Вдоль одной стены тянулось длинное стеклянное окно. Наблюдателю, находящемуся за стенами допросной камеры, оно показалось бы просто зеркалом, но Райдер мог со своего кресла в душной каморке видеть через него все происходящее в полутемной «операционной». Это устройство сохранилось от прежних времен. В комнате царил полумрак, и Райдер все еще не видел объект. Он с нетерпением ждал, когда русский наконец включит свет.
Объект уже подсоединен к нашей системе, объявил Савицкий, прикоснувшись к едва видимой в темноте контрольной панели. Конечно, мы перепроверим, как любите говорить вы, американцы. Но вы убедитесь самивсе в порядке. Сегодня все с нетерпением ждут результатов нашей работы. Савицкий повернулся к Райдеру. Его лицо едва виднелось во мраке. Сегодня впервые мне напрямую позвонили из Кремля. Интерес очень велик.
Надеюсь, они не станут проявлять слишком большое нетерпение, вставил американец. Возможно, нам придется довольно долго повозиться.
Савицкий коротко хохотнул. То был дружелюбный смех уверенного в себе человека.
У нас есть для вас сюрприз, заявил он. Скоро увидите. Очень большой сюрприз для наших американских друзей.
Райдер не знал, что отвечать. Слишком важное дело им предстояло. И если изза какойнибудь глупости объект необратимо пострадает, окажется упущенным великолепный шанс.
«Ну включи же этот чертов свет, думал Райдер. Я хочу посмотреть».
Словно услышав его мысли, Савицкий щелкнул несколькими выключателями. За огромным окном фонари направленной подсветки забегали по насыщенной электроникой «операционной», залив ее стерильным белым светом. Несмотря на неразбериху множества проводов, тянущихся от одного электронного прибора к другому, Райдер немедленно заметил объект.
Боже, обратился он к Савицкому, искренне изумленный. Я думал
Савицкий рассмеялся:
Удивительно, правда?
Вопервых, меньше, чем я ожидал. Гораздо меньше.
Савицкий стоял, удовлетворенно сложив руки на груди.
Помоему, замечательно. Знаете, он так непримечателеня правильно выразился?
Неприметен.
Да, неприметен. Его легко вообще не заметить. Нам просто повезло, что там случайно оказался специалист.
Райдер покачал головой. В самом деле, поразительно.
Ну что, мой друг, продолжал Савицкий, хотите подойти и посмотреть поближе?
Райдер вышел следом за ним из кабины управления, от возбуждения едва не наступая на пятки советскому офицеру. Все его мысли теперь сконцентрировались исключительно на объекте, и он едва не споткнулся о натянутые вдоль пола провода.
Савицкий прямым ходом направился к центральному операционному столу и на мгновение застыл над ним, поджидая Райдера. Удивление Джеффа не прошло, а только усилилось до такой степени, что у него перехватило дух. Воистину невероятно. Если только, конечно, русские ничего не напутали, если это всетаки «большой мозг».
Но все его профессиональные инстинкты убеждали Джеффа, что перед нимто самое, что никакой ошибки нет и что японцы попрежнему остаются непревзойденными мастерами в некоторых областях, несмотря на все усилия американской технической мысли вернуть утерянные позиции. Электронный «мозг», хранящий все данные, необходимые для руководства и контроля над огромными участками фронта, и втиснутый в черный твердый брикет размером немногим больше бумажника.
Боже, повторил Райдер. Я полагал, что он будет по крайней мере не меньше чемодана.
Да, согласился Савицкий, даже страшно становится. Если бы комунибудь удалось объединить мощь суперкомпьютеров всего мира, существовавших в конце прошлого века, то и тогда их мощь не достигла бы уровня, таящегося в этом приборе.
Райдер обладал доступом к новейшим секретным американским исследованиям в данной области, равно как и к разведывательным данным о достижениях других стран. Но никто и не предполагал, что процесс миниатюризации зашел так далеко. Японцы преподнесли еще один сюрприз, и это обеспокоило Райдера. Кто знает, что еще есть у них в запасе?
Нам действительно повезло, повторил Савицкий, словно сам еще не мог поверить в случившееся. Возможно, единственный раз за всю войну. Мы не только не подбили противника, наши системы даже не засекли его. Вражеский командный самолет потерпел аварию изза элементарнейшей механической поломки. Только вдумайтесь, мой друг: один из наиболее совершенных японских тактикооперативных летающих командных пунктов свалился с неба изза отвинтившегося болта или износившейся шайбы. Какая редкостная удача! Случись у самолета чтото с электроникой, «мозг» уничтожил бы сам себя, совершил бы компьютерное самоубийство, лишь бы не попасть в руки врагу.
Но в нем могут все еще оставаться встроенные механизмы саморазрушения, предупредил Райдер.
Савицкий пожал плечами:
Конечно, такая возможность существует. Но электронная люлька, в которую мы поместили объект, представляет собой хорошую имитацию полета. Как назвал бы ее американец? «Рефлексивная имитация»? Она постоянно убеждает объект, что он остается частью системы, для которой предназначался. Что бы ни происходило.
И, осторожно начал Райдер, что же будет происходить, Ник?
Тот улыбнулся.
Увидите.
Райдер задумчиво уставился на крошечный по размерам «мозг».
Каким, черт побери, образом собираются русские решить эту задачу? Конечно, они хорошо знают свое дело. Но Райдеру еще не доводилось видеть, чтобы они делали чтонибудь на таком уровне сложности, который требовался, чтобы преодолеть могучие защитные механизмы, бесспорно присущие подобной системе.
Знаете, произнес он, я сейчас испытываю священный трепет. Или, возможно, слово «робость» лучше выражает мое состояние. Ведь мы находимся в присутствии такого мощного интеллектаОн сунул руки в карманы, словно борясь с искушением хотя бы разок прикоснуться к прибору, как к великолепному произведению искусства. Не знаю, я плохо спал сегодня. Но могу поклясться, он знает, что мы здесь. Он чувствует наше присутствие.
Савицкий продолжал улыбаться.
О, весело отозвался он, скоро он узнает наверняка, что мы здесь. Почувствует, так сказать.
Ник, заговорил Райдер, тщательно выбирая слова. Я не хочу, чтобы мы упустили такой шанс. То есть, мы не можем себе позволить совершить ошибку. Существует очень совершенная компьютерная система о которой вы, возможно, не знаете. Она в Соединенных Штатах, в Колорадо. Мы могли бы подключиться к ней. Это вполне реально. Мне только надо получить разрешение, и
Улыбка Савицкого слегка поблекла, словно цветок при первом, еще слабом дыхании зимы.
Не исключено, что такая необходимость возникнет, ответил он. Попозже. Но я полагаю, вы скоро убедитесь, что и мы коечто можем. Улыбка вернулась на его лицо. Пошли, позвал он. Пора браться за работу.
Советский офицер решительно повернулся и направился назад в контрольную рубку. Райдер с трудом заставил себя уйти от «мозга». Ему хотелось простонапросто сунуть его себе в карман и удрать туда, где тот будет в безопасности. Где никто не наделает глупостей.
Ну, идемте же, окликнул его Савицкий. Я хочу показать вам коечто, Джефф.
Теперь Райдер шел тяжело. Усталость после бессонной ночи, ненадолго отступив перед приливом воодушевления, вновь навалилась на него.
Он перешагнул через электронные выключатели и болтающиеся штепселиглавное оружие современных дознавателей. Через минуту он уже сидел рядом со своим коллегой в контрольной рубке.
Взглянитека сюда, сказал Савицкий.
Райдер посмотрел, куда указывала рука Савицкого. Ничего особенного. Старинного вида прибор вроде тех, что когдато использовали для замера сердечных ритмов и интенсивности землетрясений. Примитивный экран с высокой разрешающей способностью, давно вышедший из употребления в Соединенных Штатах. Ручная система управления, кнопки
Выглядит интересно, соврал Райдер. Что это такое?
Савицкий ответил не сразу. При слабом свете он заглянул Райдеру в глаза, и тот почувствовал, что в собеседнике чтото изменилось.
Это«машина боли».
Что?!
«Машина боли». При повторе фразы голос русского потерял торжественность, и она прозвучала почти легкомысленно. Но Райдер чувствовал, что советский разведчик оставался вполне серьезным. Абсолютно серьезным. Вы первый посторонний, узнавший о нашем открытии. Савицкий криво улыбнулся, словно мышцы его лица одеревенели.
Это большая честь. Райдер ничего не понимал. Но что она всетаки делает?
Джефф уловил легкое злорадство, исходившее от русского. Наконецто наступила его очередь после стольких унижений, мимоходом причиненных ему богатыми американцами.
Несколько лет назад нам пришло в голову, что могут возникнуть интересные возможности по мере того, как системы искусственного интеллекта и все вытекающие из их развития последствия становятся все более сложными. Что, проще говоря, такие приборы могут становиться все более и более напоминательными правильно?
Напоминающими.
Да. Напоминающими человеческие существа. Следовательно, у них могут образоваться те же слабые места, что и у людей. Нам пришло в голову, что должен существовать какойто способ заставить компьютер испытывать боль. Савицкий на миг задумался. Электронный эквивалент боли, если быть более точным.
Райдер медленно провел руками по бедрам, переплетая пальцы, постукивая друг о друга большими пальцами. Он ждал продолжения. Услышанная концепция оказалась для него совершенно новой. Он взглянул на Савицкого.
Конечно, продолжал Савицкий, это не настоящая физическая боль, знакомая нам с вами. Точно так же, как компьютер не воспринимает окружающий мир таким, каким мы его видим. Я говорю о смоделированной боли для смоделированного интеллекта.
Савицкий изучающе посмотрел на американца. Скупая, мрачная улыбка тронула его губы:
И наш способ действует.
Сумрачная контрольная рубка, пропахшая сгоревшими проводами, вдруг показалась Райдеру таинственной и загадочной. Советский офицер говорил о совершенно новом направлении в области, в которой Джефф считал себя специалистом, причем очень хорошо информированным. С одной стороны, рассказ Савицкого звучал наивно, как сказка о ведьмах и вампирах, но, с другой стороны, в его голосе звучали нотки убежденности. Он пытался продумать по меньшей мере ближайшие последствия, но в его голове теснились сотни и сотни вопросов.
Ваш подход, произнес Райдер. В результате объект не погибнет?
Голос Савицкого звучал поделовому:
У нас не возникло таких проблем с последним вариантом нашей системы. Как вы сами понимаете, мой друг, мы действовали методом проб и ошибок. Нам удалось выяснить, что машины так же как и люди не могут переносить очень сильную боль. И, можно сказать, у некоторых машин сердце оказывается слабее, чем у других. В точности, как у людей.
Вы когданибудь испытывали свое изобретение на системах такой сложности?
Савицкий удивленно посмотрел на него.
Конечно, нет. У нас не было подобных систем.
Ну, разумеется. Глупый вопрос.
Ник, я искренне обеспокоен. Я не хотел бы упустить такой шанс.
Русский начал терять терпение.
А что тогда предлагают американцы? Какова ваша альтернатива? Недели работы вслепую? Осторожное снятие одного логического слоя за другим, словно с луковицы с бесконечным числом оболочек? У нас может быть, и нескольких днейто нет. Голос Савицкого задрожал от гнева, он отвернулся от Райдера и уставился в зеркалоокно, возможно, видя там поле боя в тысячах километров отсюда. Времени нет, повторил он.
«Верно, подумал Райдер. Савицкий прав. Времени нет». Он вспомнил утреннее совещание. Седьмой полк вотвот пойдет в бой. Мир находится на грани катастрофы, а он рассуждает, как бюрократ.
Вы правы, сказал Райдер. Давайте посмотрим, что вы можете сделать.
Оба офицера быстро взялись за дело, подготавливая банки данных дознавательных компьютеров. Система работала на языке «Мейджи».
Менее чем за секунду она могла задать больше вопросов, нежели все следователи за всю докомпьютерную эпоху, причем свои вопросы она формулировала с точностью, недоступной для человеческой речи.
Савицкий так настроил освещение в «операционной», чтобы наиболее яркие лучи падали прямо на объект. Заполнявшие комнату электронные джунгли растворились в темноте искусственной ночи, в которой светились только крошечные разноцветные глаза приборов.
Готовы? спросил Савицкий.
Райдер утвердительно кивнул.
Процесс начнется с логических запросов на самом элементарном уровне. Задача состоит в том, чтобы вынудить объект согласиться с утверждениями типа: дважды два равняется четырем. Сложность здесь не имела значения. Главноепробиться сквозь самоизоляцию объекта, запустить в него крючок, спровоцировать общение. Обычно первая стадия оказывалась и самой трудной. Продираясь сквозь защитные барьеры и преграды, можно потратить многие недели, чтобы вынудить военный компьютер согласиться с простейшими утверждениями.
Но стоило прорвать его оборону, и информация начинала литься рекой.
Банк вопросов готов. Автобуферы включены.
Перед их глазами тянулись ровные зеленые линии на мониторе «машины боли», готовые в любой миг зафиксировать реакцию объекта.
Взглянув на профиль Савицкого, Райдер с удивлением заметил бисеринки пота на его верхней губе. Оказывается, русский тоже волновался.
Савицкий повернул переключатель, как будто снятый с древнего телевизора типа того, что стоял в гостиной у бабушки Райдера и приносил вести из большого мира мальчишке из занесенной снегом прерии Небраски.
Линии на экране взлетели и опали. Их яркое движение казалось особенно заметным в темной комнате, и Райдер вздрогнул, словно сам испытал шок.
Считывающее устройство зафиксировало отрицательный ответ. Савицкий вернул ручку переключателя в первоначальное положение, и зеленые линии, немного поволновавшись, успокоились и возобновили свое гладкое, ровное течение.
Ну, что ж, пробормотал Савицкий. Попробуем еще разок.
Он резко повернул рукоятку. Зеленые линии распались, превратившись в хаотическое переплетение ломаных стрелок, едва не выскакивающих за пределы монитора. Но дознавательные компьютеры попрежнему фиксировали отказ от общения.
Капельки пота выступили на лбу у Савицкого. Он снова поставил переключатель в положение «ноль» и сказал:
Знаете, когда я только начинал много лет назад, меня первым делом обучали, как допрашивать людей. Тогда я еще не специализировался по автоматике. Это пришло позже. Так вот, нам говорили, что допрашиваемый часто ломается совершенно неожиданно, что важно никогда не отчаиваться. Ты можешь думать: «Нет, я никогда его не расколю». Но не надо сдаваться. Потому что, в конце концов, раскалываются все. Русский уставился в окно, туда, где попрежнему ярко освещенный лежал миниатюрный электронный «мозг». Интересно, относится ли это правило и к машинам?
Райдер посмотрел туда же, куда и его коллега. Конечно, внешне в объекте ничего не изменилось. Просто маленький, на вид безжизненный черный прямоугольник, словно вырезанный из сланца. И все же ему показалось, будто чтото в нем переменилось.
«Сегодня надо хорошенько выспаться», подумал Джефф.
Я его всетаки расколю, паскуду, воскликнул Савицкий голосом, полным вновь проснувшейся энергии. То явно была энергия ярости.
Русский снова крутанул переключатель, далеко перейдя прежнюю отметку. Что бы там ни делала машина, Райдер надеялся только на то, что она не погубит захваченное сокровище задаром, просто во имя какойто мудреной теории.
Зеленые линии на мониторе, казалось, сошли с ума. Разумеется, объект не пошевелился, никак не изменился внешне. Но Райдер вдруг почувствовал в воздухе нечто непонятное, какуюто перемену, которую он не смог бы выразить словами, нечто неприятное, какието интенсивные сигналы. Неожиданно оживший экран индикатора речевого потока, на который поступали результаты допроса, заставил Райдера вздрогнуть.
На экране зажглась надпись:
«Бессвязная реакция».
Всего лишь. Но с этого всегда начиналось. Начало диалога, признак жизни.
Господи Боже мой, вырвалось у Райдера. У вас чтото получается, Ник.
Рядом с ним Савицкий дышал так тяжело, словно он только что перестал избивать пленного. Он уставился на Райдера, как будто не узнавая его. Потом он очнулся и снова отключил «машину боли». Зеленые линии успокоились, но так и не стали попрежнему прямыми.
Казалось, их била дрожь.
Интересно, пробормотал Савицкий, понимают ли наши компьютеры, почему он кричит.
С нечленораздельным звуком, скорее похожим на рычание, Савицкий повернул переключатель до отказа, глядя на лежащий на столе компьютерный «мозг» с выражением, близким к ненависти. Его рука попрежнему крепко сжимала рукоятку, словно он надеялся выжать еще хоть чутьчуть из «машины боли».
Зеленые линии регистратора «боли» вышли за границы экрана.
Невероятно. Райдер отказывался верить своим глазам. Все дело в хроническом недосыпании и в расстроенных нервах, в том, что он дал слишком много воли эмоциям. Это безумие. Но он не мог не чувствовать чьихто страданий.
«Сегодня вечером, решил он, мне надо немного расслабиться. Выпью пивка, отдохну, высплюсь Машины, убеждал Райдер себя, не могут испытывать боли. Допускать такое абсурдно».
Савицкий отключил «боль», словно намереваясь дать передышку пленному компьютеру, а затем без предупреждения быстро повернул переключатель опять до крайней отметки.
Райдер с трудом удержался, чтобы не схватить его за руку. Ему хотелось успокоиться, разобраться в своих мыслях.
«Идиот, обругал он себя. Это всего лишь машина». А машины не страдают. Савицкий больше не обращал на него никакого внимания. Он изрыгал бесконечную череду какихто русских слов, которые могли быть только ругательствами. Советский офицер склонился над приборной доской с таким яростным видом, что казалось, вотвот он вскочит с места и набросится на объект с кулаками.
На мониторе как безумные плясали зеленые линии.
«В этих комнатах разлита боль»пронеслось в голове у Райдера. Он попробовал успокоиться, еще раз напомнить себе, что машины не испытывают боли, но, глядя на крошечный плененный «мозг», не мог избавиться от ощущения, что видит, как тот извивается, дергается и гримасничает от боли.
Джефф протянул руку в направлении Савицкого, чье лицо исказилось теперь уже до полной неузнаваемости.
И тут вдруг все компьютеры ожили. Разом вспыхнувшие мониторы и индикаторы означали лишь одночто все машины начали работать почти на пределе своих возможностей. Контрольную комнату заливали, то ярко вспыхивая, то слегка угасая, волны света от расположенных повсюду приборов.
Савицкий остался сидеть, нависнув над переключателем и, как стервятник когтями, обхватив его обеими руками.
Главный индикатор речевого потока замерцал в знак того, что получил послание из другого мира. Потом на экране, сменяя друг друга, появились цифры, которые, на странном языке самых совершенных японских компьютеров, означали одну снова и снова повторяемую простую фразу.
«Пожалуйста. Перестаньте».
Информация шла таким мощным потоком, что моментально заполнила несколько резервуаров памяти, и данные продолжали поступатьпотоп данных. Но оба следователя не выказывали никаких признаков радости. Они просто сидели в контрольной комнате, не разговаривая друг с другом, ничем не показывая, что знают о присутствии партнера. Каждый из них находился в плену у своей собственной усталости, у своих собственных мыслей. Скоро потребуется установить связь между банками данных, затем придет время докладов начальству. Еще предстоит привести в движение громоздкие механизмы военнобюрократической машины, чтобы наилучшим образом воспользоваться открывшимися невиданными возможностями. Но ни один из них пока не чувствовал в себе сил начинать все это.
Наконец, Райдер заставил себя вылезти из теоретического болота, в котором он устал барахтаться, и задумался над практической стороной дела. Появился шанс в буквальном смысле слова украсть у врага победу. Можно направлять огонь вражеской артиллерии на его же собственные позиции и послать вражескую авиацию бомбить свои войска. Можно нарисовать перед командованием противника абсолютно неверную картину происходящего и усыпить его, пока не станет слишком поздно. Возможностей открывалась масса. Оставалась одна загвоздка: комуто нужно добраться до действующего командного пункта японцевчем выше уровень, тем лучшеи проникнуть в их сеть.
Но Райдер испытывал уверенность в том, что все получится. Ничто больше не казалось невозможным. Он чувствовал, как к нему возвращается прежняя энергия, причем возросшая во много раз. Он начал прикидывать, как наилучшим образом сообщить новость начальству, чтобы там увидели все возможности и поскорее начали действовать.
Ник, сказал он. Когда Савицкий не отозвался, Райдер дотронулся до его колена. Ник, надо браться за дело.
Русский только засопел в ответ. Он выглядел таким измученным, словно не спал много дней и даже лет. Он отдал все, что мог, и теперь сидел опустошенный, в мокрой от пота гимнастерке.
Райдер знал: еще возникнет тысяча разных проблем. Но он не сомневался, что все их удастся решить.
Савицкий несколько раз моргнул, словно ему в глаз попала соринка, потом отвел взгляд.
Его руки, лежавшие на панели, казались безжизненными.
Да, проговорил он.
Глядя на своего измотанного коллегу, Райдер вдруг почувствовал приближение чегото огромного, недоступного человеческому разуму, невыразимого словами, услышал шаг истории и движение миров. Пробил час торжества Аме.
11
Баку. Временное правительство Исламской республики Азербайджан 2 ноября 2020 года
Генерал Нобуру Кабата потягивал виски, недоумевая, почему он чувствует себя таким несчастным. С профессиональной точки зрения у него имелись все основания радоваться.
Наступление продолжало развиваться более чем успешно. К востоку от Урала с советскими войсками было практически покончено, да и между Уралом и Кавказом им тоже приходилось весьма несладко. Ни одна из проблем, возникавших порой в рядах союзнических армий, не казалась неразрешимой, и он не видел никаких явных оснований опасаться, что военные цели предпринимаемой операции могут остаться нереализованными. Казалось бы, пришло время для торжества, по меньшей мере для чувства удовлетворения. Ибо, несмотря на его формальный статус наемного консультанта при Исламском Союзе и правительстве Ирана, этоего операция, вершина его карьеры и триумф японской политики. И все жепочему он сидит здесь и пьет с утра виски на пустой желудок?
Его отец не одобрил бы такого поведения.
Он, вопреки семейной традиции, требовал от старшего сына, чтобы тот стал большим мастером на поле для гольфа, чем даже на поле брани. «В Японии, говорил отец, ничто так не ценится, как умение красиво положить мяч в лунку, даже для генерала». И Нобуру прекрасно помнил, как много лет назад во время каникул они с отцом отправились на курсы гольфа в ПэбблБич, Калифорния. Он помнил идеальные зеленые лужайки, протянувшиеся вдоль каменистого, кипящего белой пеной побережья, очаровательные особняки средь кипарисов и тихое замечание отца, что придет день, когда беспечные, безответственные американцы станут их, японцев, слугами.
Отец любил виски. Он приучил себя ценить этот напиток точно так же, как много позже передал сыну умение разбираться в напитке для джентльменов. Нобуру многое перенял от него.
Привычку носить сшитые по заказу костюмы фирмы «Г.Хантсман и сыновья», любовь к песчаным холмам Шотландии и, наконец, военную карьерув соответствии с семейной традицией, существовавшей дольше, нежели игра в гольф или любая портновская фирма. Нобуру знал, что отец очень гордился бы его успехами на военном поприще, его достижениями, невозможными для предыдущих поколений. Но старый генерал не одобрил бы употребление спиртного с утра, на службе.
Нобуру утешал себя мыслью, что он никогда не теряет ясности мысли от алкоголя. Пьет он только затем, чтобы поднять себе настроение перед еще одним изматывающим совещанием с чужеземными генералами, которые командовали армиями, исполнявшими его план. Шемин, уроженец Ирака, стоявший во главе войск Исламского Союза, являлся тонким политиком, порой весьма полезным посредником в спорах с иранцами. Но онне солдат. Всего лишь брат диктатора, на чьи плечи семья надела эполеты. Стихия Шеминаорганизовывать заговоры, а не планировать сражения. Хорошо в нем было то, что он, как правило, соглашался с планами и тщательно закамуфлированными приказами Нобуру, даже если не до конца понимал их смысл.
Но случались дни, когда Шемин проявлял себя как типичный арабчуждый логике, склонный в самый неподходящий момент цепляться за неверное решение, бесчестный, подверженный эмоциональным вспышкам и в дурном настроении почти не поддающийся контролю.
Танжани, главком иранцев, был еще хуже.
Столь же фанатичный, сколь некомпетентный, больше всего на свете он любил шипеть, как змея, и бросать в лицо Нобуру ядовитые упреки.
Ничто не могло угодить иранцу, даже приблизительно не понимавшему принципов, на основании которых действовало оружие, вложенное японцами в его руки. Он не видел дальше своего носа и, казалось, вовсе не имел представления о невероятно сложных боевых действиях, которые велись в электромагнитном спектре. Конечно, все остальные тоже мало что в этом смыслили. Даже Бирьян, командующий среднеазиатскими повстанцами против советского ига, имел лишь самое приблизительное представление о тех невидимых схватках, что постоянно сопровождали реальные бои на поле брани. Бирьян, конечно, самый профессионально грамотный из всех троих командующих, подчиненных Нобуру, он лучше всех обучен военному ремеслу. Но он же и самый безудержно жестокий, ему всегда мало пролитой крови. Кабата терпеть их всех не мог и после каждого совещания чувствовал себя так, словно его вываляли в грязи.
Он еще раз отхлебнул из бокала, и разбавленное виски горечью обволок его язык, оставив во рту вкус кислоты и дыма. Потом генерал скосил глаза на спину помощника, который сидел за личным пультом командующего, отбирая в ворохе поступающих сообщений те, что требовали персонального внимания Кабаты. Ему можно доверятьон отсеет все, кроме самого необходимого. Он обладает безошибочным чутьем на то, что нужно начальнику. Акиропрекрасный офицер из очень хорошей семьи, и Нобуру не испытывал сомнений, что и он тоже со временем станет генералом. Однако Нобуру выбрал его не изза семейных связей или профессиональных качеств. Немало есть других молодых офицеров, обладающих большими талантами и знаниями, чем Акиро. Нобуру взял Акиро в помощники потому, что тотклассический конформист.
Когда Нобуру задумывался, как посмотрят его собственные начальники или коллеги на какуюлибо проблему, ему требовалось только узнать мнение Акиро. Молодой офицер являлся идеальным продуктом системы, безоговорочно уверенным в ее справедливости и правоте. Конечно, Нобуру понимал, что и сам он некогда был таким же, так же верил если не в идеальность системы, то в ее способность стать идеальной со временем. Теперь, в двух шагах от триумфа, Нобуру одолевал груз сомнений. Казалось, каждое новое сомнение тяжким грузом ложилось на его плечи. Генерал допил до последней капли горьковатую жидкость и поставил бокал. Пожалуй, больше не следует.
«Возможно, сказал он себе, все дело в американцах. Своего рода неадекватная реакция, почти суеверный ужас от собственных успехов». Сообщение начальника разведки о беспрецедентно возросшем обмене информацией между Москвой и Вашингтоном не давало ему покоя. Однако Токио не встревожился. Американцы практически ни на что не способны, даже если им и взбредет в голову вмешаться. Соединенные Штаты очень и очень далеко, к тому же их армия прочно завязла в Латинской Америке и, если все пойдет по плану Токио, эта ситуация сохранится там навсегда. США замкнулись в своем намерении сохранить за собой господствующее положение в собственном полушарии и последнее время уделяют мало внимания остальному миру. В любом случае, что американцы забыли в Советском Союзе? В этом уравнении составляющие не только военного характераТокио не верил, что Соединенные Штаты в состоянии наскрести достаточно денежных средств на интервенцию. К тому же, если брать чисто военную сторону вопроса, кому может прийти в голову, будто США в силах оказать конкуренцию японской технологии, нет, такое просто невозможно. Американцам преподали хороший уроккому, как не Нобуру знать об этом, ведь он еще молодым подполковником воевал в Африке. Они не захотят снова такого унижения. Мелкие стычки в бразильских джунгляходно, а прямое столкновение с японским вооружениемсовсем другое. Даже если бы США не соблюдали своих договорных обязательств и припрятали гдето несколько ядерных ракет, никакие их средства доставки не в состоянии преодолеть японскую систему противокосмической обороны, а любое тактическое применение такого оружия они смогут отразить военными средствами и использовать во вред американцам средствами политическими. В лучшем случае американцы могут послать русским какуюнибудь военновоздушную часть, которую войска под командованием Нобуру простонапросто сотрут с небес.