- Который раз привычною дорогой
Восходит солнце, свернутое в шелк,
Чтобы раскрыться сердцем-недотрогой
В пути тому, кто от него ушел.
Который раз по-новому меняясь,
Плывет луна, одетая в пыльцу,
Чтобы однажды, светом распыляясь,
Им прикоснуться к гордому лицу...
- Эска поэтому влюбилась в тебя?
Замолкнув на вдохе новой строки я подняла глаза на Берта, который вдруг тихо спросил в никуда, не нас, не себя, а словно кого-то еще. И даже то, что он обращался к Аверсу, не развеяло этого ощущения.
- Да. Она просто не смогла отслоить чужие чувства, попала в ловушку, как и ты.
- Пытка. Меня разрывает надвое. Взорвусь, съеду с катушек от осознания, что...так близка, любима и так недосягаема. А самое гадкое - теперь понимаю тебя, как никто другой в этом мире. И ненавижу за это еще сильнее.
- Завтра будет легче. Переживи эту ночь, как критический жар в болезни, и увидишь, что выздоравливаешь. Иди к себе. С нами тебе хуже, чем одному.
Берт кивнул, поднялся с места и ушел, оставив нас вновь одних. Я спросила:
- Что такого ты совершил, кроме очевидного, что он так взъярился на тебя после утреннего путешествия? Его ревность и месть выходили за край, и сейчас он говорит настолько... - Лишь на миг запнулась: - Ты сделал Эску своей любовницей?
- Дело не в Эске. Еще в первый день, в поезде, помнишь, он хотел поговорить с глазу на глаз - о том, спал я с его любимой девушкой или нет... Я лгал Эске в чувствах, ухаживал за ней и говорил, что люблю. Подвести к пропасти, к смерти, да, без сомнений, но увлечь до постели - нет. Для меня было верхом подлости. Предел для превращения в окончательное чудовище.
- Он поверил?
- Я поклялся тобой. - Аверс едва заметно вздохнул, и уголками губ выдал незлую насмешку моей недогадливости: - Рыс, сегодня в нем не его ревность горела, а Илиана. Не Эску я у Берта отнял, а тебя у того вельможи.
- Ты не ошибся? - Я изумилась, но и поверила сразу. - Боги, а ведь и правда, все слова после путешествий становятся объяснимы... за что же ему выпало такое жестокое совпадение? Аверс, если бы ты знал, сколько жалости истратило мое сердце к бедному Илиану! Я сочувствую Берту и так, а теперь все еще хуже. Что с этим делать?
- А что тут сделаешь? Отболит. Вернется к страданиям о своей возлюбленной, эхо парня оставит.
Хорошо, что Аверс открыл мне глаза, но, с другой стороны - смущало новое знание. Как теперь вести себя в присутствии Берта, чтобы не ранить и не заставлять лишний раз страдать болезнью чужого сознания? Избегать? А как - если наш путь пролагается вместе?
- Поживем на Побережье? Мы едем в маленький городок, не многолюдный, так давай там побудем дней семь, прежде чем плыть на тот Берег. Дай Берту каких-нибудь дел, пусть ищет информацию о Миракулум, займи его, прошу, даже в пустую. Я запрусь в гостинице с книгами, чтобы не попадаться на глаза, пока не выйдет время.
- Придумаю что-нибудь. Не переживай за него.
Зима Побережья не в пример теплее, чем в северных землях. Снега почти не было, больше дождей, и пришлось менять верхнюю одежду на весеннюю, заодно переобуваясь в то, что не промокает. Я не заперлась в номере - переоценила готовность сидеть в четырех стенах. Часто ходила гулять, не смотря на погоду и серость, движимая любопытством и детским чувством новизны всего вокруг. Проснулась, как родилась, в этом времени недавно и потому сравнивала эмоции с теми, какие переживала лишь в детстве - когда вдруг добиралась до неизведанной части пляжа, или открывала для себя кухни или людские, где мир слуг и их работы впечатлял суетой и непривычностью. Конечно, познания взрослого не сравнить, - но близко.
Аверс не опекал меня так, как в первые дни - хоть и нервничал, отпускал одну на короткие прогулки до магазина или ближайшей пекарни. А я нарочно просила меня не сопровождать, для тренировки, освоения и собственной уверенности. Нянчить в себе беспомощность не хотела и старалась скорее избавиться.
О, дивный новый мир! Свежие цветы в павильонах, свежие фрукты и ягоды в лавках - зимой!Доступность всего, что в моем времени было диковинкой и редкостью, роскошью, а я могла выбрать букет роз и наслаждаться ароматом словно королева в дворцовой оранжерее. Ела красную рыбу и красное мясо, распробовала крепкий вкус черного, белого и зеленого чаев. Этот напиток привозили с очень далекого континента на востоке. И даже смогла увидеть морских обитателей так близко, словно занырнула в недоступные глубины - в городе был океанариум и Аверс в один из дней увел меня туда.
Я и он позволили себе пожить немного беспечно, не думая о серьезных вещах, не поддаваясь тревогам от возможного преследования Полутени или поиска Миракулум. Берта Аверс занял делом, съедающим все его внимание и время. Истинное лекарство для воспаленного ума - добраться до местных исторических и географических обществ, купить или договориться о пропуске в архивы государства Хоб-Аккуат, только бы отыскать место, что в старину звалось бухтой "Море услышит". И беда в том, что я даже названия портового городка не помнила. Отчасти пустые занятия, - что мне с той скалы, Рихтер в образе моряка не дожидался нас на ней, но Берт был избавлен от необходимости торчать возле нас, и его кипучей энергии был дан выход. Семь дней - довольно для поисков, а нам для покоя.
Неделя оказалась столь легкой, что даже когда вдруг в наши разговоры вплетались воспоминания о прошлом, ни капли грусти не приходило в сердце, - о Витте и о Соммниансе Аверс говорил спокойно. Пережитые испытания поблекли и для меня, отодвинувшись, конечно, не на семнадцать лет, как у оружейника, но и не на месяц реального времени.
В последний день пребывания, утром, я проснулась намного раньше и в полумраке комнаты слушала тишину, поддавшись настроению и отголоскам. Смотрела на Аверса, что лежал рядом, на спине, так схоже с давней тяжелой ночью под открытым небом. Тогда, на четвертые сутки чумы он весь покрылся соленым инеем, походил на труп, и я готова была умереть рядом с ним без жажды жизни. Без смысла продолжать эту жизнь без него.
Сколько раз Аверс спасал меня, заботясь о еде и тепле, оберегая от опасности, залечивая и сохраняя. Он пожертвовал самым ценным, продав столичным гильдиям секрет мастерской Вальдо за связи и подкуп - за один только шанс вытащить меня из королевской тюрьмы. Аверс увел меня из замка Эльконна, спас от пыток страшной ценой смерти, которую удалось обмануть Миракулум - и даже пошел на преступление совести, стерев из этого времени невинную девушку Эску.
И я не ужасаюсь собственным мыслям, что могу снова предать страну, готова на собственные жертвы и на принесение в жертву других. Я тоже могу подвести к краю пропасти кого угодно, только чтобы сберечь Аверса... Сгубить Берта, лишить жизни Илиана, если вдруг представить, что он стал переселенцем, уничтожить Красдема, Итиду, доброго Роттери. Истина такова, что я зла и жестока, что если за жизнь любимого человека придется заплатить кровью и преступлением, я согласна! Обману и предам.
Размышляя об этом, все же содрогнулась от осознания правды. И тут же немного успокоила себя - рано чернить серую шкуру, мысль и готовность - еще не поступок. Я и Аверс найдем решение вместе, не предав свою человечность и все то светлое, что еще есть в душе. Никого не погубим, а спасем. Если возможно, - вернем к жизни тех, кого жестоко предали.
Смутное время, мы не просты, не просты и наши попутчики на дороге судьбы. Так рождаются сказки...
- Аверс...
Я шепнула и села от внезапности, увидев, как шевельнулась змейка на шее оружейника и медленно, лениво даже, свернулась в знак бесконечности. Ровно также, как и в ту решающую ночь, о которой я вспомнила. Аверс быстро открыл глаза на мой возглас, приподнялся. За миг окинул тихую комнату взглядом и немного не своим от сна голоса спросил:
- Ты звала? Плохой сон?
Змея закольцевалась и замерла снова, как ни в чем не бывало.
- Твой знак Миракулум двигался.
Он накрыл его ладонью, потер, словно пальцами можно было прочувствовать рисунок.
- Уже все.
Аверс осмотрел и меня. Моя змейка ни в чем больше не проявлялась с того дня, как вдруг перебралась на грудь. Не жгла, не мучила видениями, не источалась черным дымом - что еще можно было бы придумать, говоря о магических проявлениях? Рисунок как рисунок, кругом, не больше блюдца. Одеть платье с вырезом, так будет смотреться украшением. Диковинным, но не диким.
- Или метки своевольничают, или в нас отзывается маяк для Рихтера. Или не знаю что... Ложись. Вставать еще слишком рано, попробуй еще поспать.
Берту удалось невозможное - бухту он нашел. Даже городок рядом не вымер, хоть и перестал быть портовым, превратившись в место, где перерабатывают рыбу на консервы. Мы договорились, что отправимся на тот Берег сегодня, и после завтрака в гостинице уехали в порт - найти походящий рейс, купить билеты. В самолет я как не могла зайти, так и на всю жизнь поклялась, что не зайду.
Люнтберт несколько последних дней ничем не выдавал своей отравленности чужой жизнью, если она еще оставалась. Глаз не прятал, волком не смотрел, был даже словоохотлив и энергичен. И сейчас без тени гордыни согласился выполнить просьбу - разведать в кассах время, отстоять очередь за билетами, все купить, пока я увлекла Аверса на прогулку по пристани. Погода была сырой, малосолнечной, но теплой. А я, словно не надышавшись беззаботностью, хотела украсть еще несколько минут до момента когда придется покидать приютившее нас местечко. Аверс тоже был спокоен - никакой настороженности, как в первые дни отъезда. Здесь за нами никто не следил, он бы заметил чужих и пристальных. Здесь удалось отдохнуть, да и само прошедшее время подарило умиротворение жизнью. За оружейником я еще подозревала привыкание к моему воскрешению, его страх о моей фантомной хрупкости исчез, а желание держаться как можно ближе перестало быть болезненным. Поединок в доме Роттери всколыхнул старую боль войны с цаттами и погибшую семью, когда Крас едва успел заикнуться о сожженном Побережье, - и драка, месть, причинение боли и увечье противника снова принесли Аверсу мир в сердце. А, быть может, он и во всем прочем оживал по-настоящему, потому что, наконец-то, перенес в этот мир меня.
- Еще?
- Да.
Мне мало завтрака, я за прогулку выпила стаканчик горячего шоколада и съела кулек орехов. На мое "да" Аверс так улыбнулся, словно на самом деле был молодым, даже моложе своих телесных тридцать с небольшим. Легкость жизни, счастье жизни - в таких простых и чудесных минутах. Он оставил меня на лавке и вернулся из портового кафе с новой порцией. С удовольствием я сделала глоток горячего напитка, различая в аромате какао ваниль и корицу и сообщила:
- Дай мне еще пару месяцев и я, наконец-то, обрету женскую красоту, располнею, стану мягкой и пухлой. Цвет моей кожи будет белым, как сливки, а губы яркими, как красные ягоды...
И пошутила, и нет, немного слукавив. В этом мире, успела заметить, - худоба моя, считавшаяся в прежнее время близкой к нездоровой и некрасивой, в современности вдруг обрела в глазах смотрящих привлекательность. И если прежде самой пригожей женщиной, что в селении, что в городе, что при дворе, считалась налитая, розовощекая пышка, с крепкой спиной и широкими бедрами, то теперь и хрупкость была в цене.
Аверс посмотрел на меня с сомнением, но иронию уловил. Пока я пила, обнимая стаканчик обеими ладонями и греясь от тепла, орехи держал у себя.
- Роттери тебя по-настоящему осчастливит, когда вернемся. Ты нигде больше не найдешь столько разнообразия и вкуса, как на его кухне.
- А ты сам, разве не был жаден до пищи в первое время?
- Был. Голода молодости не умаляла даже душевная боль и одиночество. Мне казалось, что я не мог и думать ни о чем, кроме немыслимого поворота своей судьбы, и о еде - тем более, ровно до тех пор, пока не завывало ненасытное нутро. Сколько ты сладостей, столько я ел мяса, и все никак не наедался. Волчонок, а не человек.
Я засмеялась. И не сразу уловила, что взгляд оружейника стал изумленным, и глаза он поднял на кого-то позади меня. Не успела обернуться - в любопытстве, но не в испуге, как, прежде чем увидеть, услышала:
- Привет, путешественники!
На нас от этой внезапности обрушилась немота и оцепенение. Рихтер забавлялся сказанным, щурился от удовольствия и даже тронул меня за подбородок:
- Закрой рот, госпожа Крыса, и хоть раз моргни.
Алхимик, под стать всему в этом мире, молодому и современному, походил на студента. Один в один как Берт - свитер под горло, куртка, рюкзак. Походные ботинки и плотные штаны с накладными карманами по моде. Лукавый и веселый, ухмылялся, поставив мне игривую саечку за приоткрытый от изумления рот. Аверс потому так близко его и подпустил, прежде чем опознать, что принял за нашего спутника - слишком схож в одежде, во всем образе.
- Рихтер... - и у Аверса прорезался голос. - Будь ты проклят, черный колдун, за все дары и неуловимость!
- Я слышу в твоем проклятии благодарность. Сотни лет не виделись, и в моем случае это буквально. Теперь дороги сошлись по моей воле.
Короткая стрижка, гладкое лицо и белозубая беззаботная улыбка - все черты Рихтера и в тоже время совершенно не он по образу! Не его манера себя держать, играть эмоциями, и лишь смысл слов относил мою память к тому человеку, которого я знала. Он поправил рюкзак на плече, шмыгнул носом, и едва ли не смеялся, глядя на откровенное неузнавание:
- Ну, пока такой. Настроение у меня задорное.
Аверс вздрогнул, опомнился и торопливо спросил, будто Миракулум исчезнет и оставит нас без ответов:
- Те, чье место мы здесь заняли, - умерли?
- Конечно. Все умерли за столько лет!
- Ответь без шуток. Вину и без того носить не просто.
- Нет. Там очутились не трупы, но, кто знает, может, несчастных тут же убил стражник за безумные вопли. Или, если выпустили, они попали под копыта лошади, едва вышли на площадь и попытались осмотреться. Скончались через год от болотной лихорадки, хлебнув воды не из того источника.
- А вернуть человека?
Рихтер замолчал, став серьезным и задумчивым, но лишь на тот миг, пока искал в своем разуме ответ. Через недолгие секунды произнес:
- Можно, если я направлю. Но цена вам обоим хорошо известна, - смерть. Вы хотите подобного?
- Нет...
За плечом Алхимика я заметила Люнтберта. Парень чуть застопорился, увидев постороннего, но подошел быстро:
- Я взял билеты. На сегодня оставались только не очень удобные каюты, у машинного отделения и...
Берт не поздоровался с незнакомцем, и прервал сам себя, спохватившись, что беспечно сболтнул лишнее при нем. Виновато и с вопросом взглянул на оружейника. Рихтер протянул руку:
- Привет, приятель. Будем знакомы?
- Привет.
- Не разглядывай, все равно не угадаешь, на кого похож. Тут таких студентов из археологического тьма, вся братия на одно лицо, легко в толпе спрятаться и по дорогам попутки ловить. - Пожал парню ладонь. - Люнтберт, если не ошибаюсь? Имя рыцарское, как раз для героя.
Берт свел брови.
- А ты?..
- Даю тебе три попытки. Две... одну...
Берт дрогнул и лицом и всем телом. Но даже удивление не успело себя проявить, как Алхимик тут же выбросил вперед руку и ударил его ладонью в грудь. От внезапности я вскрикнула, жалостливо дернулась остановить и уронила стакан. Аверс, кинувшись в тот же миг, рассыпал орехи, но успел подхватить парня за плечи и удержал.
- Зачем ты это сделал?
Бледный и безвольный, Берт обмяк на руках оружейника, как мешок. Если бы я не видела сон путешественника, я бы подумала, что парень мгновенно умер!
- Вера в нем есть, согласие тоже - он жаждет узнать, что стало с его девушкой. Искренние чувства достойны уважения и я отправил его в Тавиара. В камере они должны оказаться вместе после замены, так что он сейчас его глазами воочию увидит ее. Проживет какое-то время и вернется с новостями...
- Рихтер, а если он, Тавиар, умрет там через час или день? Это же безумно и жестоко. Они обменяются!
- Надеюсь, тот продержался дольше... а это не дурная мысль, Аверс! Возможно, парень согласится отправиться к ней в прошлое, заменив Тавиара. Могу устроить. Ты вернешь сына отцу, Люнтберт будет со своей возлюбленной, а девушка обретет защитника и друга в чужом времени. Как ее имя? Эска?
Аверс схмурился и заметил:
- Берту достанется мой возраст, парень станет старше вдвое... пятьдесят лет в те века - старик!
- Этого я изменить не могу. Но какая проверка на крепость чувств, согласны? Вы друг за другом пойдете всегда и куда годно, не считаясь с условиями. Не будем отказывать молодому рыцарю в храбрости и решимости.
Хорошо, что лавочка рядом - Аверс опустил тело на сидушку, придерживая и колеблясь - удержать в сидячем положении или все же уложить. Ни дальние люди, ни те, кто был поближе, не обращали на нас никакого внимания и не выказывали тревоги, что что-то произошло. Как не видели.