Обер-камер-фурьеры Головкин Петр и Пухлов Антон».
Говорю тебе, обозлится! Он с графом Толстым об заклад бился, кто из них чаще приглашаем был к столу государеву.
Ха-ха-ха! Вывихнули, поди, себе утробы!.. По два раза, чай, приходилось иной раз обедать!..
А сегодня будет князь у его величества?
Нет, сегодня граф Аракчеев обедает, значит, никого больше не будет. Вчера посол французский обедал. Чудной, говорят. Шесть раз уже обедал.
Ну, этот не заживается, не объест. Французон щуплый, ест мало, больше вилкой портит
* * *
Аракчеев ел быстро и жадно. Под сухой, медного цвета кожей перекатывались громадные желваки, изредка блестел оскал острых, прямых зубов, а из-за тугого красного воротника, казалось, хотел выбраться и выпасть на тарелку тяжелый угловатый кадык.
Сидевший напротив Александр вяло жевал салат и чертил вилкой узоры.
Когда окончили обедать, Аракчеев шумно встал, вытирая тонкие губы салфеткой, рыгнув в рукав; Александр слегка поморщился.
Имею я к вам, батюшка, ваше величество, личное касательство, начал Аракчеев.
Что такое?
Худые дела замышляются; мне, конечно, совестно отнести их к доброте вашей, но уж раз настряпали, батюшка, надо валить все!
Больно ты заковыристо говорить, Алексей Андреевич, начал То так в рукав рыгаешь, то как Карамзин
Виноват! Не кривлю я! И вам, батюшка, крепче да нерушимее самому бывать следовало!
Ты что, учить меня собрался?! А? Я спрашиваю, что у тебя там!
Воля ваша гневаться, а я говорю, эту подколодную гадюку Сперанс
Молчать! Александр топнул ногой.
Не могу! Не могу молчать, когда моего благодетеля коварно, из-за угла, извести хотят! Я в ваши дела не вмешиваюсь, ваша воля была Сперанского вернуть, я первый ему руку подал Но сейчас нет мне врага большего!..
Это я давно знаю, что тебе нет большего врага; при чем тут ненависть твоя? Из-за угла, говоришь?
Из-за угла! Дьявольские покусители! Или извольте, батюшка, злодеев мне головой выдать, или вот вам шпага мояувольняйте меня вчистую, уеду я в Грузино оплакивать!..
Аракчеев упал на колени и захмыкал носом. Александр побледнел, побежал к нему и стал трясти за плечо.
Ну, полно тебе, Андреич! Не отпущу я тебя Но и даром поклепа возвести не дам!
Даром! Даром! протирая сухие глаза жилистым кулаком, плакался Аракчеев. Я ведь не негодяй какой там, не канцелярская затычка, зря ябедничать не стану!
A y тебя есть что-нибудь? с затаенным страхом спросил Александр. Доказательства на покусительство?
А как же! Аракчеев поднялся с ковра и сунул руку в задний карман мундира. Вытащил носовой платок. Александр насторожился, но Аракчеев только вытер нос и опять заложил руку за спину, пряча платок.
Император сглотнул слюну.
Ну, покажешь ты мне что-нибудь?!
А вот! Рука, прятавшая платок, возвратилась с небольшой сложенной бумагой. Желаете прочесть?
Александр быстро протянул руку, но сейчас же резко отдернул.
«Из-за угла!»подумал он.
Нет, нет, читай уж ты. Громче читай!..
Аракчеев исподлобья взглянул на государя, крутнул шеей и отрывисто кашлянул.
«Проект правил общества Друзья природы"», прочел он и выдержал паузу. «Пункт первый: не надейся ни на кого, кроме твоих друзей и своего оружия. Друзья тебе помогут, оружие тебя защитит. Пункт второй: не желай иметь раба, когда сам рабом быть не хочешь. Пункт»
И все время, пока Аракчеев читал, Александр прислушивался: когда же слова«из-за угла»? Нет, пока что довольно мирные пункты идут и вдруг
«перед силой твоей гордость тирании падет на колена и во прах. Пункт»
Постой! Прочти снова Про тирана!
Аракчеев громко и с удовольствием прочел.
Это кто же тираны-то? Неужели я, Андреич?
Стало быть, в безумном ослеплении заговорщики так полагают!
Вот изверги! Кто ж сочинитель бумаги этой?
Сперанский, Михайло Михайлович!.. медленно и уверенно нанес желанный удар Аракчеев.
Дай сюда!.. После расследуешь Один ты у меня, яко скала в море. Ой! Больно!
Александр схватился за грудь и мешковато осел на ковер.
Аракчеев осторожно высвободил бумагу из сведенных судорогой пальцев, сощурил глаза, как бы соображая что-то, усмехнулся и, подойдя к двери, зычно крикнул в коридор.
Эй, кто там! Тащите воды!.. Медика сюда! Государю трудно после обеда стало!..
14
Роман и Пушкин тихо идут по бульвару Невского проспекта.
Да, ложа упразднена, как и все другие ложи, Кочубей и нашу прихлопнул Ведь у нас сейчас не глупое таинственное масонство, а Союз друзей природы!,. Тайная революционная организация!.. К тому же мы собираемся в совершенном секрете
Все равно, мне неудобно оказаться замешанным. Я французский посол и
Ты боишься, Роман, идти на заседание ложи?
Владычин остановился.
Если ты говоришь о страхе, Александр, то нет. Мною руководит исключительно благоразумие. Сегодня я не иду далее с тобой.
Пушкин пожимает плечами.
Жаль Когда же ты познакомишься с Трубецким, Муравьевыми
Пестелем и так далее Ах, Саша, да ведь я их всех отлично знаю!.. Да, да!.. Лучше, чем их начальство, в тысячу раз лучше, чем министр полиции императора Александра. Сегодня ты пойдешь один и скажешь, что я приду через несколько дней Ну, иди Ты недоволен? Чудак! Я старше тебя, я отвечаю за все и не хочу, чтоб глупая неосторожность могла погубить общее дело Прощай!..
Прощай!..
Сонный ванька не сразу понимает, чего от него хотят, но наконец приходит в себя и помогает барину влезть в нескладные санки, вот он зачмокал, задергал вожжами, и перед Романом заколыхалась безразличная спина с болтающимся жестяным номером.
Пушкин постоял немного в раздумье, потом тоже нанял извозчика и велел ехать по Садовой. Не доезжая Гороховой, расплатился и пошел дальше пешком.
Железные ворота быстро открылись на его стук. Пушкин нырнул в узкую калитку. Тогда из-за угла высунулась чья-то голова, пытливым лисьим взором окинула улицу и опять спряталась.
15
«Дорогой Людвиг!
Вот уже скоро три месяца, как я живу в Петербурге. Ты, конечно, помнишь мое отчаяние в день отъезда. Если бы не жена, я был готов бросить все и бежать куда угодно, опять начать скитаться, подобно Мольеру, с бродячими актерами по грязным городкам, голодать, терпеть всевозможные лишения, но сохранить личную свободу. Это было желание души, но Михалина устала, и мысль о том, что мое бегство причинит ей горе, заставила меня покориться и сесть в дорожную карету.
В дороге, на первой же остановке, я познакомился с князем Ватерлооским, и тут произошло чудо: этот государственный деятель, тонкий политик, то есть человек, принадлежащий к группе людей, которых я больше всего ненавижу, буквально очаровал меня; тебе, Людвиг, хорошо известно, как трудно очаровать меня
Варшава мало изменилась за восемь лет. И когда мы въехали в город, меня захлестнули сладкие воспоминания канувшей в вечность молодости. Весь остальной путь до Петербурга меня терзали приступы зловещей меланхолии, и не было возможности спастись от ее страшного голоса, так как далеко позади остался погребок Вегенера и спасительные беседы «Серапионовых братьев».
И только Петербург, новые люди, новая жизнь, дворцовые приемы, процедура деловых заседаний вырвали меня из тягостного плена.
Я живу в роскошном дворце какого-то русского вельможи вместе с князем. Большую часть дня провожу в его обществе и чувствую, как все сильнее и сильнее привязываюсь к нему Я вижу, ты смеешься и считаешь меня погибшим человеком. Ах, Людвиг, в жизни случаются невероятные вещи, которые подчас сложнее любой фантазии»
Тихо Просторная площадь вплотную придвинулась к окнам; от этой близости кажетсяразгневанный конь Фальконета примерз к заиндевелому стеклу.
Гофман бросил перо и закрыл глаза
16
Граф Пален подошел к постели и грубо потряс за плечо Александра.
Довольно спать! Заставы закрыты. Я говорю: заставы закрыты.
Рука Александра поползла из-под одеяла, коснулась чего-то гладкого и холодного. Отдернул и сразу сел на кровати.
Ну и что ж?
Пален щелкнул крышкой пузатых часов и приложил их к уху.
Пора! В карауле свои люди все, как один, самые надежные.
Кто ж именно?
Те, о коих докладывал: Беннигсен, Яшвиль, Аракчеев и еще один новенький!
Пален подвинулся, и из-за спины, а то и просто из него вышел округлый живот, надулся, забелел лосинами. У живота отросли тяжелые ботфорты и зарылись в пушистый ковер.
Не разберу что-то, шепотом сказал Александр,
Пустяки! Пален снял шляпу и положил ее на плечи животу. Живот сразу задвигался, приблизился, заложил руки за спину и пахнул в лицо плохим русским языком.
Ну, поехали в Микалловский замок! Tuerнемного!..
Одеяло гармоникой сбилось у шей. Александр высвободил ноги из-под разом похолодевшей простыни, кинулся между теми двумя, задев лицом, как давеча рукой, за холодные, скользкие ботфорты. Пален стал открывать и закрывать часы у него над головойвсюду, везде, в какой бы угол Александр ни кинулся, везде крышка часов гремит, как выламываемая доска
Александр прижался голым телом к дверному косяку А за дверью ширится шум грохот, точно в темном дворце передвигают целую комнату, вместе с колоннами и хорами
Александр с дверьюодно, но сил нет, а грохот ширится, идет, идет, трещат дверные доски, и сразу сквозь Александра въехал в комнату колонный зал, поплыли обычные, привычные вещи. Диван прижался к стене, а кровать с шумом заняла средину комнаты Как все это до ужаса знакомо, та кровать, неткатафалк, на котором пузырится кто-то, покрытый огромной ненавистной треуголкой.
Влекомый злобной силой, Александр подбежал и сорвал с живота треуголку с кокардой
А-а-а!..
Павел! Отец! Зеркала разбились, и миллионы зайчиков лунными пятнами разбежались по паркету Михайловского замка У Павла лицо синее, черное, фиолетовоераскрашенное гримером лицо мертвеца, выставленного напоказ в парадном зале. Безобразный призрак с высунутым языком.
Но это мгновенно; из черного провала орбит возникает новый образ А! А!.. Даже пламя сожженной Москвы не опалило эти тонкие черты Александр отбегает, силится выскочить из кошмарного квадрата спальни, но хлоп!.. и треуголка с трехцветной розеткой, пахнущая духами и потом, накрыла и придавила его к подушкам
Душно! Душно!..
Часы на камине спокойны, они знают свое дело, цену своим невозмутимым шагам.
Тик-так! Тик-так!..
Александр с трудом высвободился из-под одеяла Долго сидел на кровати, вспоминая, где дверь, туфли и звонок.
Вспомнил и, боясь, что опять треуголка, как во сне, покроет, придавит, схватил звонок и нарушил тишину спальни
И все остальное время, от цирульника до аракчеевского доклада, вздрагивал и руками массировал горло.
* * *
В час в кабинет вошел Аракчеев.
С добрым утром, батюшка, ваше величество!
Здравствуй.
Аракчееву недовольные складки знакомы
Тут, ваше величество, докладик о ходе совещаний. Француз проклятый ловко дела обделывает. Стелет мягко, ой, как мягко, но спать будет жестковато! Я бы осмелился посоветовать
Мне не нужны твои советы!.. Ты, кажется, совсем, братец, решил меня на троне заменить!.. Ты, пожалуй, и меня, как Сперанского, сослать захочешь! Запугать меня заговорами вздумал? Иди передай Голицыну, что сегодня я, не француз, буду председательствовать на переговорах!.. Слышишь! Я!.. А не француз!., я!..
Аракчеев задом, задом к двери.
В коридоре отдышался, основательно выматерился, побагровевшее лицо вытер платком и осторожно заглянул в скважину.
Александр в углу без устали перед иконой Спасителя клал земные поклоны.
17
Эрнест Амадей Гофман дочитывал последние пункты предлагаемого князем Ватерлооским проекта соглашения.
Роман рассеянно рассматривал участников совещания, внимательно слушавших первого секретаря, и только теперь заметил желтое лицо Александра и его горящие ненормальным огнем глаза.
Когда кончилось утомительное чтение, царь резко встал; после тишины шум отодвинутого стула заставил всех наморщить брови.
Всяким дано в мире думать о себе, всяческие дела для себя делать, тешить ум сладкими изысканиями, неосуществимыми прожектами, забывая о других Только нам, господом богом и отцом небесным на престол венчанным, только намкрестная ношане о себе радеть, а обо всем многомиллионном подданстве. Сознавая ответственность великую не столь перед народом русским, сколь перед судом божиим, согласиться на предложение императора Франции, забывшего про
Адмирал Шишков стар; адмирал Шишков устал и задремал; адмиралу Шишкову простительно неуважение к высоким словам своего государя и невольное падение с кресла, для годов его весьма неудобного и утомительного, на мягкий, пушистый ковер.
Потерял Александр мысль, разорванную суматохой, учиненной Шишковым, и теперь беспомощно уставился на Владычина.
Вы, ваше величество, не докончили фразу, содержание коей я с удовольствием передам моему императору
Забыл забыл!.. О прожекте поговорим после Думаю, что, за исключением мелочей некоторых, будет приемлем.
И, нервно бросив скомканный шелковый платок, звякая шпорами, император зашагал к двери.
18
Теперь остались только формальности. Старик вовремя упал Это крупная дипломатическая победа.
Да, любезный Гофман еще несколько дней, и прощай Санкт-Петербург Вам, наверное, надоело здесь жить?
Странный город, странные люди!.. Ночью ветер воет, как духи на шабаше, снег кружится, слепит глаза, замораживает душу, и нет кабачка Вегенера, где можно пить и работать Вот только друзья господина Пушкина напоминают мне своей бесшабашной веселостью, острыми разговорами собрания «Серапионовых братьев»
В Берлине ваш долг первым делом свести меня к Вегенеру.
Ваша светлость, скряга Вегенер лопнет от счастья, а я Ай-ай!.. Ну конечно, забыл!.. Забыл в конференц-зале папку с некоторыми заметками
Бегите скорей назад, я вас подожду
Сейчас!..
Роман прислонился к колонне и жадно вдыхал терпкий морозный воздух. Так хорошо после душных институтских комнат подставить разгоряченное лицо под легкие прикосновения снежинок и позволить памяти в поспешном лирическом отступлении спутать эти прикосновения снежинок с нежным холодком пальцев мадам Рекамье.
Из приятной задумчивости Романа вывело осторожное покашливание.
Да?
Осмелюсь потревожить вас, ваша светлость!.. Отчаянная дерзостьтревожить ваше раздумье
Роман недовольно разглядывал знакомое, страшно знакомое лицо, круглое и красное от волнения; силился припомнить, где видал раньше бегающие за роговыми очками, заплывшие жиром глазки, рыхлый подбородок, бесконечными складками спадающий на расстегнутый воротник. Но не мог припомнить.
А в чем дело?
Мне трудно, весьма трудно, ваша светлость, начать изложение своей щекотливой просьбы Богу С необъятных эмпирей престола своего простительно не сразу замечать мелочи человеческой жизни Я и жена моя долго, весьма долго ждали наследника, но старания не пропадают даром, ваша светлость, и наконец жена принесла мне сына, а государю моемуверного подданного
При чем же тут император французский?
Осмелюсь просить, нет, умолять вашу светлость снизойти к моим отцовским просьбам и согласиться быть крестным отцом!
И тут случилась невероятная вещь. Всесильный князь Ватерлоо весело засмеялся и согласился присутствовать на торжественных крестинах .
Завтра, ваша светлость, в два часа за вами сам заеду!.. Прошу не запамятовать, ваша светлость Завтра в два часа!
Хорошо!.. Я помню.
19
На углах застыли золотые подсвечники и, прижавшись к ним, придавленные почерневшей сломанной подковой деловые бумаги; дальше громоздились таинственные стопки книг, рядомхрустальный письменный прибор, перья, заранее обточенные дворецким, толстые палочки оплывшего сургуча, табакерка, нож, мелкие семейные сувениры, и между всем этим проступала веселая зелень сукна и на ней цвели багровые пятна чернил; в центресдавленный аккуратностью и громоздкой деловитостью, окруженный меланхолическим блеском огней портрет государя.
Все хорошо изученное еще в детствеи портрет, и табакерка, и голая женщина, сжимающая переплетенными руками свечу. И все-таки Наташа каждый день, когда Голицын уезжал по делам, приходила в отцовский кабинет и внимательно смотрела на письменный стол. Казалось, что среди знакомой пышности она вдруг найдет чужую вещь чужого человека; ведь должно же наконец когда-нибудь нарушиться надоевшее однообразие этого стола.
Но дворецкий успевает до прихода Наташи уничтожить все следы пребывания в кабинете сиятельного гостя.
Тряпочка, щеточка, несколько бережных движенийи опять тусклый блеск хрусталя, игра камней и традиционный порядок.
* * *
Сегодня Наташа в кабинете давно Сидит в глубоком кресле и устало щурит глаза
Устала от тревожных снов, объяснения которым не найти ни в одном толковом соннике, от новых мыслей, от всего нового, что ворвалось в ее спокойную жизнь. Вот онавозвещенная сентиментальными романами Ричардсона и Карамзина запретная и сладостная любовь.
Неожиданно за дверьми шаги и голос отца.
Наташа вскочила, испуганно оглянулась и бросилась за пузатый шкаф, вся сжалась, слилась с притаившейся в углу темнотой.
В комнатетопот, скрип кресла и басок Голицына:
Садитесь Садитесь, господа!.. Нам необходимо поговорить о весьма и весьма серьезных делах Государь на воскресенье назначил подписание договора, и мы должны как самые близкие к государю люди остановить неизбежное
М-да!.. Но как остановить, Александр Николаевич?
Вот за этим и собрал я вас в моем доме Алексей Андреевич, вам первое слово для мудрого совета.
Аракчеев гулко откашлялся.
Что говорить, беда! Государь, как ни тяжко об этом думать, заболел, душевно окачурился! Столько лет твердо на посту выстоял и вдругедал. Видно, тревоги последних лет неизгладимые следы в его сердце отметили. А тут еще каверзы всякие
Аракчеев выдерживает паузу. Вспоминает бумагу, спрятанную в железный ящик, и новые сведения от своих агентов.
«Сказать, что ли, про заговор? Нет, не скажу! Вернее удар будет. Двойной удар!»
Какие ж это каверзы? любопытствует Голицын.
Ну, хоть француза этого взять Гнет свою линию! Не удастся реванша у Бонапарта взять А совета государю преподать нельзя рассеян очень! (Не забыл, как Александр из кабинета выгнал). От мнительности болезненной все планы и советы им отвергаются и явные безрассудства довлеют в его поступках. Ох, владыко мой, тяжко, тяжко, но надежду на просветление воли государевой нам оставить придется Бог мне судья, но царь-батюшка за поступки свои не ответственен более
Голицын вздрогнул.
Что ж, проговорил он, заикаясь, ужели ужели Михайловский замок повторить придется?
Выдохнул эти слова и побледнел.
Господи сохрани! замахал руками Аракчеев и себя внутри похвалил за находчивость. Сначала француз потом государю полная воля отречься и уехать в Америку, о чем он помышляет. Болезнь престола лечится домашним врачеванием
Но, Алексей Андреевич, ведь много же путей есть, нельзя напролом идти!
Есть только один опасный, но есть! И нам придется путь этот избрать.
Наташе за шкафом душно, кровь в голове бьет курантами: шепот Аракчеева давит, давит Наташу к вощеному полу.
20
Роман только в карете догадался спросить:
А разрешите, сударь, узнать вашу фамилию? Дела государственные память весьма притупляют.
За стеклами роговых очков шевельнулся радостный огонек.
Член Академии наук, камергер двора Никита Петрович Владычин
Владычин?!..
Орловская владычинская усадьба Гостиная с приземистыми белыми колоннами, между ними в тяжелых резных рамахпредки. Память, много лет не возвращавшаяся в фамильную галерею, услужливо и поспешно отыскивает среди портретов полного мужчину с камергерским ключом в руках, рядом стол со свертками географических карт и пузатый глобус Но портрет должен был передать не только черты почтенного предкахудожник заботливо придавил стопку фолиантов на столе бюстом императора Александра, а темный отворот мундира украсил двумя значительными угловатыми звездами Никита Петрович! Да, да!.. Разница только в очкахна портрете их не было, и, с минуту пристально посмотрев на соседа, Роман откинулся в угол кареты, точно прижавшись к пестрому жилету отца, когда тот брал маленького Романа на руки и носил по низким комнатам орловской усадьбы Отец рассказывал о людях, тех самых, кто с пыльных полотен Рокотова, Левицкого, Кипренского следили новую жизнь тусклыми глазами Так вот оно что! Родственник! Не просто чудаковатый русский вельможа, чуждый и незнакомый, сидит с ним рядом в карете, а родной, и если уж на то пошлосамый «родной» ему человек в этом перевернутом времени.
* * *
Граненые хрусталики люстры слабо звенят, когда с хор проносится густая волна голосов. Потные верзилы из соборного хора, сглатывая колючие кадыки, старательно выводят величественные, громоздкие строки Бортнянского. Суетливый регент, маленький и чрезмерно вдохновенный, отчаянно волнуетсяно хор спокоен, мужчины замолкают вовремя, и звонкие, как сухие липовые дощечки, голоса смолянок подхватывают и бережно доносят до конца аккорды витиеватой фуги.
Дьякона прилежно чадят кадилами, их возгласы тушат шепот толпы и устанавливают божественный правопорядок в занятом под священнодействие зале.
Перед зажженным образом богородицы низенький протоиерей меланхолично цедит слабогрудую молитву; ему так хочется оглянуться, рассмотреть этого самого французского князя, который стоит посередине зала на небольшом бархатном коврике, но старый служака господа богатолько покорный раб своих профессиональных обязанностей, и любопытство даже не убыстряет привычной размеренности его чтения.
и да будет едино стадо и един пастырь
Протоиерей вспоминает, как, высаживаясь из монастырского возка, заметил повара, наискось через двор тащившего связку колотой птицы.
и да будет едино стадо и един пастырь Слова молитвы клейкие, одно к одному, как паюсная икра, намазаны на страницах маленького молитвенника, заложенного розовыми закладками и кипарисовыми веточками, к ним льнет взгляд, и язык послушно протаскивает их через горло, как повар колотых кур через двор.
Никита Петрович возбужден и радостен, он нарушает чопорный этикет двора и церкви, он отгоняет клетчатым фуляром надоедливые струйки ладана, он поминутно протирает розовую лысину, экая духота! подбадривает знаками регента. Никита Петрович суетливо теснит приглашенных особ к стене, чтоб не слишком напирали на его будущего кумапосла французского императора, и когда в дверях показывается шествие с главным виновником торжества, он исполняет последний административный и родительский долгосторожно пробует пальцем, не остыла ли вода в раззолоченной купели
Торжественная минута близка, она идет, она пришла, и когда священник мокрого, дрыгающего пухлыми ножками младенца передал Роману, Роман с трудом сдержал улыбку, любопытно заглянул в безразличные синие глазки и нежно-нежно поцеловал в мокрый лобик своего дедушку.
21
Императору скучно Князь Ватерлоо, cher Romain, в России. Император так привык к нему. Князь Ватерлоо, cher Romain, необходим императору
В халате и туфлях, недовольно морщась, меланхолически позевывая, Наполеон слушает доклады.
Даву входит последним; Наполеон устал, морщится, сердито зевает во весь рот. Даву смотрит на императора: в халате, в туфлях, с лицом обрюзгшим и соннымэто не тот, чьим велением умирали тысячи, не тот, совсем не тот, кому миллионы кричали «vivat!». Доклады и бумагине дело императора.
Но князь Ватерлоо в России. Император не доверяет никому, кроме князя Романа. Да и князь Роман, кстати, не доверяет никому, кроме императора
По праздникам, в один и тот же час, аккуратно и неизменно, стоит ли над Парижем высокое торжественное солнце, или снег темнеет и тает под ногами пешеходов, по праздникам, в один и тот же час, на одну и ту же площадь, аккуратно и неизменно выходят войска
Офицер в пышной форме командуети громовый салют, такой, что дух захватывает, приветствует появление императора
Император на белом коне, как всегда
Парижские гамены довольны. Кроме них, впрочем, никто не посещает еженедельные императорские парадынадоело Только провинциалы включают императорский парад в свой список театров и музеев
Скучно, ах, как скучно императору!..
22
«И склонена держава Российская на колени перед Вами, Ваше Величество. Через неделю назначено торжественное подписание договора, и я думаю, Ваше Величество, что в конце месяца сумею лично приветствовать»
Ваша светлость Ваша светлость! Женщина к вам пришла.
Женщина? Странно Приведите ее сюда Нет, нет! Постой! Лучше пусть подождет в приемной. Я сейчас.
Думал, опять какая-нибудь сумасбродная придворная дама тайком от мужа решила посетить таинственного француза в надежде, что ее убедительные прелести и жаркая мягкость вскружат «государственную голову», и тогда, в заветном дневнике, число ее тайных мужей увеличится на одного человека. Пустая цифра Что ж, пусть подождет!
Не спеша еще раз прочитал письмо, вложил в конверт, запечатал сургучом и только тогда позвал Пико.
Она там?
Так точно!..
Проводи сюда.
Наклонился над столом и написал на конверте два слова: «Фонтенбло. Императору».
За спиной услыхал легкие шаги, женские незнакомые шаги, быстро выпрямился и обернулся.
Наталья Александровна!.. Вы?
Ваша светлость Я никогда поверьте не решилась бы на такой шаг!.. Но но есть вещи поймите которые заставляют
Запнулась. Комната закружилась, заплясал письменный стол, князь полетел куда-то вверх, а стены, точно пьяные, шатались и падали друг на друга.
Вам лучше?
Да. да
Когда Наташа спешила сюда к князю, в дом к князю, она приготовила много-много хороших слов, таких, которые бывают в чувствительных романах о любви и смерти, но теперь, когда рядом, совсем близко, можно протянуть руку и коснуться еголюбимое лицо, Наташа спутала все слова, забыла главы прочитанных романов и могла только, закрыв глаза, с великим трудом уронить короткую фразу.
Князь, вам грозит смерть.
Сказала, медленно раскрыла глаза и удивилась: у князя спокойное лицо, та же нежная улыбка и насмешливо прищуренные глаза.
Мне грозит смерть?
Да!.. я знаю!., может быть, сегодня они хотят вас убить О, если он захочет, он сумеет Он все может!.. А я не хочу, не хочу, чтобы вас убили! Я
И только Наташа успела сказать, нет, едва заметно пошевелить губами, Роман радостную маленькую Наташу поднял и жадно поцеловал во вздрагивающие губы.
23
Сегодня Роман, перебирая полученную почту, заметил в парижских газетах траурную рамку:
М-М ЖЮЛЬЕНА РЕКАМЬЕ
12 АПРЕЛЯ 1818 Г.
СКОНЧАЛАСЬ В ВЕНЕЦИИ
Умерла. Ушла, оставив загадочно улыбающуюся тень на холсте Жака Луи Давида
Роман спокойно отбросил газету.
Он окончательно забыл, какая аллея ведет от потайной калитки к балкону спальни м-м Рекамье.
Ваша светлость, два часа!
Милый Гофман, поезжайте один.
Но
Выдумайте что-нибудь Я хочу поработать
Два часа. Скоро придет Наташа.
Маленькая Наташа!.. Страх в огромных глазах и тревожные слова:
Я не хочу не хочу, чтобы вас убили!
Нет. У Романа еще очень хорошая память.
24
Аракчеев ходит по кабинету и размышляет.
Три удара: убийство французского посла, арест заговорщиков из общества «Друзей природы» и небольшой дворцовый переворот. Таков порядок.
Посмотрел на часы, сообразил что-то. Так. Князь Ватерлооский прибудет к восьми. За ужином можно будет послать приказ, вот только заготовить сейчас надо, потом с Голицыным заехать за остальными и к двум часам ночи во дворец.
Да, такой порядок будет самым лучшим.