Лина СолеНебоскреб
Глава 1. Терапия
Город, растворяющийся в бликах неоновых огней. Чуть прикрываю глаза и не вижу ничего кроме постоянно меняющихся ярких вспышек: синий, фиолетовый, красный, много белого и слабо различимый зеленый. Я всегда думал, что зеленыйочень заметный цвет, взять хотя бы сигнал светофора, особенно ночью, как сейчас. Но оказалось, что в какофонии других цветов он теряется, становится блеклым, а то и вовсе пропадает, сменяясь на неопознанный неоново-лимонно-желтый. Мы потеряли слишком много зеленого за последние десятилетия. Мегаполисы, мегаполисы. Они, словно жуки-короеды, словно мерзкие термиты, расползаются все глубже в леса, стирая все зеленое с лица земли. Плевать. Сейчас это не важно, сейчас есть только ночь и я. В проклятом мегаполисе.
Мысли несутся в привычном направлении самоанализа, в то время как город словно теряется, исчезает для меня. Я не различаю ненавистных небоскребов, бесконечных дорог и эстакад, миллион зачем-то построенных и кому-то нужных магазинов, только огни заполоняют мое воображение: огни и мысли, мысли и огни. Я сижу на крыше высокого дома, с которым меня связывают самые тёмные воспоминания, но этомое место силы, мой шрам, который стал странно и горячо мной любимым.
У меня нет ключа от технического этажа этого дома, но все-таки я здесь. Как была здесь и она. Марта. Она оставила после себя слишком много вопросов, боли и разочарования. Просто шагнула вниз. Короткое «Люблю, не вини себя» десять лет назад заставило меня нестись через весь город, обгоняя неспешные парочки, возвращающиеся с первого свидания, и шумные компании, дружно направляющиеся в клубы. Я бежал так быстро, как никогда, и в ужасе думал: «А куда я бегу? Квартира Марты в другой стороне, какого черта я бегу в центр?» Но спустя двадцать минут я стоял напротив небоскреба, не в силах перейти дорогу. Меня трясла крупная дрожь от того, что я видел, а вдалеке был слышен вой сирены, заглушавший мой собственный крик. Картинка, которая останется со мной до последнего вздоха.
Я резко открыл глаза и шумно выдохнул. Так начиналась моя ежедневная Терапия. Мой якорь, мой стартовый выстрел. Я всё оставил позади: депрессия, море алкоголя, горы таблеток и психиатры, самые настоящие, в белых халатах и с жесткими уставшими глазами. Я не понимал тогда и не понимаю сейчас, но суть и не в том, чтобы понять. Суть в том, чтобы принять. В конечном счете я принял ее решение. Ведь то был ее выбор, ее жизнь. Не моя. Но сегодня никто не знает, с какой картинки я начинаю каждый вечер, оставшись наедине с собой. Худший день моей жизни, с которым я сравниваю все остальные и понимаю, что не так все дерьмово. Во всяком случае, хуже пока не бывало.
И вот, город снова на своем привычном местетемные дома с вереницами зажженных окон, огни редких машин, вездесущая реклама. Обычная ночь, как и тысячи других до нее. «Так, что сегодня было? вздохнув, я рутинно начал прокручивать сегодняшний день про себя. Проснулся, позавтракал в кофейне, поболтал с Софи про новый проект. Когда я уже решусь пригласить ее на свидание? Слюнтяй!»
Я замотал головой и начал вводить в заметку на 20 октября: «10:00Нерешительность с Софизлость на себя». Рука привычно нажимала на видимые только мне буквы на появившейся на периферии зрения клавиатуре. Я смахнул ее и продолжил вспоминать: «Около двенадцати мама напомнила, чтобы я не опаздывал к трем. Вечная каторгавоскресный семейный обед. Бред и атавизм. Когда они поймут, что для меня это не радостное событие, скорее, наоборот, доска позора, принижение меня, как личности?! Зато ониобразцы для подражания, настоящая идиллия: мама с отчимом, Лиза с мужем и детьми, Макс с невестой. И я, старший из детей, одинокий и неприкаянный, с горой психотравм и сомнительным будущим». Я сжал кулаки от досады, потом жестом вернул клавиатуру и начал писать: «12:00Мысли о семейном ужине». Я задумался, как лучше описать свои чувства. Нововведение моего сеть-психологазаписывать свои переживания и эмоции, анализировать их, менять негативный настрой на позитивный. Меня совсем не утомляли еженедельные онлайн встречи с сеть-психологом, скорее, забавляли. Особенно ее методики и подходы: самый настоящий детский лепет в сравнении с жесткой терапией клинических психиатров. Но меня радовала их необременительность и простота. «Хм Семейный ужин. Скорее, раздражение и тоска, я быстро дописал заметку и продолжил размышлять. В час зашел к Киру, забрал.»
Что ты здесь делаешь?
Я чуть не подпрыгнул от неожиданности, испытав микроинфаркт от испуга: сердце на миг остановилось, после чего принялось бешено биться. Никто и никогда здесь не появлялся, кроме меня! Я стремительно развернулся всем корпусом, за моей спиной, шагах в двадцати кто-то стоял. Темнота не позволяла различить деталей внешности, но голос вроде был детский, значит, опасности не было.
Что? я прекрасно слышал вопрос, но совершенно не желал на него отвечать, да еще и непонятно кому.
Что ты здесь делаешь? Здесь нельзя быть, человек сделал несколько робких шагов ко мне. Я пытался рассмотреть своего оппонента. Да, этоопределенно ребенок. Шорты по колено, темная футболка, волосыкороткий ершик. Возраст? По-моему, у детей лет до тринадцати вообще нет возраста, по крайней мере, я никогда не мог его определить.
Эй, ты немой? Я же сказала, здесь нельзя быть! «черт возьми, это еще и девчонка! Ну и видок у нее».
Я не собираюсь перед тобой отчитываться, ты сама-то что здесь делаешь? выпад был довольно резким с моей стороны, но не пошла бы она со своими претензиями!
Я сюда иногда прихожу, но тебя никогда не видела. Как ты сюда попал? У тебя есть ключ? про себя я отметил, что она явно нервничает, постоянно теребит и крутит пальцы.
Нет, ключа нет, пожалуй, тот же вопрос я бы задал и ей, но не стал. Ты живешь в этом доме?
Угу, коротко ответила девочка и прошла мимо меня к небольшому технологическому выступу, ловко забралась на него и уселась по-турецки.
Почему ты не дома, не спишь? Уже поздно! я даже поразился своему наставническому тону, никогда раньше не замечал его за собой, даже с племянниками.
Да так. Папа привел домой друзей, там шумно идевочка пожала тонкими плечами и небрежно почесала щеку, и им не до меня.
Здесь не место дляя замялся. Для кого? Для детей, для подростков, как ее назвать?
ЯЛиана, я увидел, как в темноте блеснули ее зубы. Для друзейЛи.
М-м, понятно, почему-то я не додумался представиться в ответ, меня больше поразило ее добавление: «Для друзейЛи». Я ей не друг, да и опасно называть незнакомцу такие детали. Так ты говоришь, приходишь сюда иногда? Всегда, когда к твоему отцу приходят друзья?
Да нет, не только. И он мне не отец, она как-то угловато сгорбилась и зажмурилась, но продолжала теребить пальцы. Мой отец умер, когда мне было шесть, а Котон отец моего брата, но меня тоже просит называть себя «папой».
Меня покоробило, во-первых, от странного и непонятного «Кот», а во-вторых, от неожиданного воспоминания: когда мне было четыре года, умер мой отец. Я много лет не вспоминал то время.
Как ты сказала? Кот? лучше было прервать нахлынувшие воспоминания.
Ага, его так зовут друзья. Он сидел в тюрьме, буднично пояснила Лиана. Криминальный мир мне был абсолютно не близок, да и нововведения в сфере правосудия казались мне какой-то бесчеловечной дичью, поэтому я принял ее слова, как данность, и не желал развивать разговор в этом направлении.
Значит, у тебя есть младший брат? перевел я тему, хотя не понимал зачем. Не лучше ли было просто оставить ее здесь, а самомууйти?
Он старший, ему восемнадцать, девочка бросила на меня взгляд и захихикала. Там долгая история.
Понятно, парировал я, хотя ничего, конечно, мне не было понятно. Я задумался над ее словами, но меня отвлек звук сирены полицейской машины, раздавшийся недалеко от сквера Памяти.
Спустя полминуты молчания Лиана неожиданно продолжила.
Рома не любит меня, даже ненавидит. Так было всегда, как только я родилась, я кратко посмотрел на нее, Лиана сжалась, обняв колени, и казалась теперь совсем маленьким ребенком, загнанным зверьком. Ромасын Кота. Когда Кот попал в тюрьму, мама уже не хотела с ним быть и встретила моего папу. А когда он погиб, мы жили очень бедно: мама работала все время, Рома постоянно бил меня и обижал. А потом Кот позвал нас жить к себе. Он уже вышел из тюрьмы и простил маму. Он так постоянно говорит, когда они ругаются.
Я не знал, что сказать в ответ на подобные откровения. Если честно, я совсем не хотел знать перипетии судьбы незнакомой девочки. Пожалуй, многие сталкиваются с чем-то подобным: несчастливые браки родителей, жестокость старших братьев, криминальные и другие неприятные истории. В конечном счете меня самого потрепала судьба, прежде чем я хоть немного оправился и ступил на худо-бедно верный путь. Поэтому я решил, что пришло время аккуратно выбираться отсюда.
Слушай, почему бы тебе не поговорить с сеть-психологом? В школе же у вас есть сеансы? я задумался, вспоминая: вроде бы они начинаются в только старших классах, с четырнадцати. Тебе сколько лет?
Мне двенадцать иона замялась, словно не зная, как закончить начатую фразу, я не хожу в школу.
Как так? вот теперь я, действительно, удивился: в наше время обучение было почти культом! Святейшая обязанность каждого человеказаботиться о своем образовании, постоянном апгрейде навыков и знаний.
Ну Раньше ходила, но потом меня забрали из-за инцидента, Лиана зарылась лицом в колени, давая понять, что не желает говорить на острую тему.
Тогда, не знаю, с подругами? Или с мамой, я понимал, что мои идеи никуда не годятся, но и выступать в качестве психолога не хотел, да и не могне было у меня такой квалификации.
Иди, ты же хотел уйти, пробормотала она, не поднимая головы. Мне даже показалось, что я ослышался.
Что? переспросил я, как идиот.
Лиана подняла глаза над коленями, я заметил, что у них какой-то странный цветто ли темно-сиреневый, то ли карий с синим неоновым подцветом.
Иди, Вэл. Еще увидимся.
Меня мгновенно выкинуло из симуляции. Я резко снял с виска накладку виртуальной реальности и вскочил, будто ужаленный скорпионом. Не понимая, что произошло, я начал озираться по сторонам: темный зал с рядами полулежачих кресел, на большей части из которых находились люди, в основноммолодые ребята, не способные купить личную VR-установку. Еще не придя в себя, я закричал:
Майлз! Майлз, мать твою, ты где?
Я заметил движение на некоторых креслах около себя, оно постепенно расходилось все дальше, будто круги на воде. Люди нехотя открывали глаза и приподнимались, недовольные резким завершением Терапии. Хотя, как я догадывался, лишь часть из них проводила время за стандартной Терапиеймедитировали в одиночестве в лесу около живописного ручья или общались с сеть-психологом в уединенном месте, которое придумали сами; другая же часть с головой погружалась в пучину Содома и Гоморры, что было так по-человечески естественно, однако, порицаемо обществом.
Вэл, ты спятил? донесся голос Кира с соседнего кресла. Он смотрел на меня непонимающе: здесь не было принято кричать, Зал Терапииместо уединения, релаксации, люди приходят сюда за спокойствием, которое не могут обрести в реальной жизни.
Прости, я небрежно потрепал друга по плечу и начал аккуратно пробираться к передним рядам, где обычно находился Майлз. Я видел, как люди провожали меня осуждающими взглядами и надевали обратно VR-накладки, погружаясь каждый в свой виртмир. Я дошел до кресла, где лежал Майлз, директор этой «временной богадельни». Я был растерян и зол, и все же, не знал, что ему сказать. Накладка создавала почти неразличимое зеркальное сияние вокруг головы Майлза: странный артефакт, доставшийся в наследство от прошлых поколений, когда лишь избранные имели постоянный доступ к ИНС и виртуальной реальности, отключаясь от происходящего и ставя окружающих в тупик; сейчас же никого не удивлял секундный «уход в себя» даже во время оживленной беседы. Я наклонился, чтобы не будить остальных.
Майлз, прошептал я. Его лицо было спокойным и молодым, впрочем, как у большинства. Он был альбиносом, что совсем не делало его вид неприятным или пугающим; даже его красноватые глаза казались мне скорее загадочными, чем странными. Я перевел взгляд на сияние и увидел свое искаженное сферическое отражениев этой сфере мои каштановые волосы затянулись в какой-то слишком высокий узел, а зеленые глаза неестественно расползлись по смешно-округлившемуся лицу. «Чиполлино» всплыло в памяти забытое слово, кажется, из детской книжки. Майлз, проснись.
Мне не хотелось нажимать Reset на его установке, но и будить окружающих очередным громким возгласом было довольно постыдно. Поэтому я осторожно потрепал Майлза за руку, отчего он заерзал в кресле и открыл глаза.
Вэл? Что случилось? он снял накладку и бережно положил ее в соответствующее углубление на установке.
Можно тебя вя показал на его коморку, которая была не то кабинетом, не то мастерской, но выглядела, скорее, как кабина древнего космоплана с кучей аппаратуры, нежели обычный офис директора.
А ты не мог добавить меня в диалог? недоуменно поинтересовался он, прищурив красноватые глаза.
Конечно. Логично. Но что-то выбросило меня из виртуальной реальности, и я совершенно опешил и не догадался, что можно надеть VR-накладку обратно и вызвать Майлза в диалог. Вместо этого я совершил акт вандализма по отношению к другим присутствующим, разбудив многих своими животными воплями. На миг мне стало стыдно.
Майлз, покачав головой, бесшумно поднялся с кресла и грациозно пошел в сторону своего офиса, я проследовал за ним. Вообще, он был весьма утонченной персоной, что наводило на мысли о его сексуальной ориентации, но никто никогда не видел его ни с мужчиной, ни с женщиной, а спрашивать об этом в нашем обществе было вульгарно и груболичная жизнь не касалась никого. Зато как директор Зала Терапии он был великолепен. Майлз всегда был в доступе: пока другие находились на Терапии, он следил за происходящим, любое изменение параметров посетителей сверх нормыпульс, давление, частота дыхания, температураи он запускал автономную диагностику подозрительной VR-установки. Скорее всего, ему были известны сюжеты каждой установки в конкретный момент, но он никогда не давал усомниться в приватности и конфиденциальности Терапии.
Закрыв дверь, Майлз указал на единственное кресло в его офисе. Я отказался, и мы остались стоять друг против друга.
В моей Терапии появился человек, сбивчиво начал я. Девочка. Она разговаривала со мной.
Значит, ты задал параметры, чтобы там появилась девочка, он снисходительно склонил голову и посмотрел исподлобья.
Ничего подобного! запротестовал я. Я всегда провожу Терапию в одиночестве, я не вводил ничего нового, поставил стандартную программу.
Случайно набрал не тот код? не успокаивался Майлз.
Исключено! Она Оная почувствовал, что горю изнутри. Она меня выбила из Терапии. Я не отключался силой воли.
Вэл, что ты говоришь? Такого не может быть, Майлз улыбался и смотрел на меня, как на сумасшедшего.
Я лишь развел руками. Я тоже никогда ни о чем подобном не слышал, и мои слова, действительно, могли показаться бредом. Но так оно и былодевочка, образ из виртуальной реальности, взяла надо мной контрольнад моим сознанием, над моим физическим телом.
Хорошо. Ты даешь апрув на мой доступ в твою Терапию? согласился Майлз, даже не убрав свою дурацкую усмешку с губ.
Я безнадежно кивнул. Майлз сел в свое кресло и начал что-то вводить на невидимой мне виртуальной клавиатуре. Затем он перевел некоторые физические тумблеры на приборах в другое положение и указал мне на терминал распознавания. Три касания: первоераспознавание личности, второеапрув на доступ, третьефинальное подтверждение.
Возьми в слоте VR-накладку, он, не глядя, показал направление, а сам продолжал что-то печатать, пропадая в Сети.
Я огляделся, ища накладку: комната была напичкана самой современной аппаратуройинтеллектуальное управление, подключение к ИНСно была стилизована под старинные машины: покрашенный серым металл, древние тумблеры-палочки и черные переключатели. Никакой стерильности, белизны, округлости, распространенной в мире техники, наоборотугловатость, грубость и брутальность. Все окружение так контрастировало с образом Майлза, утонченного альбиноса, что приводило меня в недоумение, но также в странный знакомый с детства восторг.