Что помешало бы вам скрывать и в дальнейшем службу на русских, если обманули рекрутёров?
Желание принести пользу работодателю, босс.
Выплёскиваю на него вторую часть презентации.
Центральная Африка только выходит из тени на мировую арену. Заявляем об исключительно оборонительном оружии, а ударные ракеты способны поразить корабли врага за пределами территориальных вод. Первый же шаг нельзя начинать со лжи явной, легко и быстро разоблачаемой. Предлагаю перебросить их позже, после начала конфликта, для предотвращения дальнейшей эскалации. В моём письме есть подробные выкладки.
Он просматривает файл. Непроницаем, но если что и просвечивается, то, скорееодобрение.
Доложу. А пока От работы вы отстранены. Зарплата сохраняется. Дальнейшее решит Служба Безопасности из Центрального офиса.
Понимаю. Благодарю вас, сэр.
Небрежным жестом пальцев он пресекает мою попытку встать.
Позволю себе несколько вопросов из их зоны ответственности.
Преданно киваю. Не я здесь решаю, что позволительно, а что нет.
Я открыл файл ваших тестов. На вопросы относительно сотрудничества со спецслужбами вы дали отрицательный ответ, и анализатор не заметил лжи. Вы настолько тренированы его обманывать? Или вжились в роль?
Ни то, ни другое, босс. Это вина или, если хотите, заслуга русского языка. Меня интервьюировали по-русски. Странно, что сотрудники кадров, выходцы из СССР, не обратили внимания на формулировки вопросов. Особенно касательно шпионажа. На английский этот вопрос звучит так: выполняете ли вы задание какой-либо разведки по внедрению в Корпорацию?
Правильно. В чём проблема?
Подобострастную улыбку меняю на оскал пса, умудрившегося принести хозяину тапочки нужного фасона.
Целых две дырки. В моём случае сработала та, что я действительно направлен из Ясенево, но игнорирую их задание. Мне самому хочется сделать карьеру в Корпорации, независимо от замыслов товарищей генералов.
Интересно. Компьютер пропустил А вторая?
Слово «сикрет сервис» в русском варианте звучит как «разведка», произношу это слово по-русски и пытаюсь объяснить разницу. В значении «спай оганизейшн». А в России есть другая мощная спецслужба, как ФБР в Соединённых Штатах, считается внутренней силовой структурой, но тоже запросто толкнёт своего агента в объятия мисс Элеоноры. Понимаете? Человек слышит: «вас заслали русские шпионы?» Чистосердечно даёт отрицательный ответ.
Шеф складывает ладошки домиком и цедит:
Вы отдаёте себе отчёт, что спровоцировали массовую внутреннюю проверку персонала Корпорации?
Если это ей на пользу, разве плохо?
Хорошо. Только кроме официальных правил есть ещё взаимоотношения между сотрудниками, корпоративная этика. Тель-авивский офис преимущественно занимается рекрутингом. Вы поставили под сомнение год нашей работы.
О, вот она тонкая грань Можно демонстрировать верность прямому начальнику, пусть в ущерб фирме в целом, или показатьхрен на тебя, босс, сермяжная правда важнее! Пробую пробежаться по самой грани, балансируя с непринуждённой грацией бюрократа-карьериста.
Любая информация срабатывает по-разному, это зависит от подачи. Я больше ни с кем не откровенничаю, вы вправе доложить, что открытие брешей в безопасностизаслуга вашей команды. И ничуть не преувеличиваете, я остаюсь членом команды, даже отстранённый от работы.
Выхожу от шефа прямиком в приёмную и одновременно в короткий оплачиваемый отпуск, где капает примерно пятьсот евро в день. Элеонора первая от меня узнаёт сию новость, разумеется, без подробности, что длинная рука Кремля в моём воплощении дотянулась до Рамат-Гана. Перезванивает через час и приглашает на пикник! Пусть в нём участвуют другие люди, главноекадровая фея составит компанию персонально мне.
В Корпорации, как и во многих других иностранных компаниях, работающих в Израиле, выходные дни приходятся на пятницу и субботу. У самих евреев отдых короче, всего полтора дня. Видел, как мужчинка с пейсами, в чёрном лапсердаке, чёрной шляпе и прочей черноте колотил около двух часов пополудни своей тростью по стёклам в незакрытых магазинах. Что-то там выкрикивал гневное про шабад. Разумеется, народ шустро опускал ролеты.
Поражает, как можно расхаживать по улицам в чёрных глухих костюмах в дикую жару. Наверно, потому в Тель-Авиве столь узкие улочки между байхаусами, там почти всегда тень. По ним шлялся в первые выходные, в эту пятницу я с раннего утра погружен в белый джип. Мы выруливаем в сторону Иерусалима, пока шоссе не задохнётся от пробок, как МКАД в часы пик.
За рулём восседает смуглый еврей, из СБ, я что-то у него подписывал при зачислении на службу. На правом сиденье в небрежной позе развалилась Элеонора. Я бы, конечно, предпочёл видеть её рядом и ощущать тепло соблазнительного бедра через тонкую ткань джинсов, но со мной соседствует Мэрилин, от неё ногу отодвигаю. Третьим на заднем сиденье «Хонды» пристроился афроафриканец. Три мужчины на две женщины? Третий лишний!
Задний ряд молчит, щебечут водитель и Элеонора. Мне рассказывают про пустыню Негев. Не факт, что ещё раз попаду в Израиль, главные его достопримечательности можно сколько угодно рассматривать в СетиСтену Плача, Храм Гроба Господня, Назарет, Вифлием. Мне обещают показать нечто особенное, неповторимый шарм песчаного безмолвия, что нужно прочувствовать душой и сохранить до конца жизни.
Несколько однообразная дорога обрывается в небольшом поселении на краю пустыни. Из «Хонды» выходить не хочется, в крайнем случаеприхватив подмышкой её кондиционер. Я, наивный, жаловался на жару в Ясенево! Ха-ха четыре раза.
С отлёта из Москвы минуло не так много времени, а та жизнь, кажется, безвозвратно провалилась в прошлое. Нынешнее существование отличается экзотикой. Передо мной колышутся верблюжьи уши, между ними как в прицеле видна корма элеонориного верблюда, на седле покачивается приятная глазу женская попа. От морды моего транспортного средства верёвка тянется к переднему седлу. Мы с копытным байком покорно двигаемся вслед.
Организм устаёт жаловаться на зной. Фея из отдела кадров укрыта широкополой шляпой и, надо полагать, не страдает. Бодрюсь и делаю мужественное лицо. Мол, мне тоже всё тип-топ.
Цивилизация скрывается за барханами. Вытаскиваю смарт. Около символа антенны голубеет сиротливая пустота. Дикие местаэто не те, где отсутствуют комфортабельные нужники, а где закончилось покрытие сети GSM.
Жара опадает к вечеру. В пути мы больше четырёх часов. Значитудалились от машины километров на пятнадцать-двадцать. Наверно, здесь бродили такие же верблюды в библейские времена, святое семейство в Египет туда-сюда, Моисей сорок лет с евреями Или Моисей гулял по Синаю? Не столь важно. Ожидается романтическая ночь, яркие тропические звёзды, первобытная девственность природы, компания прекрасной женщины! Это я должен сохранить в душе до конца жизни?
Да запросто, если жить осталось считанные часы!
Рёв автомобильного движка нарушает тишину. К нашему привалу подкатывает «Гелендваген», с водительского места вылезает здоровяк славянской внешности, шорты и короткая майка открывают россыпи крепких мускулов. Тревожно оглядываюсь на спутников. Ни у кого на лице нет и тени изумления, только расслабление пикника куда-то исчезло.
Мини-Шваценнегер распахивает заднюю дверь и вываливает на песок связанного Григория с шариком во рту, излюбленной штучкой для секс-игр в стиле садо-мазо. Игры кончилось, садизм остался. Он и в выражении лица, и в словах приезжего.
Вас ничто не насторожило, Ген, что в поездке в пустыню вас сопровождают четыре человека, именно те, что крупно попали под удар от вашего признания?
Мэрилин и афро глядят с суровым равнодушием, еврей со злорадством. Элеонора качает головой.
Поворачиваюсь к Грише. Меня даже и допросить не успели, я его не сдавал! Но не представляю, как выкручивался бы под прямыми вопросами. Не исключено, пересмотрели записи камер, с кем я контачил из россиян, и вычислили.
Темнеет. В скудном свете заката на коллеге видны побои, один глаз заплыл, и ни с чем не спутать пятна крови на легкомысленной футболке с Микки-Маусом. Нос-слива разросся до размеров груши и свёрнут на бок.
Здоровяк не теряет времени, устанавливает штативы с софитами и дорогую камеру «Кэнон» на треноге. Батарейки в светодиодных софитах живут минут сорок. Наверно, это максимум, что нам отведено сГришей в будущем фильме. Потом нужда в наших услугах отпадёт.
До ближайшего бархана полсотни метров. Если петлять, сбивая прицел стрелку, добегу? Боюсь, полноприводный «Гелендваген» успеет раньше. Куда бежать, если на десятки километров пустыня Меня даже не связывают, более того, качок перекусывает бокорезами строительные стяжки на гришиных руках и достаёт оранжевый шарик у него из зубов. Григорич садится и растирает запястья, не обращая внимания на интернациональную сборную вокруг.
Стараюсь унять дрожь в голосе и лепечу по-русски:
Как же ты? Ты должен был уехать из Израиля!
Молчи, с-сука! огрызается соотечественник. Я и уехал, и устроился, пока ты меня не вложил. Утром забрали
О'кей! удовлетворённо замечает наш еврейский водитель. Они друг друга знают. Войцех, записал?
В лучшем виде. Можем снимать главный эпизод.
Григорий силится встать и с воем падает на песок. Нога пережгутована у него прямо поверх лёгких штанов, ниже колена растекается пятно. Пробую помочь, он зло отталкивает, пытается ударить.
Наши доберутся ещё до тебя, гнида, мать твою До всех доберутся, и до Некроса и до
Физкультурник Войцех опрокидывает его на спину ударом ноги в лицо, мне протягивает автомат Калашникова, звучно клацнув затворной рамой. Вот какой главный эпизод прописан в этом сценарии!
Не скрою, первая мыслькрутануться на месте, всех срезав одной длинной очередью. Вижу боковым зрением пистолет в руках еврея. Экспромт не прокатит.
Пан Геннадий, сделайте два шага назад и застрелите его. Вас учили стрелять из Калашникова?
Ясен перец, как и всех на военной кафедреучили. Но не по своим же знакомым!
Ноги ватные. Пот льётся сильнее, чем под палящим солнцем, а в руках озноб как от мороза. Сволочи, бли-и-ин!
Слепит софит, практически ни черта не вижу, кроме чёрного зрачка пистолета. Его даже с закрытыми глазами чувствую. Стрельнуть себе в башку? Но Григория не спасу. Тогда уж по этим Хоть одного зацеплю, пока водитель не вышибет мне мозги.
Меня не подгоняют. Наоборот, Войцех кричит:
Григорий! Пока твой друг мнётся, скажи последнее слово.
Хрен вам, а не последнее слово! мой соучастник упрямо садится, будто специально облегчает прицеливание.
Он шепелявит от нехватки передних зубов, афромужчина спрашивает Элеонору: «What is in English for Hren»? Та переводит в самом непристойном варианте, и я вдруг решаюсь.
Мы обатрупы, но у меня есть хотя бы призрачный шанс выжить и отомстить. И теплится надежда, что всё это не более чем цирк с целью застращать нас до колик и вытрясти Самую Страшную Тайну СВР. Очевидно же, оружие не заряжено. Или заряжено холостыми. Ну зачем нас убивать? Кому это выгодно? Я просто подыгрываю в чужом спектакле
Закрываю глаза и жму на спуск. Автомат грохочет, дёргается, вырывается из рук. Бьёт меня по ноге, падая на песок.
Открываю глаза. В ярком сиянии светодиодов Григорий оседает на бок. Пули попали ему в грудь и в горло.
Снято! резюмирует Войцех.
Еврей считает, что шоу должно продолжаться. Поднимает автомат. Я инстинктивно прикрываюсь, но недостаточно резво. Приклад влетает мне в челюсть. Не знаю, какие тропические звёзды над израильской пустыней, передо мной вспыхнули зелёные и очень яркие.
Думалиубьёте своего коллегу и очиститесь от подозрений?
Жестокий удар по рёбрам, там что-то хрустит. Бок разрывает невыносимой болью. Старается африканский кадровик. Ненавижу всю его расу!
Это стандартный шпионский приём, пожертвовать второстепенным агентом ради внедрения главного.
Вацлав, садюга, лупит между ног. От непереносимой муки меня скрючивает, отчего в боку натурально взрывается граната. Ненавижу ляхов!
Мистер Ген, кто должен был выйти с вами на связь в Банги после внедрения? Прошу, ответьте им, и я вызову парамедиков, голос принадлежит Элеоноре, но меня приподнимают и встряхивают мужские руки. Удар кулаком бросает меня на песок. Ненавижу Элеонору и Украину!
Чья-то нога наступает на горло. Вцепляюсь в неё обеими руками, пытаюсь спихнуть Ага, еврейский водитель старается, их тоже ненавижу! Ну, где Мэрилин, можети она развлечётся? Словно все сговорились поучаствовать в экзекуции
Ударвопрос. Ударвопрос. Молчу или мычу нечленораздельное. Постепенно подхожу к грани, когда мечтаешь о смерти, лечь бы рядом со Гришей, ему уже всё равно, и ничего не болит Ударвопрос.
Всех ненавижу! Особеннонаших, русских, засунувших меня в эту траханую задницу.
Вдруг побои прекращаются. Я их почти уже не чувствовал. Странно, что не выключилось сознание. Умелые, говнюки, не впервой пытать С трудом раскрывается левый глаз. Поле зрения закрыто пистолетным дулом. Очки потерял, но и без них различаю нарезы на стволе. Именно они закрутят пулю, которая
Прощайте, мистер Ген. Мне не нравилось с вами работать.
Слова Мэрилин тонут в грохоте и огне. Вспышка, будто мозг разорвало изнутри, и опускается тьма.
Прелюдия пятая
Танкер под иракским флагом прибыл в порт, где на каждом шагу полощется другой флагзвёздно-полосатый.
Прощай, брат! напутствовал его боцман. Да поможет тебе Аллах.
Паспорт моряка позволил сойти на берег. На этом легальная часть путешествия завершилась. Виктор стал незаконным мигрантом. По американским законам, его должны отправить в страну происхождения, если попадётся. Либо откуда прибыл. С одним исключениемв СССР никого не депортируют, даже во время Разрядки Госдеп сохраняет официальную позицию, что Советы нарушают права человека.
Первый месяц весны 1977 года прошёл в страхе перед каждым патрульным в ожидании суровой реплики: ваши иммиграционные документы? Виктор старался отворачиваться от полицейских, даже если они махали жезлом среди улицы, разгоняя очередную пробку.
Брата мусульманина приютило семейство выходцев с Ближнего Востока. Работал он тоже по-братски, убираясь в кафе и на бензоколонке. Как нелегалу, ему причиталась всего пара долларов в час. Он терпел и складывал мятые долларовые бумажки в потайной карман, а в потёртом бумажнике всегда лежала пятёрка для весёлых чернокожих парней, что периодически показывают ножик, изымая бумажник. Америкастрана великих возможностей, и каждый реализует эти возможности по-своему.
Когда накопилась целая сотня баксов, а на распродажах куплена мало-мальски сносная одежда, позволяющая не выглядеть бродягой или хиппи, Виктор накидал горсть мелочи в автомат и набрал парижский номер.
Сожалею, месье. Мадам Жоли умерла.
Вместе с ней погибла возможность устроиться, наконец, на работу по специальности за счёт старых контактов французского Résistance, движения Сопротивления времён Второй Мировой, связь с которым устанавливал дед.
«Что делать будешь?»
Покойный разведчик беспокоил внука нечасто, загробное существование учит терпению и деликатности. Виктор справлялся сам.
«В этой стране нужны деньги. Они решают всё».
«Есть идеи?»
«Конечно. Но надо отложить хотя бы ещё сотню перед тем, как двинуться в путь».
Судьба распорядилась иначе. В семью, предоставившую Виктору кров и работу, в тот же день ввалилась пара крепких арабов, пожелавших познакомиться с нелегальным мигрантом. Они без особых предисловий заявили: ты должен потрудиться во славу Аллаха, стать настоящим героем, вроде тех, что перебили жидовских спортсменов на Мюнхенской Олимпиаде. Попросту говоря, предложили влиться в одну из радикальных группировок. От таких предложений отказываться не принято.
Джихад? Но алжирский мулла толковал, что умные люди выступают исключительно за бескровный джихад, усиление ислама мирными средствами. Газават, он же малый джихад, уместен лишь тогда, когда мусульман убивают, и не остаётся другого выхода. Соединённые Штаты не встретили Виктора с распростёртыми объятиями, но никто его особо и не притеснял.
Ночью он ушёл из городка, прихватив сумку со сменой одежды. На рассвете несостоявшегося моджахеда подобрал дальнобойный грузовик. Длинная-длинная дорога с разговорчивым водителем и бесконечной рок-музыкой понесла Виктора на Запад.