Тварь двигалась не столь проворно, как прежде. Снотворное в какой-то степени подействовало. Шторм сдерживал панику, хотя страх впивался в душу стальными когтями. Он повернулся к атакующему чудовищу.
Он многие годы репетировал этот поединок, заучив последовательность действий.
Отступая к цели, он выпустил из перчатки одиночный энергетический заряд. Большая голова с похожими на кинжалы зубами опустиласьмедленно для чудовища, но невероятно быстро для субъективного восприятия Шторма.
Он метнулся в сторону, взмахнув назад рукой в растопыренной, будто орлиные когти, перчатке. Его пальцы на мгновение коснулись влажной мягкой плоти внутри гигантской ноздри. Перчатка выпустила заряд, и в воздухе завоняло горелым мясом. Чудовище с воем отпрянуло, путаясь в собственных лапах и терзая морду когтями передних.
Шторма отшвырнуло в сторону, но, движимый выбросом адреналина, он вскочил с удивительной для человека его возраста ловкостью. Он присел, готовый к очередной атаке, надеясь, что сумеет достаточно долго играть в кошки-мышки, чтобы добраться до выхода.
Тварь была чересчур занята собой. Она продолжала тереть лапами нос, словно ужаленная пчелой собака, раздирая собственную плоть. Когда тварь зарылась чешуйчатой мордой в песок, Шторм истерически рассмеялся и бросился к выходу из пещеры.
Неприступная преграда пала. Он проник в Фестунг-Тодезангст.
Ему потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя и сориентироваться. Он жалел, что не может все бросить. Ему ничего так не хотелось, как мира и безопасности своего кабинета.
А может, отступить? Он все равно в конечном счете не победит. К чему сражаться? Почему бы не обрести хоть немного покоя, прежде чем случится неизбежное?
Та его часть, которая не собиралась сдаваться, все же взяла верх, и он двинулся дальше вниз, вглубь Фестунг-Тодезангста.
Подземелья Мира Хельги были стерильны и безжизненны. Шторм шел по длинным коридорам с безликими металлическими полами и стенами, в свете бело-голубых ламп. Он не ощущал никаких запахов, кроме легкого запаха озона, и не слышал никаких звуков, кроме едва различимого гудения. Казалось, он шагает по коридорам заброшенной, но стерильной больницы.
За этими стенами шла скрытая жизнь Фестунг-Тодезангста. Тысячи человеческих мозгов. Кубические километры микрочипов и модулей памяти, в которых перемешивались мегагуголы битов информации. Мир Хельги стал хранилищем данных всей человеческой вселенной.
Какие неожиданные секреты могли там таиться? Какую власть они способны дать тому, кто мог овладеть Хельгой Ди или лишить ее собственности?
Власть эта могла быть невероятно велика. Но никакие силы, даже силы Конфедерации, не разрушили бы империю Хельги. Ее отец обещал всей вселенной, что она скорее призовет Сумерки богов, чем откажется от своего положения. Любому завоевателю пришлось бы тайно деактивировать десяток термоядерных разрушительных зарядов и отсоединить все хранилища ядов, предназначенных для убийства лежащих в резервуарах мозгов. Ему пришлось бы деактивировать саму Хельгу, в руках которой находились все рычаги управления.
Такова была главная черта семейства Дито, что принадлежало им, принадлежало им навсегда. Предметом переговоров могло служить лишь чужое. Никто, а в особенности алчное правительство, не мог посягнуть на собственность семьи.
Шторм намеревался обокрасть самую хладнокровную, самую злобную и самую завистливую представительницу рода Ди. И помочь ему в этом должно было нечто, украденное у себя самого. Огромному состоянию королевы мертвецов предстояло стать самой серьезной для нее помехой.
Он собирался причинить ей больи в полной мере этим насладиться.
На глубине в несколько километров, глубже самой главной крепости, столь глубоко, что скафандру приходилось охлаждать его, а не согревать, он нашел терминал, который искал.
Это была главная консоль небольшой, наполовину независимой системы, существовавшая для единственной жестокой цели. Именно отсюда Хельга намеревалась отомстить Гнею Юлию Шторму. Здесь хранилось все, что было известно о Шторме и Железном Легионе. Наверняка там есть и то, чего он не знает сам. Сюда попадали любые обрывки информации, любые слухи, имеющие к нему отношение.
Сюда также приходил Майкл Ди, замышляя очередную интригу.
Когда-то Хельга была дикой развратницей, бросавшейся из одной авантюры в другую с неистовством обреченной женщины. Бескрайняя скука, которой сопровождалось ее заточение в Фестунг-Тодезангсте, стала для нее самым жестоким ударом судьбы, какой она только могла вообразить. И каждую минуту, пока работала эта система на самой большой глубине, Хельга утешала себя тем, что забирала себе кусочки души Шторма.
Главный здешний мозг, которому подчинялись остальные, принадлежал его дочери Валерии. Перед киборгизацией ее не лишили собственного «я», и каждую секунду сильно сжатого субъективного времени она осознавала свою личность и положение.
Именно за эту жестокость он намеревался убить Хельгу Ди. Когда придет время. Когда созреет нужный момент.
Всему своя пора.
Он долго смотрел на терминал, пытаясь забыть о том, что душа машиныего собственная дочь, которую он так любил.
Шторм всегда заявлял, что возраст вовсе не означает мудростьлишь опыт, из которого мудрые делают соответствующие выводы. И даже у самого большого мудреца есть слепые пятна. И он может вести себя как глупец, оставаясь столь непоколебимым в собственной глупости, что та в итоге задушит его посредством изобретенной им же гарроты.
Слепые пятна ШтормаРичард Хоксблад и Майкл Ди. Он был чересчур готов приписать все зло Ричарду, слишком доверяя брату и многое ему прощая.
Много лет назад, так же как недавно Полианна, Валерия исчезла из Железной крепости. Шторм подозревал, что не обошлось без махинаций Майкла Ди, хотя и не был до конца уверен. Не знал он и мотивов бегства Валерии, хотя до этого она часто говорила о примирении с Ричардом.
Воспоминания о Валерии повлияли на его поведение после случившегося с Полианной. Он тут же бросился ее спасатьвозможно, поступив неблагоразумно.
Валерия влюбилась в Хоксблада.
Когда просочились слухи об их романе, Шторм пришел в ярость, обвинив Ричарда во всех преступлениях, вину за которые отец мог возложить на любовника дочери. Майкл устроил им встречу с Валерией, и Шторм по глупости отрекся от нее, когда она отказалась вернуться домой.
Он тут же пожалел о собственных словах, но из упрямства не взял их назад. И еще больше он пожалел, когда Хельга, одурачив собственного отца, похитила Валерию и навсегда спрятала ее в Фестунг-Тодезангсте.
Бедная Валерия. Она превратилась в придаток машины, веря, что отец отрекся от нее.
С тех пор Шторм не мог выбросить Хельгу из головы. Свою месть он считал лишь символической расплатой за разрушение дочерней любви.
Они все были по-своему жестоки и старомодныШтормы, Ди, Хоксблады, а также те, кто им служил.
Хватит, подумал он. Он и так уже в последнее время слишком часто распинал себя на этом кресте. Дрожащими руками он подключил свой коммуникатор к каналу речевого ввода:
Валерия?
Он ощутил нечто вроде пробуждающегося электронного шороха.
Кто там? послышался удивленный голос.
Шторм мог дать лишь единственный ответ, за которым не последовал бы взрыв ненависти и злобы:
Ричард Хоксблад.
Ричард? Что ты тут делаешь?
Он чувствовал ее неуверенность, надежду и страх. На мгновение его затошнило, будто некий отвратительный червь прогрызал путь наружу из его внутренностей.
Если они с Ричардом и были в чем-то согласны, то только в одном: Хельга заслуживала суровой кары.
Ричард любил Валерию. И любовь эта стала еще одной неодолимой пропастью между ними.
Я пришел с тобой увидеться. Освободить тебя. И выяснить, что замышляет Хельга насчет твоего отца и меня.
Последовала долгая пауза. Он испугался, что связь прервалась.
Кто это? раздался наконец голос. Я так долго и безмятежно спала
Он ощущал на вкус, насколько мучительна для нее ложь. Ни о каком безмятежном сне для Валерии Шторм не могло быть и речи. Хельга об этом позаботилась.
Ричард Хоксблад, повторил Шторм, жалея, что не знает подробностей их любовных бесед, прозвищ, которыми они называли друг друга по ночам, всех тех крайне важных банальностей, которые происходят между влюбленными. Валерия, что это за новый комплекс, который я видел по пути сюда?
В промежутке между питомцем Хельги и темницей Валерии он не встретил ничего, кроме бескрайней стерильной чистоты и тишины. Исключениепоследние несколько уровней, где ему пришлось пробираться через зону строительства, крадучись по-кошачьи.
Ему стало интересно, заметили ли бы его рабочие-зомби Хельги, если бы он прошелся среди них. Лишенные личности, они ненамного отличались от роботов. Но эти роботы могли быть запрограммированы на то, чтобы сообщать об аномалиях.
Это криосклепы для сыновей моего отца, смерть которых станет первым шагом моей госпожи.
Шторм с трудом подавил приступ гнева:
Что? Зачем?
Хельга и ее отец решили, что мой отец будет сражаться на Черномире. Они намерены захватить в плен моих братьев и держать здесь, пока не завершатся бои.
И Хельга никогда их не отпустит?
Да. Но ее отец об этом не знает.
Как это должно случиться?
Их захватит в плен Майкл Ди.
Шторм вспомнил кошмары Бенджамина. Не были ли они пророчеством? Не могли ли оба близнеца обладать пси-способностями? Не мог ли Человек-без-Лица быть Майклом Ди?
Как они собираются убить Бенджамина? выпалил он и тут же поморщился.
Ричард Хоксблад не мог знать таких подробностей. Он не владел всеми фактами.
Ты ты не похож на Ричарда. Он бы никогда столь холодно Шторм. Мой отец. Только он мог подозревать
Похоже, она была слишком ошеломлена, чтобы поднять тревогу, или ей этого не хотелось. Возможно, она все же слегка его простила.
Валерия, прости меня. Я повел себя как дурак.
Слова давались с трудом. Он нелегко признавал ошибки.
Нужно было действовать быстро. Хельга наверняка постаралась, чтобы у Валерии не было от нее никаких тайн.
Милая прости меня.
Он должен был сделать то, о чем договорились они с Ричардом, впервые узнав о порабощении Валерии.
Для Валерии Шторм имелся лишь один выход. Иным способом освободить ее он не мог.
Плоть от его плоти, кровь от его крови Слезы застилали глаза.
Весь дрожа, он взялся за большой красный рычаг в центре терминала. Червяк в его кишках превратился в разъяренного когтистого дракона.
Прежде он считал себя слишком старым и заскорузлым для такой боли.
Мгновение поколебавшись, он выдернул защитную чеку и рванул рычаг.
В шлеме послышался звук, похожий на хрип от медленного удушья. Рука потянулась к разъему коммуникатора, но он заставил себя ее отвести. Он должен был все слышать, все запомнить. Эта страшная минута никогда бы не наступила, не окажись он тупоголовым идиотом.
Следовало ощутить горький вкус собственной глупости наравне со сладостью мудрости, ибо мудростьпорождение хорошо запомненной глупости.
Валерия была еще жива.
Как тихо еле слышно прошептала она. Отец, скажи Ричарду Прошу тебя. Скажи Ричарду, что я я
Обязательно, Валерия. Милая Обязательно.
Отец Сыграй что-нибудь как раньше
Шторм вспомнил мелодию, которую наигрывал, когда она была маленькой, и по щеке скатилась слеза. Он снял со спины футляр, молясь о том, чтобы холод и встреча со стражем Хельги не повредили инструмент, и, закрыв глаза, начал играть. Музыка звучала слегка визгливо, но пробуждала давние воспоминания.
Эту, милая?
Тишина. Беззвучная, гулкая тишина смерти.
Он впал в неистовство, скрывавшее под собой более глубокие и болезненные чувства. На несколько долгих минут он отдался горю, и музыка его превратилась в мучительный вой.
Валерия была не первой из родных, кого он убил, и вполне могла оказаться не последней. Но опыт прошлого нисколько не облегчал душевных мук, и по ночам он часто просыпался, задыхаясь от слез.
Шторма никто и никогда не видел плачущим от ярости и горя, кроме Фриды, которая держала в объятиях, пока его сотрясали рыдания.
Он взял себя в руки. Нужно было еще многое сделать. Он кое-что узнал, и теперь следовало поторопиться.
Поднимаясь из глубин Фестунг-Тодезангста, он видел перед собой мертвое лицо Хельги Ди, которая преследовала его с настойчивостью фанатика-убийцы.
Прежде он считал, что ненавидит Ричарда Хоксблада, но та ненависть выглядела детским капризом по сравнению с теперешней. Его чувства по отношению к Хельге стали факелом, за светом которого он готов был следовать сквозь тьму до конца своих дней.
Он так и не задал вопросы, которые привели его на Мир Хельги. Но ответы на них проистекали из того, что ему удалось узнать.
Игра Майкла подходила к концу Ди выдергивал затычки, выстраивая все в ряд и рискуя всем ради того, чтобы получить желаемое. Легион и Хоксблада швыряли на Черномир, будто бойцовых петухов, вынудив сражаться и на этот раз погибнуть безвозвратной смертью.
Какая бы навязчивая идея ни преследовала Майкла, она была близка к успеху. Лишь немногое отделяло Майкла от его Эльдорадо. Предстояла война, еще больше разжигающая ненависть. Неотвратимо надвигались Сумерки богов.
Закат Легиона маячил за ближним горизонтом. И он мог означать конец всем армиям наемников
Шторм поклялся, что они с Ричардом, возможно, сразятся и оба проиграют, но оба уйдут во тьму с одной победой, которая осветит им путь в ад.
Вместе с ними туда отправятся Ди. Все до последнего.
26. Год 2845
В лесной тени таял последний снег, когда Дит совершил второй рывок к свободе, к которому готовился несколько месяцев. Сперва пришлось убедить Джексона, что он смирился с судьбой. Он преданно исполнял все приказы и заботился о старике больше, чем тот от него требовал. Он не пытался бежать, даже когда представлялась возможность. Не пытался и особо сопротивляться извращениям и постоянным издевательствам. Он молча страдал и стоически ждал.
Дит начал готовить почву для мести осенью, под видом заботы о Джексоне. Он устлал пол пещеры листьями, а когда похолодало и потребовалось поддерживать огонь, принес груду дров. Собирая их, он набрал маленьких острых камней, которые спрятал по всей пещере.
В выбранную для побега ночь он перерезал веревку на шее острым камнем. Он потратил на это несколько часов, изо всех сил стараясь не шуршать листьями, которые заменяли ему постель. Закончив, он сбежал не сразу.
Оставив часть веревки на шее, он поднялся и подбросил дров в огонь. Старик проснулся, как бывало всегда, когда Дит шевелился, и обругал Дита за то, что тот его побеспокоил. Дит склонил голову и продолжил начатое. Джексон снова захрапел.
Пламя становилось все выше и выше, с ревом затягивая в пещеру легкий ветерок.
Возле костра Дит заблаговременно спрятал вещи, которые хотел взять с собой, одеяло из шкур, сталь для розжига, мешочек с сушеными плодами. Он выбросил их из пещеры.
Джексон внезапно проснулся, полный подозрений, и раздраженно дернул за веревку. Та полетела ему в лицо. Он с тупым удивлением уставился на ее растрепанный конец.
Схватив раздвоенную палку, Дит швырнул огонь на сухие рассыпающиеся листья. Отскочив назад, он опрокинул большую, заранее подготовленную груду хвороста в пламя. Огонь тут же вгрызся в нее, поднимаясь все выше и треща все громче.
Дит подбросил в пламя побольше дров.
Ругаясь, старик в ужасе выбрался из кресла и попытался прорваться к выходу, прежде чем препятствие станет непреодолимым.
Дит свалил его с ног, швырнув камень.
Ненависть придала ему ярости. Камень врезался в грудь Джексона с такой силой, что послышался треск старых хрупких ребер.
Джексон поднялся, снова пытаясь вырваться из пещеры, но ловушка уже захлопнулась, и он попятился.
Дит завороженно смотрел, как Джексон вопит и пляшет, охваченный пламенем. Наконец, обезумев от боли, старик снова метнулся к выходу сквозь огонь. Вывалившись наружу, он рухнул наземь, судорожно дергаясь и пытаясь ползти к своему мучителю.
Отступив на несколько шагов, Дит собрал припасы, но не уходил, пока Джексон не умер.
Дит ничего не чувствовал к старику. Это была даже не казньлишь избавление от мучений.
Он направился к селению.
Ему казалось, будто в этой пещере он утратил часть души. У него не осталось настоящих человеческих эмоций. Он превратился во вселяющее страх прагматичное чудовище, не имевшее понятия о совести и чувствах. С этих пор он лишь притворялся, считая, что все остальные поступают так же. Большую часть времени для него что-то значили лишь его собственные капризы и прихоти, а также те, кого он ненавидел. Всех остальных он рассматривал лишь как предметы, которые можно было использовать.