Вот что произошло, почти наверняка: кто-то взобрался на борт по носу, возможно, каким-то образом ухватившись за бушприт, как это случилось со мной, когда я снова забрался на борт, спасаясь от левиафана. Бэбби бросился на него, ранил, и он упал обратно в море. Топот ног Бэбби не разбудил меня, потому что я привык слышать, как он ходит по лодке, пока я сплю. Он слизал всю кровь, какую только мог найти, точно так же, как потом слизал свернувшуюся кровь, которую я извлек из щелей между досками острием ножа Сухожилия.
Что-то упало обратно в море, истекая кровью и тяжело раненное. Что же это было? На мгновение я подумал о женщине, которую подстрелил, о том, как она плыла лига за лигой за нашей лодкой, намереваясь отомстить. Если бы я рассказывал здесь детям сказку, сидя у камина, то, без сомнения, так оно и было бы; но я излагаю чистую правду, и я знал, что все это совершенно невозможно. Женщина, в которую я стрелял, по всей вероятности, была мертва, а если и не умерла, то только потому, что ее спасла черная лодка, с которой она упала.
Неужели оно действительно вышло из моря? Инхуми умели летать, и, хотя у них не было собственной крови, они могли обильно истекать кровью других, когда недавно питались, как истекал кровью в туннелях тот инхуму, которого мы называли патера Квезаль. Бэбби почти наверняка нападет на инхуму, как только увидит его, решил я. Но мог ли он таким образом поймать и победить одного из них? Большой самец хуз мог бы, но Бэбби был только наполовину взрослым.
Что же тогда вышло из моря? Еще один левиафан? Я был уверен, что даже маленький левиафан убил бы или ранил любого, кто осмелился бы напасть на него, а Бэбби казался совершенно невредимым. Я решил поспать днем и постоять с ним на страже после тенеспуска.
Баркас уже не качало так, как раньше, и к тому времени он уже не так сильно кренился, как тогда, когда я впервые поставил топсель. Я вскарабкался на мачту (чего уже давно не делал, и это оказалось труднее, чем я помнил) и огляделся. Остров, который я видел слева, был далеко, но хорошо виденровная зеленая равнина чуть выше моря, усеянная кое-где кустами и маленькими раскачивающимися деревьями.
Я посмотрел на правый борт, и мне показалось, что я там вижу еще один, похожий остров.
Если это части одной и той же суши, то мы, возможно, нашли наш западный континент намного раньше, чем ожидали,сказал я Бэбби, хотя и знал, что это не может быть правдой.
С течением дня водорослей в воде становилось все больше и больше, но плавника не было видно.
Однажды, когда мы с Саргасс были на берегу реки, я почувствовал, что нас трое. В моей голове пронеслись полдюжины предположений, из которых наиболее очевидными и убедительными были те, где Мукор незаметно сопровождает нас, или где Крайт покинул баркас и следит за нами с какой-то своей целью. Самое фантастическое предположениемне стыдно, что приходится писать здесь об этом и признаваться, что в то время я действительно был близок к тому, чтобы всерьез в него поверить,шаман, чьей помощью мы пытались заручиться прошлой ночью, напустил на наш след невидимого дьявола (он хвастался, что делал такое с другими людьми). Через час или больше этого беспокойства я понял, что третий человек, которого я почувствовал, был просто Бэбби, которого я по какой-то умственной ошибке перестал считать животным.
В конце концов, шаман мог иметь к этому какое-то отношение, потому что западные народы не делают различия между человеком и животным. Стригмедведь, безусловно, человек и важный, а Бэбби считался для нас чем-то вроде сына, приемного сына или приемыша. Когда я понял это, я улыбнулся, подумав, что это делало Крайта братом Бэбби, а Бэббибратом Крайту.
Так было и в тот день, когда я дремал в тени под фордеком. Со мной плыл другой моряк, и я чувствовал, что могу отдыхать, пока море остается спокойным. Если бы было нужно, он встал бы за румпель, и если бы было целесообразно взять еще один риф на гроте, он бы его взял.
Когда я проснулся, то обнаружил, что солнце коснулось горизонта. Ветер стих до легкого бриза, и кливер, который, как я был почти уверен, я спустил перед тем, как лечь, был снова установлен. Я отдал единственный взятый риф на гроте (на котором, как мне казалось, я брал два) и распустил парус, объясняя Бэбби все, что я делаю и почему. Если он что-то и понял, то ничего не сказал.
Можешь ложиться, если хочешь,сказал я ему, и, к моему большому удивлению, он улегся под фордек точно так же, как и я, хотя меньше чем через час снова был на ногах. После этого мы вместе стояли на страже.
Смотреть было особо не на что, во всяком случае, так казалось в то время. Водоросли стали гуще, чем когда-либо, так что я чувствовал, что они активно сопротивляются нашему проходу и их надо оттеснять, как плавучий лед. Я клевал носом за румпелем, когда Бэбби зарычал от возбуждения и с разбегу прыгнул за борт.
Как я уже говорил, он был более быстрым и сильным пловцом, чем любой человек, которого я когда-либо знал, его многочисленные короткие, мощные конечности были хорошо приспособлены к этому. Минут десять, если не больше, я наблюдал, как он уплывает, отмечая слабое зеленое свечение его кильватера; затем его маленькая темная голова затерялась среди невысоких волн. После стольких дней все менее неприветливого общения, я снова почувствовал себя одинокимстранное и тоскливое чувство.
Через полчаса он вернулся, все еще достаточно быстро плывя, хотя не так быстро, как раньше, потому что толкал перед собой маленькое дерево, с корнями и ветками. Я надеялся выловить обломок дерева или несколько плавающих веток; теперь, казалось, все боги сразу решили мне помочь.
Дерево было слишком велико, чтобы поднимать его на борт. Я держал его рядом, пока не смог отрубить столько веток, сколько могло заполнить наш маленький ящик для дров. Охотничий нож Сухожилия был достаточно большим и тяжелым, чтобы им можно было рубить, хотя и с трудом. Топорик (с приступом ностальгии я вспомнил тот, который Шелк использовал для ремонта крыши нашего мантейона, топорик, который он оставил у Крови) был бы гораздо лучше. Я решил при первой же возможности добавить его к снаряжению баркаса; но каким бы мудрым ни было это решение, оно не принесло мне никакой пользы, пока я, перегнувшись через планшир, рубил эти упругие ветви, еще полные сока и покрытые зелеными листьями.
Надеюсь, ты не рассчитываешь на огонь сегодня вечером,заметил я Бэбби.Дерево должно сохнуть в течение нескольких дней, прежде чем оно сможет сгореть.
Он философски пожевал веточку.
На мгновение мне показалось, что я кого-то вижу.Это прозвучало так глупо, что мне было стыдно озвучить эту мысль, хотя кроме моего маленького хуза ее никто не слышал.Лицо, очень бледное, под водой. Скорее всего, это рыба или просто кусок затопленного дерева.
Бэбби скептически посмотрел на меня, и я добавил:
У некоторых деревьев белая кора. Они не все коричневые или черные.Чувствуя, что он все еще сомневается во мне, я сказал:Или зеленые. Некоторые из них белые. Ты, должно быть, жил в горах, прежде чем кто-то поймал тебя, так что наверняка видел снегберезу, и, вероятно, знаешь, что под корой многих деревьев древесина беловатая или желтая. Бревно, которое долго пролежало в воде...
Я прервал свой глупый спор, потому что кто-то начал петь. Это была не песня Саргасс (которая мучает меня часами, даже сейчас), а песня Матери, песня без слов, во всяком случае, без таких, которые я мог понять.
Слушай,приказал я Бэбби, но его уши, обычно плотно прижатые к черепу, были подняты и расправлены, как паруса, так что голова казалась вдвое больше обычного.
Существует музыкальный инструмент, который на самом деле мало чем отличается от игрушки и который мы в Вайроне называли цимбалами Молпы. Струны расположены определенным образом и туго натянуты над декой из тонкого дерева; она усиливает звук, когда на струнах играет ветер. Рог сделал несколько для своих младших братьев и сестер, прежде чем мы отправились в туннели; делая их, я мечтал когда-нибудь сделать лучший, изготовленный со всем знанием и заботой, с которыми великий мастер взялся бы за эту задачу,подходящая дань Молпе. Я так и не смастерил его, как ты уже догадалась. Теперь, возможно, у меня есть столярные навыки, но я никогда не обладал музыкальными знаниями, необходимыми для выполнения этой задачи, и никогда не буду обладать ими.
Если бы я изготовил его, он мог бы звучать примерно так, потому что я бы постарался, чтобы он звучал как человеческий голос; и если бы я был великим мастером, которым я когда-то мечтал стать, я бы подошел очень близкои все же недостаточно близко.
Вот как это было с голосом Матери. Он был прекрасным и жутким, как цимбалы Молпы; и хотя, насколько я мог судить, он был не очень далеким, звучал он так, словно доносился издалека. Сейчас я считаю, что расстояние, возможно, было временем, что в тот теплый, спокойный вечер мы услышали песню, которой было не просто сотни, а тысячи летее пели, когда Короткое солнце Синей было еще молодым, и она плыла к нам через это одинокое море с болью потери и тоской, которую мои бедные слова не в состоянии выразить.
Не в состоянии, даже если бы я мог прошептать их тебе вслух в будущем, и уж точно не в состоянии сейчас, когда я вынужден говорить с тобой, работая черным пером Орева.
Ни с одним пером от любой другой птицы, которая когда-либо летала.
Той ночью больше ничего не произошло, или, по крайней мере, ничего такого, о чем стоило бы подробно рассказать. Мы с Бэбби, безусловно, слушали несколько часов, и, когда я вспоминаю то время, мне кажется, что мы слушали полночи. Где-то перед рассветом песня прекратилась, не растаяла, а просто кончилась, словно певица закончила песню и остановилась. Почти одновременно прекратил дуть легкий бриз, который все медленнее тянул нас сквозь водоросли, и баркас, не слушаясь руля, стал лениво поворачиваться то в одну сторону, то в другую. Я просидел с Бэбби до тенеподъема, как и планировал, а потом почти все утро проспал под фордеком. Бэбби тоже спал (по крайней мере, я так думаю), но спал так чутко, что вряд ли можно было сказать, что баркас оставался без присмотра.
Проснувшись, я увидел, что мы гораздо ближе к низкому зеленому острову, чем я себе представлял. Если будет хороший ветер, решил я, мы поплывем дальше на поиски Паджароку; но если Молпа разрешит нам только легкий бродячий бриз, как я почти ожидал, я направлюсь к острову и буду там стоять до тех пор, пока не установится хорошая погода для плавания.
Мы добрались до него только к полудню, иногда подгоняемые слабым бризом, который никогда не длился долго; впрочем, почти так же часто он нам мешал. Я спрыгнул с баркаса, чтобы привязать его, и очутился на влажном и упругом дёрне, на котором никогда не росла трава и который простирался своим ярко-зеленым ковром не только до края соленого моря, но и за край, продолжаясь на значительное расстояние под водой, где наш нос раздавил и разорвал его. Нигде не было ни дерева, ни пня, ни камняничего, к чему я мог бы привязать баркас. Я заточил пару палочек из зеленого дерева, которое мы раздобыли накануне, при помощи третьей забил их глубоко в мягкий дерн и пришвартовался к ним.
Пока я заострял свои колья и вбивал их, я спорил сам с собой о Бэбби. Ему явно не терпелось сойти с баркаса, на котором он провел несколько недель, и, хотя я собирался оставить его охранять лодку, я мог видеть на целую лигу во всех направлениях и не видел ничего, от чего он мог бы ее защитить. Решив быть благоразумным, как бы ни было велико искушение, я сурово приказал ему оставаться на месте, взял свой карабин и отправился один, пешком вглубь острова на полчаса или около того. Не найдя пресной воды и не увидев ничего, кроме нескольких отдаленных деревьев не очень больших размеров, я вернулся на баркас, выдернул свои колья (пугающе легко) и плыл вдоль этого странного берега три-четыре часа.
Плыл, я написали не буду это зачеркивать. Но я мог бы сказать, что мы просто дрейфовали. Возможно, мы проплыли пол-лиги, хотя я в этом сомневаюсь.
Такими темпами мы умрем от жажды за десять лет до того, как увидим западную землю,сказал я Бэбби и снова привязал лодку в том месте, где зеленая равнина казалась чуть более разнообразнойтам и сям виднелись холмы и маленькие долины, которые так любят дети, а также деревья или кусты. Я пришвартовал баркас, как и прежде, но на этот раз я позволил Бэбби пойти со мной.
Меня озадачивало, что остров, покрытый такой густой зеленью, может быть таким пустынным. Я не хочу сказать, что не знал, что это за ярко-зеленый ковер. Я вытащил немного, размял и увидел в своей руке что-то маленькое, слабое и разорванное, а не огромную губку, покрывавшую пространство, по которому мы с Бэбби бродили; вот тогда я и понял, что это зеленая тина, которую я часто видел выброшенной на берег после штормов, слишком соленая для крупного скота, коз или любого другого такого животного.
И все же казалось иррациональным, что такое огромное количество растительного вещества пропадает впустую. Я чувствовал, что Пас, который построил Виток, устроил бы все лучше, не зная, что скоро я встречу одного из богов этого витка, Синей, который мы называем нашим, несмотря на то, что он существовал за целую вечность до нас, и что с тех пор, как мы пришли к нему, выросло всего лишь одно поколение.
Час или больше мы шли вглубь острова, а потом, когда я уже собирался повернуть назад и позвать Бэбби (который шел впереди меня и иногда забирался так далеко, что на несколько минут терялся из виду), я увидел серебристый блеск воды между двумя крохотными холмами.
Сначала я подумал, что добрался до противоположной стороны острова, и поспешил вперед, чтобы проверить, правда ли это; но когда мы подошли ближе, я увидел еще больше холмов по ту сторону воды и понял, что мы нашли маленькое озеро: плененный дождь, собравшийся между холмами по той же причине, по которой подобные водоемы встречаются здесь в горах или среди гор недалеко от Нового Вайрона. Я побежал еще быстрее, надеясь, что вода в нем будет достаточно свежей и пригодной для питья.
Еще не дойдя до него, я понял, что это не так, потому что Бэбби сунул в воду морду, после чего быстро и с отвращением отдернул ее. Однако я решил проверить это на себе и упрямо продолжал идти, движимый смутным предчувствием, что мы, люди, можем быть терпимее к соли, чем хуз, а если нет, то я хочу пить сильнее, чем Бэбби. Здравый смысл должен был отправить меня обратно на баркас, и тогда я почти наверняка потерял бы Бэбби прямо там. Но и так мы оба были очень близки к смерти.
Когда я наклонился, чтобы попробовать воду на вкус, то увидел, как что-то огромное шевельнулось в ее глубине, словно огромный лист зеленой тины вырвался на свободу и волнообразно дрейфовал у самого дна озера. Я зачерпнул пригоршню воды и только поднес ее ко рту, как понял, что волнистая тварь, которую видел, на самом деле несется ко мне.
Возможно, я крикнул предупреждение Бэббия не уверен. Я знаю, что поспешно попятился назад, поднял карабин и вставил патрон в патронник.
Существо вырвалось из воды и, казалось, почти полетело к нам. Я выстрелил, и оно сразу же погрузилось в мелкую воду. У меня осталось не очень четкое впечатление чего-то одновременно огромного и плоского. Черно-белого, с огромными желтыми глазами.
Бэбби был явно напуган. Вся его щетина встала дыбом, сделав его бочкообразным, горбатым и колючим, как репейник. Его всегда живая походка превратилась в танец на восьми ногах, и он скрежетал клыками, не переставая. Он отступал от озера, пока его мечущийся хвост не коснулся моих колен, и тогда он встал между неизвестным существом, которого мы оба боялись, и мной. Я тоже был страшно напуган, и, несмотря на то, что я снова и снова убеждал себя, что я не так напуган, как Бэбби, это он пытался меня защитить.
Я, должно быть, сто раз оглядывался через плечо, когда мы уходили, но ничего не видел. Наконец мы достигли вершины округлого гребня, который должен был заслонить поверхность воды от нашего взгляда, как только мы пересечем его; тут я остановился и обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на озеро. Ужасающе яркое воспоминание о том, что я увидел тогда, останется со мной даже после смерти.
Ибо огромное плоское существо, в которое я стрелял и которое, как я к тому времени убедил себя, убил, поднималось с мелководья. Сначала оно осторожно приподнялось, нависая над водой, а затем опять погрузилось в нее. Через несколько секунд оно снова поднялось и вышло из озера, очень быстро пробежав по мягкой зеленой растительности, как летучая мышь, используя свои широкие кожистые крылья в качестве ног. Оно было черным сверху и белым снизу, странно сплющенным, как я уже говорил, и огромнымбольше, чем ковер в приемной Дворца кальде. Я выстрелил один раз, когда оно рванулось к нам, и успел вставить в патронник новый патрон, прежде чем оно сбило меня с ног. Крылья, окутавшие меня тогда, были грубыми, как напильники, но колыхались, как флаги, когда несли меня к зияющему белогубому рту.