5
Мира оправдывала свое имяона была удивительна.
Среди медлительных плотных дельтянок эта стройная быстрая женщина казалась чужеродной ветвью. Чем-то она напоминала древних земных цыганок, какими они сохранились в стереофильмах. Вероятно, она лихо плясала, возможно, умела и петь. Еще лучше она, несомненно, при необходимости ругалась. Бой-баба или, по-научному, баба-яга, подумал Генрих, представляясь Мире.
Она небрежно, полуоткинувшись, сидела на почти невидимом силовом диване в пустойпо последней земной модекомнате.
На Дельте-2 земные интерьерные поля были уже внедрены: Генрих уверенно присел, зная, что под ним развернется удобное кресло. Он положил руки на радужные прозрачные подлокотники, полуприкрыл веки. У Миры был острый взгляд, она слишком пристально вглядывалась. Неприятное лицо, размышлял Генрих, красивое, но неприятное, сочетание, конечно, нетривиальное. Вслух он сказал:
Да. Некоторые земные дела. Проблемы экспорта.
Я не люблю, когда Пьера отрывают даже ради дел. Для экспортных дел я не делаю исключения.
Генрих снисходительно усмехнулся:
Сколько я знаю, друг Мира, Земля не давала гарантии, что будет делать лишь то, что вы любите.
Мира порывисто поднялась, подошла к окну. Генрих спокойно глядел на место, где недавно проступал силуэт силового дивана. Он слышал сзади шуршание длинного платьяМира одевалась с изысканностью, давно позабытой на Земле, это было единственное немодное в ней. Женщина, жертвующая модой ради красоты, уже одним этим была необычайна. Шуршание платья раздавалось то справа, то слева. Мира, как пленная тигрица, ходила за спиной Генриха. Он безмятежно покоился в кресле, снова прикрыв веки. Он и не подумает поворачиваться вслед за каждым движением сумасбродной женщины. Молчание разорвал резкий голос Миры:
Я не хочу вашего свидания с Пьером. Я прошу вас уйти.
Генрих медленно приподнялся. Кресло исчезло, чуть он оторвался от него. Интерьерное поле работало безупречно.
Попросить меня уйти вы можете, но не допустить моей встречи с Пьером не в ваших силах. Мы встретимся с ним завтра на космодроме, если свидание в вашем доме исключается.
Мира боролась с собой. В ее черных глазах появились растерянность и мольба.
Почему Пьер? Он не занимается экспортом золота. В его ведении погрузка нерудных ископаемых.
Именно нерудные ископаемые меня и интересуют. Золотые крыши на домах давно уже не в моде на Земле и других планетах. Лишь у вас еще увлекаются этими архитектурными излишествами.
Мира сделала жест, и в комнате появился диван.
Садитесь. Лучше вам встретиться с Пьером в моем присутствии, чем у него на работе. Не выношу, когда он делает что-либо без меня!
Генрих присел и со скукой посмотрел на Миру. Она была очень хороша. Генрих и не подозревал, что глаза, настороженные и тоскующие, вдруг могут так увеличиваться. Красота этой женщины тяготила.
Мне кажется, друг Мира, что вы и тут ошибаетесь. Да, я действительно собираюсь встретиться с Пьером у вас на квартире, но вовсе не в вашем присутствии.
Только теперь, растерянная и негодующая, Мира стала похожа на дельтянку.
Почему вы так неприязненны ко мне, друг Генрих? Я вижу вас впервые, но знаю, что вы пришли с недоброй целью
Ничего вы не знаете! У вас скверный характер, Мира. На Земле, между прочим, различают обязанности жен и нянек. Не кажется ли вам, что на Дельте-2 такого различия не делают?
Женщина так напряженно раздумывала над словами Генриха, что ему стало ее жалко. Чувство неведомой опасности у нее было развито отлично.
Вообще эта Мира предстала неучтенным фактором. И Машина Счастья, и Генрих с Роем сосредоточились на Пьере со Стеллой, Мира же осталась в стороне. Ей придется несладко, думал Генрих, те падения общественной кривой, очевидно, вызваны ее реакцией на потерю мужа. Хорошо, что они крохотные, всего лишь маленькое личное горе. Мира сказала очень медленно:
Не знаю, что вы подразумеваете, когда говорите о жене и няньках. Я, возможно, с земной точки зрения плохая жена, тем более нянька, но, смею надеяться, Пьер мной доволен
Не говори неправды! раздался громкий мужской голос.
В комнату вкатился веселый краснолицый человечек, до того округлый, коротконогий, короткорукий, что он походил скорее на шарик, чем на дельтянина. Безбровый, почти безволосый, на голову ниже Миры, к тому же с уродливо несимметричным лицом, он разительно отличался от красавицы жены.
Что за нелепое слово: доволен! Я не доволеня восхищен, я очарован, я околдован!
Лицо Миры вспыхнуло, потом побледнело. Прилила и отлила кровь, деловито оценил ее состояние Генрих.
Ты опоздал на сорок семь минут, сказала она. Голос ее дрожал. Ты опоздал на целых сорок семь минут, Пьер!
Я опоздал на сорок семь минут! пропел мужчина фальцетом. Он схватил жену за руки и закружился с ней по комнате. Я опоздал на сорок семь минут! Он отпустил ее руки и заплясал вокруг нее.
Ты бы мог предупредить, Пьер. Ты ведь знаешь, что мой индивидуальный приемник настроен только на твое излучение! Она кружилась с охотой, временами обгоняя мужа, тогда он смешно топотал, догоняя ее.
Я ничего не излучал! Я ничего не излучал! пропел мужчина еще веселее. Он катился по большому кругу возле жены. Я погружал, я разгружал, я автоматы снаряжал! Я ничего не излучал! Внезапно лицо его из веселого превратилось в озабоченное. Постой! сказал он, останавливаясь. Ты опять не обедала? Он грозно насупился. Сколько говорить, что не надо ждать, если я запаздываю на обед! Он опять повеселел, закружился и запел, запрокинув голову:Меня не надо ждать к обеду! Меня не надо ждать к обеду!
Перестань! сказала жена. У тебя ни голоса, ни слуха, Пьер. Я не могу больше слушать твое пение. Лучше уж танцуй. Только не упади, пожалуйста.
Я слушать не могу, как ты поешь! громко пропел мужчина и еще усердней заплясал по комнате. Я слушать не могу, как ты поешь! пел он с упоением.
И при каждом обороте вокруг жены взгляд его падал на Генриха.
Но Генрих знал, что Пьер только глядит, но не видит его. Генрих вначале опасался, что Пьер в самозабвенном кружении налетит на стоящее посреди комнаты кресло, но Мира осмотрительно держалась подальше от гостя, а Пьер хоть и не сознавал, что в комнате кто-то третий, физически все же ощущал неведомое препятствие.
Есть! закричал Пьер, останавливаясь. Хорошую порцию тумана. Ты, я и туман! Живо, Мира, живо!
Мы не одни, сказала Мира. У нас в гостях землянин.
Только сейчас Пьер увидел Генриха.
Прошу прощения за невнимательность! сказал он непринужденно. Мы с Мирой, когда танцуем, забываем все на свете. Он плюхнулся на тускло мерцающий диван и обернул к Генриху радостное лицо. Счастлив познакомиться, друг! Пообедаем и поговорим.
Раньше поговорим, предложил Генрих.
Можно и так, быстро для дельтянина согласился Пьер.
И разговор в моем присутствии, предупредила Мира, садясь рядом с Пьером.
Генрих долгую минуту молча смотрел на них.
На Земле такая пауза была бы сочтена за вызов. Здесь можно было молчать и дольше, не рискуя вызвать недоумение и обиду. В Генрихе мутно клубилась злость на эту красивую и неприятную женщину, так ревниво оберегающую своего безобразного и веселого мужа.
Генрих нащупал в кармане передатчик. Пусковая кнопка торчала сбоку, на нее можно было незаметно надавить пальцем. «Надавлюи кончится твоя тирания, думал он. С лица твоего Пьера мигом исчезнет улыбка. Пронзенный непонятной тоской, он отвратит от тебя лицо, твои заигрывания станут ему противны, твои настоянияомерзительны. Вот как оно будет, стоит мне нажать кнопку. И я ее нажму, можешь не сомневаться в этом!»
Я, однако, настаиваю на разговоре наедине.
Ничего не выйдет, раз Мира не хочет, добродушно разъяснил Пьер. Ужасная женщина моя Мира, вы такой еще не встречали.
«Я и такого, как ты, пожалуй, еще не встречал, подумал Генрих. Недаром машина так долго билась с твоей зашифровкой. У тебя, собственно, и зашифровывать нечего, ты весь на виду».
Пьер продолжал, шумно засмеявшись:
Я открою вам страшную тайну: без меня Мира худеет за сутки на килограмм.
А ты без меня за сутки на килограмм толстеешь, заметила Мира.
Худеет? переспросил Генрих мрачно. Он недоверчиво поглядел на Пьера. Толстеете?
Худеем и толстеем! воскликнул толстяк. Она без меня ничего не ест от тоски, а я объедаюсь веселящимся туманом, чтобы заглушить скорбь. Так что не заставляйте нас уединяться друг от друга, а говорите спокойно.
«Ничего я говорить не буду, размышлял Генрих. Вот нажму на кнопкуи оборвется наша говорильня, и не понадобятся объяснения. Все равно я не скажу, какую роль ты можешь сыграть в общественном подъеме дельтян, даже о Стелле я не скажу, к Стелле ты устремишься всей душой, еще не зная ее, а узнаешьполюбишь без памяти, куда сильнее влюбишься, чем в эту Миру, и не будет больше в твоей жизни Миры, а будет предназначенная тебе высшей справедливостью Стелла»
Он вынул из кармана передатчик и положил на колени кнопкой вверх.
Всего одно нажатие пальцаи будет поставлена желанная точка в затянувшемся разговоре.
Дело в том, что мое предложение секретное, начал Генрих.
Начало было неудачное: секретов Генрих не имел.
Пьер, подумав, опроверг Генриха:
У вас, возможно, есть секреты от меня, но тогда зачем ими делиться со мной? А у меня секретов от Миры нет.
И не будет, добавила Мира с вызовом.
«Нажму кнопкуи точка на объяснении», вяло думал Генрих, падая духом.
На уродливом лице Пьера играла беззаботная улыбка, черные глаза Миры впивались в Генриха. Интересно, думал Генрих, как она почувствовала, что над ее головой собралась гроза? Вот же дьявольская настройка душии без специальных излучений ощущает таинственную опасность!
Я собирался пригласить вас на Землю в командировку, сказал Генрих. Но одного
Исключено! одинаковыми голосами воскликнули Пьер и Мира.
Теперь-то я и сам вижу, что исключено, согласился Генрих.
Он встал, и передатчик со стуком ударился о пол. Прежде чем он успел схватить его, передатчиком завладела Мира. Вскрикнув, Генрих вырвал коробочку из ее рук.
Что с вами? спросила Мира с испугом. Вы так побледнели, друг!
Вы не нажали на эту кнопочку? волнуясь, спросил Генрих. Вот эту кнопочкувидите? Вы случайно не нажали на нее? Только не скрывайте правды!
Нет, не нажала! быстро ответила Мира. Ужас Генриха мгновенно передался ей. Даже не дотронулась, уверяю вас!
А на кнопочку надо нажать? поинтересовался Пьер. Дайте-ка эту штучку мне, я отлично нажму.
Генрих с грустной улыбкой спрятал передатчик в карман.
Именно этого и не надо делать. Разрешите пожелать вам долгой жизни, друзья. Счастья вам не желаю, у вас его, судя по всему, хватает.
6
Не мог я этого сделать, оправдывался через час Генрих перед братом. Она так на меня смотрела Поищем других путей. Впрочем, можешь назвать меня дураком
Рой молча переливал из бутылки в стаканы плотный цветной туман. Когда синеватый дым заклубился у краев, Рой протянул свой стакан Генриху.
Выпьем за дураков! сказал Рой. Я имею в виду хороших дураков, добавил он педантично.
Все-таки лучше было бы специализировать нашу машину для розыска преступников и опасностей. Напрасно мы уступили Боячеку, запоздало посетовал Генрих после того, как осушил стакан.
ЭКСПЕРИМЕНТ ПРОФЕССОРА БРАНТИНГА
1
Когда Генриха одолевала хандраа это случалось регулярно после каждого завершенного эксперимента, он сторонился людей. Даже сотрудники лаборатории старались в эти дни поменьше его беспокоить, а Рой вставал между ним и посетителями прямо-таки непреодолимым барьером. Любая мелочь раздражала Генриха, когда он впадал в такое состояние, по мнению Роя, общение с другими людьми становилось для брата слишком трудным.
Собственно, Рой опасался не того, что Генрих может сорваться и наговорить посетителям грубостей. Дело обстояло как раз наоборот.
Генрих так боялся впасть в резкость, что становился преувеличенно мягким. Он быстро уступал, без сопротивления взваливал на себя и брата нежелательные задания, слишком легко давал отнюдь не легко выполнимые обещания. «Самая скверная твоя чертаэто твоя поспешная доброта, когда ты не в духе!»выговаривал Рой брату, и тот сокрушенно опускал голову, если был и в этот момент не в духе, или с раскаянием отшучивался, если настроение выпадало хорошее.
И странное дело Сильвестра БрантингаРой долго вспоминал о нем с неудовольствиемсвалилось на плечи братьев как раз в момент, когда Генрих после какого-то сложного эксперимента отдыхал в тоскливом одиночестве, а Рой, срочно вызванный на Меркурий, оставил его на три дня без опеки.
Генрих лежал на диване с закрытыми глазами и не то дремал, не то грезил в полной уверенности, что он один в своей комнате. Но когда он раскрыл веки, то обнаружил, что напротив в очень неудобной позе, словно на деревянном стуле, сидит в силовом кресле незнакомый мужчина.
Что вы здесь делаете? возмущенно спросил Генрих, вскакивая.
Жду, пока вы проснетесь, быстро ответил незнакомец. Только это, только это, уверяю вас!
Но я не сплю! С чего вы взяли, что я заснул?
Генриху показалось, что незнакомец растерялся. Он выпрямился, подумал, поджал губы и нерешительно сказал:
Тогда Нет, наверно, не так! Лучше по-другому Да, определенно лучше! Значит, так: наверно, я просто жду, когда вы обратите на меня внимание.
"Наверно", «определенно»! Способны ли вы объяснить, зачем явились ко мне?
Незнакомец оживился. Во всяком случае, в его голосе пропало напряжение. И сразу стало ясно, что он словоохотлив.
Собственно, я только этого и желаюобъясниться. Не буду скрывать: ради объяснения я сюда и явился без приглашения и разрешения. И можете не сомневаться, объяснение будет искренним и полным, таким, я бы даже выразился, всеосвещающим Вам не придется сетовать, что я что-либо утаиваю или недосказываю, илиговоря прощеискажаю.
Генриху страшно захотелось взять болтливого незнакомца за шиворот и добрым пинком выставить наружу. И тут Генрих, как он потом осознал, сделал первую грубую ошибку. Он испугался, что незваный гость догадается, какие желания пробудил в хозяине, и сказал с вымученной вежливостью:
Я и не сомневаюсь, и ни на что не собираюсь сетовать. Но я не совсем ясно представляю себе, чем могу быть вам полезен.
Незнакомец сделал успокаивающий жест. Он был не старше двадцати пяти лет, подвижен, легко возбудимразные выражения на его худощавом лице сменялись с такой быстротой, что начинало казаться, будто для каждого произносимого слова оно имеет особую гримасу. Генрих вскоре убедился, что гостя можно и не слушать, а только смотреть на негопо одной мимике угадывалось, о чем он толкует. Еще никогда Генриху не приходилось встречать столь нервно подвижного лица. Он подумал было, что гость просто кривляетсятело и руки он держал в послушании, не разрешая себе ни резких движений, ни чрезмерной жестикуляции. Интонации голоса тоже были гораздо беднее мимики.
Меня зовут Джон Цвиркун, представился гость. Да, не буду скрывать: яДжон Цвиркун. Джон Цвиркун, о котором вы столько слышали. Я понимаю, вам удивительно, что я начинаю с признания, но между нами недомолвок быть не должно, этого я не допущу.
Генрих напрягал все клетки памяти, но ни из одной не выдавливалось какой-либо информации о Джоне Цвиркуне. Гость был решительно незнаком Генриху. Среди гримас, с непостижимой быстротой сменявшихся на лице Джона Цвиркуна, промелькнуло и удивление.
Вы забыли мою фамилию? Невероятно! Но Брантинга вы помните? Профессора Сильвестра Брантинга с Марса? Того самого, что вывел калиопис, знаменитое дерево, меняющее природу Марса. А я ассистент Брантинга, его любимый ученикне единственный ученик Брантинга, этого я не утверждаю, нет, но единственно любимый и, так сказать, доверенный и наперсник. Зовите меня просто Джоном, я не люблю, когда со мной обходятся церемонно, у нас на Марсе обычаи проще, чем на Земле, гораздо, гораздо проще, смею вас уверить. Итак, я для вас отныне Джон, а вы для меня Генрих, дорогой друг Генрих!
Лишь теперь Генрих понял, кто к нему явился. Имя директора Марсианской астроботанической станции Сильвестра Брантинга было известно и на Земле.