Сталь сверкнула перед лицом Серова, но он оказался быстрейсхватил тяжелую оловянную кружку и впечатал ее противнику в ухо. Заорав и выронив нож, Баск откачнулся, его приятели вскочили, грянул выстрел, лязгнули клинки. Серов добавил Баску кружкой в лоб, девицы с визгом бросились к выходу, Пью проворно исчез за бочками, воздух протаранила фляга, а вслед за нейогромная бычья кость. «Бей!»разом завопили два десятка глоток, и, опрокидывая столы и скамьи, топча посуду и остатки мяса, две орды ринулись друг на друга.
Мортимеру не повезлоего уложили лихим ударом в челюсть. Хенк сцепился с его обидчиком, таким же здоровым мордоворотом из буканьеров, и пробовал крепость его головы на подпирающем крышу столбе. Жак Герен отбивался шпагой от двоих, скакал по бочкам и поваленным столам на манер д'Артаньяна и что-то орал на французском; Страх Божий, рыча, орудовал скамьей, но трое с «Грома» теснили его, наступая кто с тесаком, кто с абордажным топором; Люк и Алан бились с противниками на равных, используя блюда, бутылки и кружки в качестве метательных снарядов; Брюс Кук, насвистывая и стоя над мертвецом, череп коего разворотила пуля, деловито перезаряжал оружие, а Джос прикрывал его, размахивая парой ржавых сабель. Если не считать Серова и Баска, лежавшего без чувств, Джос был единственным безмолвным участником потасовки. Молчание его объяснялось просто: шесть или семь лет назад, побывав в плену у испанцев, он лишился языка.
Серов вытащил клинок, приобретенный у Конопатого, подкинул в ладони и пару секунд размышлял, не сунуть ли его обратно. Но Брюс еще возился с пистолетом, а Страха Божьего зажали в угол, так что устраниться от драки было совсем не по-товарищески. Он метнул нож в плечо одному из матросов «Грома», обнажил шпагу и с воплем «Банзай!» вступил в сражение. Его съездили сзади бутылкой, но, к счастью, попали не в голову, а в спину, промеж лопаток. Серов развернулся, чтобы прикончить наглеца, но тут на улице выкрикнули: «Держитесь, парни, мы идем!»и в заведение ввалился рыжий Чарли Галлахер с Даннерманом, одноглазым Кола и троицей головорезов с «Ворона».
Через пять минут территория была очищена, и Серов, потирая ушибленный хребет, разыскал свое имущество, сундучок и индейского мальчишку. Парень сидел у стены на корточках и, полузакрыв глаза, тянул какую-то мелодию из птичьего свиста и верещанияможет быть, на языке ацтеков или семинолов. Слова «пойдешь со мной», однако, понял и отправился вслед за новым хозяином без возражений, даже попробовал взяться за сундучок.
На улице, покачиваясь и опираясь на Хенка, стоял Мортимер, вполне живой и даже с целыми зубами. Увидев Серова, он лязгнул челюстью, раскрыл рот и прохрипел:
Кх-худа? В-веселье т-тохко начинается!
На корабль, сказал Серов. А веселья с меня хватит. Я уже совсем веселый.
Кх-как? А к ш-шухам?
К кому?
К шлюхам, пояснил Хенк. К девкам то есть. Здесь даже хранцузские есть, из вашего Парижу.
И дорого берут?
За двадцать песо можно сговорить.
Атомные цены! пробормотал Серов и повернул к причалу, где стояли шлюпки с «Ворона». В кошельке у него позванивали две последние монеты.
Глава 8ДЖУЛИО РОСАНО, ЛЕКАРЬ
Ночевал Серов, как обычно, на шкафуте верхней палубы. «Ворон» был почти безлюден, команда спускала монеты в кабаках и веселых домах, а стерегли корабль три несчастливца, которых должны были сменить на утренней заре. Первым из них был турок Фарук, занесенный судьбой в Вест-Индию, где он из магометанства вышел и крестился, поскольку христианам дозволялось пить вино. ВторымРик Бразилец, крепкий, иссине-черный негр, родившийся уже не в Африке, а в португальских колониях по эту сторону океана. Он сбежал с плантаций то ли Параибы, то ли Пернамбуку еще в далекой юности, прибился к буканьерам, был трижды или четырежды продан, пока не достался капитану Бруксу. Имени третьего стража, мрачного тощего ирландца, Серов не знал и выяснить тем вечером не могирландец, раздобыв бутылку джина, вылакал ее и теперь храпел на квартердеке.
Под ним, в одной из крохотных офицерских каюток, тоже храпели. Боцман Стур, выполняя приказ начальства, запер Росано, снабдив квартой горячительного, и теперь винные пары, сопровождаемые утробными звуками храпа, циркулировали от итальянца к ирландцу. Рик с Фаруком, игравшие в карты, предложили Серову развлечься, но он отказался, сославшись на полное безденежье. Потом отнес сундучок в корабельную кладовую, велел индейцу ложиться, лег сам и через минуту заснул.
Сны ему виделись причудливые. Будто сидит он в кафе на Арбате с Шейлой Джин Амалией, одетой вполне по-современному, в блузку и мини-юбочку, и обсуждает планы на вечер: может, милая, закатимся к «Старому Пью», съедим цыпленка табака, а послев бар Караччи, что на углу Лесной? Там три негритянки с Гаити стриптиз показывают, народ валит валом, и говорят, что всякое Москва видала, а вот такоеникогда. Шейла возит ложечкой в креманке, мнет мороженое и отвечает уклончивомол, какой интерес на негритянок смотреть?.. А что до стриптиза, так это можно устроить, но только не в баре, а в более интимной обстановкеты ведь, дорогой, один живешь? Один, как перст, отвечает Серов и тянется облобызать ей ручку. Но нежная эта рука вдруг превращается в лапу с корявыми пальцами, и жуткая рожа Страха Божьего нависает над Серовым. Страх хрипит, сопит и начинает изъяснятся на каком-то странном языке, польском или украинском, а может, и русском, но с украинскими словами: «Пан, а, пан! Ты песюками не богат? Тряхни мошной, тачку возьмем игеть-геть в Славянский базар"! Щирый шинок, и рома там залейся! Выпьем чарку, и айда испанцев бить!» «Не могу, отвечает Серов, огорченный исчезновением Шейлы, никак не могу. Дела у меня, понимаешь? Должен лететь». «Куды?»«В аномальную зону, конечно». Страх мрачнеет, грозит пальцем: «Ох, хлопец, зря, зря Жди беды!» «Беда уже случилась», молвил Серов и проснулся.
Как оказалось, вовремя. Солнце поднималось над горизонтом, а на палубу «Ворона» взошел Уот Стур со сменной вахтой и озирал теперь корабль придирчивым взглядом. Осмотрел шкафут, шканцы и квартердек, мачты и реи со свернутыми парусами, покосился на турка и негра, на пробудившегося уже ирландца, на Серова и, разумеется, на индейского мальчишку. Поворочал башкой так и этак, нахмурился недовольно и ткнул в него пальцем:
Людоед здесь откуда?
Вовсе он не людоед, мастер Стур, доложил Серов, быстро поднимаясь на ноги. Мой индеец. Я его купил. Вчера.
Боцман пригляделся к парнишке.
Он с испанского Мэйна, с Ориноко, по татуировке вижу, а там все людоеды. Прочь с палубы, нехристь поганый!
Гордо выпрямившись, индеец ударил себя кулаком в грудь и вдруг заговорил на ломаном английском:
Чичпалакан не кушать человеки! Зачем? Черепаха есть, рыба, ящерица Человеки не нужен кушать, нужен, чтоб убивать. Он подумал и уточнил:Испанский человеки.
Разбирается, отродье дьявола, буркнул Стур. И много ты убил испанцев?
Парень выставил два пальца. Ну и ну! Лихой юноша! мелькнула мысль у Серова. Другая тут же ее догнала: врет, наверное, цену себе набиваетпо внешности совсем дитя!
Он поделился этим соображением с боцманом, но тот, усмехнувшись, покачал головой.
Какое дитя, придурок? Видишь, татуировка, кайман колечком на груди? Взрослый воин, и лет ему за двадцать. Эти, с Ориноко, невысокие и безбородые, только с виду сопляки, а дай им ножик, быстро печень вырежут.
Чичпалакан, переминаясь с ноги на ногу, растопырил пальцы и затряс ладонями.
Нет, нет, не резать! Он прикоснулся пятерней к плечу Серова. Большой воин, хозяин! Взять мой от цлонг-чи, от злого, как ягуар! Чичпалакан рад. Чичпалакан показать дыру в земле.
Боцман внезапно насторожился. Его лицо, и так не слишком выразительное, закаменело, зрачки впились в индейца, будто тот не о дыре говорил, а как минимум о тайном кладе, зарытом Генри Морганом где-нибудь поблизости. Скажем, в саду губернаторской резиденции.
Дыра? Что за дыра?
Старый дыра, очень старый, охотно пояснил Чичпалакан. Испанский человеки доставать из нее такое. Он показал на серебряное кольцо в ухе боцмана.
Рудник! Рудник, клянусь мачтой и якорем! пробормотал тот и повернулся к Серову:Вот что, парень, с индейцем этим пусть капитан разбирается. Капитан и мистер Пил. У Пила тоже отличный нюх, где можно деньжат срубить по-быстрому Эй, Бруно! Стур махнул одному из новых вахтенных. Приглядишь за людоедом. Накорми и отмой, а то больно уж грязен Фарук, выпусти лекаря и тащи сюда! Ты, Эндрю, рожу сполосни и сопли подотри. Пойдете к губернатору.
Все на палубе «Ворона» разом завертелось, закрутилось. Чичпалакана повели на бак, к стоявшей у гальюна бадье, Серов принялся отряхивать скудную одежду, затем нацепил перевязь со шпагой и пояс с ножом и кошельком, Фарук и Рик Бразилец вынесли полуголого лекаря, положили у фальшборта и окатили пару раз водой. Росано перестал храпеть, раскрыл глаза, послал негра и турка в помойную яму и сообщил, что он в полном порядке. Затем нырнул в свою каюту и появился минут через десять в приличном черном камзоле, бархатных синих штанах, белых чулках и башмаках с медными пряжками.
Это тебе, юноша. Протянув Серову увесистый саквояж, лекарь тоскливо вздохнул. Синьор Стур, а синьор Стур пару глотков uno хотя бы на самом донышке
Старик не велел, насупился боцман. Ты, Эндрю, пригляди за ним. Обратно пойдете, любой кабакваш, а до этогони капли! Он кивнул на шлюпку, причаленную к борту «Ворона». Ну, отправляйтесь. Рик, Фарук и Робин вас отвезут.
Пока гребли к берегу, Росано сидел скучный, с опрокинутым лицом. Мучается, бедолага, с сочувствием подумал Серов. Сам он от похмелья не страдалпил вчера в меру, и голова была ясной, только побаливало между лопаток, куда заехали бутылкой. Это, впрочем, не мешало ему любоваться видом на Бас-Тер, выглядевший с моря весьма живописно. Набережная, все еще полная народа, тянулась метров на семьсот, а с запада, там, где была таверна папаши Пью, над ней возвышался утес с прямоугольным строением, похожим на огромную коробку из-под обуви. Скалистый форт, сооруженный в середине прошлого столетия, держал под прицелом всю акваторию бухты, и в эффективности его орудий не раз убеждались испанцы, штурмовавшие оплот Берегового братства. Теперь, однако, в этой крепости было маловато пушекто ли испанцы ей не угрожали, то ли вообще времена наступили спокойные, с затишьем в пиратском ремесле после смерти Моргана и гибели Порт-Ройяла.
В восточной стороне набережной была воздвигнута протестантская часовня, а ближе к серединекатолическая церковь. Колокольни этих сооружений, словно корабельные мачты с реями-крестами, торчали над плоскими крышами складов, над кабаками, притонами, лавками и жилыми лачугами, сгрудившимися на берегу. Дальше одна за другой поднимались вверх террасы, пересеченные крутыми извилистыми улочками, сбегавшимися большей частью к площади у губернаторского дворца и казармы. С учетом зеленых насаждений Бас-Тер, пожалуй, занимал территорию около квадратного километра, и было в нем не меньше тысячи домов. Вернее, сто домов и девятьсот халуп, подумалось Серову, взиравшему на это жалкое поселение. Однако и здесь вершилась своя частица истории, причем немалая, если вспомнить о реках золота и серебра, струившихся из этих краев в Европу. С историей Серов не собирался спорить, как и с тем, что морской разбой был эффективным трубопроводом, что перекачивал долю испанских богатств к британским и французским берегам. Его волновала другая проблема: какое отношение это имеет к нему?.. В сущности, никакого, решил он, когда шлюпка скользнула вдоль причала.
Они с лекарем сошли на берег и зашагали к проулку, что начинался между бревенчатым зданием склада и церковью. В тени под западной стеной сидели трое: Хенк, Мортимер и Страх Божий. По виду их было заметно, что ни одна таверна от Скального форта до церкви не оказалась пропущенной или забытой. Мортимер снова лишился сапог, зато приобрел два синяка, на челюсти и под глазом; кулаки у Хенка были ободраны, а рубашка, и без того ветхая, разорвана до пупа; что же до Страха Божьего, то оценить его состояние было тяжелейбуйная ночь мало чего могла прибавить к его внешности. Впрочем, он еще шевелился и даже мычал под нос какую-то мелодию. Наклонившись над ним, Серов разобрал: «Гуляли козаченьки вдоль по Днипру-реченьке гей, гуляли хлопци, резали панов гей, гуляли, кровь пускали»
Он выпрямился, потрясенный. Родная речь, знакомые слова! Его вселенная, замкнутая в круг тропических островов и берегов, стремительно расширялась; в ней уже было место не только Карибскому морю, не только Вест-Индии и Испании, Британии и Франции, не только Мадриду, Парижу и Лондону, но и Москве, и заснеженным русским просторам, и рекам, что текли в тех землях, Волге, Дону и Днепру, горам Урала и необъятным просторам Сибири. Как он мог о них забыть? Не иначе, шок, затмение души и сердца! Ведь вспоминал и Камчатку, и Москву, и даже Пермь с ее аномальной зоной, но почему-то казалось, что все это в далеком будущем, а здесь и сейчаслишь море, знойное солнце, корабли и острова. Но это не так, совсем не так! Россия тоже в этом мире, и куда ни пойдешь, на запад или на восток, в нее упрешься, ибо нет ей соперников по огромности! Ни Канады нет, ни Штатов, ни Австралии, ни Бразилии, а Россия есть! Она там, за Атлантикой и мелкой Европой, и в другую сторону тоже она, за Америкой и Тихим океаном! Эта мысль поразила Серова. Опять склонившись над Страхом Божьим, он дернул его за ворот и, глядя в изуродованное лицо, выдохнул:
Страх! Слышишь меня, Страх! Ты откуда? Как твое имя?
Он говорил по-русски и получил ответ на том же языке.
Не Страх, а Стах Микульский, з-запоррожец! А ты кто? Н-не помню твоей хари Или встречались где?.. На турских галерах? Или в веницейском к-хаземате? Или на гишпанской каторрге?
Глаза у него казались стеклянными, и было ясно, что он никого не узнает. Перешагнув через ноги Страха Божьего, Серов поспешил за ушедшим вперед хирургом и догнал его у заведения, над дверью которого висели большие деревянные ножницы. Видно, что-то странное читалось в лице Серова, так как итальянец, страдальчески морщась и потирая висок, спросил:
Тоже в голове непорядок, юноша? Зайдем-ка сюда и поправим. Здесь проверенные medicina
Он шустро юркнул внутрь. В длинной комнате с подслеповатым окошком царили тишина, полумрак и запах лекарственных трав. Прямо были полки, заставленные ступками, банками, коробками и пузырьками, слевазеркало, табурет и низкий столик, на котором лежали ножницы, бритва и огромный гребень, справа, за камышовой занавеской, еще один стол, две скамьи и открытый шкафчик с бутылями темного стекла. Комплексный бизнес, догадался Сероваптека, цирюльня и рюмочная.
Пьетро! позвал хирург. Бланка!
Они появились словно тенисухонький смуглый старичок и пожилая синьора, босиком, но в мантилье. Росано вытащил горсть монет, отсчитал четыре песо, показал костлявым длинным пальцем на банки и коробки:
Четверть этого, четверть того, половину из той зеленой баночки. Как обычно, смешать и слегка растереть. Еще
Он сделал жест, непонятный Серову, но, очевидно, знакомый хозяевам. Старик тут же принялся отсыпать и смешивать какие-то травы и порошки, а синьора молча шагнула к шкафчику, извлекла из него пару бокалов и наполнила до краев темно-коричневым напитком.
Капитан не велел, сэр, произнес Серов.
В задницу капитана! ответил хирург.
Пахнуть будет.
Это приятные ароматы, мой юный друг. Благородные!
Но мадам де Кюсси
Она поймет, что к ней явились два настоящих джентльмена.
Per favore, bambino, сказала синьора в мантилье, и Серов выпил. Потом поднял брови, прищелкнул языком и с удивлением произнес:
Херес, разрази меня гром! Настоящий херес!
Сразу видно человека, получившего хорошее воспитание, заметил Джулио Росано, принимая от старика склянку со снадобьем. Похоже, твой батюшка в самом деле маркиз, а? Научил тебя считать, писать и разбираться в винах. Правда, фехтуешь ты отвратительно.
Это еще почему? обиделся Серов.
Потому что французская школа ничто в сравнении с итальянской. Когда я был молод и обучался в Падуе A, quieta non movere! Впрочем, ты почтителен к старшим, не замечаешь их маленьких слабостей, и я, так и быть, дам тебе несколько уроков. А сейчас бери borsa с лекарствами и следуй за мной!
Они вышли из заведения Пьетро и направились вверх по улице мимо груженных корзинами мулов и ослов, которых гнали на рынок, мимо компании грязных лохматых верзил с мушкетами (не иначе, как буканьеров), мимо разносчиков воды, портовых девок, мелких торговцев, мальчишек, нищих, солдат и калек. Джулио Росано, приободрившись хересом, сразу повеселел и двигался энергичным шагом, расталкивая мальчишек и нищих, но благоразумно огибая шлюх, буканьеров и солдат. Серов старался не отставать, но интереса к местной экзотике уже не испытывал никакого. Мысли его витали в иных пределах, весьма далеких от Тортуги и прочих вест-индских островов.
Москва уже полтысячи лет стоит, думал он, а скоро Петербург заложат, совсем уже скоро, года через два. Поспеть бы к этому сроку! Само собой, отсюда в Европу выбраться не просто, а до России потом доехать или доплыть еще, наверно, труднее. Война со шведом уже началась, а это значит, что Балтика на три замка закрыта. Если южным путем добираться, по Средиземному морю, на турок наткнешься, а если по сухой земле, то переть и переть через Францию, немецкие земли и Польшу Тоже радости мало! Деньги большие нужны, но и при деньгах такую дорогу в одиночку не осилишь, так что лучше не торопиться. Ну, не успеет он увидеть, как первый камень Питера кладут, но к Полтавской битве точно возвратится! Не будучи искушен в истории, он не знал, что происходит сейчас в королевствах французском, британском и испанском, кто там правит и кто кого режет, но твердо помнил, что для России наступили великие времена. Петровская эпоха!
Странное чувство вдруг охватило Серовамнилось, что непременно должен он быть в Полтавском сражении и в битве при Гангуте, чтобы оказать Петру Алексеичу поддержку. Какую, он пока не представлялто ли вооруженной рукой, то ли разумным советом, то ли просто намекнуть, что потомки оценят и прославят грандиозность свершенного. Во всяком случае, если уж попал он в это время и в нем останется, то жизнь следует с толком прожить, не морским разбойником, а сподвижником великих дел. Тем более что они с царем Петром
Куда прешь, скотина? Он налетел на верзилу при сабле и пистолетахдолжно быть, из команды Пикардийца. Дам по яйцам, кровью мочиться будешь!
Лучше ромом, пробормотал Серов, отступая и освобождая путь. Он догнал хирурга, и тот, скосив на него глаза, поинтересовался:
Не отошел от вчерашней гульбы, бамбино? Даже херес не помог?
Задумался, сэр.
О чем же?
Вы слышали про такую странуРоссию?
Московию? Конечно, слышал. Жители ее питаются грибами, клюквой и медвежатиной, поскольку медведи бродят по улицам и можно подстрелить их, не выходя из дома. Еще там
Там новый царь, и сейчас он воюет со шведами. Царь Питер, и мы с ним ровесники, сообщил Серов. Это было правдой: оба они родились в семьдесят втором году, только Петрв семнадцатом веке, а Серовв двадцатом.
Вот как! Лекарь замедлил шаг и поглядел на него с одобрением. Твой интерес к чужим землям и событиям, происходящим в них, весьма похвален. Клянусь Мадонной, ты любознательный юноша! Может быть, я попрошу тебя о помощи. За те уроки фехтования, что я тебе дам, ты перепишешь одну книгу Ты знаешь итальянский или латынь?
Увы! Серов пожал плечами. Но я умею писать на французском, английском и немецком.
Французский тоже подойдет. Я буду диктовать, а тызаписывать. Договорились?
Да, сэр.
Лучше переписывать книги, чем грабить испанцев, подумалось Серову. Жаль, что много этим промыслом не заработаешьна проезд в Европу точно не хватит. С другой стороны, проблема не в одних деньгах, нужно и в ситуации ориентироваться. Хоть Росано и повторяет всяческие бредни о Московии, но человек он все же образованный и повидавший мир, а значит, может рассказать о европейских странах. Шейле ведь рассказывал про Лондон, Париж и Антверпен
Они пересекли эспланаду перед губернаторским дворцом, поднялись по лестнице и были встречены парой чернокожих лакеев. Один повел хирурга на второй этаж, другой остался с Серовым в патиовидно, приглядеть, чтобы разбойник чего-нибудь не спер. Прошло с полчаса, Росано все не появлялся, и Серов решил, что лечение мадам де Кюссипроцедура долгая, ибо болезней у нее много: и мигрень, и боли в пояснице, и неприятности с желудком. Заскучав, он покинул внутренний дворик и прошел задним покоем в сад, благоухавший с северной стороны резиденции.
Тут росли деревья, названий которых он не знал, тянулись дорожки, посыпанные мелкой галькой, свисали с ветвей лианы, и звенел, щебетал, чирикал многоголосый птичий хор. Серов шагнул на тропинку меж двух высоких решеток, оплетенных плющом, остановился, оглянулсянегр-лакей, выпучив глаза, следил за ним от двери.
Боишься, пальме ноги приделаю? сказал Серов по-русски. Ну-ка, брысь отсюда! Изобрази сквозняк!
Негр не понял, только еще больше выкатил белки. Со вздохом Серов побрел по дорожке, полюбовался кустиком, усыпанным алыми цветами, может, орхидеями или чем еще, поглядел на разноцветных птиц, носившихся над головой, втянул теплый ароматный воздух и с тоской припомнил, как пахнут зимние ели в подмосковном лесу. Потом подумал: вот возвратится он в Москву, а что там будет знакомого? Кремлевские стены и башни, собор Василия Блаженного, какие-то храмы и старые здания? Тверской и Арбата в привычном виде нет, нет Третьяковской галереи и других музеев, нет кафе, библиотек и институтов, нет метро и даже завалящего трамвайчика Нет, конечно, и дома, где живет Татьяна Добужинская, его последняя клиентка Вот если бы уже стоял, то можно было бы отправить ей послание, замуровав его в стену квартиры: мол, супруг ваш мной не найден, однако есть тому объяснениехватил Константин Николаевич чего-то в аномальной зоне и провалился в темпоральную дыру. А следом за ним и я
Дорожка повернула к уютному пятачку, скрытому среди зеленых зарослей. Тут находились скамья под тентом и раскладной столик, где лежали гитара, веер и еще какие-то дамские пустячки, вязанье или вышиванье. Серов первым делом заметил гитаруона была почти такой же, как инструменты, к которым он привык. Потом его взгляд переместился на скамью, на сидевшую там девушку, и он вздрогнул.
Шейла Джин Амалия! Но как она переменилась! Белое платье с корсажем, подчеркивающим грудь, собранные в корону светлые волосы под кружевной накидкой, широкий атласный пояс, что обхватывает стан, кольца на длинных изящных пальцах, а в ушахсапфировые, в цвет глазам, сережки Прекрасное видение! Хотя кое-что напоминало о прошломиз-под гитары выглядывала рукоятка кортика.
Серов замер, потом кашлянул и, когда Шейла подняла взгляд, широко улыбнулся. Он не был отъявленным сердцеедом, но знал по прежнему опыту, что робких девушки не любят.
Ты?
Ах, каким звонким, каким нежным был ее голос!
Кажется, я. Хотя не уверен В таком саду и в такой компании мне, наверное, не место.
Глаза Шейлы лукаво блеснули.
И все же ты сюда попал. Перелез через изгородь?
Нет, пришел с лекарем. Он должен избавить хозяйку от мигрени.
Жаклин де Кюсси? Да-да, я знаю, она говорила, что дядюшка пообещал прислать Росано.
Вот и прислал. А заодноменя, чтобы синьор хирург дорогой не напился.
Он пьет не с радости. Шейла строго поджала губы.
Все мы пьем с горя, а с радости только выпиваем, сказал Серов. Могу я присесть?
Да. Во-он там. Она показала на дальний край скамейки.
Могу смотреть на тебя, раз дядюшки Джозефа здесь нет?
Можешь, но не очень долго. Дядюшки нет, но есть Жаклин, и я у нее в гостях. Шейла с чинным видом сложила руки на коленях. Жаклин говорит, что молодая дама не должна оставаться наедине с кавалером. Запрещено правилами этикета.
Ее глаза лучились и смеялись. Господи, подумал Серов, она же совсем такая, как наши московские девчонки! Нет, лучше в сто, в тысячу раз! Есть в ней что-то кроме ума и красоты Может быть, уверенность в себе и внутренняя сила? То, что даровано человеку, который часто видит смерть и не боится ее?
Взяв со стола гитару, он сказал:
Правила этикета я знаю лучше мадам де Кюсси. Как-никак я почти маркиз.
Струны покорно зарокотали под его пальцами. Это оказался превосходный инструмент, только слегка непривычныйструн было не шесть, а пять.
Ты играешь? спросила Шейла, немного придвинувшись к нему.
Кивнув, Серов запел:
Надоело говорить и спорить
И любить усталые глаза
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимала паруса.
Капитан, обветренный как скалы,
Поднял флаг, не дожидаясь дня.
На прощанье поднимай бокалы
Золотого терпкого вина
Он пел на русском и когда закончил, Шейла опять подвинулась ближе и спросила:
Это ведь не французский, да? Французский я знаю, а это совсем другой язык
Конечно, сказал Серов. Это мой родной нормандский. Великий язык! Можно на нем и ребенка утешить, и врага охаять, и девушке песню спеть.
Так спой еще, сказала Шейла и улыбнулась ему.
* * *
Обратно Джулио Росано шел не торопясь, слегка покачиваясь и благоухая сладким винным запахомвероятно, пока исцелял мадам Жаклин, подносили ему не раз и не два. На ногах, однако, держался твердо и без ошибки знал, куда идетпрямо в заведение синьора Пьетро и синьоры Бланки. Тут гостей усадили за стол позади легкой тростниковой занавески, поставили графинчик с хересом и два венецианских бокала, нашинковали какой-то плод, папайю или авокадо, и оставили одних.
Выпив первую и закусив фруктовой долькой, хирург погрозил Серову пальцем:
Кружишь девушке голову, бамбино? Песни нежные поешь? Серенады, а?
До серенад еще дело не дошло, возразил Серов. С ними, пожалуй, и пытаться не стоитузнает капитан, зарежет.
Это не исключается, согласился лекарь. Хотя на его месте я бы не спешил. Шейлу я знаю с детских лет, с тех пор, как ее из Порт-Ройяла привезли. Девочке скоро двадцать, а что она видела? И кого? Два десятка офицеров и плантаторов с Барбадоса, Ямайки и Тортуги? Злобные грубые люди, не лучше, чем brigante с «Ворона» Не всякий имя свое напишет, а что до знания наук, логики, риторики и философии, то даже слова такие им неведомы. Где же девице супруга сыскать? Росано с грустным видом пригубил из чарки. А ты юноша ученый и воспитанный, и собой хорош Правда, бедный.
Бедный, подтвердил Серов. Потому как незаконный сын. Лишен наследства подчистую. Ни замка, ни земель, ни других фамильных ценностей.
Были бы голова и фортуна, а ценности найдутся, заметил хирург и опрокинул в рот вино. Джозеф Брукс не беден. Сейчас, конечно, не прежние времена и его промысел таких доходов не приносит, но все же
Почему, перебил Серов, почему не приносит?
Это было интересней, чем планы лекаря насчет него и Шейлы. Не любил Серов, когда ему в душу лезут, особенно под хмельком, а кроме того, по детективной своей привычке, предпочитал факты, а не пустые рассуждения.
Высокие персоны от Берегового братства отступились, сиятельные короли. Отступились и между собой передрались, пояснил Росано. Лет двадцатьтридцать назад и еще раньше, когда Испания была сильна, любой ущерб, который ей причиняли в заморских землях, был выгоден всем и каждому, и французам, и британцам, и голландцам. Теперь другое дело. Одряхлел кастильский лев, выпали клыки, когти притупилисьодряхлел и вовсе сдох!
Теперь его труп без нашего братства разделят, когда в Европе начнется новая война.
Довольный таким поворотом темы, Серов принялся расспрашивать хирурга, связывая его речи с теми обрывками сведений, что застряли в его голове из книг и исторических фильмов. Делал он это осторожно, стараясь не выдать своей неосведомленности, что было, кажется, лишним: лекарь уже ополовинил графинчик и на подобные мелочи внимания не обращал. Образ его мыслей был совершенно понятен, ибо такие люди уже встречались Серову: интеллигенты, которые знали единственный метод спасения от гнусностей жизникрепко заложить за воротник. Росано, с поправкой на три столетия, был таким же «кухонным политиком», как те, что во времена Серова ругали власть и обсуждали за рюмкой планы спасения России.
За следущие два часа Серов обогатился массой полезной информации. Он узнал, что Францией правит великий, но уже престарелый король-солнце Людовик XIV, тот самый, отцу которого служил молодой д'Артаньян. Людовик сидел на престоле сорок лет, давил врагов железным кулаком и, как смутно помнилось Серову, будет сидеть и давить еще лет пятнадцать. Что до Англии, то там дела обстояли сложнее и запутаннее. В 1685 году британская корона досталась Якову II Стюарту, монарху весьма непопулярному; не прошло и трех лет, как его скинули, заменив правителем Голландии Вильгельмом Оранским. Этот вроде бы всех устраивал, и лондонское Сити, и народ, и парламент, однако был уже болен и стар, а наследовать ему должна была родная дочка Якова. Как при ней повернутся дела в Вест-Индии, никто в подробностях не ведал, но можно было ставить дукат против фартинга, что все здесь заполыхает огнем, когда начнут делить испанское наследство. В этом и заключалась интрига момента: Карл, король Испании, умерший недавно, наследников не оставил, и на испанский пирог теперь претендовала Франция. Что, разумеется, у ее соперников, немцев, британцев и голландцев, восторга не вызывало.