О несчастном Дугласе при этом вообще ни слова, будто я забыл о нем.
А уж потом, когда «таможня даст добро», выдать кое-какие подробности плана, которые впрямую касаются Квентина. Мол, увы, государь, но придется пожертвовать сладостью предвкушаемой тобой мести, поскольку лучшей кандидатуры у меня не имеется.
Что касается самого свидания с царем, то получилось даже лучше, чем я надеялся, он сам заглянул в класс, где я с помощью Макиавелли вразумлял Федора, каким надлежит быть государю, чтобы удержаться на троне.
Воистину, никогда не знаешь, что окажется полезным в жизни и как хитры и причудливы извивы судьбы. Если бы я не прочитал в свое время, что «Государь» был настольной книгой Сталина, то навряд ли заинтересовался бы ею в университете.
Получается, спасибо дорогому Иосифу Виссарионовичу за проведенное с пользой время.
Честно говоря, я и не заметил, когда именно Годунов по своему обыкновению аккуратно приоткрыл дверь, чтоб «приобщиться к мудрости», как он это называл.
Иной раз он заходил, махнув мне рукой, чтоб я не дергалсяинтересно, так ли вежливо он ведет себя с прочими учителями? и присаживался на лавку, внимательно слушая, о чем идет речь.
Но случалось, как и сегодня, чтоб вообще меня не отвлекать, даже на секундочку, он попросту приоткрывал дверь и оставался стоять либо в проеме, либо вообще в коридоре.
Так что же делать, если государству угрожает неведомый враг? вдохновенно вещал я. С ним, как известно, можно бороться двумя способами: во-первых, законами, во-вторых, силой. Первый способ присущ человеку, второйзверю, но так как первого частенько не хватает, то приходится прибегать и ко второму.
Стать зверем? усомнился Федор. Гоже ли?
Вошедшего отца он не видел, сидя к нему спиной, а потому вел себя как обычно, то есть раскованно и непринужденно, к чему я старался приучать его чуть ли не с самых первых днейуж очень давил на него авторитет бати, в присутствии которого он вообще порой терялся.
А ты вдумайся, царевич. Отчего это древние эллины отдавали Ахилла и прочих героев на воспитание кентавру Хирону? Только для того, чтобы они приобщились к его мудрости, или еще кое-зачем? Я зрю в этом ясное указание, что истинный герой или государь должен совмещать в себе обоих, оставаясь человеком, но при необходимости умея выпустить из души и зверя. Причем зверь должен непременно соответствовать обстоятельствам: где львиная шкура коротка, там надо подшить лисью. Коль перед тобой на пути выставили капканыстань лисой, а чтоб отпугнуть волков, превратись во льва. И весь секрет управления заключается в том, чтобы знать, когда следует быть тем или другим.
Но ты же только что сказывал о чести, доблести, прямодушии и прочих добродетелях. Как же, став зверем, сохранить их? запротестовал царевич.
Увы, Федор Борисович, чтобы удержаться у власти, неуклонно следовать добродетели не только вредно, но и опасно. Но и от своих прежних слов не отказываюсь: надо делать все, дабы выглядеть в глазах людей, будто ты и сострадательный, и милостивый, и благочестивый, ведь люди большей частью судят только по внешнемуувидеть дано всем, а потрогать рукаминемногим.
А на самом деле зверьупавшим голосом протянул Федор.
Да зачем же зверь?! возмутился я. И внутри будь таким же. Речь идет совсем о другомты должен быть готов в любой миг проявить и противоположные качества, если без них никак не получается обойтись. То есть старайся творить добро, но помни, что при необходимости нельзя бояться и зла.
Но ведь кто-то, да и не один, все равно узрит, что я
Он даже договаривать не сталтак ему было неприятно произносить слово «зверь».
Увидят немногие. И беды в том нетспорить с подавляющим большинством, тем более за спиной которого стоит государство, они не посмеют. Они и сами побоятся произнести такое, а если и скажут, то их затопчут прочие. Пойми, что судят о государях по тому, в каком состоянии их держава, поэтому ты будешь всегда оправдан, но только в случае, если сохранишь власть и одержишь победу над всеми врагами, как внутренними, так и внешними. А уж какие ты употребил для этого средства, неважновсе равно их одобрят.
Грех, строго произнес Федор.
Я усмехнулся и твердо заверил:
Церковь тоже проститона добрая, когда грешат правители, тем более не по собственной прихоти, но для блага страны. Вспомни, ты сам рассказывал мне, как лихо резал новгородцам носы и выкалывал глаза великий Владимирский князь Александр Ярославич. Зато онпобедитель, потому ныне и святой.
Но он творил и благозапротестовал Федор.
Никто не спорит, согласился я. В прочих делах добра за ним можно подсчитать куда больше, так что свое зло он искупил, и даже сторицейвсе так, вот только святые зла вообще не творят. Так что с церковью все утрясется, поверь.
А если попытаться вовсе без оного зла обойтись? робко осведомился царевич. Яко Христос заповедалза зло добром
А теперь вспомни, чем все для Христа закончилось, сурово посоветовал я. И поверь, что с тех пор времена не изменились, а если и да, то далеко не в лучшую сторону.
Тогда яко мне? растерялся Федор. Злобствовать?
Некто спросил Конфуция: «Правильно ли говорят, что за зло нужно платить добром?» Учитель сказал: «А чем же тогда платить за добро? За зло надо платить по справедливости, а за добродобром». Я развел руками. По-моему, проще не скажешь. И запомни: от государства, как и от его правителя, вовсе не требуется пытаться превращать земную жизнь в рай, из этого все равно ничего не выйдет, но требуется иноепомешать этой жизни окончательно превратиться в ад. Да и вообще, управление державойзанятие жестокое. Добрый нрав в таком деле лишь помеха.
И иначе никак? Глаза царевича наполнились слезами.
Ну чисто дитя.
И я поймал себя на мысли, что очень хочется погладить Федора по голове и произнести нечто утешительное, успокаивающее, сказать, что можно, конечно же можно и иначе. Только это очень трудно и тяжело, но в первые дни правления можно и попытаться, хотя бы для того, чтоб убедиться в неправильности
Вот только если он попытается, не будет у него последующих дней.
Совсем.
И я мрачно ответил:
Иначе можно, только тогда в самом скором времени и тебя в святцы внесут. У нас там как с невинно убиенными великими князьями и царямиони просто мученики, великомученики или кто-то еще?
Бориса и Глеба величают святыми благоверными князьями-страстотерпцами, припомнил он.
Неплохо, одобрил я. Вот только когда тебя убивают, как-то не думаешь о мученическом венце. Знаешь, в тот миг, когда меч или сабля с хрустом входит в твое тело, мыслишь вовсе не о небесах, потому что они будут потом. Зато кровьгорячая, алая, что льется из твоего тела, вот она. И больострая, резкая, нестерпимаятоже тут.
Федор поморщился, почти со страхом глядя на меня, но я оставался неумолимым, живописуя красочную картину последнего дня доброго правителя, после чего подвел итог:
И ты не просто страдаешь. Тебе горько и обидно, что рядом нет никого, чтоб защитил или уберег. И начинаешь понимать, что если бы ты вел себя иначе, не столь добродетельно, то, как знать, возможно, ничего этого и не было бы, а от этого становится обиднее вдвойне
Фу-у-у, что-то я не того Чересчур разошелся. Вон как испуганно уставился Федяне иначе как успел вообразить все, что я тут ему наговорил.
Да и Борис Федорович, которого я заметил только что, тоже хмурится. Представляю, как он отреагирует на мои страшилки и что скажет мне после.
Скорее всего, можно и нужно было убеждать царевича как-то помягче и не рисовать перед ним столь ужасные картины. Но мне в те минуты помнилось лишь одновсего через полгода, летом, этому симпатичному черноволосому юнцу шестнадцати лет придется вступить в бой за шапку Мономаха.
И не простой бой, но смертный, потому что на кону будет не только трон, но и жизнь. А драться его так никто и не научил, поэтому его попросту удавят, и все.
Вот я и рубил сплечаавось прибавится решимости и воли в те последние дни и он попытается рыкнуть по-львиному, вместо того чтоб остаться агнцем на заклание и войти в святцы как великомученик.
Хотя погоди-ка, если мне память не изменяет, церковь, по-моему, вообще никак не отреагирует на его смерть, так что этим самым, как там его, страстотерпцем или мучеником Федору тоже не бывать.
Даже чудно: какой-то пацан в болезненном припадке напоролся на ножик, и на тебе, святой, или тот же царь, разваливший великую империю, и его в святые.
А тут, можно сказать, чистокровный невинно убиенный и
Как говорится, двойные стандарты налицо. А еще неуемная холуйская жажда отцов церкви угодить правителямто Романовым, которые лютые враги Годуновых, то советским, то нынешним демократическим.
На справедливость же им наплевать.
Впрочем, концовку все равно следовало смягчить. И не столько из опасения перед гневом Бориса Федоровича, сколько для самого царевичапусть будет хеппи-энд. Поэтому я, озорно подмигнув, осведомился:
Так что, царевич, может, все-таки лучше нимб святого Александра Невского примерить? И поживешь подольше, и слава о тебе в веках останется, и вообще, откуда ни глянь, отовсюду веселей.
Он вроде бы благоверный, а не святой, вежливо поправил меня Федор.
Да? искренне удивился я. Странно, почему-то я думал, что он Впрочем, название не столь важно. Главное, причислен к этим самым и возвеличен на небесах, хотя бывало в его жизни разное
Вообще-то я в какой-то мере оказался прав, предугадав, что Годунову-старшему не совсем понравятся некоторые мои слова, которые он позже, находясь со мной в своей Думной келье, слегка покритиковал, заметив насчет излишней прямоты и перегибания палки.
Но я не остался в долгу и возразил царю, что эту палку успели изрядно скособочить, укрывая царевича от грязи мира, и теперь только для того, чтобы ее выпрямить, надо эту палку гнуть обратно, и никуда от этого не деться.
Борис Федорович подумал и согласно кивнул.
И то верно. После чего неожиданно произнес:Был бы я не государь, а хотя бы князь, то за такую науку для сынаОн перевел дыхание (видать, снова нездоровилось) и выдал:Я б тебе в ноги поклонился.
Вот это да!
Хоть стой, хоть падай!
Честно говоря, я попросту обалдел и решил, что ослышался. Переспросить, что ли?
Но тут же последовало продолжение:
А так, хошь и вдвоем мы с тобой, не зрит никто, окромя мово мальца, вот тебе моя отцовская благодарность. Шагнув ко мне, он властно притянул мою голову к себеуж очень не совпадал у нас с ним рости поцеловал меня в лоб и щеки.
Я стоял, приятно изумленный, в ожидании пояснений. Уж очень интересно, что именно так понравилось царю-батюшке. Тот не разочаровал:
Я и сам ведал, что надобно ему сказать как-то о том, что, егда правишь с одной добродетелью, на царском стольце долго не усидишь, а все не решался. Словов таких подыскать не мог. Что поведатьпонятно, а яко обсказать помягшезагадка. Ты ж, княж Феликс, ныне не в бровь, а в глаз угодил. Сурово, конечно, излиха, но и тут ты правиначе палки не распрямить.
Что ж, раз Годунов так доволен моим уроком, самое время потолковать о некоем влюбленном безумце
И я выдал.
Если кратко, то суть сводилась к тому, что мне будет удобнее всего под видом бежавшего от царского гнева учителя царевичатут все по-честномупроникнуть к самозванцу, величающему себя сыном Ивана Грозного, и выяснить насчет падучей.
Дабы расспросы не вызывали подозрений, сказаться еще и лекарем. Если падучей нет, то тут у Годунова в руках появится блестящий козырьэдакий неубиенный туз, крыть который будет нечем.
А ты сумеешь лекарем-то? усомнился он, но тут же, очевидно вспомнив свое спасение от смерти, смущенно улыбнулся. Хотя да, чего там. Кой в чем всех прочих за пояс заткнешь. Одначе была у нас с тобой гово́ря о черной немочи, вяло отмахнулся он. Али запамятовал?
Помню, государь, кивнул я и выложил свой единственный, но мощный козырь:Только тут не в ней одной дело. Видение мне про него было. Давно уже, аж прошлой зимой. Я, признаться, тогда толком и не понял, что за люди и какой город, такое тоже бывает. А вот теперь догадался, что мне господь показал и к чему оно.
И что же ты узрел? сразу оживился Борис Федорович.
Самозванца в Речи Посполитой. Я ведь не видел его ни разу, потому тогда и не признал. А на днях услыхал описание и тут же свое видение вспомнилон это был. Что за градне ведаю, потому как не бывал там ни в одном. Да и костел латинян не опозналтолько внутри убранство показали. Но оно и неважно. Тут в другом сутьстоял в том костеле в присутствии ксендзов Лжедмитрий и крестился в латинскую веру.
Во как! восхитился Годунов, и глаза его радостно вспыхнули. Да ведь ежели так, то мы тут же народец православный о том оповестим, и он
И он возьмет да перекрестится как должно, подхватил я, а потом еще и в храме помолится. Да не в одном. Да у всех на виду. Получится новый поклеп на него со стороны царской власти, которая уже и не знает, за что ухватиться, чтоб опорочить последнего законного наследника царского престола. Вот и выйдет еще хуже для тебя.
Борис Федорович хмуро уставился на меня. Молчание длилось не меньше минутыочевидно, пережевывал сказанное, да и отказываться от такого замечательного соблазна тяжело.
Но он всегда был практичным мужиком, вот и теперь понял, что я во всем прав. И впрямь отказаться от такого обвинения Лжедмитрию легче легкого.
А что тогда делать? мрачно спросил царь.
Ехать надо, сказал я просто. Ехать и копать. А потом, набрав в его окружении побольше сведений, да таких достоверных, что ему деваться некуда, можно и объявлять.
Так ведь все однооткажется.
Мне еще и другое видение было, пояснил я. Вчера. Потому и вспомнил про первое. Один из тех попов-ксендзов, кто принимал участие в церемонии его крещения, сейчас с ним находится, в его стане. Не иначе как приглядывает за новообращенным.
И имя ведомо? уточнил Годунов.
Ишь чего захотел. Это ж видение, а не художественное кино с непременными титрами, кто из актеров какую роль исполняет. Примерно в этом духе я ему и пояснил. Кроме кино, разумеется.
Но когда я там появлюсь, то непременно его узнаю, дал я твердое обещание. А потом погляжу, как его можно выкрасть да с ним вместе в Москву и явиться. Думаю, людишки Семена Никитича живо из него всю правду вытянут. Тогда самозванцу крыть будет нечем.
После этого Борис Федорович с моим планом в целом согласился, но запротестовал против конкретного исполнителяочень не хотелось ему отпускать меня из Москвы.
А ежели не тебя, а кого иного заслать? Первый вопрос, который он мне задал.
Не справятся, государь. И ксендза этого в лицо только я знаю, а описать его внешность кому другому не смогуневыразительный он какой-то, ни одной яркой приметы. К тому ж самозванец питает слабость к иноземцам, так что моя личность, как ни крути, подходит лучше всего, развел руками я. И что особенно важно, мне ни в чем не придется врать. Поверь, что лазутчиков и просто доброхотов у него хватает даже в Москве, а потому любая ложь может выясниться, и тогда
Ну ежели не боле месяцанеуверенно протянул он. Возможешь управиться?
Навряд ли. Пока туда, пока назад, да и там в первый же день с расспросами не кинешьсядело деликатное, политеса требует. Я давно уже не стеснялся в употреблении непонятных для царя слов, а иногда специально замешивал из них кашу погущеГодунов уважал ученость.
Токмо возвернулся и сызнова, да еще эва наскольобиженно протянул Годунов.
Можно подумать, что поездка в Углич была моей собственной инициативой. Впрочем, напоминать не стоит, да оно и неважно.
Главноеубедить в нужности этого выезда.
Здесь спешка может только все испортить, хотя я постараюсь. Опять же помимо того, что мне надо войти в доверие к самому самозванцу, тут ведь и с ксендзом надо сойтись. Возможно, чтоб он мне точно доверился, и диспут с ним затеять о верах, да не один, а там уж и возжелать окреститься на латинский лад. Мол, проникся, осознал, прочувствовал и все такое.
Борис Федорович насупилсято ли его не устраивали названные мною сроки, то ли не понравилась идея с крещением. Пришлось срочно вносить коррективы:
О крещении речь завел лишь потому, что если они и согласятся, то производить все будут тайновсе-таки на Руси находятся. А раз тайнозначит, вдали от посторонних глаз и малым числом. То есть самое удобное время, чтоб этого самого ксендза полонить да тут же и удрать. Что до сроков, то, если повезет, может, и раньше месяца объявлюсь, оставил я царю надежду. Вот только