Екатерина СобольПризрачный сыщик
Глава 1Моряк и девушка
Лгать умеет каждый. Есть немало видов вранья: можно умалчивать, притворяться, искажать факты, экономно распоряжаться правдой, невинно сочинять, вводить в заблуждение и, наконец, вешать на уши лапшу. Я еще в детстве освоил все виды этого искусства, но за последний месяц понял, что зря считал себя таким хитрым. Нет на свете праведника, который хоть раз не прибег бы к одному из этих способов приукрасить реальность.
Ложь свойственна человеческой природе, и именно поэтому правда драгоценна. Она не дается даром и не каждому подвластна, и видеть ее подчас слишком больно. «Милая, тебе совсем не идет это платье». «Нет, малыш, жизнь не станет лучше, когда ты вырастешь. Тебя ждут годы изнурительного труда и сотни минут отчаяния». «Сказкивыдумка». «Да, братец, у тебя лишний вес».
Но правда тоже свойственна человеческой природе, вот такие мы противоречивые существа. Мы стремимся к ней всей душой и на все ради нее готовы. «У тебя салатный лист застрял между зубами, но для меня ты все равно самая красивая». «Я действительно люблю тебя, папа, хоть ты и вел себя как козел». «Я знаю, кто убил эту девушку».
* * *
Смерть постаралась с выбором посланницы: леди была прекрасна. К сожалению, общение с дамами не моя сильная сторона. За свою короткую жизнь я беседовал с ними лишь на сельских балах, пока учился в пансионе (но очень мало и всегда под присмотром, так что не считается). Еще, конечно, я разговаривал со своей дорогой матерью (умерла так давно, что не считается) и садовницей Молли (простолюдинка, не считается). Еще была леди Бланш, соседка, но она сумасшедшая, так что наши беседы, пожалуй, тоже не считаются.
А вот при виде этой красавицы я сразу попросил бы меня ей представить, будь мы на балу. Галантное приглашение, пара ни к чему не обязывающих вальсов, а потом она подарила бы мне кадриль, самый важный и романтический танец из тех, что сейчас в моде, после чего я храбро напросился бы к ее матери на чай.
Но все этопросто мечты. Сейчас мы были не на балу, а на пыльной улице, и я был мертв, и она, судя по всему, тоже, а встретить такого, как я, для меня сейчас смерти подобно. Ха-ха. Не смешно.
Куда ты смотришь? спросил меня Бен. Ты будто призрака увидел.
Никуда, сказал я и торопливо отвернулся, пока он не успел проследить за моим взглядом.
Хотя нет, постойте, началось не с этого. Извините за путаность рассказамысли у меня в беспорядке, я все-таки не писатель.
Мое имя Джон Гленгалл, я граф, мне восемнадцать лет, и недавно меня убили. А я только-только унаследовал титул! Мой брат Бен (гений, экспериментатор, врач-недоучка) вернул меня к жизниувы, не до конца, а наша попытка возродить меня полностью закончилась: а) неудачей, б) ужасным бедствием, охватившим всю Британию.
Вот отсюда, дорогие читатели, давайте и начнем: до встречи с красавицей оставались сутки, я стоял в таверне «Мрачный Волк» и пытался заплатить за три места в дилижансе. Хозяин таверны, конечно, не знал, насколько мне важно попасть в Ливерпуль. Это был в самом буквальном смысле вопрос жизни и смерти. Интересно, надоест ли мне однажды придумывать глупые каламбуры о своем состоянии? Вряд ли.
Любезнейший, повторяю: мест нет! А знаете почему? Потому что дилижансов нет, движение парализовано на всех дорогах! Вы что, с луны свалились?
Хозяин таверны был бледен, взволнован и зол. Я его понимал: восставшие по всей Британии мертвецы кого угодно выбьют из колеи. Кого угодно, кроме трех человек: одним был я, остальные двое маялись у входа в таверну, ожидая, чем закончится беседа.
А собственно, почему движение закрыто? К чему такая драма? миролюбиво спросил я. Да, признаю, они восстали, но ведь, если верить газетам, лишь те, кто почил за сутки с шестнадцатого по семнадцатое марта, а их не может быть много. Да и, насколько я видел, бедолаги незлобиво бродят туда-сюда. Вряд ли они в состоянии грабить дилижансы.
Трактирщик воззрился на меня.
Они бродят, внятно повторил он. Мертвые. Ужасные. Бродят без всякого направления. Повсюду.
Не так уж их много и не такие уж они ужасные. Дилижанс вполне может объехать несчастного, если встретит. Впрочем, за идею с дилижансом я не держусь, мне подойдет любая карета, было бы кому управлять ею. С этими словами я улыбнулся еще приятнее, вытащил три золотых фунта и брякнул на стол.
Да сказал же: не поедет никто, проворчал мужчина, но на деньги уставился как завороженный.
Это лично вам, за содействие. И столько же тому, кто отвезет нас, когда доедем. Найдите такого человека.
До Ливерпуля путь неблизкий. Сутки или больше, да по таким опасным дорогам
Вы правы, согласился я. Пожалуй, возница будет достоин шести монет, а не трех.
Какое-то время трактирщик смотрел на монеты, а потом сказал то, что я и хотел услышать:
Я мог бы сам вас отвезти. Жена тут вместо меня управится, посетителей нынче все равно мало.
Есть! Я невольно погладил карман жилетки. С предметом, лежавшим там, были связаны все мои планы на будущее, и первый пункт я, судя по всему, только что выполнил.
Планы были такие:
Добраться до Ливерпуля (город на западном берегу родного британского острова) почти готово!
Нанять лодку (корабль? Паром? Что там люди нанимают, когда им нужно пересечь пролив?) и достичь берегов Ирландии.
Выяснить, где на ирландском острове находится легендарная деревенька, откуда отец и его сослуживцы тридцать лет назад опрометчиво увезли танаморреликвию, способную вернуть жизнь мертвому. И нет, это не сказка, я сам видел, он оживляет! Правда, побочных эффектов у волшебного трилистника оказалось предостаточно, и эти эффекты теперь бродили по всей Великобритании.
Отправиться в деревеньку, выяснить у бывших хранителей танамора, как упокоить восставших мертвецов (кто может это знать, если не они?).
Выяснить у них же, как ожить по-настоящему лично мне, потому что упокоиться я не хочу, мне всего восемнадцать! Меня так глупо убили, а я достоин жизни. Не может столько неудач предназначаться одному человеку.
Ожить.
Начать новую жизнь, полную приключений и каких-нибудь благородных свершений. Может, стану поэтом, как лорд Байрон. Или врачом. Или поставлю балет. Живым любые дороги открыты, успею выбрать.
Предаваясь сладким размышлениям, я вышел на улицу. Бен и Молли ждали меня, окруженные саквояжами.
Не вышло? Так и знал, проворчал Бен.
Тем приятнее было увидеть, как вытянулось его лицо, когда из каретного сарая бойко выехала повозка. Ха, и кто из нас теперь умный братец? Залезайте, пока не передумал, подозрительно буркнул трактирщик: дневной свет мне красоты не прибавил. Надеюсь, денежки при вас.
Помочь с багажом он не стремился, но Молли ловко закинула наш скарб на крышу кареты и привязала болтавшимся там ремнем, а затем помогла мне забраться внутрь. Я старался не показывать, как тяжело мне это далось, трактирщик и так глядел с недоверием, которое грозило перевесить любые финансовые аргументы.
Как ты себя чувствуешь? спросил Бен, когда мы наконец разместились и карета тронулась.
Великолепно, благодарю.
Байрон на моем месте тоже соврал бы. Мужчина не должен давать волю слабости.
Вот и славно, мистер, заулыбалась Молли. Моя семья вам обоим так обрадуется, уж я расскажу, как вы меня спасли! Просто будьте собой, мистер, и всем понравитесь, хоть вы сейчас и ну страшноватый, если честно. Но ведь главноедуша, а она у вас добрая, хоть это и не сразу заметно.
Молли никогда не врет, но в такие моменты, как этот, я предпочел бы добавить в ее слова немного сладкой лжи. Я отвернулся к окну. Из-за того, что мы сделали, улицы Лондона были пусты, все таились по домам. Неприятно сознавать, что сослужил прекраснейшему городу земли такую дурную службу.
Вот люди страху-то натерпелись, прошептала Молли у меня за плечом. Видимо, думала о том же. У нас ведь получится упокоить мертвых, когда мы трилистник в ту деревню вернем? Если нет, то
Тут карета резко вильнула. Навстречу заплетающейся походкой брел восставший мертвецсудя по одежде, моряк. Чуть не угодив под карету, он и не подумал остановиться, но, когда мы проезжали мимо, он сонно повернулся в нашу сторону.
Я дернулся от неожиданности. До этого я был уверен, что мы с восставшими совершенно разные: они бессмысленные ходячие машины, а я, ну я в порядке, мыслю и говорю как живые, разве что двигаюсь без изящества. Но моряк повернул голову, будто услышал, как его позвали, а я высунулся из окна, наблюдая за ним, и на секунду наши взгляды встретились.
Мне показалось, что сознание восставшего (отсутствующее! Какое там сознание, он же неразумный!) коснулось моего и потянуло к себе: мертвое, душное, цепкое. Я панически дернулся назад, но куда там. Он тянул меня к себе, как морские чудовища на картинах тянут на дно корабль. Что-то тяжелое ударило меня по голове, и я упал с высоты в воду, почувствовав все сразу: боль, ужас, ноющее сжатие в груди, тяжесть воды над головой. Одна рука не двигалась, вода вокруг нее была мутной. Кровь хлестала из раны над локтем, и я забил другой рукой по воде, рванулся вверх, но намокшая одежда тянула вниз, солнечный свет удалялся, превращаясь в зыбкую рябь далеко вверху. Я простирал здоровую руку к этим сияющим бликам, пока звон в голове не превратился в невыносимый гул. Мои пальцы, такие бледные в пронизанной светом воде, продолжали тянуться вверх, пока не
Джонни!
Кто-то встряхнул меня с такой силой, что зубы лязгнули, и я распахнул глаза. Надо мной нависали Бен и Молли, причем держали они меня почему-то на весу: онза плечи, оназа ноги. Когда я очнулся, меня от неожиданности выронили, и я упал спиной на что-то твердое, кажется, на мостовую. Собрав все свои интеллектуальные силы, я выбросил из головы видение удаляющихся солнечных бликов и сосредоточился на том, что происходит вокруг.
А происходило много всего: возница-трактирщик стоял рядом и вопил как резаный, Бен пытался что-то ему втолковать, Молли радостно суетилась около меня, пытаясь оторвать от мостовой, а какие-то незнакомые люди теснились поблизости и тыкали пальцами в мою сторону.
Мертвяк! вопил трактирщик. Люди добрые, чего творится-то!
Я определенно упустил момент, когда случилась какая-то неприятность, но сообразил главное:
1. Нужно заплатить, это сразу его заткнет.
2. Я не в море, мне привиделось!
Я порылся в кармане и сунул ему деньги, не вставая с мостовой, но забыл, как холодна моя рука. Хозяин таверны взвыл от ужаса (но деньги, конечно, не выронил), вполз обратно на место возницы и дал деру, нахлестывая лошадей. Ну и скатертью дорожка. Теперь надо разобраться с остальными.
Я не мертвый, громко сказал я зевакам, которые собрались на крик трактирщика, хотя голос предательски дрогнул. Послушайте, как связно я говорю. Восставшие на это не способны.
Судя по испуганному рокоту, это их не убедило, и я решил вопрос самым действенным способом: запустил руку в карман, вытащил пригоршню монет и швырнул в толпу.
Ну вот, другое дело. Когда вступаешь в битву за деньги, становится не до воплей. Я преспокойно встал, прошел мимо ползающих по мостовой зевак, взял Бена под локоть и повел прочь. Потом сообразил, что Молли рядом не видно.
Она обнаружилась чуть дальше на дороге: торопливо собирала что-то с пыльной земли. Наряд у нее был как у дамы (лиловое платье и соломенная шляпка нашей с Беном матери), но по земле она ползала резво, как девчонка, совершенно не оберегая юбку.
Возница, собака этакая, уехал с нашими вещами на крыше! гневно выпалила она. Я-то не промах, кинулась за ним и лошадь под уздцы схватила, но гад ее хлестнул, и она на дыбы встала и вырвалась. Тогда я прыгнула и успела один саквояж с крыши сбить, он плохо держался. Правда, саквояж меня по голове приложил, аж искры из глаз посыпались. А пока я проморгалась, карета уехала уже. Доктор, мистер, давайте наймем еще одну карету, догоним и накостыляем ему, а? Ух, как я ему врежу!
Я слушал с невольным уважением: сам я вряд ли был бы способен с такой львиной яростью сражаться за багаж. В лопнувшем при падении саквояже, к сожалению, оказались не мои наряды (мои замечательные наряды! Ну что за день!), а детали электрической машины Бена. Я покосился на него и обнаружил, что Бен не помогает подбирать свой драгоценный аппарат с земли, а просто стоит и на что-то дуется, угрюмо протирая пенсне краем сюртука.
Не переживай, примирительно начал я, подумаешь, что-то сломалось. Ты же свою машину из ничего собрал, значит, и второй раз соберешь, ты же у нас гений.
Как ни странно, Бена мой щедрый комплимент не ободрил.
Думаешь, я расстроен из-за машины?! Ты сутки был без сознания, Джон! Мы тебя растолкать не могли, я из-за этого не спал, не ел, я даже даже о магнетизме ирландских камней подумать не успел!
Ха. Что за ерунда.
Сутки? Не смеши. Я на минутку глаза закрыл, с деланной веселостью начал я, хотя в душе успел весь похолодеть. Снилась чушь какая-то, но
Доктор правду говорит, поддакнула Молли, продолжая собирать детали и бережно протирать их от пыли. Вы еще в Лондоне без чувств свалились, едва в окно не выпали. Мы вас потом толкали, трясли, звали, но тихонечко, чтоб возница не услышал и нас не вышвырнул. Вы даже глаза не закрыли, таращились перед собой, как рыба! Тогда доктор хотел свою машину собрать и по новой оживление начать, да я его уговорила дать вам просто отлежаться: лучше в Ирландию поскорее, там всем бедам конец!
От страха мне стало немного тошно. Главноени в коем случае этого не показать, я как предводитель похода должен быть самым мужественным и уверенным в себе. Саквояж был безнадежно порван, и Молли, стащив с себя плащ, завязала в него детали, как в походный узел. Я хмуро глянул на Бена: меня растрогало, что он за меня беспокоился. Из нас двоих это яприспособленный к жизни весельчак, который всегда выходит сухим из воды, и мне хотелось оставаться в его глазах именно таким, а не обузой, которая ставит под угрозу весь поход.
Как такое возможно, чтобы мимолетное видение падения в воду длилось так долго? Ох Я сообразил: оно пришло, когда я встретился глазами с моряком. Вдруг это было сценой его смерти? В этом определенно имелась логика. Моряк ведь мог погибнуть в море? Мог.
Час от часу не легче! Как будто мало было мне неприятностей в виде восставших мертвецов, лишенных души и разума. Надеюсь, такое не будет происходить каждый раз, стоит мне встретиться с кем-то из них взглядом? Я не хочу видеть, кто как умер! Паника стиснула мое сердце так, что дышать стало тяжело.
О чем задумался? спросил Бен. Поделись, будь так добр.
Ни о чем, бодро ответил я. Молли была права: надо добраться до волшебной ирландской деревни, избавиться от танамора, и все ужасные события останутся позади. А где мы сейчас?
Так в Ливерпуле! Молли с кряхтением взвалила на плечо узел с деталями. Мы как доехали, стали вас из кареты выносить. Возница решил, вы в дороге померли, и тут вы ка-а-ак сядете! Вот он заорал-то! Прохожие сбежались, и Ой, а вот и они, прямо на нас смотрят.
И правда: зеваки, к сожалению, уже подобрали деньги и, стоило нам сделать пару шагов, потащились за нами. Я обернулся через плечо, вытаращил глаза и зарычал. Обычно я решаю проблемы более изящно, но и в этот раз получилось неплохо: люди с визгом бросились прочь. Похоже, выглядел я действительно так себе.
«Ну и отлично», злорадно подумал я. И внезапно понял, что зажимаю несуществующую рану над локтем: меня не оставляло чувство, что из руки по-прежнему хлещет кровь. Я зажмурился. В этом видении все было таким настоящим, я чувствовал боль, страх, влажность воды, бешеное биение сердца. Утешало одно: теперь я на шаг ближе к исполнению своего великого плана по возвращению к жизни, пусть дорогу в Ливерпуль мне и хотелось бы запомнить получше.
Нужно на корабль, забормотал я. Тут должно быть море, или какой-то пролив, или А!
Кряхтя, я побрел туда, где виднелась широкая полоса воды, сминаемой ветром. Так вот какое оно, море. Будь у меня нюх, я, наверное, учуял бы соленый запах, который часто упоминали поэты, но приходилось полагаться лишь на глаза. От порта нас, увы, отделяло множество уродливых конструкций, наверное, вот так неромантично и выглядят судоверфи, где строят и чинят корабли.
Мы что, не обсудим, что с тобой было? продолжал занудствовать Бен, шагая следом. Я измерял твое сердцебиение каждый часте же тридцать ударов в минуту, что и прежде, но ты не реагировал ни на какие сигналы! Записи осмотра я сделал, хотя