II
Я замерзла, сказала девочка.
Протирая глаза, он увидел, что небо затянуто облаками. Вдали виднелась полоска пляжа. Над океаном грудились темные тучи, а над водой висел туман, сотканный из дождевых капель. Оттуда все так же доносились глухие звуки музыки.
Мне нужно мыло вновь начала Сифинь. Если я не помоюсь, то сойду с ума.
Сжимая кулаки, Нейт шагал по пещере. Его раздражали капризы девочки и ее патологическая боязнь замараться.
Здесь повсюду грязно, резко сказал он.
Но тут же пожалел. Все-таки тяга к чистоте это нормально, и он сам был не против принять прохладную ванну с пеной.
Вдруг девочка закричала. Она в отчаянии выкрикивала какие-то бессмысленные слова. Голос Сифинь был тонким и слабым. От этих стенаний в его груди словно прорастали шипы. Но как ей помочь? Он попытался ее обнять, но она вырвалась.
Обещаю, я найду людей, повторил он дважды.
Зарядил ливень, и Нейт вполголоса выругался: у них не было никакой посуды, чтобы набрать воды. Как же глупо.
Скользнув взглядом по Нейту, девочка спустилась по отрогу и села на мшистый камень. Запрокинув голову, она открыла рот и ловила теплые дождевые капли, а руками растирала шею, подставив ее под небесный душ.
Повсюду громыхало лес освещали фиолетовые вспышки молний. Нейт ушел за выступ скалы, поднимающийся к небу вертикально поставленным лезвием, снял майку и последовал примеру Сифинь, смывая с себя загустевший пот, который напоминал жирную рыбью слизь.
Тело больше не зудело, он наконец ощутил приятную чистоту.
Вернувшись в укрытие, он долго раздувал угли, пока пламя не объяло сложенные веточки.
«Надо бы сходить за мидиями, мелькнула мысль. Жареные, наверное, даже вкусные».
Вскоре дождь перестал, выглянуло солнце, и ветер стих. Океан вдали блестел, как чистое зеркало. Издалека тянулись надоедливые мелодии.
Я всего лишь пытаюсь понять, бормотал Нейт, каким образом мы попали сюда. Плюс у меня не выходит из головы эта музыка.
Если заткнуть ватой уши, залить сверху воском, как делал Одиссей, то и тогда она наверняка найдет способ проникнуть в мозг. Что за бред? В океане не видно ни кораблей, ни катеров, ни лодок.
Кажется, это Моцарт, безучастно ответила девочка.
Я помедлил он, особо-то и не разбираюсь.
Она сидела в углу пещеры, неестественно изогнувшись, и даже не обернулась на его слова. Она лишь шептала имя «Клер», покачиваясь из стороны в сторону.
Я поищу людей, предложил он. Можешь пока отдохнуть.
Сифинь слегка шевелила губами, но ничего не говорила. В руках она теребила высохший пучок водорослей, который подобрала вчера. Теперь он был мертвого, бурого цвета.
Нейт бродил по лесу долгие часы, пытаясь найти следы людей.
Голова гудела от жары. Солнце жгло непокрытую макушку. Тогда он обернул голову листьями, как и в первый день. Это помогло.
Птицы пронзительно вскрикивали, когда он раздвигал заросли, пробираясь сквозь лес в надежде наткнуться хотя бы на костровище.
Зачем я здесь? бормотал он.
Но все было зря. Его окружал девственный, никем не тронутый лес. Ни тропинок, ни мусора, ни окурка.
Есть ли здесь города да любые поселения? Каким образом он попал в это дикое место?
«Кажется, я заболел», подумал он.
По тому, как зудела кожа на плечах, он понял, что сильно обгорел. Будто смеясь над ним, солнце сияло в небе, поливая его огненными лучами. Он весь взмок, покрылся клочками паутины и сломанными стебельками. О чувстве свежести после утреннего душа он уже забыл.
Нейт постоянно смахивал с себя упавших с деревьев пауков, жуков, многоножек, распугивал чирикающих в зарослях желтых и синих птиц. В подоле его майки лежали моллюски и помятые фрукты. Штаны разодрались на коленях, в районе паха и клочьями висели на нем.
«Первое, размышлял он, нужно вспомнить, что привело меня сюда. А пока нужно поддерживать в теле жизнь. Давать ему пищу и воду. И не забывать о девочке. Нам повезло, что мы наткнулись на укрытие».
«Второе: надо быть готовым к болезни, решил он. Его уже лихорадило и мутило. Едкая кислота подбиралась к горлу, выжигая пищевод. Похоже, температура. Возможно, отравление мидиями. Я же их ел сырыми. Или это обезвоживание?»
«Третье: важно как можно больше разговаривать с девочкой. Нельзя, чтобы она окончательно замкнулась», он и сам переживал за свою психику, но понимал, что речь позволяет сохранить рассудок. Даже если говорить с самим собой.
«Наконец, четвертое: необходимо найти людей. Тогда все станет понятно. Пожалуй, это самое важное», заключил он.
Когда он вернулся, Сифинь уже спала.
Он с облегчением вздохнул, убедившись, что она в безопасности. Напившись, он устроил из папоротника нечто вроде подстилки. Затем положил фрукты в дальний угол на кучу веток.
Теперь спать, спать и ни о чем не думать!
«Все это не может продолжаться вечно», решил он и рухнул в сон.
Много позже, вспоминая эти дни, он возвращался в памяти к тому, как выдалбливал камнем углубление у стены, чтобы туда стекал самый крупный ручеек. Там за сутки стало скапливаться достаточно воды.
Прошло три дня, как мы попали сюда, сказал он.
Он вновь застучал зубами дрожь накатывала приступами. Ночами у него поднимался жар, и он бредил. Сил почти не осталось, и постоянно хотелось пить.
Да, просто ответила девочка.
Он ясно почувствовал, что она еще больше замкнулась, и будто невзначай добавил:
Утром я видел людей, дитя.
Это сработало как триггер.
Сифинь с мольбой взглянула ему в глаза:
Почему? Почему ты ничего не сказал?
Если это был не сон, и они
Она отвернулась.
Я сегодня ходил к океану, но никого не встретил. Музыка по-прежнему звучит, я даже
Где ты их видел? спросила она.
Утром я встал по нужде и заметил на пляже трех человек.
Он почувствовал, что оправдывается. Ему стало стыдно.
Ты не сказал мне! всхлипнула она.
Я боялся дать тебе ложную надежду Сначала я хотел сходить и проверить. Но, как я уже сказал, там никого не было
Нужно идти дальше вдоль берега, перебила она. Ты же сам говорил!
Это может быть опасно.
Не опаснее, чем сидеть в этой вонючей пещере.
III
Брахур умирал от жажды.
«Холодная вода, прозрачная, как лед, очищающая, кристальная, сверкающая», он думал о ней, добавляя всевозможные эпитеты, и представлял, как он пьет ее, втягивает ртом, смакует, и тысячи целебных серебристых нитей устремляются в него, неся в себе жизнь.
«Три дня, уже три дня здесь», врезалась в сознание мысль.
Парень лежал в тени развесистого дуба. Неподалеку, под соседним деревом, хрипели двое мужчин. Брахур видел, как утром, перекидываясь шутками, они пили из океана. Не это ли самое опасное? Теперь же они лежали, придавленные к земле зноем.
Раскаленный воздух дрожал: мерно, студенисто колыхалась гладь океана, а позади вставал лабиринт из зарослей.
Брахур боролся с рвотой, спазмами подступающей к горлу. Перед глазами плыли круги. Он где-то читал, что обезвоживание приходит незаметно, проявляясь лишь несколькими симптомами.
От океана тянулась музыка. Брахур узнал величественный аккорд, исполненный виолончелью, фа мажор, продлившийся четыре такта.
«Это же Стравинский, ошарашила его догадка. Русский балет».
Перед глазами пронеслось старое, забытое воспоминание: он ребенком играет на ненавистной скрипке.
Да, он немного разбирался в классической музыке, но от этого было не легче. Через пару мгновений он перестал думать об этом.
Иссушающий, палящий жар проникал в самую глубину тела.
Парень вдруг закашлял, попытался сплюнуть, но не получилось. Во рту пересохло так, что густые комки слюней пришлось вытягивать изо рта пальцами. Казалось, что с каждым выдохом организм теряет последнюю воду.
В тени деревьев стонали люди. Некоторые в прострации ошеломленно ощупывали свои лица и руки.
Прошлым днем шел дождь, но мало кто успел напиться. Земля жадно впитала лужицы, и вскоре на небе снова полыхало солнце.
Пить пить пить, бормотал мужчина, скорчившись под соседним деревом.
Рыжая девушка опустилась на колени, запрокинула голову и испустила вопль, похожий на волчий вой. Люди стенали, царапали себя ногтями, хотя еще утром препирались, дрались и ходили искать источник воды, повязав на головы белые майки.
Утром пляж полнился криками, воплями, проклятиями и стонами. К полудню, когда раскалилось солнце, а человеческие тела потеряли еще по пол-литра воды, на берегу слышались лишь стоны.
Измученные люди лежали в тени деревьев, жевали листья и найденные в лесу фрукты, надеясь получить хотя бы несколько капель живительной влаги. Позднее они хватались за животы, страдая коликами, и про себя ругались. Кто-то вел себя тихо и равнодушно, будто уже принял неизбежное.
Те, кто напился соленой океанской воды, замерли без движения. Возможно, умерли. Брахур не знал. Взгляд его, мутный и полный недоумения, скользил по обессиленным телам. Уже третий день он не понимал, где находится.
Он положил голову на дубовый корень, который напоминал сухую руку, протянутую из земли. Другие корни, будто анаконды, расползались от ствола дерева. Уже более часа Брахур обдумывал свой план.
Наконец парень решился. Он вынырнул из тени под огненно-белые лучи солнца и схватил острый, похожий на головку топора, камень. Мужчины неподалеку лежали тихо. Может быть, умерли? Но нет они смотрели на него сквозь щелки глаз. Их тела были багрово-красными, опаленными поцелуями солнца. На плечах белыми лохмотьями слазила кожа.
С океана потянулась другая мелодия Брахур различил импровизацию на Лунную сонату. Но тут же вяло шевельнулась мысль, что он ошибся и это было «Рондо Каприччио» Бетховена. Вскоре музыка сменилась на незнакомую ему.
Камень, горячий и шершавый, лежал в ладони.
Вернувшись в спасительную тень, парень с силой ударил по бурому корню, и на нем, поблескивая влагой, вспыхнула свежая царапина. Тяжко вздохнув, Брахур вновь с силой опустил камень. Через пять ударов он примкнул ртом к сочившейся соком древесной ране.
Во рту растеклась прохлада. Он с силой втягивал эту горьковатую жидкость, но разве возможно напиться несколькими каплями? Некоторое время он мучительно высасывал из корня дубовый сок, и ощущение нереальности, преследовавшее его уже три дня, постепенно ослабло.
Пейте, прохрипел он, указывая мужчинам на корень.
Один из них мотнул головой и пополз к источнику влаги.
Второй же начал искать камень.
Жажда мучила всех со второго дня. Фрукты не помогали клейкие, слишком сладкие, они вызывали понос и, как следствие, еще большее обезвоживание. К середине третьего дня жажда стала нестерпимой и сводила людей с ума.
Вокруг творилось безумие. Некоторые становились на колени, воздевая руки к небу, или бросались навзничь, уползая в тень зарослей от безжалостного солнца, катались по песку, скуля, как собаки.
Нужно найти кого-нибудь, кто сможет объяснить, как он очутился в этой глуши. Почему эти люди одеты в точности как и он, белые майки и черные штаны? Как они все попали сюда? Зачем он здесь?
Слышался редкий стук.
Худой мужчина, с трудом поднимая над головой камень, бил им по корню соседнего дерева.
Лицо вдруг освежил приятный ветерок, прилетевший с океана. Брахур закрыл глаза и сделал глубокий вдох.
«Кажется, ноктюрн Шопена, опус 9, обожгла его мысль. Да, эта непрерывная последовательность восьмых это знакомое арпеджио Но откуда оно звучит? И почему?»
Он поискал в океане судно и ничего не заметил. Но его взгляд остановился на пугающей сцене. У кромки берега рвало согнувшуюся вдвое женщину.
Не нужно пить эту воду, еле слышно прошептал парень.
Его чувства были будто заморожены.
Шатаясь, он подошел к женщине.
Это опасно, повторил Брахур.
Она повернула к нему голову.
В ее широко раскрытых глазах застыло недоумение младенца. Губы дрожали мелкой дрожью.
Я дам вам воды, сказал он.
Она приоткрыла искаженный спазмом рот, но ничего не ответила.
Он помог ей подняться и довел до дуба.
Отойдите! выдохнул он. Дайте ей тоже попить.
Мужчина даже не оглянулся. Он жадно присосался к корню и стонал, как загнанный зверь. Брахур рванул его на себя и с яростью закричал:
Она еще не пила!
Мужчина злобно на него взглянул, но отступил. Брахур с отвращением заметил на его подбородке засохшую струйку рвоты.
Женщина тяжело осела на землю и заплакала.
Подождите, сказал он, схватил камень и начал долбить им другой корень.
Вскоре стала сочиться влага.
Пейте. Брахур запыхался и сел рядом.
Пока женщина пила, он рассеянно обводил взглядом океан, пляж, страдающих людей.
«Что это за проклятое место? продолжал думать он. И откуда берется музыка?»
Он посмотрел на пустой океан, откинув со лба прядь волос. Постепенно его дыхание успокоилось. Брахур вслушивался в божественные мелодии, приносимые волнами, и напряженно думал.
«Что чувствует человек, когда умирает? Что видит он? Неужели сосны, буки и эти деревья? О, теперь отзвуки «Кольца Нибелунгов» Нет, стоп. Что за чушь? Я живой. Вне всяких сомнений».
Благодарю вас, сказала женщина.
Он очнулся от размышлений и улыбнулся ей.
Надо сказать другим, что тут в корне то есть вода есть, бормотала она обессиленно.
Брахур кивнул.
Меня зовут Мирия, добавила женщина.
Присев на корточки, она странно, механически качала головой. У нее были густые черные волосы, которые свешивались ей на лицо.
Брахур, представился он и вновь погрузился в мысли.
Вдруг худой мужчина под соседним деревом захрипел и, схватившись за горло, начал биться в агонии.
Брахур мучительно наблюдал за судорогами.
Через минуту мужчина затих.
Парень скользнул взглядом вверх и понял, что тот лежал под тисовым деревом. Этот бедолага напился сока из корня смертельно ядовитого древа.
Брахур прикрыл глаза.
В груди заскреблась совесть, настаивая, что это он виноват в смерти мужчины ведь он подал ему пример, как напиться древесного сока.
Перестань, это не твоя вина. Женщина будто прочитала его мысли.
Брахур ответил не сразу.
Надо бы помочь другим, буркнул он.
Нарастал дикий, непрерывный стон будто стонало слепящее синевой небо, стонал раскаленный песок или океан. Стон напоминал трескотню кузнечиков на лугу или стрекот цикад в ночном лесу.
Стоны становились громче, резче, повсюду виделись перекошенные рты, из которых лились эти жуткие звуки.
Вдруг по пляжу разнесся громкий, сухой голос.
Я дам вам воду! заскрипел он. Разве я позволю вам умереть?
Среди лежавших людей будто по живому кладбищу шел человек.
Следуйте за мной! звал он.
Люди следили за ним недоверчивыми взглядами.
Брахур присмотрелся к нему. Это был худой, хилый старик с впалыми щеками и растрепанными волосами.
Я дам вам воду! снова и снова повторял старик.
Ты знал! заорал кто-то.
К старику плелся юноша с перекошенным от гнева лицом.
Ты знал, сволочь! правой рукой он схватил старика за грудки. Я сломаю тебе челюсть, ублюдок!
Он оглядел остальных, будто ожидая поддержки.
Но до этого не было никому дела. Люди лежали, измученные смертоносной жарой. Им была нужна только вода, пресная вода.
Не тронь его! зарычал крупный, коренастый мужчина. Он выступил вперед красный, обожженный солнцем. Пусть ведет.
Старик указал на заросли и улыбнулся, сверкнув желтоватыми зубами. Держался он горделиво и снисходительно, разговаривая с остальными будто с неразумными детьми.
Идемте за мной.
К нему, стеная от изнеможения, подползла рыжая девушка.
Пиии-ить, прохрипела она высушенным голосом.
Люди с трудом вставали на ноги и, шатаясь как от сильного опьянения, направились за стариком.
Нужно пойти за ним, сказала Мирия.
Брахур помог ей подняться.
Звучали незнакомые, теперь уже электронные мелодии странные пассажи, музыкальная акробатика. Подчиняясь их ритму, люди еле передвигали одеревеневшие ноги. Колючие ветки рвали им одежду и царапали кожу. Несчастные падали, но вставали и брели за стариком, устремив вперед невидящий взгляд, продираясь сквозь ядовито-зеленые заросли.