Зеркало кармы - Елена Арсеньева

Елена АрсеньеваЗеркало кармыФантастический роман

Часть первая. Жертва богу меча

Пахло дымом и кровью

Пахло дымом и кровью, и это было первое, что он ощутил, еще не открывая глаз. И сразу заломило грубо вывернутые, связанные руки. Саднило горло, будто он долго кричал или звал кого-то. Горели сожженные солнцем лицо и плечи. Родившись из блаженной тьмы небытия, он рухнул в омут боли, судорожно глотая воздух иссохшими губами, все еще жмуря глаза в надежде, что это лишь морок

Жалобный, крик рядом! Истошный вой!

Окатило таким ужасом, что он поспешно распахнул глазаи увидел наконец-то окружающий мир, и взмолился богам о слепоте, чтобы не видеть больше ничего, ничего!

Гигантская куча хворосту была навалена неподалекуэтакая рукотворная гора. Чудилось, люди задумали сравняться по силе с твореньями богов, да утомились, но все же груда поднялась много выше человеческого роста. А на самой ее вершине был водружен огромный меч.

Меч назывался акинак, он откуда-то знал это. Ветер клонил к земле черные струи дымов, струившихся от разложенных неподалеку костров, и меч возвышался над ними, так сверкая на солнце, что слепил глаза всякому, кто только осмеливался посмотреть на него,  словно свирепый взор божества, не терпевшего даже самого робкого человеческого взгляда.

На кострах клокотали огромные, закопченные до черноты котлы. Вокруг царила людская суматоха; далеко разносилось ржание коней, рев волов. Их подгоняли, подтаскивали к кострам, и тут же люди, залитые с ног до головы свежей, еще курящейся кровью, валили их наземь, проворно перерезали глотки, точными ударами разрубали туши, отделяли мясо от костей и опускали в тяжело булькающие котлы, а сырые кости бросали в огонь вместо дровот них-то и валил тот зловонный, жирный дым, выедающий глаза и выворачивающий нутро.

Он мучительно закашлялся, задыхаясь; извернулся, чтобы хоть плечом смахнуть жгучие слезы, и, полуослепленный, только теперь увидел и осознал, что стоит в толпе полуголых, а то и вовсе обнаженных, крепко связанных мужчин со следами ран и побоев на грязных телах. И в эти беспомощные тела были направлены копья стражников, во множестве стоящих вокруг и одетых тяжелыми кольчужными сетками.

«В плену!  ожгла догадка.  Я пленный! Но кто я такой?!»

Он опустил глаза. Увидел свое загорелое мускулистое тело, чуть прикрытое по чреслам обрывком серой шкуры, покрытые пылью ноги в мягких сыромятных сапогах до колен, перетянутых ремешками.

«А лицо?  мелькнула мысль.  Какое у меня лицо?!»

Он не знал, не помнил. Мотнул головой, отбрасывая длинные русые волосы

Кольцо стражи меж тем разомкнулось, пропустив пятерых богатырей в шлемах, увенчанных пышными султанами из конских хвостов, окрашенных красным. Наплечники и наколенники блистали золотом и серебром.

Кольчуги были сплетены из мельчайших колец с особым тщанием. Лица наполовину скрывались под защитными пластинами, и солнце высекало из них то же беспощадное сверканье, что исходило от меча на вершине рукотворной горы. Но у каждого из вновь пришедших был и свой акинакдлинный, тяжелый, обоюдоострый,  и все они вдруг взметнулись враз и обрушились на пленных!

Люди взревели, словно буйволы, почуявшие смерть, заметались, забились, толкаясь, и каждый пытался за спиной соседа найти спасенье от неминучей гибели, но длинные копья стражей своими острыми наконечниками сдавили их со всех сторон, сбили в кучу, заставили стоять недвижимо. И недвижимо глядеть, как то одного, то другого выхватывают из толпы, окропляют его голову вином из кубков, а потом мгновенным, неуловимым движением меча закалывают. Движения были точнытак, чтобы кровь стекала в роскошные бронзовые сосуды. И пока одни воины обезглавливали труп и насаживали его голову на колтакими кольями была огорожена вся площадка для жертвоприношений,  другие возносили сосуды с кровью на самый верх горы из хвороста и окропляли акинак, воздвигнутый там. Вволю поили жестокого Бога бойни!

А потом они отрубали у мертвых правые руки и швыряли к основанию горы, словно к изножию гигантского жертвенника. Больше никогда, никогда, даже в царстве мертвых, не поднимут эти люди меча против победителей!..

Пахло дымом и кровью.

Он очнулся от оцепенелого созерцания, когда могучая рука вцепилась в его волосы и выволокла из обезумевшей толпы пленных. Близко, у самых глаз, он увидел тяжелый пояс с пластинами, которыми крепился меч,  теперь они были пусты. Увидел множество бляшек-амулетов, серебряную застежку из двух крючков: один изображал человека, другойкакого-то зверя, а вместе они казались сцепившимися в страшной схватке. Обостренный близостью смерти взор видел все это необычайно четко и ясно!

Дрожащие ноги заскользили в луже крови, разъехались, и он упал, вырвавшись из рук своего палача. И тут стоило лишь коснуться землисырой, обильно политой кровью,  как он внезапно обрел ясность мысли и новую, возбуждающую силу мышц. И сообразил, где оказался в плену.

Этоскифы. А он? Он самкто?!

Скиф склонился, занося меч, но пленник, подтянув ноги, резко распрямился и сильным толчком отшвырнул врага. Тот рухнул наземь.

Взлетели рядом сразу два меча и вонзились в землю, потому что пленник, перевернувшись через голову, откатился в сторону. Здесь его тоже готовилось встретить безжалостное лезвие, но он увернулся, зацепив ногой врага под колено и повалив его рядом с собой. С воина скатился шлем, и пленник, крутнувшись, обрушил пятку на его затылок. И ухитрился вскочить прежде, чем поднялись и вновь упали мечи других воинов: охотились за ним пока лениво, без особой ярости, почти насмешливо,  и отпрыгнул, уклонившись от копья, спевшего над ухом свою грозную песнь.

К нему кинулся еще один воин, на ходу выхватывая меч, и пленник, оскалясь, ринулся вперед, как будто возжаждал гибели, но совсем рядом с врагом подпрыгнул, извернулсялезвие взвизгнуло как раз за его спиной. Он даже взвыл от острой боли, потому что задело кожу на лопатках, но расчет оказался верным: стражник сам рассек пленнику ременные путы и освободил его руки!

Однако они еще висели плетьми, еще не подчинялись, так крепко застоялась кровь. Приходилось обороняться ногами. С хрипом взвившись в воздух, пленник угодил пяткой прямо в нос бросившегося к нему стражника. Лицо того, не защищенное пластиною шлема, тотчас залилось кровью. Утробно хлюпнув, стражник свалился наземь, и пленник, успевший перехватить его копье еще слабыми руками, бросился прямо на воинов, устремившихся к нему.

Уперев конец копья в землю, он вознесся над врагами и опустился за их спинами! Но копье вонзилось слишком глубоко, вырвалось из рук, и он опять оказался безоружен.

Метнувшись туда-сюда, чтобы сбить нацеливших в него копья стражников, он пал плашмя, перекатился, а потом вдруг вскочил и, перекидываясь с ног на обретшие силу руки, прокатился мимо врагов, и впустую пролетело копье, и злобно сверкнул не нашедший добычи меч, и вгорячах пущенная стрела вонзилась в плечо какого-то стражника

Пленный резко крутнулся, неистово выбросив вперед ногу, и, ударив в горло слишком близко оказавшегося воина, подхватил акинак, выпавший из его руки.

Глаза скифа были полны ужаса и изумления: прыжки и броски были ему в новинку, словно он это впервые видел. «Тогда откуда я это знаю? Почему умею?  спросил себя пленный.  Кто меня научил?»

Впрочем, это было неважно. Главное, другое: теперь он был вооружен! И, ухватив тяжелый меч за рукоять в виде головы грифа с золотым гребнем, он испустил грозное и торжествующее рычание, словно зверь, измученный, но не побежденный, готовый к новой схватке с другим зверем,  пусть могучим, пусть сильным, но не убившим, не победившим его!

Меч напряженно сторожил каждое движение сгрудившихся напротив врагов, а незащищенную спину, чудилось, леденил ветер опасности.

И не зря! Раздалась четкая команда, и несколько лучников встали по сторонам. На земле, плотно прикрывая их снизу и давая опору руке, были нагромождены сомкнутые щитысаки, а над ними выгнулись луки, натянулись тетивы, навострили свои бронзовые жала готовые к полету стрелы.

Значит, всё кончено?

Внезапно, раздвинув строй лучников, вперед вышел высокий чернобородый скиф. Пленнику почудилось что-то знакомое в его облике. В глаза бросилась серебряная пряжка пояса: сцепившиеся человек и зверь,  и пленник узнал того, кто первым хотел убить его.

Воин оперся на меч и стоял недвижимо, не то готовясь вызвать его на бой, не тона разговор.

Сверкали золотые фигурки, украшавшие кожаные наплечники и наколенники. Виден был блеск зубов из-под пластины шлемавоин усмехался, глядя на пленника, изготовившегося дорого продать свою жизнь.

 Эй ты, гелон!  наконец звучно крикнул воин, и пленник не сразу догадался, что это слово имеет отношение к нему.

 Ты храбро дрался! Я рад видеть среди рабов такого, как ты. Удивляюсь только, почему ты оказался с этими ничтожествами.  Он кивнул на толпу пленных:  Дикари! А ведь гелоны сроду не воевали против скифов. Против братьев! Я готов был увидеть здесь песиглавца или одноглазого аримаспу, даже деву-воительницу, только не гелона. Но сразу видно, что ты хорошего рода! Твое боевое искусство хитро и неожиданно. Ты удивил меня, гелон! А теперь скажичего ты хочешь? Да стой смирно, иначе от стрел, вонзившихся в твое тело, сделаешься подобен ежу!

Пленник замер от неожиданности.

Чего он хочет?

Жить! Жить, чтобы вспомнить, кто он и откуда, чтобы вспомнить свою землю, свой род, свое прошлое! Не сгинуть подобно бессловесной скотине, вспомнить свое имя!

 Я хочу жизни!  выкрикнул он.  И жизни для этих людей!

Почему он решил спасти тех, кто уже смирился с неизбежностью смерти? И подумал бы он об этих людях, если бы они несколько мгновений назад не жались к нему, ловя последний глоток воздуха, ожидая общей погибели?

Скиф расхохотался:

 Ты слишком многого хочешь, гелон! Это ведь жертвы богу меча! После вчерашнего сражения мы выбрали каждого сотого пленника, чтобы его кровью вволю напоить того, кого эллины называют Аресом, а мы, скифы-воины, Акинаком. И ты хочешь лишить бога того, что принадлежит ему по праву? Не боишься его гнева, гелон?

 Бог далеко,  еле слышно произнес упрямец, с трудом разжимая искаженные судорогой губы.  Бог далеко, а смерть близко.

 Ну что же, гелон. Будь по-твоему! Но не взыщи, коли алчущий бог все же покарает тебя.

Скиф с величавым жестом обратился к страже:

 Слушайте меня! Я, царский воин Хорэй, объявляю свободными этих рабов. Всех!

После некоторого замешательства зазвенели мечи, вложенные в ножны, стрелы, спрятанные в колчаны. Словно бы медный ветер прошумел над полем! Опустились головы копий. Но пленные все еще стояли на месте, тесно прижавшись друг к другу, не веря в спасение.

Хорэй вновь махнул рукой, и два молодых босоногих скифа в простых сыромятных одеждах поднесли к нему бронзовый котел, а затем опорожнили туда несколько бурдюков с вином. Третий же с низким поклоном подал воину охапку стрел, обернутых овчиной.

 Да брось ты свой меч, гелон!  сказал Хорэй миролюбиво.  Опасность позади. Ты видишь, я даже приглашаю тебя и твоих сотоварищей выпить в честь вашего освобождения. Ну а чтобы отвести гнев Акинака, мы принесем ему жертвы иначе возлиянием вина!

Улыбаясь, он захватил пук стрел и наконечники в котел с вином.

Тихий вскрик раздался неподалеку, и гелон краем глаза заметил, что какой-то молодой воин вдруг резко побледнел, прижал к губам подвеску с изображением змееногой богини, а потом бочком выбрался из группы стражников и бросился прочь.

Этого никто не заметил. Стражники стояли молча, лица их хранили хмурое, настороженное выражение, и они не сразу повиновались приказу Хорэя наполнять вином чаши и рога и подносить их обессиленным пленникам.

Те еще не пришли в себя от внезапности спасения и пили так же молча и покорно, как только что принимали смерть.

Хорэй снял с пояса золоченый ритон, украшенный изображением гиппокамфа, велел служителю наполнить его, а потом сам, аккуратно, стараясь не расплескать ни капли, подал рог гелону, который так и не выпустил из рук меча.

 Все еще боишься?  вкрадчиво спросил Хорэй.  А, гелон? Трусишь, да? Ну ничего, пройдет. Ты пока выпей. Это хорошее вино. Крепкое! Знаешь, эллины считают нас, скифов, варварами за то, что мы не разбавляем вино водой. Э-э! Вода портит вино, как любовь к женщине портит сердце воина Пей, гелон! Это вино не разбавленное, и я сделал его еще крепче, омочив в нем свои боевые стрелы. Оно даст тебе радость. Оно закружит тебе голову. Пей же!

Гелон настороженно принял сосуд и слегка пригубил, но тут рука скифа резко наклонила ритон, сильно прижала его к губам, так что пленник едва не захлебнулсяи был вынужден сделать несколько судорожных глотков.

Кроваво-красное вино было великолепным Медово-сладкое, но с привкусом терпкой горечи, остающейся во рту, оно ударило в голову, зажгло кровь!

Гелон огляделся. Да, напиток живо завладел пленными! Они хохотали, обнимались и пели, а некоторые, ослабев от счастья и выпивки, уже валились без сил на землю.

 Хорошее вино, а, гелон?  Голос воина донесся словно бы издалека.  То-то! Едва ли тебе доведется еще когда-нибудь отведать такого вина!

Странная слабость охватила пленника. Пальцы разжались, меч выпал. Ноги подгибались.

 А теперь скажи мне свое имя, слышишь? О, да ты совсем пьян, бедняга! Как твое имя?

 Имя? Мое имя?

Он не знал, что ответить, и умолк в тягостной растерянности. Чудилось, брел сквозь разноцветный туман хмеля, но тот все сгущался и сгущался.

Гелон рванулся сквозь этот туман, и вдруг из дальних далей памяти что-то сверкнуло какие-то желтые огоньки, напоминавшие звериные глаза. Это светилось слово, он не понимал его значения, однако без раздумий выпалил:

 Ягуар! Мое имяЯгуар!

От этого звука пьяный морок тотчас схлынул, и пленник снова увидел лицо скифа, который смотрел пристально, уже не улыбаясь:

 Ягуар? Диковинное имя. Что оно значит? Никогда не встречал я гелона, которого бы так звали. Ну что же, пусть. Пусть так Передай же поклон Салмокису, о Ягуар! Ты скоро встретишься с ним! Передай поклон Салмокису!

Лютой ненавистью сверкнули его глаза из-под защитной пластины шлема, и Ягуар вновь ощутил всем телом, всем существом своим ледяное дыхание опасности.

Он огляделся. Пленные валялись вокруг котла с вином, но оцепенение, сковавшее их, не напоминало оцепенение пьяного сна или похмельной усталости

Стражники подходили к ним, хватали за ноги и грубо волокли к подножию жертвенника ненасытному богу меча.

Служители подняли котел с остатками вина и взвалили его на костер. Туда же, в огонь, швыряли рога и чаши, из которых пили пленные.

Не веря ужасной догадке, Ягуар повернулся к Хорэю. Воин только что метким броском отправил в костер свой золоченый ритон и теперь смотрел на противника с несказанным недоумением.

 А ты очень крепкий парень, Ягуар,  пробормотал он.  Как еще держишься на ногах?

 Ты убил их?  теряя голос, крикнул Ягуар.  Ты убил их?!

 Я отвел от них гнев бога!  веско заявил Хорэй, и пальцы его сжались на рукояти меча.  А теперь отведу и от тебя!

 Остановись, Хорэй!  вдруг мощно зазвучал невдалеке чей-то голос.  Брось меч!

Все невольно склонились под властной тяжестью этого голоса, и только Хорэй стоял прямо.

 Нет, это тебя покарает Акинак, слышишь, Дандамис!  злобно выкрикнул он.  Он алчет крови гелона!

 Акинак насытился. Разве ты не видишь, что он отверг эту жертву, отверг пленника? Гелон выпил твоего яду, но остался жив, тогда как остальные мертвы

 А я хочу исправить ошибку!  прорычал Хорэй.

 Ты имеешь в видуошибку бога? Ты хочешь превзойти волю бога?  медленно, раздельно произнес голос, и Ягуар увидел наконец, кому он принадлежит.

К ним приближался человек в белом одеянии. Полы его длинного плаща волочились по кровавым лужам, и казалось, что плащ подбит красной тканью.

Что-то шевельнулось в памяти Ягуара, какие-то слова Нет, не вспомнить, не поймать мысль!

Был этот человек очень высокого роста, с бритой головой, загорелым, словно у воина или землепашца, лицом и напряженным ртом. Из-под низких бровей сурово смотрели темно-серые глаза. На его шее висели тяжелые ожерелья из когтей и зубов птиц и мелких зверьковобереги и амулеты, и множество крошечных, мелодично распевающих бубенчиков, звон которых, как догадался Ягуар, должен отпугивать злых духов. Длинными, сильными пальцами он потирал маленький желтый шарик.