Кое-как, с помощью Попова доковыляв до балка, Трофим забрался на нары. Думал, не уснет из-за боли в ноге, от мыслей, комариным столбом мельтешивших в голове, однако захрапел едва ли не первым. А Сашка лишь несколько раз вздохнул да крутанулся с боку на бок. Он хоть и понимал: спуск по крутой осыпи на бульдозерештука не шуточная, но и представить не мог, что его ожидает, а потому усталость быстро взяла свое. Скоро смежились веки и у Акимачеловека, который лучше, чем кто бы то ни было, осознавал и риск и тягость труда в речной долине, если, конечно, спуск пройдет удачно. Спали без снов и остальные, крепко умаявшись за рабочий день от зари до зари.
Утром пошел редкий снег, стало пасмурно, и мороз отпустил.
Трофим очнулся от сна первым и, припадая на больную ногу, поскорее заковылял из душного балка на свежий воздух. Среди срезанной бульдозерами лесной мелочи он довольно скоро отыскал кривую березовую рогатину и, пользуясь ею, как костылем, принялся разводить костер, готовить завтрак. Хотя дежурил тракторист-балагур, Лазарев старался заняться делом. Очень уж противно было чувствовать себя лишним в такой день, когда от каждого требовалось предельное напряжение сил.
«А больше других достанется Сашке, подумал Лазарев. Надо же мне из-за глупой неосторожности такое дело взвалить на плечи друга! То, что Аким говорил о своем отношении к поручаемому делу, ом, наверное, тогда же и выдумал Сашка, конечно, справится с заданием, но лучше бы мне самому вести машину. Я ведь не из зависти, я так, ради справедливости. Не может другой человек выполнить задуманное тобой столь же хорошо, как ты сам».
После завтрака Аким сказал Лазареву:
Ты не торчи на обрыве. Себя не трави, не мучай. У нас под ногами не крутись.
Ладно.
Обед приготовишь.
Ладно
Сбоку, под балком, в ящике бараний задок лежит. Ты одну ногу отруби и свари. Трудный будет сегодня день, а консервы обрыдли.
Хорошо, дядя Аким.
Опять рассердился Жихарев. Он был необычно нервен и суров.
Не пошел Трофим к обрыву, но очень хотелось. Он не видел, какого труда стоило очистить трассу от крупных скальных обломков, которые могли помешать спуску. На его глазах Жихарев часа два инструктировал Сашку, показывая, как следует Попову поступать в том или ином критическом положении. Попов, на удивление Трофиму, оказался внимательным и терпеливым. Столько выдержки на тренаже Сашка не проявлял даже в армии.
И тут Лазареву пришла мысль, поразившая его. Прослужив с Сашкой два года в армии и полтора года отработав здесь, прожив с Поповым все это время бок о бок, Трофим весьма мало знал о нем. При всей своей разговорчивости и характере рубахи-парня, Сашка был скрытен. Лазарев не мог припомнить случая, чтоб Попов откровенничал с ним о жизни до армии, или о своих отношениях и чувствах к официантке Анке или зачем Сашке такну донельзя! необходимы машина и моторка. Да, в конце концов, почему Попов столь крепко ухватился за мысль поехать сюда, в Якутию?
Бывает же! Оказалось, Сашка знает о нем все, до мелочи, а он о нем почти ничего. Как же так получилось?
Правда, Александр подружился с Трофимом, как ни с кем другим. Особенно это стало ясно после случая, который произошел еще в армии, на втором году службы. После больших маневров Трофим уехал в отпуск. Попов, не без рекомендации Лазарева, замещал его на должности командира отделения. Вернувшись в часть, Трофим, на радостях, что дома отношения между матерью и его женой наладились, все пошло к лучшему, не проверил бронетранспортера, а ночью поднятая по тревоге машина оказалась не готовой к марш-броску.
В чем дело, сержант Лазарев? нахмурился капитан Чекрыгин.
Виноват, товарищ капитан.
А если бы вы сапоги свои дали поносить, то приняли бы их обратно грязными?
Никак нет
Пять суток.
Едва Чекрыгин отошел, Сашка прошипел Трофиму:
Зверь
По-настоящему за такое десять полагается, понурясь, ответил Трофим.
Что на меня не пожаловался?
Я виноват. Принял машину, я и виноват. На подобное Сашка не нашелся что ответить.
С людьми, как оказалось, Попов ладить не умел, тем более командовать ими, когда необходимо знать, что каждый может и па что способен. Командиру невозможно отделываться приказами. Пока Трофим отсиживал свой срок на губе, Попов, спрятав ложное самолюбие «в карман», прежде всего нз-шшнлся перед товарищами за фанфаронство и вздорные мелочные требования, которыми досаждал им, а потом они в полном согласии привели бронетранспортер в отличное состояние.
Вот теперь другое дело, похвалил капитан сержанта па следующей поверке. А что пять дней не покурили, Лазарев, здоровее будете.
Потом Сашка признался Трофиму:
Перехитрил меня капитан Чекрыгин.
Меня, выходит, тоже.
И оба рассмеялись, а с той поры стали закадычными друзьями.
Когда же они получили ответ Жихарева на свое письмо, то, не колеблясь, пошли к капитану. Тот сказал очень серьезно:
Если вы поедете вместе, то беспокоиться не о чем.
Попов не удержался от вопроса:
Это почему же, товарищ капитан? Один я не гожусь?
Выдрузья, улыбнулся Чекрыгин. А друзьям легче, когда они вместе
Размышляя над тем, почему обычно несдержанный Сашка так упрямо отрабатывал тренаж с Жихаревым, Трофим не мог не вспомнить этого разговора с капитаном Чекрыгиным, а, вспомнив, не мог не подумать о том, что Попов делает это немного и ради их дружбы.
Когда трасса была готова, ребята пообедали и высушили одежду. Трофим отмечал происходящее почти механически. Его помыслы занимал предстоящий спуск Сашки с обрыва в речную долину. Затем они направились к круче.
Попов шел впереди. Он сделался серьезным, сосредоточенным. Молчали и остальные.
Бульдозер стоял кормой к обрыву.
Сашка поставил ногу на трак и, ухватившись за дверцу, легко поднялся на гусеницу. Здесь он задержался, обернулся к товарищам. Трофим стоял почти рядом с машиной. Он нарочно проковылял несколько шагов вперед, чтоб быть ближе к другу. Лучше бы он так не поступал. Сашка вздохнул и пожалел себя, свою молодую жизнь. Ведь через несколько минут он может отправиться «стеречь багульник», как говорили о кладбище, поросшем этими рано цветущими кустами.
Тут он вроде только что увидел Трофима, Жихарева, и еще ребят, и бывшего моряка-подводника. Сашка мысленно представил себя на их месте и понял: если он и дальше будет торчать на проклятой гусенице, то наверняка или бывший моряк, или Трофим с больной ногой, или даже Аким Жихарев подойдет и скинет его, Александра Александровича Попова, с пьедестала доверия и чести, сам сядет за рычаги и поведет бульдозер вниз.
«Это точно. Как пить дать!»подумал Сашка.
Но холодный ком за грудиной жал, тянуло внизу живота, и он почувствовал, что осунулся за эти томительные секунды. Он просто чувствовал, что осунулся, похудел.
От нетерпеливого волнения Трофим шагнул к Сашке, наверное, чтоб произнести какие-то слова ободрения. Это словно послужило сигналом. Сашка заставил себя поднять руку и помахать прощально. Тогда, глянув на себя как бы со стороны, он увидел, что его жест и поза похожи на жест и позу космонавта, перед тем как тот занимает место в кабине ракеты.
Сашке полегчало, и особая гордость наполнила его сердце.
А когда ему ответили, тоже приветственно подняв руки над головами, Сашка постарался улыбнуться бодро, уверенно, крикнул знаменитое: «Поехали!»и влез в кабину.
Усевшись поудобнее, Сашка скинул меховые варежки и вытер о колени вспотевшие вдруг на морозе ладони. Затем, положив их на рычаги, он дал газ.
Дизель взыграл, громко, раскатисто, словно конь заржал.
Осторожно и плавно Попов включил муфту сцепления. Бульдозер тронулся будто нехотя.
Сбоку орал что-то Акимыч. ЧегоАлександр не разобрал, да и разбирать не хотелось, ни к чему. Ори не ори, рычаги в руках у него, Александра Александровича Попова, и нечегопоздно! лезть с советами и пожеланиями
Покосившись в открытую дверцу, Александр увидел: сбокупропасть.
Сашка заерзал на сиденье. И, будто именно от этого его движения, бульдозер начал опрокидываться: Александр заметил это тоже сначала по елямнеожиданно появился еще один венец ветвей. Потом крен стал увеличиваться скорее, скорее
Руки Сашки непроизвольно напряглись, и ему пришлось сделать над собой невероятное усилие, чтоб сдержать инстинктивный рывок и не отдать от себя рукоятки. Надо было продолжать двигаться.
Не останавливай! кричал себе Сашка. Не останавливай машину! Не стопори!
Он не остановил бульдозер.
Креп перешел в падение. Перед остановившимся взором Попова промелькнули стволы елей до комля. И он увидел: тайгу па противоположном берегу, заснеженную полосу реки, долину, поросшую высоким лесом, пятна кустарника Все это тотчас скрылось за верхним краем кабины. Перед ним была истоптанная глубокими следами в снегу осыпь, как бы упершаяся в его глаза.
Удар был не силен. Его смягчил трос с принайтовленными к нему стволами.
А бульдозер продолжал то ли ползти, то ли скользить.
Остановка
«Что случилось? Александр взглянул поверх «якоря»отвала. Ель ежом застряла на склоне!»
Попов снова вытер мокрые ладони о колени, потом взял рукоятку на себя.
Траки сцарапывали снег, бульдозер заметно погрузился в паст.
Тогда Сашка дал полный газ, до отказа отвел на себя рычаги муфты сцепления. Машина рванулась вперед, сорвала ель с обрыва и проскользнула вниз метров на десять. И, уже не задерживаясь, быстро, вспахивая сугробы, устремилась в долину.
Александр ликовал.
Он до конца понял, что напряжение ежедневных занятий па полигоне, мытарства маневров, гонки по безводной степи, броски через таежные болотавсе, представлявшееся в армии едва ли не выдумками лично капитана Чекрыгина, служаки и безжалостного человека, по сути дела, воспитание в них, солдатах, мастерства, воли, упорства в достижении цели. И теперь, когда действительная служба в армии позади, мастерство, воля и упорство очень пригодились в обыденной жизни. Без того, что вложено в них капитаном Чекрыгиным и другими командирами, оказался бы невозможным этот прыжок в бульдозере. Без армейской выучки они, пожалуй, только зубы поломали бы на таежной романтике, не сделав ничего путного.
Увлекшись подвернувшейся мыслью, Сашка был уже не способен разобраться объективно в происшедшем. Он попросту снял со счета сделанное товарищами на разведке склона. Проваливаясь по пояс в снег, они прочесали каждый метр кручи, отыскивая скалистые обломки, вагами отваливали их в сторону или сбрасывали вниз, чтоб расчистить дорогу бульдозеру. Ведь разворот на склоне, да еще с креном, если машина наскочит гусеницей на камень, грозил почти неминуемой катастрофой.
Ребята вылезли из обрыва мокрые по шею, но очень довольные.
Потом лесорубы валили ели, чтоб принайтовить их, как сказал морячок, к страховочному тросу. Трактористам пришлось трелевать «якоря» наверх, но это уже были шуточки рядом со сделанным. Правда, и лесины пилили и трелевали после того, как Аким Жихарев, кряхтя, достал из НЗ две бутылки спирта.
Заработали сказал он и оставил свою долю па «после».
Попов, который не пил и начинал презирать человека, выпившего хоть бы рюмку, очень ревниво относился к Трофиму, довольно покладистому на приглашение.
А Лазареву за что? Он и сух и сыт. Пробу снял, поди.
За идею, сказал тракторист-балагур, очень стеснявшийся своего имени Филипп. Он боялся «шуточки», которую позволяли себе люди, не знакомые с его кулаками: «Филя-Филя, просто Филя».
Царская милость, проворчал Александр.
Ты не внакладе. Аким передал Попову плитку шоколада. Вот тебе эквивалент.
«Золотой ярлык»! Это да. А еще есть? спросил Сашка-сладкоежка.
Там посмотрим.
Трофим молчал. Он всегда чувствовал себя неудобно перед Александром, когда приходилось выпивать, удивлялся воздержанию Попова и не понимал его.
Ребята сидели на нарах в исподнем и сосредоточенно работали ложками. Нательное белье они переодели, а верхняя одежда сушилась, развешанная вокруг раскаленной докрасна бочки-печки. Лишь Лазарев да Аким, ухаживавшие за рабочими, были в сухих ватниках и брюках. Жихарев во время расчистки пути для бульдозера командовал с кромки. В бригаде никто и никогда не бывал в претензии на Акима. Бригадир умел организовать дело лучше не надо. Работа выполнялась споро и с наименьшей затратой времени, что стоило не одной пары рабочих рук
Однако теперь, глядя из долины на крутой склон, который он преодолел, Сашка искренне думал, что заслуга в осуществлении замысла Лазарева принадлежит ему, лишь ему. Если бы кто-либо попытался спорить с Сашкой, он посчитал того злым завистником. Но с Поповым никто и не думал пререкаться, делить славу. Зачем? Яснее ясногокаждый делал свое, как мог и умел. Один Александр Попов не сделал бы ничего, сколько бы он ни старался.
Едва бульдозеры, страховавшие Сашку, дошли до края обрыва и все увидели, что рискованный эксперимент удался, рабочие попрыгали с кручи, покатились по сугробам. Добежав до Сашки, они подхватили его на руки и стали качать.
Александр принял восторг товарищей как должное. И когда, устав, ребята поставили его на ноги, произнес:
Теперь чепуха осталась. И он кивнул на кустарник и лес в долине, через который надо еще было проложить просеку.
Жихарев хотел возразить, но лишь рукой махнул, приняв Сашкины слова за восторженное удивление перед тем, что они совершили.
Промолчал и скатившийся по склону вместе с костылем Лазарев. Впрочем, Трофим, может быть, и не смолчал бы, да тут Аким сказал такое, что не до Сашкиных переживаний стало.
Братцы! Слушайте! начал Жихарев. Мы удачно спустили в долину бульдозер. Он здесь и на той стороне реки может и трелевать, и кусты, подлесок резать. Нам теперь нет никакого смысла идти запланированным маршрутом. Его предложили лишь потому, что со стороны ледяного моста до просеки в долине путь преграждают шивера
Правильно! Правильно, Аким ты наш Семеныч! заорал Филя-тракторист. Вот это да! Плевали мы теперь на шивера и с той и с другой стороны! Вернемся по нашей просеке к дороге, оттуда по ледяному мосту на другой берегверхом, верхом, вот к тому месту. Он показал рукой на заречную кручу. И руби просеку дальше! Путь на самом трудном участке сокращается вдвое!
И заработок, и прогрессивка, и премия нам обеспечены! Попов готов был колесом пройтись от восторга. Качать бригадира!
6
Взяв в руки по копаленку, Сашка в прекраснейшем расположении духа отправился к реке потрошить птицу.
«Вот повезло! думал он. Три минуты Да где там три. минуты не прошло, а мы отстрелялись. Даже жаль немного. Собирались чуть не полгода, охотилисьминуту. Вот ведь как бывает. Скорое исполнение желанийне велико удовольствие. Нам бы походить, поискать, может быть, и отчаяться, а вместо компота, как Филя говаривал, и попалась бы копалуха с выводком Пострелял я их всех, конечно, зря. Злость сорвал. Только чего ж мне злиться? Все хорошо. И в каталог мою находку занесли, и имя алмазу я дал, и в газете обо мне написали «Счастливчик», как назвала меня Анка. Да счастья нет».
Он вышел к реке у широкого плеса. Вода хоть и темная, вроде бы ржавая, была здесь прозрачна. Сквозь ее толщу хорошо виднелись полуокатанные, со срезанными углами, но еще шероховатые камни подтопленного русла. Берег обрывался уступом. Солнечные блики, пробиваясь сквозь толщу рыжей воды, играли на дне даже в метрах двух от Сашкиных ног, а дальшетьма, коричневая, омутная.
Попов сел на валунчик у самого уреза, так что река омывала головки резиновых заколенных, на манер ботфортов, сапог. Ухватив копаленка и как бы взвесив его, Сашка подумал, что в дичине килограмма два вкуснейшего нежного мяса.
«Глиной обмажем, запечем под костром, и перья ощипывать не надо. Сами слезут. А уж вкуснотанеописуемая! Сразу двух не слопаемна ужин останется. Возиться не придется. А то уж сейчас слюнки текут. Ждать-то часа два придется. Ничего, потерпим».
Отрубив ножом голову глухаренку, Сашка вспорол брюхо и подивился обилию желтоватого, влажно поблескивающего жира в огузке. Он выкинул потроха и бросил птицу в воду у берега.
Мойся, прополаскивайся сама, сказал он вслух. Я за второго примусь. Так быстрее будет.
Второй копаленоквидимо, самкаоказался еще жирнее, и, выпотрошив птицу, Сашка долго отмывал осаленные, будто осклизлые, руки. В холодной воде, да без мыла мытье шло почти безуспешно.