Вот только в твоем случае все деянья твои не в оправдание тебе идут, а как отягчающее обстоятельство. Почему это так, мы сейчас, с Божьей помощью, разъясним. И даже без латынщины, к коей ты, помнится, такую неприязнь испытываешь, что аж кушать не можешь. Я и русским простым языком владею довольно.
Начнем с простого, Андрюшенька. Ведомо ли тебе, что негоже путать свои амбары с государственными? А ты их путал раз за разом, и всё почему-то в одну сторону. Ежели по правде сказатьдоходы, к тебе идущие, ты считал своими законными, а расходы списывал на счет государства и меня лично. На языке латинском, тебе нелюбезном, сие именуется «приватизация прибылей при национализации убытков». И вот что я тебе еще скажу: в европейских державах за одно за это можно на виселицу пожаловать, ибо дело то воровское.
Давай-ка освежим память твою, а то она у тебя, смотрю, дырявая. Тут помним, тут не помним, тут рыбу заворачиваем.
Чьими войсками воевал ты, воин храбрый? Воевал ты, Андрюшенька, не княжеской своей дружиною, а войском государственным. Люди, коих ты мановением длани командирской на смерть посылал, не токмо ведь в твоих вотчинах поверстаны, а и по всему государству Русскому. Кормил-поил ты их тоже не самказна моя их кормила-поила, оружие им в руки давала и жалованье платила. Скажешь, нет? Не скажешь, коли в тебе еще квартирует совесть и остатки страха Божьего.
И не надо мне тут вещать про «вековечный обычай воинский». Люди мои пребывают в воле моей, а не в воле прежних государей. Ежели тебе приятственнее порядки, что при великом князе Василии были, так ты князю Василию и служи. Что, помер князь? Так отправляйся за ним вослед, коли его так любишь. Только знай наперед, что и в Царствии Небесном, и в пекле, везде обычаи свои, а не князя Василия. Не хочешь к Василию? Служи мне, как я хочу, или не служи вовсе.
Итак, Андрюшенька, воевал ты силами государственными. Когда же одерживал какую победу, то внезапно, как некий оборотень в латах, становился лицом частным и никому ничем не обязанным. Всё захваченное считал ты своим, с бою взятым. Посему вывозил всё ценное в свои замки, не зная удержу и меры, подобно волку жадному с разинутой пастью. Брал ты крепости немецкие, да ты же их и грабил дотла, мне оставляя голые стены и ободранных людишек.
Ибо в лютости своей не щадил ты ни старого, ни малого, ни богатого, ни бедного. А скольких загубил ты и изувечил, выпытывая о захоронках со златом-каменьем, сплошь и рядом тебе лишь помстившихся? Мыслю, не назовешь ты числа их, ибо ты их не считал, а уж ближники твои и подавно не считали. И добро бы лишь о металле тленном шла речь! А сколько ты со своими присными ругались над девами невинными, женами честными, да и над отроками, коли уж на то пошло? Не щадили вы даже монашек, бесчестили невест Божьих. Скажи мне, воевода, какая стратегическая необходимость понуждала тебя похоть тешить и беса радовать?
Ты мне на это, знаю, скажешь, что война дело жестокое. Бывает, что и кони попирают и давят копытами нежные телеса младенцев, взрослые же мужи и жены еще большие муки приемлют. Оно и так, однако же к чему умножать зло, и без того страшное? Знаю, что ты скажешь: чтобы таким ужасным способом вознаградить воинов своих, которые кровь проливали. А я тебя вопрошу, уж не потому ли ты отдаешь воинам монашек на поругание, что воины твои в недолжном порядке содержатся и ни на пиво пенное, ни на девок полковых не имеют лишнего грошика? Не ты ли, прекрасный мой полководец, положенную им копейку медную клал в собственный карман? Или скажешь, что сие совершал Христос, «восседающий на престоле херувимском одесную величайшего из высших»? Ибо, кроме тебя и Христа нашего Бога, некому было задерживать положенное из казны жалованье солдатское, и о том мне доподлинно известно.
Но не только эти убытки я терпел с тебя, а и убытки иные, особенные, государевы убытки. Ибо после вышеназванных подвигов твоих умножалась в людях злоба. Да не на тебя, Андрюшенька, а на меня, царя Иоанна. Ибо люди вообще не любят, когда их завоевывают, однако ежели сие обходится без излишних убытков, то скоро смиряются. Недаром говорил некий муж италийский, именем Макиавелий, что люди скорее простят смерть отца, нежели потерю собственности. А вот ежели к той потере довесить еще и осквернение брачного ложа, и гибель малых детей, и пытания, что в душах произрастет? Сам то ведаешь: лютая ненависть. И обращена их ненависть на меня, царя Иоанна, поелику все думают, будто лютования твои от моего приказа исходят, ибо ты слуга мой.
Итак, ты получаешь за свои дела славу воинскую, а я обретаю ненависть новых подданных. Не напоминает ли это тебе, Андрюшенька, сказочку народную о вершках и корешках? И ужель почитаешь ты меня глупым медведем, коего обводит вокруг пальца ловкий мужик? Али опять на «стратегическую необходимость» речь переведешь?
Знаю и то, что ты на это скажешь. Дескать, не один ты так поступал, но и иные мужи ратные. Сие справедливо. Но ведь за такие как раз бесчинства я и предал казням воевод, их творившихпосле предолгих увещеваний, заметь. И когда ты в послании своем мне же теми казнями еще и попенять тщишьсявспоминай-ка, Андрюшенька, здешнюю поговорку, про портки и крестик.
И на это у тебя найдется слово, мне уже ведомое. Скажешь ты, не смущаясь латынью, столь тебе нелюбезной: «Что дозволено Юпитеру, то недозволено быку», и что за великую храбрость твою и умение воинское надлежало тебя прощать и прощать. Никакоже! Именно в том и состоит страшнейшее твое злодейство и воровство. Ибо ты не только сам развратился, но и других развращал своими бесчинствами. Все видели, сколько ты крадешь, как наживаешься и как разбойничаешь, и что тебе всё это сходит с рук. И думали так: раз уж сам Курбский, воин славный и почитаемый лучшим из всех, так поступает, то и нам, грешным, сие незазорно!
Высоко вознесенный служит малым сим примером во всём, и в лучшем и в худшем. Причем лучшее трудно и тягостно, худшее же легко и приятно. Так что ты не единственно в том повинен, что сам воровал и лютовал, но и в том, что на такие дела совратил меньших, чем ты. Недаром же Господь наш Иисус Христос, коего ты через слово поминаешь всуе, говорил: «а иже аще соблазнит единого малых сих верующих в Мя, уне есть ему, да обесится жернов оселский на выи его, и потонет в пучине морстей». И вот за оный соблазн, тобою сеемыйгореть тебе, Андрюшенька, в геенне огненной.
Одно утешение: не в одиночестве ты будешь томиться в ней, ибо поджидают тебя те, кого ты ввел в грех и соблазн. В огне пребывают они и взывают из бездны, чтобы ты скорее приложился к ним. Возьмут они твою душу и примутся ее терзать, насмехаючись: что, брат Андрюша, где твои богатства великие? где одежды красные, в кои ты облекался? где брашна сладкие, коими ты хвалился? где честь твоя воинская, где лик твой гордый? Ныне же сядешь ты в смолу кипучую и вкусишь угольев горячих, ибо ты и себя погубил, и других вверг в погибель вечную!
А ведь облачен ты был в ризы сияющие, нетленные, сиречь в славу воинскую и мою дружбу. Эх, Андрюша, Андрюша Здорового ты дурака свалял, братец ты мой!
Вот и приходится тебе сейчас, совесть свою дурманом опаивая, возводить на меня напраслину вовсе уж вздорную. Ведь ежели кто и «кровьми обагрил праги церковные»так это ты со своими присными. «Мучеников за веру» же в сие время у нас как не было, так и нетда и с чего б им взяться, при наших здешних законах? Или, скажешь, всё же есть? Тогдаимя, сестра, имя!
Да, и раз уж к слову пришлось. Помнишь ли, как одолжился ты у меня на той неделе двадцатью пятью рублями серебром, в зернь проигравшись в офицерском собрании, и божился вернуть назавтра? Ты ж, герой, у нас частенько, по причине широты души, пребываешь в положении безденежного дона, по-гишпански говоря Андрюшенька, где же двадцать пять рублей? Ведьдолг чести, как-никак В великом ты меня предалэто ладно, но ужели и в такой малости ты лжец и вор?
Дано во граде Пскове, в ставке командующего Восточным фронтом. Писано собственной рукою. Известный тебе Иоанн.
Глава 2
Не обнажай в корчмах
Славно, братцы,
Славно, братцы,
Славно, братцы-егеря!
Славно, братцы-егеря,
Рать любимая царя!
По исчислению папы Франциска 12 августа 1559 года.
Корчма Соломона Просовецкого на Литовской границе.
======================
Воевода
Князь Никита Серебряный
Сведения
Командование армией: 6 звезд
Возраст: 28 лет
Местонахождение: Ливония
Черты характера
Отважный командир («В бою мне некогда бояться картечи и ядер!»Этому генералу часто доводилось скрестить шпагу с противником на поле боя: Боевой дух во время битвы +3)
Отец солдатам (Этот генерал, пожалуй, даже слишком много думает о своих солдатах; он не слишком активен в решении вопросов воинской дисциплины: Боевой дух во время битвы +1)
Прирожденный разведчик (Чувство местности дает определенное преимущество в определении места и времени сражения. Этот человек способен объехать всю округу и изучить множество мест, выбирая позицию для будущего сражения: Дистанция перемещения армии по стратегической карте +5 %)
Честный бой? («Зачем биться в чистом поле, если можно добиться своего хитростью и скрытностью?»: Возможность нападения из засады)
Вспомогательные персонажи
Траппер (Человек, который превосходно ориентируется в лесной глуши и которому ведомы все тайные тропы, легко зайдет в тыл к неприятелю: Командование во время засад +2)
Командир разведчиков («В этом человеке смелости больше, чем в целом полку драгунов!» На своем славном скакуне он в одиночку исследует вражескую территорию: Дистанция перемещения армии по стратегической карте +5 %)
Военный художник (Человек, умеющий нанести на карту все стратегически важные точки местности, способен проложить путь к победе: Дистанция перемещения армии по стратегической карте +5 %)
========================
Если и есть в этой чертовой Неметчине что-то хорошее, так вот оно, перед вами: пиво. Ну и местная закусь к немуподжаренные ржаные гренки с чесночной присыпкойнареканий тоже не вызывает Ничего более фундаментального они заказывать не стали: начаться моглов любую минуту и по любому сценарию.
Никита Романович, а вам, говорят, довелось повоевать под ЕГО командой? И как оно?..
Серебряный с неудовольствием покосился на напарника, беспечно воздававшего дань темному, и перевел взгляд на страхующую пару своих бойцов в дальнем углу корчмы. Все они были в гражданке, причем одёжку себе те подобраличто называется «с трупа сняли, кровь замыли»; эх, конспираторы
Вопрос же, понятно, был задан о Курбском, и звучал он, по нынешнему времени, несколько двусмысленно. Впрочем, Пан-Станислав ничего такого в виду, конечно же, не имелпросто у юного партизана были неразрешимые проблемы по части понимания армейской субординации, да и вообще дисциплины. С лихвой окупаемые, правда, иными его достоинствами.
Сей студент Краковского университета достался им в качестве трофея (в несколько поврежденном виде) в одной из прошлогодних стычек. Пленных партизан положено было сдавать малютиному ЧОНу«частям особого назначения» (немцы, из которых по большей части формировались эти подразделения, называли их, на свой манер, «Sonderkommando»), но Серебряный, как и большинство воевод-фронтовиков, приказ тот тихо саботировал. Ну а поскольку как раз в предыдущей рекогносцировке он потерял своего штатного топографа, Пан-Станиславу, обладавшему необходимыми навыками, было предложено заместить вакантную должностьпод слово чести. Школяр оказался весьма ценным для полка приобретением, а временами был просто незаменимкак вот сейчас.
Да, имел удовольствие, буркнул князь, внимательно изучая нетающий пенный сугроб в своей кружке; пена держалась со стойкостью тех, легендарных-старопрежних, ливонских рыцарей, а оставленный на ней, по местному обычаю, отпечаток-тест (Сокол-и-Колокол с его форменной пряжки) читался четко, будто на сургуче. Под Кессом хотя тебе это вряд ли что скажет.
Говорят, он был храбрец
Да, этого у него не отнимешь. Хотя очень неплохо было бы и отнять чуток.
Не понял Для когонеплохо?
Для тех, кому свезло угодить под его командование. Людей ни хрена не бёрег, да еще и тем похвалялся: он-де почитает обходные маневры за трусость и атакует только в лоб, после всяческих «Иду на вы». Рыцарь, ага произносить вслух «Мясник грёбанный» он, понятно, не стал: не следует совсем уж подрывать у младших по званию уважение к командному составу, пусть даже и к перебежчику.
А отчего он ну, это Как полагаете, Никита Романович?
«Азохен вэй», как выразился бы на этом месте здешний хозяин
Я полагаюоттого что обнесли его тогда чарой с назначением на Генштаб, и должность та досталась Басманову. При том, что в штабной работе князь Андрий мало что не смыслил ни черта, так еще и тяги к этому делу не испытывал ни малейшей. Сам же всегда витийствовал: «Вся эта логистика-фигистика Мне бы саблю да коня, и на линию огня!» Да и вообще, не нравилось ему тут у нас постарался он закруглить тему.
Чем не нравилось? студент прицепился как репей.
Ну как тебе сказать сложно это, Серебряный поскреб в бороде. Объяснять поляку, чем природному русскому человеку может не нравиться Новгородчина, было не так-то просто.
Если уж честно, князь и сам временами сомневался. Не в Государе, само собойБоже упаси! Было известно доподлинно, что царя Иоанна исцелил на последнем уже дыхании ангел Господень, и он же попутно наставил царя в делах государственных. Но больно уж хитровымудренными были царские деяния! Серебряному, человеку честному и прямому, было решительно непонятно, зачем нужно так цацкаться с побежденными, католиками-ливонцами, потрафляя их «правам и верованиям». Или вводить какое-то там «конституционное правление», на первый взгляд смахивавшее чуть ли не на извечный польский беспорядок. Или устраивать «временную столицу» в Иван-Городезаместо чтоб въехать в Новгород на белом коне и занять местный кремль, как подобает Великому государю. Так что верить-то Государю Серебряный верилно вот решения его понимал вовсе не всегда, и уж точно не сразу.
Однако «результат на лице»: семь лет уже прошло с той поры, как Москва отложилась от царя Иоанна и прокляла его имяа сшитое им на живую нитку лоскутное государство из Новгородчины, Поморья и Ливонии даже не думает разваливаться. Новгородское Вече, выторговав себе вроде бы как все мыслимые вольности, раз за разом оказывается в положении сельского простофили, у которого ярмарочный фокусникцарьизвлекает из-за уха то монетку, то белого мыша. Нелепый псковский «боярский бунт», поднятый на немецкие деньги, и подавлять-то не пришлось: бунтовщиков перебили сами же псковитяне. Архиепископ Рижский ведет среди своей католической паствы умиротворяющую проповедь, повторяя на все лады «Non est enim potestas nisi a Deo»разумно положив, что от добра добра не ищут; Святой Престол же ему в том ничуть не препятствуетибо Папа рад-радешенек сделать ничего ему не стоящую гадость ненавистному германскому императору Фердинанду.
«Ливонский освободительный поход», затеянный поляками с литвинами в основном ради решения собственных внутренних нестроений, вместо маленькой победоносной войны обернулся грандиозным позорным разгромомчто, по чести говоря, было заслугой не столько русских воевод, сколько самогО короля Сигизмунда-Жигимонта, с его несравненными полководческими дарованиями. Горячие головы тогда призывали уже Иоанна вести победоносную армию прямо на Вильно, но тотк крайней досаде Курбскогоостановил войска на Двине, ограничившись захватом с ходу считавшейся неприступной немецкой твердыни Динабург-Двинск, после чего круто поворотил наступающую армию на восток и за считанные недели овладел двумя оставшимися почти без защиты «жемчужинами старорусского ожерелья»Полоцком и Витебском. Полностью очистив, таким образом, от литвинов двинские берега и установив полный контроль над тем стратегическим водным рубежом, Государь, как рассказывают, оглядел штабную карту земель Литовской Руси, лежащих по ту сторону Двины, и, покачав головою, выдал очередную свою историческую фразу: «Нет, откусить-то, может, и откусим, но вот прожеватьточно не прожуём!»
Восточный же фронт всё это время успешно сдерживает напор московитовизматывая врага гибкой эшелонированной обороной и нанося успешные контрудары. Обо всём этом яркими словами повествовало популярное в народе «Сказание о Давиде и троих Голиафах»; под Голиафами там подразумевались Московия и Польша с Литвой, а под ДавидомГосподин Великий Новгород. Сказание официально считалось плодом стихийного творчества народных масс, но так-то все думали, что написал его сам Государь, на досуге, а потом распространил в войсках для укрепления боевого духа.