Теримах, счастливчик, оказался одним из немногих, кто не получил в этой заварухе ни ожога, ни царапины. Медведю повезло меньше, в самом конце боя он схлопотал стрелу в плечо. Рану он заметил лишь на берегу. Кривясь и морщась, проткнул плоть насквозь, выпуская наружу наконечник, отломил его и вытащил древко.
-- Надо прижечь, -- посоветовал Пирр, -- здесь, на югах, заразу схлопотать -- раз плюнуть.
Полидор согласно кивнул. Большинству гипаспистов, защищавших мол, повезло куда меньше, чем друзьям. Эвтина живым даже до берега не донесли. Труды нескольких месяцев работы пошли прахом.
* * *
-- Александр, это сам Зевс подаёт знак! Приступом взять Тир нельзя. У нас нет флота, а без него подобная осада бесполезна. Отступись, ну зачем тебе обязательно входить в этот город? Они и так изъявляли покорность! Да принеси ты жертву в Старом Тире! Они будут платить нам. Нам, Александр, не персам! Ты губишь людей лишь ради славы! Безо всякой практической выгоды!
Парменион раскраснелся, ухоженная седая борода растрепалась, на лбу блестела испарина. Он говорил уже долго, изобретая множество доводов, которые по его мысли убедят царя отступиться от Тира. К чему впустую биться лбом об эти неприступные стены? Филипп бы не стал.
"Осёл, гружённый золотом, перешагнёт через стену любой крепости"
Конечно, тирийцев подкупить непросто. У них самих золота столько, что они из него ночные горшки льют. Как говорят. Ну, есть и другие способы. Но силой город не взять. Филипп нередко останавливался перед препятствием, не в состоянии достичь цели оружием, но неизменно одолевал любого противника. Не силой, так хитростью.
-- Вот Филипп бы...
Парменион забылся, переступил черту дозволенного. Александр, мрачно внимавший многословным излияниям старика, который давно уже не понимал поступков сына своего друга, вспылил:
-- Твоего царя, Парменион, зовут иначе!
Престарелый полководец заткнулся, потупив взор. Вздохнул.
"Он все больше становится похожим на бабу. Старую, крикливую, наполовину выжившую из ума торговку на агоре. Многословен и глуп. Он не понимает. Никогда не понимал", -- раздражённо подумал царь.
Он обвёл взором собравшихся в шатре. Стратеги -- Пердикка, Кратер, Кен, Филота, Мелеагр и другие, расположившиеся за большим столом для совещаний, застыли в ожидании приказа царя.
-- Ты говоришь, нет флота, -- сквозь сжатые зубы процедил Александр, повернулся к Гефестиону, сидевшему по его правую руку, -- будет у нас флот. Гефестион, я отправляюсь в Сидон. Надо как следует тряхнуть этих жирных толстосумов. Ты остаёшься здесь старшим. Восстановишь разрушенный мол. И возведёшь рядом ещё один.
Парменион вскинулся в удивлении. Ещё один? Этот строили четыре месяца!
Александр заметил его движение, повысил голос.
-- Ещё один! И не две башни, а четыре! Строй новые машины, Гефестион. Пусть люди Диада работают днём и ночью. В оконечности одного мола, пока ведутся работы на соседнем, возводить прочную насыпь со стеной. Чтобы у Адземилькара даже мысли больше не возникло повторить то, что он совершил.
-- Все сделаю, Александр, -- твёрдо ответил Гефестион.
Царь заметно успокоился. Вот, надёжный, преданный друг, на которого всегда можно положиться, который не подведёт. Счастье, что он есть!
-- А откуда в Сидоне флот? -- удивлённо спросил Пердикка, -- там же всего пяток триер зимовал. А остальные у Автофрадата.
-- Были у Автофрадата, -- раздался голос от входа.
Там стоял, скрестив руки на груди, Эвмен, эллин из Кардии, глава царской канцелярии и по совместительству начальник катаскопов-разведчиков.
-- Как вы знаете, Энил, царь Библа, перешёл на нашу сторону, -- объяснил Эвмен, -- как только прошли Посейдоновы игры[7], он с восемью десятками триер отплыл от берегов Троады, где торчит Автофрадат.
-- Это, пожалуй, действительно нас уровняет в силе с Тиром, -- прикинул Мелеагр.
-- Вот именно! -- резко ответил Александр.
-- Это ещё не все, -- невозмутимо сказал Эвмен, -- десять дней назад в Сидон прибыл флот кипрских царей под общим началом наварха Пнитагора. Сто двадцать триер и пентер.
-- Ух ты! -- восхитился Кен, -- мощь!
-- Ещё туда должны вскорости прибыть четыре тысячи наёмников, которых навербовал в Пелопоннесе Клеандр -- добавил Эвмен.
У Кена уже и слов не нашлось, он лишь в возбуждении треснул кулаком по столешнице. Та жалобно скрипнула.
Парменион пристыженно молчал. Его сын, Филота, командир конницы "царских друзей", гетайров, поджав губы, переводил взгляд со своего отца на Александра и обратно.
-- Я возьму с собой четыре илы "друзей", включая царскую, -- сказал Александр, -- хилиархию гипаспистов, полторы тысячи агриан и пятьсот критских лучников.
-- Зачем столько? -- поинтересовался Кратер, -- ты же пойдёшь по земле, которая уже наша. Тут кругом на тысячу стадий даже духа персидского нет.
-- В Сидоне я приму и организую флот, -- ответил царь, -- и он отправится к Тиру. Без меня. А я прогуляюсь до Антиливана.
-- Зачем?
-- Купцы из Дамаска жалуются, что на горных перевалах местные племена грабят караваны. Совершенно обнаглели с тех пор, как отсюда ушли персы. Мы покажем, что пришли сюда не как налётчики-грабители. Это моя земля и всякий, кто посмеет нарушить законы, которые я дам ей, будет наказан. Никто здесь не воспрепятствует свободной торговле. Летучего отряда хватит, чтобы разогнать разбойников. Пойду быстро. Обогну с востока озеро, которое называют Галилейским морем, и вернусь его южным берегом в Тир. Касательно этого вопроса, все.
Стратеги загомонили было, обсуждая царский приказ, но Александр хлопнул ладонью по столу, призывая к тишине.
-- Есть ещё одно дело, -- царь поманил кардийца, -- Эвмен.
Тот подошёл и протянул царю свиток папируса. Александр небрежно катнул его по столешнице, разворачивая.
-- Что это? -- спросил Филота.
-- Письмо, -- губы Александра скривились в усмешке, -- от царя царей.
-- Чего он хочет?
-- Он хочет получить назад свою мать, жену и детей. Предлагает за них десять тысяч талантов выкупа, всю Азию до Евфрата, руку его дочери, дружбу и союз.
Стратеги ахнули.
-- Что вы об этом думаете? -- спросил царь.
Парменион поднял голову и твёрдым голосом заявил:
-- Едва ли он предложит нечто большее. Если бы я был Александром, то несомненно, принял бы эти условия мира и не испытывал бы далее изменчивого счастья войны.
-- Клянусь Зевсом! -- воскликнул царь, -- я поступил бы так же, если бы был Парменионом!
Пожилой стратег осёкся и больше не проронил ни звука.
-- Я не нуждаюсь в деньгах Дария и не приму часть страны, когда могу взять её целиком. Если мне будет угодно взять в жёны дочь Дария, он сам явится ко мне, дабы я оказал ему милость и честь этим браком! Никаких переговоров более! Пусть приходит. Пусть склонится передо мной. Тогда я великодушно сохраню за ним право управления частью его страны.
Александр поднялся.
-- На этом все. Завтра я ухожу в Сидон.
* * *
Впереди щитоносцев Гелланика шли три сотни агриан. Пока ползли пустынной дорогой, македоняне не напрягались, пропустив вперёд фракийцев, но едва показались свежераспаханные поля, щитоносцы заторопились. Где поля, там и село. Если эти варвары опять, как и в прошлый раз войдут в него первыми...
-- Давай-ка ребята, шире шаг, -- командовал Теримах, -- а то нам снова одни куриные кости на ужин достанутся!
-- Эти варвары ещё и собак всех сожрут, -- пропыхтел Медведь.
-- Собак? -- Теримаха передёрнуло.
-- Ну да, сам видел.
-- Охренеть... Нет, я голодным спать не лягу! Надоело уже чёрствые лепёшки грызть. Шире шаг, ребята!
После боя с тирийцами на молу, Теримах, замеченный за попыткой спасения командира, попёр в гору. Назначен декадархом, старшим над шестнадцатью воинами. Отметил его Гелланик и в недавних стычках с варварами Антиливана. Теперь у Теримаха синий шлем с серебряной полосой вдоль гребня. Почёт и уважение. И ведь всего месяц назад рядовым был. Видать, заметили, наконец, боги. Этак и до золотой полосы, лохаговой, дослужится парень. Если жив останется. Последнее весьма зыбко. Горцев гонять, конечно, труда не составило, воины они никакие, но всё равно, два человека в декаде рыжего словили случайную стрелу.
Гипасписты шли, подвесив свои большие круглые щиты на левое плечо или закинув за спину, вместе с кожаным ранцем, в котором несли припасы, и скатками-постелями. К ранцу подвязали и шлемы, никто не хотел париться в нагретом на солнце бронзовом колпаке. На головах у большинства шерстяные береты-каусии от солнца, а Теримах закутался в финикийский платок, удерживаемый на голове шнуром.
Колонна александровых воинов растянулась почти на пять стадий. Впереди двигались пешие агриане и дозорная ила "друзей". За ними гипасписты, по четверо в ряд (ширина дороги позволяла), все остальные "друзья". В хвосте шли критские лучники, замыкал колонну лох щитоносцев.
Солнце уже клонилось к закату, когда впереди забрехали собаки.
-- А вот и село, -- прогудел Медведь, -- фракийцы дошли.
-- Надо и нам поспешать, -- согласно кивнул Теримах.
-- Да и так почти бежим.
Александр, в отличие от своих воинов, предвкушавших отдых не в чистом поле и ужин более плотный, чем обычно, никуда не торопился. Царская ила неспешно ехала шагом в двух-трёх стадиях позади щитоносцев. Царь осматривал окрестности и беседовал с проводником-иудеем, нанятым в Сидоне. Тот, явно обладая большими способностями к языкам, знал полдюжины местных диалектов и довольно сносно говорил по-эллински, сказывалось давнее общение с купцами. Любознательный Александр, отметив чистоту речи иудея, поинтересовался, много ли эллинов ездит через Финикию торговать на восток, в Вавилон.
-- Мало. Вы, яваны, народ моря. Редко вглубь суши забираетесь. Но бывает, отчаянные попадаются. В Дамаске встречал пару раз.
-- А далеко ещё до моря?
-- Уже близко, мы сильно отклонились к западу.
-- Разве это плохо? -- удивился царь, уловив не слишком-то довольный тон проводника, -- быстрее достигнем побережья.
-- Там не слишком хорошо идти берегом, упрёмся в устье Киссона, -- возразил проводник, -- лучше прямо сейчас взять севернее. Тут есть широкая дорога. И пешим и конным удобно будет. А через реку мост есть.
-- Куда она ведёт?
-- Сначала в Назарет, а потом прямиком до Тира. Хорошая дорога. Купцы часто ездят по ней. Много караванов.
Александр повернулся к одному из своих телохранителей-соматофилаков.
-- Что думаешь, Лагид?
-- Ну, раз хорошая дорога, почему нет? Скорей дотопаем.
-- Дотопает он... Уж забыл поди, когда пешим ходил. Ты что, устал уже? Спешишь отдохнуть? Там не получится, -- Александр покачал головой.
-- Да уж, -- проворчал Птолемей, -- если ты, царь, доверяешь что-то строить Гефестиону, тот умудряется застроить всех...
-- А вам бы только рушить, -- беззлобно ответил Александр, -- Гефестион не самый первый в бою, для этого вон, у меня Клит есть. Или ты. Зато поручи вам построить город, вы в нужник спустите все деньги, мастера от вас разбегутся, рабов забьёте палками тьму, за леность. И кое-как возведёте три сарая. А Гефестиону дай втрое меньше денег и людей, и он построит город.
Птолемей спорить не стал, повернулся к проводнику.
-- Как называется это место, Эфраим?
-- Ар Мегиддо, -- ответил тот.
-- Как? -- переспросил Александр, -- Хармагедо?
-- Ар Мегиддо, -- повторил проводник и перевёл, -- гора Мегиддо.
Птолемей фыркнул.
-- Язык сломаешь. И где эта гора?
-- Вон там, вдалеке виднеется.
Лагид приложил ладонь козырьков к глазам, всматриваясь.
-- Вижу. Это и есть гора? Чего-то невелика. Я бы сказал, что это холм большой.
-- Там, на вершине, заброшенная древняя крепость, старая, как само время. Некогда царь египетский победил здесь царя иудеев. А ещё раньше другой царь египетский победил много ханаанских царей. А ещё раньше...
-- Другой царь египетский... -- передразнил Птолемей, -- победил всех царей Ойкумены? Им, царям, тут мёдом намазано?
Александр покосился на Лагида, а Эфраим неодобрительно поджал губы.
-- Напрасно господин смеётся. Это плохое место. Здесь много крови лилось. Много битв было. И будет ещё.
-- Почём знаешь?
-- Наши пророки так говорят. Плохое место.
-- Зато округа хорошо просматривается, -- сказал Александр, -- дорога на этот, как его, Назарет, проходит возле горы?
-- Нет, раньше. До неё совсем немного осталось. Шагов пятьсот.
-- Значит, передовые уже достигли. Тут и встанем лагерем, возле дороги, а завтра выступим на Назарет.
-- Я бы не стал, господин, -- пробормотал Эфраим, -- плохое место...
-- Солнце садится, поздно уже, надо лагерь разбивать.
-- Дальше, как раз на перекрёстке дорог село есть.
-- Вот как? Что сразу не сказал? -- Александр повернулся к Птолемею, -- Лагид, двигай туда, проследи за дисциплиной. Гелланик-то справится, а фракийцы как бы не разошлись. Не надо устраивать резни, как в прошлый раз. Это земли под законом, тут мирные пахари живут, нечего их обижать, чай не горцы дикие. Мне не бунтовщики нужны, а мирные подданные. Которые исправно платят подати. Провиант беззаконно не отнимать, заплатить за все взятое.
Когда гетайры подъехали к селу, лежащему в тридцати стадиях от горы, оно уже гудело, как потревоженный осиный рой. Гипасписты и агриане добывали хлеб насущный.
-- Смотри, вот это обол, -- Теримах совал медяшку под нос иудею, -- хорошая монета, дорогая. Много купишь. Понял? Медведь, чего он башкой мотает?
-- Я думаю, не хочет барана отдавать. Может знает, что за такого барана в Сидоне тетрадрахму дают?
-- Да откуда ему? По роже видать, отродясь дальше своего амбара не выезжал, -- Теримах в сердцах сплюнул и легонько толкнул селянина в грудь, -- ладно, деревня, иди уже. Мы тебе заплатили, так что без обид. Понял? За-пла-ти-ли. Не понял?
Старик что-то щебетал и отчаянно жестикулировал, цепляясь за хитон рыжего. Тот выворачивался, но никак не мог отделаться от дедугана. Медведь в это время наматывал на локоть верёвку, на другом конце которой упирался баран. Дед, завидев это дело, вцепился в баранью шкуру и стал тащить на себя. Баран немедленно высказался, что он обо всём этом думает. Громко так. Все поняли. Но перетягивание не прекратили.
-- Да иди ты уже, старый! Бабку свою порадуй. Видано ли, целый обол получил. Когда ещё так разбогатеешь...
Из соседнего двора выскочил фракиец с лисьей шапке набекрень, сжимая подмышкой пёстрого петуха. За ним выбежала немолодая женщина и бросилась на агрианина с кулаками. Тот, отмахиваясь одной рукой, попятился, коверкая эллинскую речь.
-- А ходи отсюда, ведьма старый! Ходи, давай!
Старуху схватил за локоть ещё один фракиец и с жаром зашептал. Тоже по-эллински, но гораздо чище:
-- Слышь, мать, куда вы всех девок-то дели? А? Девок, говорю, дели куда?
Он сложил ладони чашами, изображая груди.
-- Понимаешь? Девки? Где?
-- Эй, ты, -- крикнул Теримах фракийцу с петухом, -- грабить не велели!
Для авторитета он водрузил на голову поверх платка шлем. С тех пор, как рыжий сделался декадархом, он норовил по любому поводу покомандовать и важничал. Большой начальник, ага.
Агрианин даже ухом не повёл.
-- Да плюнь ты на него, -- Полидор сгрёб брыкающегося барана за ноги и взгромоздил на спину, -- пошли.
Из соседнего двора донёсся девичий визг и фракийская брань.
-- Ну-ка сходим туда, -- сорвался Теримах.
-- Не ходи, -- попробовал возражать Полидор, -- не надо с ними ссориться. Они же на всю голову долбанутые.
Но рыжий друга не послушал. Пока он бежал до ворот, крики смолкли. Когда Теримах ворвался внутрь, его взору открылась картина, от которой сердце застучало чаще.
На земле возле какого-то сарая лежала девушка в рубашке, разорванной до пупа. Всхлипывая, она медленно отползала от скорчившегося у неё в ногах фракийца с задранным до подмышек хитоном. Над ним стоял крепкого телосложения иудей с цепом.
Теримах остановился, не произнеся ни слова. Иудей взмахнул цепом и обрушил его на фракийца. Тот даже не дёрнулся. Он вообще не подавал признаков жизни, а возле головы темнела лужица. Селянин снова размахнулся и ударил. Потом ещё раз. Обернулся. Увидел македонянина. Несколько мгновений оба стояли без движения, сцепившись взглядами. Иудей шагнул к Теримаху. Тот нашарил рукоять меча.
В этот момент во дворе появился Полидор с бараном на плечах и ещё один воин теримаховой декады. Здоровяк сразу же сориентировался в обстановке и, сбросив барана наземь (тот мгновенно вскочил и с жалобным блеянием бросился прочь со двора, едва не снеся ворота), выхватил меч.
-- Ты что творишь? -- прогудел Полидор.
Иудей, заорав что-то на своём языке, размахнулся цепом и прыгнул вперёд. Теримах отшатнулся, тяжёлый билень пронёсся у самого его носа. Медведь, несмотря на свои внушительные размеры и обманчивую неуклюжесть, двигался стремительно, и второй удар иудей нанести не успел. Клинок вошёл ему в печень. Отточенным движением, с проворотом, Полидор выдернул меч. Хлынула кровь. Селянин упал на колени и завалился на бок. Девушка снова завизжала.