетмолодой совсем, но здесь и сейчас, как царь и бог.