***
Это что за шутки? А? на пороге комнаты, где проходило вскрытие, возник сердитый «Колобок». «Колобком» лаборанта-биохимика, проводившего всевозможные анализы, прозвали за очевидное сходство. Был он весь какой-то круглый. Круглое лицо, на круглой голове, круглое тельце на упитанных конечностях и ладони у него были большие как листья лопуха и полностью скрывали стакан от посторонних глаз. Поэтому окружающим было непонятно, чего он там из стакана хлебает. Чай или чего покрепче.
Я Валера от тебя такого не ожидал, продолжил колобок, а в миру Сергей Иванович, ты чего в кровь покойного добавил? Она у меня со всеми группами в реакцию не идет, не сворачивается!
Ага
Мухин уже снял перчатки и ожесточенно тер руки под краном.
Чего ага?
Ну, сам возьми повторно. Вон он, на столе.
Этот что ли?
Да. И ещё я хотел бы, чтобы ты Сергей взял и отправил образец на анализ ДНК.
Отцовство что ли определять? Да кому оно теперь нужно? фыркнул колобок.
Мне просто очень любопытно узнать какой у этого субъекта мог быть отец, мать его!
Мухин стоял к пришедшему спиной, и поворачиваться не спешил, улыбаясь и ожидая реакции. И она последовала.
Ядрен батон! Это чьи кишки?
А вот того самого, анализ крови которого у тебя не идет, ответил торжествующе Мухин разворачиваясь. Внутренности трупа размещались на отдельном столе и были аккуратно и последовательно разложены. Два сердца с трахеей лежали поверх одного большого легкого, словно на показ.
И ты молчишь? поразился Колобок, Да я бы на твоем месте уже консилиум собрал, на кафедру позвонил, да во все газеты! Это же феномен!
Успеется. Есть у меня кое-какие мысли, и я их буду думать. А на кафедру завтра позвоню. Покойник никуда не сбежит. И в то, что родственники у него объявятся, я не верю. Пойдем Серега лучше к тебе, посмотрим, что в его крови интересного найдется.
***
Сведениям, услышанным от своей бабки ещё неделю назад, Василий Полухин не придал никакого значения. Не в том он был возрасте, чтобы бросаться без оглядки по первым намекам и невнятным новостям, в коих говорилось о чертовщине, призраках и проявлении полтергейста. Прошло уже то время, когда ему было 14 лет и с первым собранным не без помощи учителя физики, и замысловато названным энэлометр, он срывался с места в карьер, чтобы исследовать неведомую аномалию. После множества ошибок и курьезов, Василий стал осмотрителен и наобум за исследования не брался, дожидаясь косвенных доказательств существования непознанного по устойчивости распускаемых слухов. Если слухи упорствовали в течении недели и обрастали подробностями, значит происшествие заслуживало его внимания. Ежели они сами собой затухали, и инцидент не повторялся, значит либо пусто, либо происшествие носило разовый характер, и на повтор рассчитывать не приходилось. Исключением из правил, можно было назвать, пожалуй, тот единственный случай, который Василий лицезрел персонально. С него-то и началось увлечение всем необычным и непознанным.
Дело было жарким летним вечером. Наступившая тьма потной, влажной, после дневного дождя ладонью накрыла город. Долгожданный вечер прохлады не дарил. Раскаленный за день асфальт спрыснутый дождиком отдавал эту влагу назад. Поэтому было душно. Футболка прилипала к спине, да и оголенные руки, выглядывающие из под коротких рукавов были влажные и липкие. Особенно это было неприятно на локтевых сгибах. В пору жабры отпускать, подумал Василий, потягивая пиво с горлышка бутылки. Он с приятелями забрался на огороженную часть городского парка, где проводили очередную реконструкцию и облагораживание. Лишние кусты и деревья вырубались, вековой чернозем вывозился на свалку, зато сверху укладывали дерн с газонной травкой, так приятно радующей глаз. За вырубленными кустами обнаружилась гранитная глыба огромных размеров непонятно как оказавшаяся в парке. Сначала ребята подумали, что глыбу завезли для интерьера, но судя по тому, как глубоко и прочно она сидела в земле, скала сидела там с незапамятных времен. Впрочем, этой глыбе они не придавали особого значения. Разговаривали о чем-то. О чем они тогда трепались Василий уже и не помнил.
То ли Сережка самозабвенно врал, как лишился девственности приголубленный пьяной соседкой. Ему, конечно, не верили, но слушали с интересом. То ли Пашка, проводивший каникулы в деревне у бабушки, рассказывал, каким крутым он там был среди местных лохов. То ли Василий рассказывал, про игрушку, и как он на новый уровень прошел. Содержание беседы не столь важно. А важно было то, что у скалы, искоса освещенной уличным фонарем, появился человек. Откуда он пришел и как появился, приятели прозевали. Сидели они на лавочке под раскидистым кленом и незнакомец их видеть не мог. Зато им он был виден, если не совсем четко и детально, но все, же виден.
Поначалу они приняли его за припозднившегося рабочего озеленения, потом за пьяного собравшегося пристроится под скалой по нужде. Но в руках незнакомца появилась лопата.
Он несколько раз капнул, откинул землю. Потом присев на корточки пошарил по влажной земле руками, словно что-то искал. Найдя же искомое, повертел в руках и пропал.
Не ушел, как люди ходят, топая ногами по сырой земле, а растворился в воздухе, оставив после себя светящийся голубой силуэт.
Обалдеть! Пашка указывал в сторону силуэта правой рукой с зажатой в ней бутылкой.
Вы видели?
Друзья переглянулись.
Вася, ты, где сигареты покупал? спросил Сергей.
Вася отмахнулся от неуместного вопроса и как завороженный смотрел на тающий силуэт.
Пошли, посмотрим.
Не сговариваясь, они поспешили к скале. Ничего интересного кроме взрытой земли они не нашли. Только Вася движимый каким-то шестым чувством подобрал брошенную штыковую лопату, с налипшими комьями и принялся копать, расширяя оставленную незнакомцем ямку. И усилия его были вознаграждены. Под слоем земли что-то было.
Это что-то было объемным полусгнившим чемоданом. Сердце колотилось в предвкушении, что он набит золотом и брильянтами. Расслоившаяся в труху фанера под пальцами разломалась и друзья увидели, что в чемодане книги. Разбухшие от влаги книги с покореженными обложками, желтыми мумифицированными листами. Разочарованию их не было предела.
Пля! Сережка сплюнул и щелчком отправил окурок в развороченное чрево чемодана.
Фигня, какая! Стоило руки пачкать!
Не скажи, простые книги никто закапывать не будет, Василий склонился над книгами, Пашка! скомандовал он товарищу, Тащи пакеты сюда! С собой их заберем.
Думаешь в них про клад какой пишется? недоверчиво сощурился Сергей.
А зачем их тогда закапывали? резонно заметил Пашка, притащив два полиэтиленовых цветастых пакета.
А может они по черной магии, задумчиво вставил Вася, бережно стряхивая с корешков мокрую землю и укладывая их в пакет.
В том, что они ошиблись, друзья убедились чуть позже, и к находке охладели.
Кроме Василия. Учащийся седьмого класса Василий Полухин книги тщательно изучил.
Книги были исторические, не слишком старые и редкие. Только одна привлекала вниманиеписанная китайскими иероглифами. Найдя в интернете перевод нескольких иероглифов, Василий выяснил, что в его руках находится китайский трактат по ведению войны Сунь-цзы. И он же был, пожалуй, единственным, что представлял какую-то ценность. Но состояние книг изданных по большей части в конце 19ого века было таково, что сдать их какому-нибудь букинисту и ценителю не представлялось возможным.
Может эта история и потихоньку забылась бы, и растворившийся в воздухе силуэт незнакомца выветрился бы из памяти, кабы не одна немаловажная деталь. Тот самый треклятый трактат был издан в Пекине в конце двадцатого века и из общей картины выпадал. Что навело Василия на определенную мысль, что видели они с пацанами у камня не призрак, а путешественника во времени. И эта мысль не выходила у него из головы.
Тем более, что собранный прибор некое аномальное поле фиксировал и у самого камня и от полуистлевших книг.
Заглянула Петровна на дом вечерком, а он светится.
И что? Василий отвлекся, читая в интернете про НЛО над Екатеринбургом, и нить бабушкиного рассказа потерял. Свет-то есть в доме? И хозяин в доме? Чего ему вечером без света сидеть?
Не интересно тебе, не спрашивай.
Васина бабушка Галина Сергеевна обиделась на невнимание внука и надулась.
Да ладно бабуля, расскажи
Дом странный.А потом третьего дня как прорыв был, так водопроводчик пропал. Кузьмич говорит, пошел Ванька с хозяина денег стребовать и пропал.
Забухал, с видом человека, умудренного жизненным опытом по части водопроводчиков, произнес Вася.
Какой там! Когда Ванька пьет, весь поселок знает. То песни горлопанит, то на дороге валяется. А тут тихоПропал и все.
А дом то причем? не понял Василий.
А при том, что не светятся в нем окна и хозяина, стало быть, нет.А только в темноте видно, что стены светятся, синим таким мертвенным светом.
Ха! Да это бабуля просто! Поставил хозяин ультрафиолетовую подсветку и всего делов!
А Петровна твоя никогда в городе такого не видела?
А собака тогда куда делась?
Какая собака?
Шарик Петровны с цепи сорвался и за кошкой кинулся. Кошка под забором прошмыгнула и Шарик за ней. И пропали разом. Вот Петровна и пошла, посмотреть, и нет ни кошки, ни Шарика. Он как под забор пролез, и лаять перестал разом.
Василий провел рукой по «ёжику» на голове и подумал, что домик этот все-таки проверить надо.
***
Пальцы при чистки картофеля варенного в мундире становились противно-липкими.
Чего-чего, а грязных рук, будь они испачканы в земле, глине, машинном масле или краске Семен категорически не переносил. Грязные руки вызывали в нем раздражение,
по силе своей сопоставимое, с неприятием выступлений Украинских политиков.
Такое зло и досаду вызывали, что Семен периодически мыл руки под краном и торопливо обдирал горячие картофелины, решив приготовить из остатков продуктов винегрет.
А что ещё оставалось приготовить?
Морковь он отварил вместе с картошкой. Капусты было с избытком. Правда, она прошлогодней закваски, но промыть её под водой, и есть можно. С отсутствием свеклы и зелёного горошка Семен смирился. Не востребованными оставались три сырых яйца и кусок хлеба, которые он решил пустить на гренки потом.
В дверь настойчиво постучали. Стуку Семен не особенно удивился. Раз приходил сантехник, почему же ещё кому-то непостижимым образом не заглянуть к нему на огонек? Сполоснув руки и вытирая их кухонным полотенцем по дороге, Пихтов подошел к двери. На пороге стояла небритая личность с недельной щетиной и блеском в глазах, известная в дачном посёлке как Михалыч. Михалыч числился сторожем. И вправду, в дачных домиках безобразий не случалась. А что касается огородов, то на пару выкопанных кустов картошки или аккуратно прореженную грядку с редиской мало кто обращал внимание.
Картошки молоденькой не надо? начал Михалыч без прелюдии. Устойчивый запах перегара витал над ним как нимб над ангелом. У ног Михалыча стояло старое эмалированное ведро полное доверху красной шершавой картошкой, судя по налипшей грязи только что покинувшей землю обетованную.
Надо! обрадовался Пихтов, Только с деньгами проблема. Они у меня на карточке, а до ближайшего банкомата сам понимаешь
А ладно,- отмахнулся Михалыч, пузырь давай и в расчете.
«Пузырей» у Семена было три: тэкила «Оlmeca», «Hennessy» восемнадцатилетней выдержки и бутылка «Советского шампанского» оставшаяся с нового года.
Заходи Михалыч! Сейчас принесу!
Семен затащил сторожа за рукав на веранду-прихожую и помчался к бару за бутылками.
Вот, выбирай! А хочешь, все отдам? Ты только записку передай одному человеку.
Пихтов судорожно перебирал в уме родных и знакомых, кому можно было бы черкнуть пару строк и сообщить о своем положении. Но родные все умерли, дальние родственники жили далеко. И к своему стыду и страху с ужасом вдруг осознал, что друзей-то у него нет. Не будет никто вникать, и о нем беспокоиться не будет. По причине ли его неуживчивого характера или потому что к понятию друг он предъявлял слишком много требований. Но, так или иначе, обратиться было не к кому. Разве только к бывшему однокласснику, работавшему ныне патологоанатомом. С ним он поддерживал переписку по интернету. Но уже полгода как ноутбук Семена приказал долго жить и связь с приятелем прервалась.
А водки нет? с тоской в голосе спросил Михалыч, обозрев цветастые этикетки.
Водки нет.,- задумчиво теребя авторучку в руке, ответил Семен.
Вот, протянул он листок бумаги Михалычу, Передай записку Галине Сергеевне, она часто в город ездит.
Кому?
Галине Сергеевне, соседке моей. Знаешь? Через дом от меня живет?
А сам что? удивился Михалыч.
Сам не могу.Тут такое дело,- Пихтов замялся, не зная, что и сказать.
Поссорились что ли с ней?
Типа того
Передам, ответил Михалыч, засовывая в левый карман пиджака, сложенный вчетверо лист бумаги. В правый карман он сунул бутылку коньяка, убедившись, что градусов в нем хватает.
Картошку то пересыпь, мне ведро нужно.
Сейчас!
Спасибо большое Михалыч, ты меня от голодной смерти спас, серьезно сказал Семен, протягивая порожнее ведро. Если можешь, приноси ещё. Возьму.
Возьмет он.,- в пол голоса недовольно пробурчал Михалыч разворачиваясь к дверям, Рассчитаться, по-людски не может.Приноси ему.
Семен Пихтов почувствовал себя крайне неуютно и, подхватив оставшиеся бутылки, сунул в грязное ведро сторожа.
Вот, как обещал. Ты только записку передай! Не забудь, пожалуйста!
Взмолился Семен, чувствуя, что с уходом Михалыча теряет последнюю ниточку надежды.
***
Ночь. В свете уличных фонарей черный, мокрый, пористый асфальт блестел как шкура ската, по которой без устали сновали автомобили. И в этой вечной и бесконечной суете никто и не обратил внимание, на серый автомобиль, припарковавшийся под развесистым вязом у дороги. От уличного фонаря его полностью скрывала тень. Лишь проезжающие машины искоса освещали его фарами, на миг вырывая из густой темноты. Хозяин автомобиля, потушив габаритные огни, закрыл двери, и пропал. На свет он так и не вышел. Видимо, покинув машину, проскользнул мимо ствола дерева, прошуршал мокрыми кустами, росшими вдоль тротуара, и появился уже у бетонного забора огораживающего территорию судмедэкспертизы. У забора он долго не задержался. Взявшись руками за верх плиты, перенес своё тело на ту сторону так быстро, словно оно было невесомо. Только пола плаща коснулась забора.
Оказавшись на той стороне, человек в сером плаще и шляпе с большими полями, полностью скрывающими лицо своей тенью, быстро стрельнул глазами по сторонам, выискивая взглядом камеры наружного наблюдения. Убедившись, что их нет, он неторопливо и бесшумно заскользил вдоль стены небольшого двухэтажного кирпичного здания и остановился лишь у окна первого этажа с открытой форточкой. Размышляя как поступить дальше. Форточка доступ в здание не предоставляла, поскольку между оконными рамами размещалась решетка. Решетка присутствовала и на окнах второго этажа. Войти через парадный вход ему не хотелось. Не сказать, чтобы это представляло для него проблему. Но чем меньше свидетелей, чем меньше шума и чем незаметней пройдет его миссия, тем качественней работа, тем больше будут ценить его как специалиста. Меж тем свидетели были. Сквозь неплотно прикрытые гаражные ворота пробивалась полоска света, доносились звуки музыки и приглушенные голоса. До ушей
Хантера донесся ещё какой-то звук, и звук этот исходил со стороны, от забора, где притулилась небольшая трансформаторная будка. Хантер бросил взгляд на прогоревший глушитель, прислоненный к стене у ворот, и принял решение.
Глушитель пыхнул снопом искр, не долетев до проводов, и раскаленными каплями пролился на землю. Полоска света на асфальте попала. Стихла музыка. Голоса же из-за дверей зазвучали резко и грубо. Не закрытые ворота распахнулись, и несколько человек выбежало наружу, подслеповато щурясь в темноте. Поскольку уличное освещение пропало. Никем не замеченный Хантер скользнул внутрь гостеприимно распахнутых ворот.
***
Ночь. Улица. Фонарь. Аптека. Два килограмма человекаЭто было все, что прихватил с собой Хантер. Два сердца Шурави, для захоронения на родине. Остальная биомасса, оставшаяся от агента, представляла теперь собой простейший набор аминокислот, бесформенной лужицей растекшейся по кафельному полу морга.