Тогда, год назад, он был испуганным, ничего не понимающим, ошалелым от новых знаний и чувств мальчишкой. Ему казалось, что он снова только что родился и учится видеть мир. Прошлое, в котором были исследовательский центр, отец, Лена, разлетелось на осколки, как то стекло, что рассекло его бровь, и точно так же, как и стекло, оставило свои шрамы невидимые никому, но так и не зажившие. Любое воспоминание причиняло боль, и парень старался вообще не думать, жить одним мгновением, сиюминутным чувством, желанием, делом. Тогда он поменял всё. Красивое каре сменил на очень короткую стрижку, зато отрастил бородку, которую многие женщины называли «брутальной» и восторженно закатывали глаза. Да, в сочетании с «по-мужски» перебитым носом и небольшим шрамом на лице бородка выглядела очень брутально. Стандартная форма охранника чёрная куртка из искусственной кожи с серебристыми клёпками и чёрные джинсы дополняла облик «крутого парня». Сменил он и имя и, словно издеваясь над собой, выбрал для него второй слог слова «голем». Ведь он и есть слепленная современными «чернокнижниками» «кукла». Лепонт умер тогда, в залитом дождём городе, его нет. Есть только Лем охранник крупнейшего в этом городе торгово-развлекательного комплекса, бывший любовник хозяйки, завсегдатай ночных клубов и любимец женщин.
Он открыл для себя этот мир, так манивший его ещё в исследовательском центре мир женщин и того удовольствия, которое от них можно получить. Он не был бабником, не пытался самоутвердиться за их счёт и никогда не встречался сразу с двумя женщинами, но они менялись часто, приходя к нему лёгкой походкой и вскоре упархивая неизвестно куда. Никогда не бывало скандалов, сцен ревности, и он радовался этому, радовался отсутствию обязательств, а больше тому, что от него не требуют ничего, кроме приятно проведённых часов и обычной мужской галантности. Он не хотел ни к кому привязываться ему хватило одного раза.
Кэт, роскошная сорокапятилетняя хозяйка всего этого громадного здания, отнеслась к неожиданно свалившемуся ей в мобиль красивому парню со странной смесью материнского участия и неприкрытого сексуального влечения. Оберегая неприспособленного к жизни Лема от насмешек и искренне заботясь о нём, как о сыне, она в то же время ничуть не скрывала своей темпераментности и гордилась новым любовником, как это умеют только очень уверенные в себе женщины. Кэт многому его научила, а потом отстранилась, сказав, что не понимает ревности: «Каждый живёт, как хочет, главное мы все здесь одна семья, верно?» К этому моменту на Лема уже поглядывали её подруги, и он стал встречаться с одной из них. Та была лет на десять моложе Кэт, не настолько вкрадчиво-сексуальная, но тоже научила его кое-чему. А ещё стала дарить подарки, в основном одежду, платила за него в лучших ресторанах комплекса.
Теперь у него была уже пятнадцатая по счёту девушка высокая, с точёной фигуркой и длиннющими (завистницы шептались наращёнными) платиновыми волосами красавица Наташка, выпускница юрфака и единственная дочь какого-то городского «шишки». Она впорхнула в его жизнь дней пять назад и пока не претендовала на что-то большее, чем танцы в клубе или ужин в ресторане платила, разумеется, она. Только вчера, покупая Лему в подарок недавно появившийся в продаже довольно дорогой ком, она откровенно намекнула, что не прочь провести с ним ночь. Но до её появления сегодня вечером он был совершенно свободен и заглянул к единственному человеку, с которым смог наладить подобие приятельских отношений к Жаклин, работавшей барменшей на пятом этаже «Баялига». Вечерние посиделки за бокалом коктейля перешли в дегустацию содержимого её личного «погребка», потом в неожиданно бурную ночь, и всё вылилось в утренний тяжёлый разговор.
Лем поморщился, потом резко перегородил дорогу белёсому тощему парню в свободном и слишком тёплом для начала сентября свитере:
А ну стой! Куда намылился? Стой!
Умело схваченный за руку парень дёрнулся, зашипел от боли в вывернутом запястье и пискляво заныл:
Вы меня оскорбляете!
Я не оскорбляю, а задерживаю вас. Как охранник. Да и как мужчина я лучше вас, усмехнулся Лем, невольно поглядывая на своё отражение в витрине.
Сражённый этим доводом парень затих, покорно ожидая, пока подоспеют другие охранники те, кто и должен был разбираться с задержанными воришками. Но, уводимый ими, презрительно бросил через плечо:
Цепная шавка!
Лем равнодушно пожал плечами: это его работа, за которую неплохо платят. А, кстати, почему ему платят так много? Другие парни столько не получают, ему же постоянно идут премии, вызывающие какие-то двусмысленные ухмылки у напарников.
Првет!
Наташка налетела на него, сверкая новомодной, меняющей цвет по желанию хозяйки и теперь переливающейся золотом блузочкой и красуясь затянутыми в узкие брючки стройными ножками, и весело затараторила, модно растягивая одни слоги и проглатывая другие:
Ты скро освбоди-иссься? Я сску-учила-ась. И е-есть хчу-у!
Через час.
Тада я ужин зка-ажу. Бу-уду в «Мнако»!
Она упорхнула, на ходу набирая на коме номер приятельницы и одновременно хвастаясь новомодной дорогущей гарнитурой.
Лем ухмыльнулся: его ждали очень приятные часы.
>*<
Утро есть утро, и как бы ни прошла ночь, нужно вставать и идти на дежурство. Вода в душе приятно обжигала Лем не любил холодную, предпочитая для бодрости почти кипяток, настроение было отличное, ни о чём думать не хотелось. Но у парня был очень хороший слух, иногда приносивший пользу, но чаще приводивший к тому, что приходилось становиться невольным слушателем чужих разговоров. Вот и в этот раз он, вытираясь, уловил обрывки фраз Наташка щебетала с подругой по кому, говоря уже нормально, без манерного сглатывания звуков.
Она права, он лапочка, такой безотказный и миленький. Ну прямо щеночек. Ему рубашку купишь он всё сделает Ну да, Павел вроде перестал дуться, так что вернусь к нему С Лемиком я тебя хоть сегодня познакомлю Да не волнуйся, с ним весело. Он всерьёз только об одном думает, зато в этом «одном» на высоте, не пожалеешь. И молчаливый, никому не разболтает Ну да, он не ревнивый Ну ты что! Он не секс-кукла, тоже мне, сравнила. Он живой, милый. Да и дешевле выйдет, чем к подпольным мастерам идти! Ну и дура! Я тогда его Мари отдам, ей на курсах пикапа задали с десятью за месяц переспать, а она из графика выбивается. Ой, всё, он сейчас из душа придёт.
Лем вышел из душевой, заставляя себя улыбаться, и заговорил весело-равнодушным тоном:
Ну всё, пора на работу. Ты извини, в ближайшие дни не получится встретиться дежурю без выходных, надо себя в форму привести.
Ну ла-адно. Она говорила, наигранно надув губки и едва уловимо растягивая слова уже готовилась к выходу в свет. А я хте-ела тебя с подру-угой познако-омить, пхвастаться.
Лем еле сдержался, чтобы не спросить: «секс-куклой?» и «огорчённо» вздохнул:
Не получится. Я на самом деле подрасслабился, нужно в спортзале поработать. Давай в пятницу?
Я не смгу-у, я в субботу уезжа-аю. Наташка явно обрадовалась его словам, но точно так же притворялась огорчённой. Ну, тогда пока-а?
Пока!
Он закрыл за ней дверь, полез в шкаф за чистой рубашкой и замер, поняв, что у него нет ни одной вещи, купленной им самим: всё было или казённым, или дарёным. Снова нахлынули воспоминания о детстве. Тогда у него тоже всё было казённым, приобретавшимся только для того, чтобы «образец» товарно выглядел. Нет! Всё это в прошлом! Он свободный человек!
>*<
Во время дежурства поразмыслить над услышанным не удалось: в этот день мелкие воришки и просто хулиганы словно специально искали приключений для себя и окружающих, и к концу дежурства Лем мечтал только о том, чтобы сесть, наконец, и ни о чём не думать. Даже есть не хотелось. Хорошо, что «Баялиг» огромный, в нём собрано всё, что нужно человеку, в том числе несколько видов саун и бань, бассейны и спортзалы. Поэтому, наскоро перекусив в дешёвой забегаловке фуд-корта, парень отправился на «этаж здоровья», на котором не появлялся уже недели две. Беговая дорожка и тренажёры что может быть лучше для уставшего за целый день стояния тела?
Лем планировал закончить всё небольшим спаррингом с кем-нибудь из коллег, а потом расслабиться в настоящей русской бане, в которой даже веники были, на любой вкус: жёсткие, как жесть, обжигающие дубовые, такие же жёсткие, хлёсткие, словно плети, и ароматные эвкалиптовые, и самые лучшие, клейко-нежные шелковистые берёзовые. Хорошая баня не меньшее удовольствие, чем ночь с девушкой, а учитывая подслушанный разговор, даже большее, потому что пар, в отличие от человека, никого не продаёт и не покупает.
Но в зале для борьбы Лема поджидал очень неприятный сюрприз: у стены в ряд стояло несколько новеньких спарринг-манекенов, точно таких же «болванов», какие он знал по центру.
О, привет! окликнул его один из коллег, чернявый, поджарый и как пёс преданный комплексу Денис. Давно не появлялся. Смотри, какие нам штуки поставили. Во!
Он с гордостью продемонстрировал серию ударов по манекену, таких, какие в тренировке с людьми полностью исключены: в запретные зоны, да и сила такая, что человека убить можно.
Во! Видал? С этими болванами делай что хочешь, они точно не ответят. Даже если настроишь на максимальный ответ не покалечат. Крутяк! Выбирай.
Нет! Лем смотрел на фигуры-обрубовки (откуда он знает это слово?) и видел не их, а самого себя. Нет, не хочется. Привык с человеком тренироваться.
Ну и дурак! Человеку-то так не врежешь. Денис с разворота въехал ногой в живот манекену, на табло за куклой высветилась надпись перечисление смертельных травм, которые получил бы человек при таком ударе.
Лем смотрел равнодушно выработавшаяся за жизнь привычка контролировать мимику и голос. «Его можно бить как хочешь».
Ладно, я в баню. Пока.
Он ушёл из зала, зная, что больше никогда не вернётся сюда. И постарается не стоять на дежурстве в паре с тем, кто сейчас неистово крушил манекен. Робот выдержит Лем знал это. Выдержит, потому что его обкатывали такие же пьяные от возможности бить во всю силу экспериментаторы центра.
Ласковый жар парилки и шелковистость веников немного помогли: Лем успокоился, даже получил от бани удовольствие. Но потом пришлось возвращаться в обычный мир, сутолоку и кажущийся хаос торгового комплекса хаос, имеющий свой смысл, законы и свою логику. Две почти бессонные ночи давали о себе знать, и Лем, протолкавшись к лифту, поехал не в клуб, а к себе, отсыпаться. И впервые за эти месяцы заказал не «настоящий мужской ужин», а сладкую булку и бутылку молока, так ненавидимые им в детстве.
>*<
Утром новые, разбуженные вопросом Жаклин мысли вернулись и на свежую голову стали ещё более чёткими и болезненными. Все нестыковки, непонятные, но подмечавшиеся им мелочи, намёки, поведение любовниц, усмешки коллег начали складываться в цельную картину, и она пугала Лема.
Кэт на самом деле не ревновала своих бывших любовников. Она на них зарабатывала, так, как любящая хозяйка зарабатывает на породистых псах-производителях. Ведь любовь к собаке сравнима с материнской, и человек может пожертвовать собой ради питомца, но в то же время ему и в голову не придёт спрашивать у собаки, чего она хочет. «Хозяева устраивали по своей прихоти жизнь слуг и рабов, даже детей, считая себя их благодетелями», вспомнились Лему рассказы Лены.
Кэт всех своих сотрудников и бывших любовников (многие охранники и консультанты хотя бы раз побывали в её спальне) считала семьёй и искренне переживала за каждого, что не мешало ей зарабатывать на них, и больше всего на Леме. Именно поэтому ему всегда давали большие премии, по сути крохи от приносимого хозяйке «пирога».
Всё было просто и понятно для обычного человека, но не для не имевшего никакого опыта мальчишки. Она сама сводила его с женщинами, иногда лично знакомя, иногда словно вскользь замечая: «Какая симпатичная девушка тебе улыбается». Он, привыкнув к тому, что им всегда явно управляют, не замечал, что и здесь было такое же руководство, неявный, но чёткий приказ. Вряд ли Кэт с самого начала планировала это, просто у неё был талант извлекать выгоду из любой ситуации. И вряд ли она получала от женщин деньги напрямую. Зачем? Это её здание, её магазины, рестораны, клубы. Все его любовницы покупали ему подарки именно здесь, Кэт же не тратила на него ни копейки. Он всегда был одет, обут, великолепно причёсан, отлично накормлен, и это не просто ничего не стоило хозяйке, а приносило большой доход и почти материнскую радость за такого успешного сотрудника.
За год он снял со своего счёта хорошо если двадцатую часть на карманные расходы, необходимые, когда одна пассия уже упорхнула, а другая ещё не появилась. И эти деньги стопка ярких пластиковых купюр, старомодная в конце двадцать первого века наличка, до сих пор лежали у него в комнате. Остальным владела Кэт, наверняка получая неплохие проценты с его нетронутого счёта. Она бы наверняка отдала всё при первой же просьбе, но какое это имело значение, если потратить деньги он мог лишь в магазинах комплекса. Он, как и планировали когда-то его создатели, стал настоящим «компаньоном», принося доход и удовольствие многим людям, мало того, он охранял тех, кто им пользовался, как как секс-куклами запрещёнными, но всё равно собиравшимися подпольными умельцами роботами для постельных утех и извращений. Он даже дешевле этих кукол!
Лем взглянул на часы: через двадцать минут он должен быть на дежурстве. Работа, которая ещё вчера казалась ему просто скучной, но нужной, вдруг стала противна до боли, до тошноты. Он на самом деле цепная шавка Кэт. Нет, не шавка, а породистый пёс, которого любят пока он остаётся всего лишь верным псом, иначе его, как ту самую шавку, накажут так, что мало не покажется.
Слышал новое распоряжение? встретил его вопросом напарник. С той недели все сотрудники обязаны постоянно носить комы. У кого они уже есть зарегистрироваться в отделе безопасности, у кого нет выдадут служебные. Круто, правда? Кому-то дорогущая цацка, а нам их бесплатно дадут. О! У тебя уже есть? Та блондиночка подарила?
Шкафообразный добродушный парень немного завистливо и в то же время чуть скабрёзно усмехнулся:
Хорошая цацка. Сходи, отметься, как раз и замок там заблокируют, чтобы не сняли. Удобно, не стырит никто.
Ну, если с рукой хмыкнул Лем, думая про себя: «Вот и ошейник раба, только что клеймо не поставили». В конце недели схожу, пока неохота. Вдруг кто ещё один подарить захочет, подороже.
Золотой, что ли? басовито хохотнул напарник. Жди! Пойдём на пост, без двух минут уже.
>*<
Привычная суета, шум, грохот музыки и рекламы: почему-то здесь её включали слишком громко, регулярно платя штрафы за шумовое загрязнение, но, видимо, доход в несколько раз перекрывал все траты. Недаром на рекламных голоэкранах постоянно крутили хлёсткий слоган: «Без рекламы ты не существуешь».
К середине дня, проверяя, всё ли в её империи в порядке, на дальнюю линию «Баялига» заглянула Кэт, внимательно осматривая широкий атриум, витрины магазинов и внешний вид охранников. Но проверка была только предлогом. Лем знал маленький секрет хозяйки: здесь, в небольшой, экранированной от записи или электронной прослушки нише она любила остановиться, следя за происходящим в центре и одновременно обсуждая текущие дела со своими деловыми партнёрами и поставщиками. Вот и в этот раз она словно невзначай отошла к стене, подняла к лицу золотое зеркальце и ответила на вызов по строгому и неброскому с виду, но фантастически дорогому кому на запястье: гарнитуру она не признавала, боясь постороннего подключения и прослушки. До Лема донеслись сказанные в четверть голоса и приглушённые гулом толпы слова:
Да? Нас поддержали? Хорошо. Что по Сургуту? Можно строить? Отлично! Там канал поставок неустойчивый, заодно и этот вопрос решим. Что с Казахстаном? Пришлось платить? Сколько? Это копейки! Зато сразу два молла. В Польше у нас тоже всё срослось, так что выходим на международный уровень, сразу и Европа, и Азия. Так что Что?! Какие запреты?!
Голос Кэт, до того весёлый и беззаботный, почти как у проходящих мимо девочек-старшеклассниц, стал жёстким, в нём зазвенели стальные нотки, так пугавшие Лема в первые месяцы жизни в «Баялиге», особенно когда он учился работе охранника.