«Черт побери! Как глупо: мне приходится быть на амплуа Коперника перед этим техническим синедрионом», со злобой подумал Роман.
Роман выпил воды, он пил жадно, большими глотками; края стакана едва заметно, чуть слышно стучали о зубы.
Он волновался.
Это надо прекратить, и, кроме того, съезд не мог так кончиться Так кончиться съезд не мог
Роман посмотрел в зал.
В первом ряду старик в пудреном парике, с длинным носом, с ястребиными глазами нахохлился в удобном кресле. От него на весь зал несло иронией. Может быть, он заразил остальных, этот старикашка, это славное прошлое.
Роман посмотрел в зал.
Двое одинаково одетых людей и даже весьма схожих лицомсходство было, собственно говоря, в полном безличииподталкивали друг друга и весело улыбались каждому новому заявлению Романа.
Да, пришлось констатировать, что его доклад о мартенах, о бессемеровании, томассировании и некоторых других металлургических процессах , мягко выражаясь, не имел успеха.
Отсутствие дерзания, недоверчивость и самодовольствовот те аплодисменты, которые получил роман. Они звучали, как пощечина.
«Саботажники! Прописать бы им хорошую Чеку!»
Пришлось прибегнуть к приказам. Академия встала на дыбы, но князь Ватерлоо наложил домашний арест на президиум и приступил самостоятельно к организации опытных мастерских. И только когда лабораторные занятия подтвердили предложенные им теории, Роман снял арест с опальных ученых, догадавшихся «сменить вехи».
В декабре Роман открыл Институт металлургии, где широко были поставлены опыты и изыскания и где доучивались инженеры Франции.
Теперь слова Романа стали подхватывать, немедленно была издана его книга, а наиболее рьяные из бывших противников договорились, можно сказать, до полной лирики на эту тему и орали везде о «неометаллургической эре».
Результатом явилась постройка мартеновской печи в Крезо
Роман усмехнулся, распечатав присланный из Академии пакет, гласивший, что все меры к наискорейшему проведению съезда агрономов приняты и Академия занята по поводу этого тем-то и тем-то.
И, бросив пакет, он направился в чертежную.
* * *
Талейранминистр иностранных дел и Фушеминистр полиции были явно оппозиционны Роману.
Роман не баловал себя иллюзиями насчет прочности и безопасности своего положения, он завел при Пале-Рояле постоянный конвой, и бравые старые гвардейцы Наполеона бдительно и усердно сторожили «Ватерло-оского кардинала», «Ришелье Второго»клички эти пустили в Париже враги Романа, намекая на бывшего деспота Пале-Рояля.
Но Роману было не до интриг и козней.
Он работал. Он работал с утра до ночи, вездесущий, всезнающий, неутомимый
Князь Ватерлооимя это распласталось над Францией крепким и уверенным росчерком. Оно скрепляло правительственные указы, возглавляло обложки научных книг, стояло в повестках дня съездов и конференций, кричало с листков газет. Самый воздух, казалось, был пропитан гением и дерзостью этого человека.
Роман работал. В промышленных районах он дал тип постройки, отвечающей требованиям гигиены. Идея городов-садов, которая дремала в ХХ столетии, «теперь» была широко проведена.
Растущая металлургическая промышленность Рейнского района была загружена исключительно производством рельс, назначение которых правительством хранилось в тайне.
Съезд по агрикультуре закончился; учреждение мелиоративных институтов в провинции не замедлило последовать; крупный успех имел в винной промышленности способ пастеризации, о котором Роман узнал в «свое время» совершенно случайно. Декрет об обязательной посадке картофеля проводился в жизнь. Настоянием Владычина Наполеон сложил акциз на вино, соль, сахар, кожу и отменил целый ряд пошлин.
Бумажные деньги, печально и неуверенно шелестевшие в руках граждан, были подвергнуты деноминации. Выпуск местных займов, дававших натуральные проценты и талоны на получение швейных машин государственного производства, позволил окончательно улучшить состояние ослабленных финансов.
* * *
Швейные машины.
Ого!
Они перевернули все мировоззрение хлопотливых парижских хозяек
Аккуратные, блестящие швейные машины красовались в витринах и дразнили видом своим и могучей своей сущностью этих женщин, наполнивших Париж стрекотом оживленных и слышных голосов.
Но до поры до времени были разговоры и волнениявскоре им предстояло смениться другим стрекотомведь приобретение швейных машин было нетрудно и выгодно, а уж тогда-то не до бесед и споров будет хлопотливым парижским хозяйкам
* * *
«Граждане!
Что было дорого в прошлом году?
Соль, сахар, вино, кожа.
Благодаря чему все это было дорого?
Благодаря акцизам, так как государству нужны деньги.
Теперь же, если вы дадите взаймы деньги государству, вы можете получить в счет процента многие продукты бесплатно.
Подписывайтесь на заем 1816 года!»
«Хозяйки!
Известно ли вам, что такое швейная машина?
Известно ли вам»
Правительство не скупилось на восклицательные знаки.
* * *
Огюст! Не смей покупать золотых пуговиц к жилету! Я хочу иметь машину!
Жанна, поторопись со стрижкой овец. Ты ведь читала объявление о займе.
10
Я вас уверяю, граф, что наш корсиканский бульдог сошел с ума вместе со своими министрами. Это положительно скандал! Это черт знает чтоиздавать такие приказы!
И маркиз д'Эфемер, дрожа от ярости, налил себе и гостю по новому стакану бургундского.
Успокойтесь, маркиз! развертывая газету с злополучным приказом, проговорил граф Врэнико. У императора, очевидно, имеется серьезное основание отдать подобный приказ.
Вы, граф, как будто не отказывали и королю Людовику в серьезности его намерений, когда этот верблюд был еще на Эльбе, язвительно сказал маркиз.
Я не вдаюсь в оценку высоких особ, маркиз! сдержанно ответил на его выпад гость.
(Оппортунизм вообще явление не новое.)
* * *
На первой странице «L'Empire Franзaise»жирно был отпечатан приказ, содержание которого так разобидело бурбонствующего маркиза.
Князь Ватерлоо именем императора осуществлял проведение плана дорожного строительства. По всей империи намечалось возведение насыпей определенного вида, и это внушало многим странное раздумье.
Но что особенно бесило маркиза д'Эфемер и других его круга, это:
«к работам привлекается все без исключения население империи. Мужчины в возрасте от 17 до 45 лет обязываются предоставить личного бесплатного труда 240 часов в год; женщины от 20 до 35 лет180 часов в год. Никакое общественное положение, титул, ценз от этой повинности не освобождают. Исключение делается по отношению только
всякому гражданину, почему-либо не могущему или не желающему участвовать в работах, предоставляется возможность внести тройную стоимость рабочей силы в мэрию округа.
Виновные в уклонении»
Титул! А-а? забрызгал слюною сдержанный доселе граф. Конфискация?! Тюрьма?! Московский погорелец! А этот проходимец, произведенный в князья
Да как можем мы, дорогой Врэнико, копать землю, мы, в чьих жилах
Антуан, еще бургундского!
Что ж делать, дорогой маркиз, тюрьма!
11
В комнате просторной и светлой корпел Роман над чертежным столом. Легко и четко ложились линии
Тоненькие и грациозные, они группировались, цепляясь друг друга за новые прирастали к ним, веселый хоровод с минуту медлил так, а потом они вдруг разбегались врассыпную, врозь, в сторону, они резвились, и шалили, пока линейка, циркуль и угольник снова не собирали их.
Роман корпел над чертежным столом
Как дирижер, весь уже во вдохновенном азарте, весь уже не здесь, в темном зале, где насторожился занавес, где суетятся и будоражатся звуки, как дирижер, у которого поет рука, управлял Роман дружным, слаженным оркестром своих инструментов
Конец увертюре.
В дверь постучали.
Войдите! крикнул Роман.
И они вошлиминистр полиции Фуше и шестеро в мундирах.
Полиция? Что бы это могло значить?
Чему я обязан чести видеть у себя господина министра в неприемный час? Да еще с такой свитой?!
Фуше молчал. Шестеро в мундирах были холодны и непроницаемы.
Я спрашиваю, чему обязан я чести
Честь не велика. Вы арестованы по обвинению в государственной измене.
Делайте ваше дело, обратился Фуше к полицейским.
Шестеро в мундирах подошли к Роману.
Носказал Роман.
* * *
Носказал Роман.
Но вот уже который день он в этой тесной и темной клетушке; вот уже который день взбирается он под потолок навстречу робкому, унылому рассвету
Сквозь маленькое, решетчатое окно утро смотрит в жадные глаза Романа По грязному заплаканному небу торопятся облака, словно пушинки, поддуваемые озорником мальчишкой.
Ветер стар и зол, и не к лицу ему эти повадки; но нет. он не хочет сдаваться, он еще покажет себя, он надувает щекилегче, легче, они лопнут! он дует изо всех сил Ветер стар и золон кашляет хрипло и натужно; вот он устал, смолк, и только молоденькие стройные ветки еще трепещут под рукой незваного любезника.
У Романа начинает колоть в глазах, он спускается с окна, долго машет затекшими руками
Потом он садится на край постели, она жестка и безжалостна; Роман часто меняет позыкажется, он ерзает от какого-то неотвратимого и едкого волнения Так сидит он с лицом немного удивленным, потом вдруг встаетпять шагов туда, пять назад, вся камера десять шагов, и это в оба конца.
За дверью, тяжелой и низкой, открывают и закрывают ее большим, ржавым ключом, замок каждый раз долго и глухо гудит, за дверью беспрестанно, днем и ночью, не стихая ни на миг, шаги
Это часовой. Он ходит медленным ровным шагом по длинному коридору. Ему скучно, он зевает, и тогда эхо слышно в камерах протяжным, жалобным звуком Роман пробует ходить с часовым в ногу; не удается. Для того эторабота, ему некуда торопиться, он выходит положенных двенадцать часов медленно и ровно, он выходит их, а потом завалится спать, и какая-нибудь Жанна рада будет разделить его одиночество Роману не удается ходить с часовым в ногу, он сбивается, он нервен и тороплив; надо спешить
Сегоднячетырнадцатый день, завтрапятнадцатый А может быть, его и не будет, пятнадцатого Надо спешить
Бежать невозможно Крепки решетки и стены, а за тяжелой, низкой дверью днем и ночью, не стихая ни на миг, шаги
Роман думает. Мысли его смешались в беспорядочной чехарде:
«Конечно, заговор Талейран Фуше подлое дворянство Талейран, Фуше подлое дворянство» Перед ним ослепительным миражем вставала Франция, та Франция, которая грезилась ему еще в том времени, в Москве, в маленькой комнатке на 2-й Тверской-Ямской, в тот последний, прощальный год
Над столом, щедро унавоженным лоскутами бумаги, карандашными стружками, крошками хлеба и сахара, обглоданными хвостами сельдейскромными дарами торжествующего нэпа, склонен Роман в безмолвии и покое
В комнатке предвечерний сумрак, густая тишина и нервное дыхание Романа Из темного угла, бережно неся округлое свое брюшко, подходит к Роману Наполеон На нем треугольная шляпа и серый походный сюртук Он смотрит на Романа пристально и серьезно, роман хочет сказать что-то, что-то сказать надо, но слова перекатываются в горле неподатливым шершавым комом, и вот уже трудно дышать И Наполеон вдруг тянет Романа за пиджак и говорит: «Эй, братишка снимай, снимай! Ничего! Все одно разменяют!» И, полураздетый, стынет Роман в подвале, в екатеринбургской контрразведке «Все одно разменяют!» Поставят к стенке, залпготово. Но до этого придется идти по смрадной каменной лестнице, и нескончаемы будут холодные ступени под его босыми ногами. Он замедлит шаги, каждый шагшаг к смерти И конвоир пощекочет его штыком «Ступай, ступай, нечего!» И, полураздетый, дремлет Роман в подвале екатеринбургской контрразведки.
Вдруг окрик: «Проснитесь!» Романа тормошат. Но он не хочет просыпатьсяведь это его последний сон перед тем, самым последним.
Снова:
Проснитесь! Проснитесь же!Романа тормошат. Да проснитесь же, ваше сиятельство! По приказу суда я обязан немедленно доставить вас
Роман понял.
Сейчас, говорит он. Сейчас, сейчас, милый друг, сейчас
Молодой офицер смотрит на Романа участливо. Он в первый раз видит князя Ватерлоо. И хотя князьарестант, государственный изменник, молодой офицер констатирует уважение к Роману в казенной своей голове и жалостьв присяжном сердце.
И молодой офицер весьма недоволен собой.
А Роман решает, что, может быть, есть небольшое утешение в том, что расстрелян он будет из ружей «его изобретения», по приговору хоть какого ни на есть суда и все-таки, все-таки во Франции, в той самой, что ослепительным миражем вставала перед ним еще в том времени, в Москве, в маленькой комнатке на 2-й Тверской-Ямской, еще тогда, когда он жил в первый раз.
12
Шестеро мудрейших разместились за столом сообразно чинам и специальности. Специальность соответствовала чину. Так, председательТалейранвозглавлял стол, секретарьФушеписал что-то, примостившись с краю.
Что же писал вышеуказанный Фуше в то время, как упомянутый там же Талейран допрашивал Романа Владычина строгим и проникновенным голосом?
Беспристрастный ли протокол расползался тонкими, извивающимися, как змейки, строчками из-под руки секретаря? Едкая ли статья для первой страницы «L'Empire Fran?aise» с намеком на близорукость императора и незаслуженное игнорирование дворянства?
Нет. То был приговор по делу Романа Владычина, бывшего князя Ватерлоо, бывшего генерал-инженера имперских войск и пр., и пр., обвиняемого в государственной измене, в своекорыстных замыслах и использовании власти с целью нанесения ущерба интересам отечества.
Правда, приговор этот писался несколько преждевременно, в процессе процесса, так сказать, еще до уединения суда на предмет достойной оценки преступных деяний Романа Владычина. Пусть так, но что иное можно видеть в поспешности г-на Фуше, как не похвальное усердие и патриотический пыл?
И в конце концов, разве не заслужил Роман Владычин той кары, которая вполне определенно, не оставляя места двусмысленным толкованиям, жирно и внятно чернела в конце листа: «К смертной казни через расстреляние».
Пока, впрочем, шло судебное разбирательство
Продувной вельможа, сохранивший со времен своего епископства все увертки и ухищрения католической церкви, казуист и бестия Шарль Перигор-Талейран допрашивал Романа Владычина.
И порой Роману начинало казаться, что действительно он негодяй, что Талейран искренен, что дело тут не в фактах, а в психологии и что, может быть, он по справедливости подсуден этому суду XIX столетия.
Носказал Роман. Он возражал, он сопротивлялся, он видел, что это напрасно и что смерть снова тянется к нему, но
Это «но» объясняло всю сущность Романа, это «но»его воля, это «но»он.
Но! Во что бы то ни стало!
В детстве отец так и прозвал его «Но» и дразнил: «но, но, мой маленький упрямый жеребенок» А Роман брыкался и плакал в пухлый колыхающийся жилет, который пах отцом, лекарствами и еще чем-то, не то сыростью, не то уютом, это был запах их гостиной, где шли первые годы Романа, среди пузатых кресел и потрескавшихся зеркал
* * *
Давали последний акт комедии. Прекрасный режиссер, опытный сценарист; одно явление за другим шли гладко, стройно, в затылок
Вот это ансамбль! Что за чудное исполнение!
РезонерТалейран. ПростакФуше. И только Роман явно играл под героя, выпадая из общего плана
Наступал интереснейший момент спектакля, после большой паузы, когда публика сидит, затаив дыхание, вдруг
* * *
Они допили свои бокалы, последние остроты были одобрены, сказаны были последние слова, они поправили воротнички и стали серьезны.
Кончился суд, кончилась человеческая жизнь, кончалась она их волей. Они ведь тоже люди, их серьезность вовсе не признак душевной слабости, жалкого колебания
Уважение к смерти! Уважение к суду! Суд идет!
* * *
«Суд, в составе таких-то, таких-то, таких-то, приговаривает Романа Владычина, бывшего князя Ватерлоо, бывшего генерал-инженера имперских войск, считая обвинение его в доказанным, приговаривает его, Романа Владычина, бывшего князя Ватерлоо, бывшего генерал-инженера имперских войск»
Именем императора! сказал человек, во главе взвода гвардейцев внезапно появившийся в зале. Именем императора! Согласно собственноручному приказу его императорского величества я, маршал Франции Даву, считаю арестованным наличный состав суда. Господа! Вам надлежит немедленно отправиться в тюрьму, наравне с подсудимым, впредь до особого распоряжения его императорского величества!
* * *
Да что же это сценарист, с ума он сошел, что ли?
13
В сентябре 1816 года Наполеон окончательно установил свою Восточную границу по линии ШтеттинБерлинПрагаВенаГрацТриест и после продолжительного отсутствия вернулся в Париж в сопровождении его величества императора германского и австрийского Луи Наполеона.
* * *
Император заправляет в нос изрядную понюшку и добросовестно сморкается. Между креслами собеседников столик с шахматами.
Мат! провозглашает Наполеон и очень доволен.
Роман равнодушно относился к поражению. Он занят другим.
Молчание.
Наполеон любовно смотрит на Романа Потом хлопает его по плечу и говорит:
Как счастливо, князь, как необычайно счастливо кончилась эта история с заговором. Подумать только, еще несколько часов, и вас не было бы в живых нет, я просто не могу представить себе этого. И все она, эта маленькая, эта очаровательница! Слово императора, князь, вы получили жизнь из прекраснейших рук во всей Франции! Ну, как ваша работа, князь? Довольны ли вы? Побежден ли Париж?
О да, ваше величество Но
Чтоно?
Но мало размаха, ваше величество!
Я не понимаю
Я хочу сказать, что устаревшие формы управления
Как устаревшие?!
Знаете ли вы, сир, термин «ответственное министерство»?
Это приблизительно можно понять
Разговор оживился.
* * *
Так вот, нужно несколько переделать как бы это сказать облик правительства, исключительно в целях общественного, промышленного, экономического и интеллектуального благосостояния страны: надо правильно провести в жизнь те знания, те возможности
Короче, если я вам предложу пост первого министра?
То я составлю ответственный кабинет, такой кабинет, который бы, отчитываясь и перед императором, и перед народом
Роман вдруг подносит палец к губам. Тсс!
Он выхватывает из заднего кармана браунинг, резко поворачиваетсявыстрели пуля пробивает огромную картину Легкий стон и падение чего-то грузного.
Бонапарт вскакивает, он бледен; врывается Рустан и двое гренадер. Бонапарт останавливает их.
Шлепая туфлями, подбирая кисти халата, он поспешно подходит к картине.
Там что-то упало, Рустан, сними!
Гренадеры помогают рослому мамелюку. Тяжелая картина снята. За неюничего; только темная дырочка от пули.
Наполеон шарит рукой по затянутой шелком перегородке. Нажимает там и тутне поддается.
Руби, Рустан!
Кривая сабля свистит, рассекая тонкую планку.
Еще! Еще!
Перегородка рассыпается, открывая темный проход, в проходе лежит человек. Солдаты втягивают труп в комнату.
Фуше! Министр полиции! кричит Владычин. Наполеон выпрямляется и говорит холодно:
Фуше как будто перестарался в своей бдительности. Ха-ха! Негодяй утверждал, что не участвовал в заговоре, что он только исполнял приказания свыше Только исполнял!передразнил Наполеон. Но как вы узнали? обращается Наполеон к Роману.
Роман отвечает. Теперь и он бледен.
Шорох попал, конечно, случайно
Роман залпом выпивает стакан вина.
Император поднимает с полу маленькую медную гильзу.
Жизнь можно уместить в таком цилиндрике, а ее желания не вместит и целый дом! говорит он.
Наполеон искренно считал себя специалистом по части разного рода mots .
14
«L'Empire Franзaise» сообщала:
«Его Величество Император Французский Наполеон и Его Величество Луи Наполеон, Император Германский и Австрийский, новым актом Монаршей милости
учреждается Военно-Промышленный Совет, являющийся высшим органом власти в Империи, в котором председательствует Его Величество Император Наполеон, членами которого являются Его Величество Король Неаполитанский Иоахим, маршал Мишель Ней, князь Роман Ватерлоо, граф Клод Бертолле.
Новый состав министерства:
Председатель Ответственного министерствакнязь Роман Ватерлоо, он же министр промышленности и обороны, военный министрмаршал Даву, министр юстициимаршал Массена, министр внутренних делграф Сен-Симон, он же начальник полиции, министр воспитанияПесталоцци, министр просвещенияАмпер.
Все дела финансовые, сношения с иностранными державами, равно как вопросы продовольственные и проложение путей подлежат непосредственному ведению В.-П. Совета.
Правительственные комиссары на местах являются надзирающим органом за государственными монополиями.
1 января 1817 г. Фонтенбло».
* * *
Роман торопился с постановкой, хотя бы на среднюю высоту, металлургического производства. Это требовало времени и сложнейших расчетовза конструктивными эскизами сидела армия инженеров. Развитие промышленности требовало громадных денег. Пришлось акционировать почти все начинания с урезкой прав акционеров а пользу государственного пая. Призыв в трудовую армию, вызвавший неистовые протесты со стороны буржуазии, упрямо поддерживался императором, который не мог простить ей энтузиазма при входе союзников в Париж и травли, которую подняли против него при Людовике. Этим успешно пользовался Владычин.
Французская армия заняла к маю 1817 года Венгрию и Трансильваниюхлеб был нужен.
Находясь в неопределенном состоянии ни войны, ни мира, Европа подошла к экономическому кризису, и Роман решил, что теперь настало время действовать. Ждали приезда Мюрата, короля Неаполитанского, для участия в чрезвычайном собрании В.-П. Совета.
* * *
«Пленум, как говорится», подумал Роман, усаживаясь в кресло.
* * *
Наполеон, распорядившись занять Венгрию и получив известие о безболезненном, на его масштабы, окончании этой экспедиции, решил, что Россия не такой уж колючий еж, каким она оказалась пять лет назад, и раз «аппетит приходит с едой», то Россию не трудно будет скушать.
Владычин был противником плана российской кампании, предложенного императором; он нашел себе поддержку в лице Нея, обрабатываемого Романом в гуманитарном направлении. Дряхлый граф Бертолле, которому Роман дал интересные указания в его лабораторных занятиях, тоже был противником какой бы то ни было войны. До своего назначения на один из высочайших постов империи Бертолле был в рядах оппозиции новому фавориту, толкавшему императора, как казалось, на весьма опасные авантюры. Но оппозиция потеряла Талейрана, и Бертолле выучился кивать головой именно так, как того желал Владычин.
Иоахим Мюрат, отрастивший брюшко на необременительном престоле и не будучи в силах оторваться от блаженного воспоминания о «лакрима кристи»(«лакрима кристи!» расстаться с ним было очень трудно), не особенно увлекался перспективой верховой прогулки по холодной России; он не удивился бы июльскому снегу в этой варварской стране. Да, Мюрат стал пацифистом, он находил и так далее, он многое находил Он был вообще находчивый малый.
Роман не хотел отдавать Россию Бонапарту.
«Маленький капрал» злопамятен, мстителен, и Россия быстро и больно почувствует тяжелую руку Наполеона, «благосклонный протекторат» Франции.
Нет! Судьбу России будет вершить сам Роман, через них, тех, лучших
Россия! Уже яснело 14 декабря, уже поклялись Рылеев и Каховский, под когтистым орлом александровского царствования уже дышал Петербург воздухом восстания, уже щурил глаза в ослепительном свете свободы
Там, в Петербурге, будущие помощники Романабудущие его друзья
Роман думал:
«Незачем начинать новое грандиозное кровопролитие, будить патриотические чувства наций; большая Россия, раскинувшаяся снегом и степью на тысячи верст, большая Россия не легко сдастся «маленькому капралу»игра не стоит свеч, овчинкавыделки».
Роман был решительным противником плана российской кампании, предложенного императором.
Роман предпочитал Россиюочаг революции России-колонии.
В Совете создалась комически заговорщическая атмосфера.
Роман задал Бонапарту коварный вопрос:
Как бы вы хотели, ваше величество, чтобы Россия явилась победным лавром или пришла к вам гордая, величественная, в спокойном сознании вашего превосходства, пришла к лучам аустерлицкого солнца, стыдясь пламени московского пожара?
Гм!склонив набок голову, протянул Наполеон.
Он смаковал различные перспективы.
Гм-да!полузакрыв глаза, сказал он через минуту.
Наполеон так разнежился, что даже захотел спать.
Хорошо, это, знаете ли, интересная тема! Вы зайдите ко мне завтра утром, князь!
Когда Наполеон выходил, прикрывая рукой растянутый в зевоте рот, Роман услыхал, как Мюрат перешептывался с Неем о выпивке.
15
Сегодня Песталоцци никак не может дописать очередную главу своей книги.
Господин Песталоцци!
Ну что еще? Неужели не можете без меня?
Ах, господин Песталоцци, этот шалун Бисмарк упал и ушибся!
Иду, иду
И с протяжным вздохом, оторвавшись от бумаги и пера, засунув увеличенную порцию табака в необъятные ноздри неповторимого носа, Песталоцци плетется за воспитателем в воспитательный интернат.
В этом большом, светлом доме жили дети. Их было многоиз разных стран, из разных городов, по заранее составленному князем Ватерлоо списку привез их сюда старый Генрих Песталоцци.
Бедняки охотно и быстро отдавали своих детей в государственный воспитательный интернат.
Они удивлялись, они не понимали, зачем сиятельному князю и этому носатому чудаку Песталоцци понадобился именно ребенок, но раздумывать долго было нечего, если уж привалило такое счастье. Семья освобождалась от лишнего рта, да кроме того за это еще и платили.
С богатыми и аристократами Генриху приходилось туже. Он пускал в ход тонкую лесть, делал непонятные намеки на огромное государственное значение интерната князя Ватерлоо, князя Ватерлоо! Гарантировал честолюбивым родителям будущую головокружительную карьеру их ребенкаи в конце концов большей частью добивался своего.
Детей в интернате торжественно встречал сам князь Ватерлоо; он оказывал детям почести больше, чем кому бы то ни было в империи, Роман их буквально носил на руках.
Детей записывали в большую книгу, а Роман на полях помечал, кем должен быть в будущем новый воспитанник.
Дети были разделены на три возрастные группы, у каждой был свой распорядок дня. Ежедневные занятия, игры, прогулки, спорт составляли воспитательную систему интерната.
Роман смеялся тихо и нежно, когда видел Гарибальди, возящегося с маленьким Бисмарком, Дарвина, играющего в шахматы с сосредоточенным Лессепсом, Белинского, Гюго, Гоголя, Мюссе, усердно трудящихся над учебником.
Шли дни Дружной, веселой семьей жил интернат. И когда уже довольно взрослый Гюго начинал свои первые строки, стены интерната наполнил детским криком и лепетом Миша Лермонтов.
* * *
Когда время второй раз пройдет по тем же годам, эти ребята одному делу отдадут свой разум и свой талант.
Одному делу!
Эти светлые головы, эти золотые рукиони помогут Роману осуществить грандиозный замысел, цель и смысл его жизни
16
Идея двух великих империй давно привлекала и Александра, и Наполеона, но двенадцатый год внес маленькие неудобства.