и на поезд мужики не попали.
То есть Гардина на общей волне в вагон просто внесли, а основная делегация вместе с жёнами, детьми и Опарышем, который намертво вцепился в бутылку, осталась на перроне.
Пацан, ты того пальцы-то разожми, сказал двухметровый мужик Опарышу.
Андрюха посмотрел вверх, где левой рукой держался за бутылку. Чужую. Свою он держал в правой.
Домой возвращались без помпы.
Ну, конечно, сходили в зоопарк, в цирк, в театр, Третьяковскую галерею посетили, чтобы, значит, не зря в Москве побывали. Но всё это время мужики избегали смотреть друг другу в глаза.
Сначала ведь решили, что, ежели так вышло, уедут на следующем поезде, даже хорошо, что Иваныч от коллектива так удачно отбился. Это даже какое-то время служило поводом для шуток.
А потом каждый, поговорив со своими домашними (а Вовка и Опарышдруг с другом), втихомолку сгонял в кассу и купил обратные билеты, тем более что в обратном направлении составы вообще порожняком шли и билеты стоили сущие копейки.
Так что каждый отправился в обратный путь только с домочадцами, трусливо отделившись от коллег в цирке, театре, зоопарке и, конечно, в Третьяковке.
Чем дальше на восток, тем безлюднее становилось на станциях и полустанках. Трубы дымили как-то чахло, будто нехотя, по дорогам ездили редкие «жигули» или «пазики», запряжённые в лучшем случае лошадьми, а в худшемсобаками. Правда, китайцев тоже ещё немного быловидимо, они за Уральский хребет пока не торопились, Сибирь обживали.
Какое-то время мужики на работу не выходили: стыдно было за своё малодушие. Но потом всё-таки начали по очереди возвращаться. Сначала бугор, потом Оскар с Вовкой, которые жили в одной общаге, затем приехал Игорь, и уж он-то нашёл и Лёху, и Опарыша, и даже Волокотина вытащил.
Ну чего мы в этой загранице потеряли? сказал он. Мы и здесь никому не нужны, а там-то нас кто ждал?
Только-только вскипел чай, мужики сидели на кухне в своём родном цехе и легко соглашались со всеми доводами сварщика. На работе, кстати, почти никого не осталось. Все конторские свалили, зарплата исчезла, паровозы остановились, путейцы и рабочие депо разбрелись кто куда, и остались только те, кому совсем некуда было деваться. Город в целом стал тише и малолюднее, да и преступность как-то снизиласьвсе бандиты и воры подались в Европу и Америку.
Сошёл снег, народ, весь, который остался, потянулся к земле. Покатолько к огородам, но кое-кто из стариков заглядывался уже и на обширные пустующие поля. Но налоговая хоть через раз, хоть со скрипом, но ещё работала, так что целину поднимать было ещё рано. Вот уедут и эти тоже
Государственный аппарат разваливался, коррумпированные менты потянулись вслед за жуликами и бандитами, коррумпированные чиновникивслед за ментами, и дышать, конечно, становилось всё свободнее, хотя с деньгами было туго. Но, опять же, пошла зелень, некоторые торговые сети, спешно самоликвидируясь, выбрасывали товар и вовсе за бесценок, так что голода не наступило.
Держалось только правительство и паровое вещание. Одно за другое. Каждый день высокое давление доставляло новости: мол, всё нормально, жизнь налаживается, и вообще подготовка к зимней Олимпиаде идёт полным ходом.
Однажды, уже в мае, когда за окном, словно по Тютчеву, бушевала гроза, случилось чудо. С парового экрана вещал премьер. Он сказал, что народ недостоин такого правительства, как наше, что государственные мужи все как один уезжают куда-нибудь в Германию или, на крайний случай, на Филиппины, а вы, то есть мы, которые остаются, пропадайте, как хотите. В этот момент то ли к добру, то ли на беду в руках у бугра был разводяра, первый номер. И он обрушил его на экран, да так, что предохранительный клапан застопорил напрочь.
Заебали, сказал бугор.
Чего? опешили мужики.
Заебали повторил бугор, сам себе не веря, и в глазах его блеснули слёзы.
Они вспомнили! Вспомнили все заветные слова! Мужики выскочили под первый ливень, радостно смеялись и матерились, словно дети, которые надолго остались без попечения родителей.
Видимо, давление в паровой сети было действительно очень высоким. А может, заветные слова вспомнили и в других малонаселённых районах страны, и тамошние бугры точно так же вдарили со всей дури разводным ключом по трубе. Как бы там ни было, вся система парового вещания от Дальнего Востока до Калининграда задумалась сначала на пару минут, а потом рванула. Да так, что правительство так и не успело добраться ни до Германии, ни до Филиппин.
Мужики стояли мокрые, закопчённые, все в грязи посреди огромной целины, в которую превратилась страна.
Перекреститься бы надо, сказал Волокотин.
на этом рулон обрывается
ЕВГЕНИЙ АКУЛЕНКОТишаРассказ
У меня окна на пустырьни фонарей, ни фар, ни гудящих под окнами машин. Угомонились соседи с собаками и детьми. Только погромыхивает посуда на темной кухне. Это Тиша
Я надеялся, что этой ночи не будет. Точнее, что накопленная за последние дни усталость увлечет за собой, утянет в черный водоворот забытья. Без сновидений. Без памяти.
Увы. Сон бежал, оставив наедине с воспоминаниями, что тотчас полезли изо всех щелей, почувствовав силу.
Звук льющейся воды прекратился. Мятный холодок робко пробрался под подушку, зашевелил волосы так, словно их перебирали невидимые пальцы. Последнее время Тиша любила спать со мной. Я не возражал. За три года жизни под одной крышей я сильно привязался к этому существу. В известном смысле, Тиша и была для меня домом, его хранительницей, теплом и уютом.
Полтергейст достался мне вместе с квартирой в виде бесплатного приложения. Бабкапрежняя хозяйкапродавала свою однушку и покупала однушку же, только в другом районе, «поближе к вокзалу». Тогда я не придал этому факту значения, мне было наплевать. А теперь вспоминаю ехидное бабкино лицо, словно той удалось всучить мне гадюку в лукошке. И смысл пространной фразы на прощание: «Главное, вы не нервничайте! Оно привыкнете!», стал мне ясен. То-то бабуля переживала, что сорвется сделка, при регистрации у нее не то что руки тряслисьдрожь била. Недавно тут встретил ее «Вы там же еще?», спрашивает. А у самой глазки бегают. «Там же», отвечаю. И доверительно так вполголоса: «Привет, кстати, вам!» Отшатнулась бабка от меня, как от ожившего покойника, физиономия ее красными пятнами взялась, и боком, боком, набирая с каждым шагом несвойственную пенсионерам скорость, скрылась старушка вдаль.
То, что в квартире «нечисто», я почуял сразу. Вначале, как и всякий здравомыслящий человек, я пытался найти объяснения странным звукам посреди ночи, валящимся с полки открыткам, лампочке, что раскачивалась под потолком сама по себе, вальсирующим под собственный скрипучий аккомпанемент дверям. Водопроводные трубы, убеждал я себя. Мыши, сквозняк, собственная забывчивость. Каким сквозняком, однако, мой тапок заносило в стиральную машину, и почему водопроводные трубы с завидным упорством загибали уголок скатерти на кухне, я не знал. Но обещал подумать.
Утром я привычно расправлял скатерть (так, оказывается, Тиша просила прибраться) и шлепал в ванную за тапком. Само присутствие в квартире кого-то еще я воспринял довольно спокойно. Ну считал мой полтергейст, что тапок должен ночевать в стиральной машине, ну и что с того! Чего ж теперь, головой о стену биться? В любом случае, причин воевать со своей соседкой я не видел. Ну, пошаливала Тишка, но особо не мешала. В конце концов, не век мне здесь вековать, авось переживу! Поди, не хуже полтергейст коммунальной квартиры-то?
Постепенно я свыкся с чьим-то незримым присутствием, и самопроизвольные перемещения предметов мне уже не казались чем-то необыкновенным. Экспериментальным путем удалось выяснить, что писк игрушечной резиновой уточки вызывал серию потопываний по потолку, будто там носилось стадо невидимых бегемотиков. Тиша резвилась. А барабанная дробь пальцев по столу или постукивание ногой по полу приводили мою подругу в негодование, и в меня летели различные вещи, чаще всегозимняя шапка с вешалки.
Тиша легко шла на контакт, и мы вскоре начали общаться в лучших традициях бульварной прессы. Один ее стук означал «да», два стука«нет».
Прежде всего, мне нужно было как-то звать свое приобретение.
Барабашка? предлагал я. Кузьма? Нафаня?
«Нет!»
Варфоломей? Епистафий? Евлампий?..
В меня летела шапка.
А ты мальчик, вообще?
«Нет!»
Хы-хы! А кто?..
Траекторию шапки повторяла губка для чистки обуви.
Вот оно что!.. Клава? Дуня? Глаша?..
«Нет!»
Капитолина? Тракторина? Даздраперма?..
К растущей куче вещей на полу присоединялся, прочертив на обоях след грязной подошвой, увесистый кроссовок.
Тише, тише!.. Расходилась!.. Тиша? Будешь Тишей у меня?
Молчание. Полтергейстиха раздумывала.
Тишка Тишенька Тишуля расхваливал я новое имя.
«Да!»
И восторженный топот по потолку.
Я возвращался с работы и знал, что меня ждут аккуратно выставленные тапочки у порога и раскачивающаяся лампочка, Тиша скучает.
Играть? предлагал я.
И из-под кровати с готовностью выкатывался резиновый мячик. Я усаживался в большой комнате на пол и кидал мячик в темную прихожую, откуда тот вылетал обратно. Сначала тихонько, потом все сильнее и сильнее. Однажды я прохлопал момент и ощутимо получил в нос так, что пошла кровь.
Ну, аккуратней же надо, елки-палки!
Что-то мягкое, весом с кошку, придавило мне плечо. Тиша извинялась.
Постепенно мы осваивали более сложные игры, например покер, по сравнению с которым мяч Тишей вообще не котировался. И на предложение поиграть уже позвякивала банка с мелочью, заменявшей фишки.
Ладно, только не жулить!
Сдавал я. Пять карт себе, пять выкладывал рядком напротив рубашкой вверх. И отворачивался для того, чтобы Тиша сделала ставку. У меня на виду полтергейстиха не перемещала предметы, стеснялась. Таким же образом Тиша отбрасывала в сторону карты под снос, и я клал на их место новые из колоды. Потом повторялась процедура с торгом, и я вскрывал обе руки. Иногда Тишкины карты бабочками вспархивали из-под моих пальцев и переворачивались самостоятельно, это соперница не выдерживала и хвалилась особо удачными комбинациями. Процесс обычно сопровождался притопыванием по потолку. Надо сказать, что статистика покерных турниров сводилась явно не в мою пользу. Тиша прекрасно проглядывала карты сквозь рубашку, и я сильно подозревал, что не только свои.
Иногда на Тишу нападала хандра, и она начинала безобразничать. Как-то я пару суток не появлялся дома, и вместо гостеприимно выставленных тапочек меня ждал в квартире жуткий кавардак. Тиша размотала все запасы туалетной бумаги, опрокинула помойное ведро, взрыла постель, разбила горшок с цветком и вообще развлекалась, как хотела.
Как тебе не ай-яй-яй! стыдил я соседку, наводя порядок. Нет чтобы помочь, цветы полить, посуду вымыть. Хозяйка, туда-сюда
Как ни странно, на Тишу подобные отповеди действовали благотворно, и через некоторое время я начал замечать вымытые не мною тарелки. А апельсиновые корки и кожура от бананов, не донесенные до мусорного ведра, все чаще транспортировались туда самостоятельно. Еще мне можно было смело экономить на будильнике. Стоило поваляться в кровати лишних пять минут, как Тиша начинала щекотать меня за пятки, щипаться, а то и вовсе стаскивала одеяло. Хуже всего то, что подобная процедура повторялась и в выходные дни.
Непостоянные гостьи, посещавшие время от времени мою холостяцкую обитель, реакции полтергейстихи не вызывали. Казалось, что если бы у Тиши было лицо, то оно излучало бы в такие моменты недоумение с неким налетом презрения, что случится, если одновременно изогнуть бровь и скривить рот. Как только в прихожей оглашалось: «Чмоки, созвонимся!» и хлопала входная дверь, полтергейстиха являла свое присутствие. Мне мерещилось, что она по-хозяйски, подобно заявившейся после подростковой вечеринки мамаше, обходит квартиру, настороженно принюхивается к незнакомым духам и брезгливо зашвыривает за шкаф забытый лифчик. Тиша убеждалась, что все в порядке, и мчалась на кухню задирать скатерть
И вот случилось То, к чему я так упорно шел, чего испугался под конец.
Я продал квартиру. Скучкованные на полу вещи ждут утреннего рывка в двушку повышенной комфортности, новую, просторную. Пустую. Я продал квартиру с Тишей.
Как и у бабки, у меня дрожали руки на сделке. Я убеждал рвущееся пополам сердце, что это жизненный период, что его нужно пройти. Ведь в шестнадцать лет уезжать в незнакомый город тоже было тяжело, но стократ хуже было бы не уехать, остаться с родителями.
Если вдуматься, что делает место нашего обитания домом? Сертификат о праве на собственность? Грязные носки под матрасом? Запах блинов с вишней? Где осязание того неуловимого, теплого? Сухих бревен ли, шершавого ли кирпича камина, или крохотной кухни с двумя табуретками, столом и чайником?
Кто-то посоветовал таскать с собой гвоздь. Где вобьешь, там и дом. Случился переездвыдирай плоскогубцами и бери с собой.
А тут так засел мой гвоздик, что не выдерешь.
Тиша, шепчу я. Я читал где-то, что домовые тоже переезжать могут с места на место. В венике Ты же домовой у меня! Домовиха
Тиша молчит. Я сам понимаю глупость происходящего.
Там написано было, что если веник такой сжечь или утопить, то пропадет домовой, сгинет Только ты не бойся, ладно? Я не
К горлу лезет комок. Мягкая тяжесть наваливается на плечо. Тиша все понимает.
Ты поедешь со мной?
Я знаю ответ. Но все же
«Нет».
Вещи вынесли быстро. Табуном промчалась суматошная бригада. Я здесь больше не живу. Обрывки газет, комья пыли валяются на половицах.
Тиша, зову я.
Молчание.
Прости
Вокруг поднимаются вихрики из мусора, гневно раскачивается антенный провод. В меня нечем бросить. Нечем прогнать меня вон и прервать это затянувшееся прощание. Тише больно, как и мне.
Я ухожу. Слышно, как за дверью что-то бьется вдребезги.
Бегу к машине, стараясь не оглядываться на окна. Не выдерживаю, бросаю мимолетный взгляд. На мгновение мне чудится силуэт женщины, глядящей вслед.
ВЛАДИМИР ДИББУКЖало в плотьРассказ
Все персонажи вымышлены, совпадения, как водится, случайны
Явление насекомого
Привет, дружище! Я нашел для тебя замечательную тему!
Дима хлопнул Володю по плечу, отчего тот вздрогнул и обратил на замреда «Новосибирского независимого сайта» затуманенный взор. На Тайге. info появилась новость о гигантском комареего, кажется, поймали в Мочищах. По MSN отправил ссылкуразберись, это по твоей части.
Хорошо, Володя печально зевнул и полез в ежедневник.
«Институт систематики и экологии животных СО РАН. Агнесса Преображенская. Комаролог. Хорошо идет на контакт».
Алло! Агнесса Георгиевна! Это Владимир, помните, возможно, брал у вас интервью о мокрецах. Да, мокрецы. Агнесса Георгиевна, у нас прошла новость о больших комарах. Нет, 186 сантиметров. Да-да, в Мочищах. Конечно, что вы! Сейчас буду.
Агнесса Преображенская, пожилой энтомолог, сидела за обшарпанным антикварным столом и перекладывала сушеных комаров из маленькой стеклянной баночки на ватку. Не все комары были целыми. У некоторых отсутствовали лапки.
Владимир, присаживайтесь. Я помню вашу статью о Aedes vexans, с вами приятно работать. Вы пишете о комарах правду.
Спасибо, Агнесса Георгиевна. Мне
Очень рада, Владимир, присаживайтесь. Вы прямо подгадалисейчас как раз пишу заметку в «Русский энтомологический журнал» 186 сантиметров, ох, журналисты все перевирают. Максимум 180, ма-кси-мум!! Я назвала его Culex preobrazhenskaya giganteus. Да, во время очередного трехминутного замера в Мочищах на руку мне сел, судя по длине голени, Culex больше всего он был похож на Culex modestus, то есть на тех самых кулексов, которых я ловила у завода «Экран» в 1956 году. Единственное упоминание подобных экземпляров встречалось мне в дореволюционном определителе комаров Клярского, где Адольф Анатольевич описывает похожее, но меньшее по размеру насекомое как переносчика оренбургской геморрагической лихорадки.
А что это за болезнь?
В отличие от омской геморрагической оренбургская любопытным образом влияет на ДНК, в результате чего заболевший постепенно теряет облик человека и превращается