Кто-нибудь увидел меня? Ответ, безусловно, должен быть «да». Сухожилие увидели спустил на воду нашу старую лодку, на ремонт и переоборудование которой он, должно быть, потратил все дни после моего отъезда. Я не видел ни его, ни ее; и ничто из того, что он сказал перед моим отъездом, не предполагало, что он может сделать что-то подобное.
Другими подарками Кабачка оказались небольшая шкатулка с серебряными украшениями для торговли и еще меньшая шкатулка с серебряными слитками. Эти последние я очень тщательно спрятал, пообещав себе, что не стану торговать ими, если меня не вынудят. Тогда я считал, что смогу найти в Паджароку того, кто присмотрит за моим баркасом, пока я летаю за Шелком. Когда посадочный аппарат вернется, мы с Шелком сможем отплыть на баркасе обратно в Новый Вайрон, я получу серебряные слитки за свои труды и помогу ему ими, если потребуется помощь.
Вайзер предупреждал меня не останавливаться в каждом порту, куда бы я ни пришел, но его совет был излишним. Я остро сознавал, что остановка в любом месте обойдется мне по меньшей мере в день, а вполне может обойтись и в два-три, и решил плыть на север, пока не понадобится пополнить запасы; тогда я высажусь в ближайшем городе и затем поверну на запад. Этот план действовал только до тех пор, пока я не проплыл мимо первого. После этого всегда оказывалось, что мне что-то нужно (особенно вода) или желательно, и мы останавливались почти в каждом городе по пути. Когда Бэбби начал доверять мне, ночная природа хуза проявила себя, так что он дремал днем, но просыпался при тенеспускесамый полезный распорядок, даже когда мы не были в порту. Ветер дул так ровно и надежно с запада или юго-запада, что я обычно привязывал румпель и позволял баркасу плыть самому под кливером и зарифленным гротом. Каждый вечер перед тем, как лечь, я велел Бэбби будить меня, если случится что-нибудь необычное; как и Кабачок, он буркал что-то в знак согласия, но ни разу не разбудил меня, насколько я помню. Я уже и забыл, сколько всего городов мы посетили. Где-то пять или шесть за шесть недель плавания, примерно так.
Посетитель подарил мне большую редкость, маленькую книгу под названием «Целебные грядки», напечатанную более ста лет назад в Витке. Это написанный врачом трактат о садоводстве, с особым упором на травах; но, хотя приятно листать его, изучая причудливые, раскрашенные вручную иллюстрации и читая отрывки текста, сегодня я собираюсь написать не о самом трактате, а об его влиянии на мою книгу.
Он заставил меня остро осознать, что мою книгу, предназначенную для жены и сыновей, вполне могут читать еще долго после того, как онии яуйдем. Даже Копыто и Рог [так!], которые сейчас, должно быть, только вступают в юношескую зрелость, когда-нибудь будут такими же старыми, как Кабачок и патера Прилипала. Существует спор о продолжительности здешнего года и насколько хорошо он согласуется с годом, который мы знали в Витке длинного солнца, но разница должна быть незначительной, если она вообще есть; через пятьдесят лет Рог и Шкура [так!] вполне могут быть мертвы. Через сто лет их сыновей и дочерей тоже не станет. Эти слова, которые я пишу, почти не думаяни на что не надеясь и ничего не ожидая,возможно, сохранятся еще долго, века два или даже три, будут цениться все больше и поэтому будут храниться с большей тщательностью по мере того, как описываемый ими виток исчезает в истории.
Отрезвляющие мысли.
[Нет нужды говорить, что мы прилагаем все усилия для сохранения этого отчета, как путем тщательной печати и сохранения отдельных экземпляров, так и путем его распространения.Копыто и Шкура, Маргаритка и Вадсиг.]
Я бы хотел, чтобы один из первых людей, заселивших Виток длинного солнца, оставил нам отчет об этом. Возможно, так оно и есть, и отчет хранится сейчас в каком-нибудь небесном городе далеко от Вайрона. Эту книгу или ее копию, возможно, уже принесли сюда, если она существует, на что я искренне надеюсь.
Многие в нашем городе и вокруг него были очень рады получить краткий отчет Ложнодождевик о нашем отъезде и очень обрадовались тому, что написали мы с Крапивой. Это звучит хвастливо, я знаю, но это правда. Они давали нам карты и даже обменивали вещи, которые сами сделали или вырастиливещи, которые стоили им многих дней тяжелой работына один экземпляр. И все же, насколько мне известно (а я уверен, что слышал бы), ни один из них не начал писать отчет об основании Нового Вайрона, о земельной лотерее и обо всем остальном. Поразмыслив немного, я решил подкрепить свой отчет фактами, которые Крапива и мои сыновья уже знают, но которые могут представлять интерес или ценность для будущих поколений. Даже сегодня, кто здесь в Гаоне знал бы, например, о высокой стене, которая окружает мантейон и дом патеры Прилипала, если бы я не упомянул об этом?
Когда я вспоминаю наше плавание вдоль побережья, которое, насколько я успел его описать, казалось таким идиллическим, меня поражает скорость, с которой здесь, на Синей, возникло столько новых городов. Люди с каждого посадочного аппарата обычно селились рядом с местом приземления, так как их посадочный аппарат не мог быть перемещен снова, после того как они разграбляли его, и он все еще оставался существенным источником ресурсов. Кроме того, у них не было ни лошадей, ни лодок, и им пришлось бы идти пешком к своему новому месту назначения. Так что мы тоже построили Новый Вайрон в часе ходьбы от посадочного аппарата, на котором прибыли, и я уверен, что люди с других посадочных аппаратов действовали почти так же, как и мы, за исключением тех, кто приземлился слишком близко от нас и был обращен в рабство своими захватчиками; как и у нас, у них не было бы выбора.
Возможно, нам повезло. В том месте, где мы поселились, не было ни озера, ни реки, которые снабдили бы нас пресной водой, но среди нас было несколько землекопов, и десятикубитовый колодец дал нам в изобилии замечательную чистую воду. На западе у нас прекрасная гавань и море, полное рыбы, а на нижних склонах восточных гор больше леса, чем может понадобиться сотне городов размером с Вайрон. Сами горы уже снабжают нас железом, серебром и свинцом, о чем я, кажется, уже упоминал.
Большинству из остальных так не повезло. У Гаона практически нет доступа к морю; в десяти лигах от того места, где я сижу, протекает река Нади, падая с высокогорья Хан через пороги и водопады, которые мы называем Катарактами. Ниже по течению находятся Малые Катаракты, затем тропические леса и болота, а также кажущаяся бесконечной вереница чужих городов, многие из которых враждебны нам, а некоторые враждебны всем. Теоретически отсюда можно было бы доплыть до моря, но никто никогда этого не делал и, похоже, никогда не сделает.
Тем не менее, у нас есть пресная вода и рыба из нашей реки, древесина, три вида полезного сахарного тростника, камыш для циновок и все такое, а также плодородная, черная, аллювиальная почва, которая обеспечивает два щедрых урожая в год. Джунгли рядом с городом кишат дичью, в них растут дикие фрукты. Когда я приехал, это место показалось мне бедным, но здесь никому не нужны теплые и прочные дома с большими каменными каминами. Металлы импортируются и стоят дорого, что в конечном счете может оказаться благословением богов.
Боги (я должен сказать)естественно те же, которых мы знали в Витке. Ехидна получает больше жертв, чем все остальные вместе взятые, но обычно изображается как любящая мать, держащая слепого Тартара на коленях, в то время как другие ее дети роятся вокруг, борясь за ее внимание. Одна или две змеи выглядывают из ее волос, и змея обвивается вокруг каждой лодыжки ее статуи в храме. (Наш народ ни в малейшей степени не боится змей, как мне следовало бы объяснить. Они считают их почти сверхъестественными существами, если не младшими богами, и ставят для них чаши с молоком, сдобренным пальмовым вином. Даже богиня-мать с бродячей коллекцией домашних змей кажется совершенно нормальной. За все время моего пребывания здесь мне не сообщили ни об одном случае укуса змеи.)
В последний раз я намеревался написать о заселении Синей, но вижу, что ушел от темы, чтобы описать этот городок, Гаон.
Я чуть было не написал «этот город», но Гаон, по размерам, не имеет ничего общего с Вайроном или иностранными городами, которые я видел с дирижабля генерала Саба. Вайрон насчитывал более полумиллиона человек. Хотя я не могу точно знать, сколько людей у нас в Гаоне, я сомневаюсь, что у нас есть даже десятая часть.
Пиратская лодка появилась не из города, а из небольшого пресноводного залива, где раскидистые ветви скрывали ее от меня, пока она не вышла. Я никогда не забуду, как она выглядела тогда: черная на фоне теплой зелени деревьев и прохладного сине-серебристого моря. Корпус, мачты и реи были выкрашены в черный цвет, а парусав такой темно-коричневый, что казались почти черными. Когда я вспоминаю о ней здесь, за письменным столом в моей спальне, когда я больше не боюсь ее, я понимаю, что ее владельцы, должно быть, ожидали, что кто-то будет охотиться на нее, и хотели, чтобы она исчезла из поля зрения, как только зайдет солнце. Она была раза в дваили чуть меньшеуже моего баркаса, но больше чем вдвое длиннее; на двух ее мачтах висели треугольные паруса, такие большие, что хороший порыв ветра должен был бы сразу же опрокинуть ее. На борту было восемь или девять человек, в основном женщины. Одна из них на носу крикнула, чтобы я спустил парус. Я достал карабин, который дал мне Кабачок, зарядил его и положил в карман дополнительные патроны.
Спусти парус!снова закричала она, и я спросил, чего она хочет.
В ответ она выстрелила.
Я приставил карабин к плечу. Я редко стрелял из них, но очень старался вспомнить все, что когда-либо слышал о них,советы Сухожилия и сотен других,как держать ружье и целиться, как стрелять хорошо и быстро. Я до сих пор помню свое волнение, когда я спустил предохранитель, навел мушку на пиратскую лодку и нажал на спусковой крючок.
Донесся гневный раскат грома, и карабин, казалось, забился в руках, едва не сбив меня с ног; но мой первый выстрел был так же безрезультатен, как и их, насколько я мог судить. Прежде чем я успел выстрелить во второй раз, Бэбби оказался рядом со мной, скрежеща клыками.
Однако звук выстрела разбудил не только Бэбби, но и мой рассудок; я опустил карабин и стал разворачивать баркас против ветра до тех пор, пока мы не легли настолько круто, насколько я осмелился; я выбрал парус, изо всех сил стараясь не обращать внимания на выстрелы, направленные в меня. Когда я оглянулся на длинный черный корабль, преследующий нас, я понял, что был прав. Он не мог держать наш курс, который был направлен почти прямо в море.
Баркас сильно качало, бушприт зарывался в волны, которые поднимали его корму, и тогда ветер бил в нее. Тем не менее я снова начал стрелять из карабина и, после еще двух или трех выстрелов, понял, что надо нажимать на спусковой крючок в самой высокой точке, как раз перед тем, как корма уходит из-под меня. Прежде чем я успел перезарядить ружье, я с удовлетворением увидел, как женщина, стрелявшая в меня, упала в море.
Мы едем прямо в Паджароку!сказал я Бэбби, пока перезаряжал карабин патронами из карманов, и он кивнул, показывая, что понял.
Моя интуиция опередила разум. Но когда я выстрелил снова, я понял, что это было правильно. Поскольку один из их товарищей погиб, экипаж черной лодки наверняка попытается держать нас в поле зрения до наступления тенеспуска, а ночью занять позицию между материком и нами, предполагая, что мы направляемся в какой-нибудь северный порт и повернем на северо-восток, как только убедимся, что нас больше не видят. Если мы это сделаем, и им повезет, они увидят нас в тенеподъем.
Если карта Вайзера верна, море в этом месте будет гораздо шире,объяснил я Бэбби,и я уверен, что плыть через него будет опасно даже для лодки гораздо большего размера, чем наша, с большим количеством людей и достаточным количеством припасов. Но для нас намного опаснее вернуться назад и снова наткнуться на эту черную лодку; кроме того, если мы пересечем море напрямик, это будет намного быстрее.Я чуть было не добавил, что, если ему не нравится эта идея, он может выпрыгнуть и поплыть. Он кивнул так доверчиво, что мне стало стыдно за свой порыв.
Возможно, вместо этого мне следовало бы стыдиться того, что я убил женщину, упавшую с черной лодки. Это ужаснолишить жизни другого человека, и я давным-давно никого не убивал, с тех пор, как мы с Крапивой (вместе с Кабачком, Ложнодождевик и многими другими) сражались в туннелях с труперами генералиссимуса Сиюф. Это действительно страшная вещьдля разума и для совести. Однако она не всегда ощущается как нечто ужасное. В то время я больше беспокоился о своей жизни, чем о ее, и с радостью отправил бы черную лодку на дно, если бы это было в моих силах.
К тенеспуску ветер стих, но к тому времени нас уже было не видно ни с черной лодки, ни с берега. Я привязал румпель и лег, положив карабин рядом с собой, решив проснуться через час или два, после чего внимательно осмотреть море и оценить погоду, прежде чем снова заснуть; но когда Бэбби разбудил меня, кряхтя и постукивая по моей щеке и губам рогообразными пальцами передних лап, первый свет уже просочился на небо.
Я сел и потер глаза, зная, что нахожусь на баркасе, но на несколько секунд поверив, что мы направляемся в Новый Вайрон. Ветер значительно усилился (что, как мне тогда казалось, и послужило причиной того, что Бэбби счел необходимым разбудить меня), но вчерашняя тяжелая зыбь была смягчена быстрыми волнами, которые мягко и плавно катили баркас, верхушка нашей мачты низко и вежливо кланялась то вправо, то влево, то снова вправо, как будто была почетным центром какого-то величественного танца.
Это было важно, до некоторой степени, потому что я заметил то, что казалось низким островом по левому борту. В более спокойном море я бы взобрался на мачту, чтобы лучше его рассмотреть, но мой вес усилил бы крен, и, если бы он усилился до такой степени, что мы зачерпнули бы воду, баркас утонул. Вместо этого я встал на один из грузовых сундуков на фордеке и стал видеть чуть дальше.
Если это остров,сказал я Бэбби,мы могли бы получить там воду и информацию, но у нас пока не так уж плохо с водой, и у нас гораздо больше шансов попасть там в беду.
Он вскочил на другой сундук, хотя и не был достаточно уверен в своем равновесии, чтобы встать там на четыре задние лапы, как он часто делал, когда мог опереться передними о планшир, и глубокомысленно кивнул.
Я собираюсь поставить больше парусов, чтобы придать устойчивость лодке,сказал я ему.Тогда она не будет так сильно раскачиваться.
Я распустил грот, настроил его и пошел вперед, чтобы вытащить треугольный гаф-топсель. В расщелине палубы виднелись следы крови, темной и свернувшейся; там она избежала языка Бэбби. Той, что осталась, было так мало, что я сомневаюсь, что заметил бы ее без яркого утреннего солнца и того факта, что поверхность фордека была едва ли в двух ладонях от моего лица, когда я вытаскивал гаф-топсель. Стоя на четвереньках на фордеке, я искал еще кровь и находил ее следы повсюдуна палубе, на носу, на шпоре бушприта и даже на форштевне.
Сначала я подумал, что Бэбби поймал морскую птицу и съел ее; но в таком случае должны были остаться перья, по крайней мере несколько перепачканных кровью перьев, а их не было.
Не птица,сказал я ему.И не рыба. Рыба может прыгнуть на борт, но там будет чешуя. Или, во всяком случае, я думаю, что будет. Что это было?
Он внимательно выслушал, и я почувствовал, что он все понял, хотя и не подал виду.
Я поднял топсель и подошел к румпелю, направив нас немного дальше от низкого острова. В воде плавали водоросли, как это часто бывало у Ящерицы, длинные ленты более или менее зеленых листьев, удерживаемые на плаву пузырями размером с садовый горошек. Как и все, кто жил у моря, мы собирали эти водоросли, высушивали их и делали из них трут; мне пришло в голову, что у нас осталось очень мало трута и еще меньше дров. Трут без дров бесполезен, но если я буду смотреть в оба, то смогу подцепить несколько палок плавника. Я собрал большую охапку водорослей и разложил их на вощеных брезентовых крышках грузовых сундуков, бросая крошечных крабов, цеплявшихся за нити, обратно в воду. Другие сновали по лодке и плавали в трюме, пока Бэбби не поймал их и не съел, с безошибочным удовольствием раздавливая панцири зубами и проглатывая их вместе со всем остальным.
Наблюдая за ним, я понял, что сбился с пути, когда предположил, что он съел существо, чью кровь я нашел на палубе. Оно не могло быть маленьким, и ему пришлось бы съесть его целикомкожу, кости и все остальное. И все же он был явно голоден. Я бросил ему яблоко и сам съел, прислушиваясь к его быстрому, громкому хрусту и чавканью. К тому времени я уже не раз слышал, что Бэбби делал с костями, и был совершенно уверен, что шум, который он издавал, пожирая животное любого размера, непременно разбудил бы меня.