- Колдунья?.. Даже в этом времени обскакала! Рыс едва появилась, а ты, Аверс, опять стал ниже ее по положению за считанные дни, не в титуле, так в другом. Она была госпожа, а теперь доросла до Мираклииды, и в спасателях и защитниках нуждаться не будет...
Аверс посмотрел на парня со снисхождением и вздохнул, судя по тону, ничуть не задетый его словами:
- Ты всерьез думаешь, что новое различие, в чем бы оно ни было, заставит нас отступить друг от друга? Брось говорить глупости.
- Глупости? То есть ты уверен, что Змеиный Алхимик не заберет Рыс, сделав ее равной себе? Зачем тогда он превращает ее в настоящую ведьму?
- Рыс - не его.
За спокойным глубоким голосом я почувствовала раскат потаенного гнева. Но, что еще хуже, я с тревогой заметила и то, что происходило с Бертом. Он загорелся, поддавшись безрассудному и злому, изменив свой тон на насмешливый и самоуверенный... такой, словно вот-вот свершит сладкую месть. Напротив меня сидел уже не друг и не добрый Люнтберт, а молодой демон возмездия, произнесший медленно, тихо и с оскорбительной издевкой:
- Уверен?
- Прошу, престаньте... что за гроза?
- Рыс, а ведь у Эски был шанс сбежать! Я знаю, она рассказывала об этом Тавиару, мне, потому что больше некому было. Ему все равно, а ей становилось легче даже от признания всех глупостей и ошибок, что натворила. Сокрушалась, что не хотела видеть очевидного, и упустила единственный шанс вырваться из ловушки, когда Аверс сам ее прогнал. Сам!
Оружейник едва заметно побледнел, а я не могла понять - почему? Что с того, что прогнал? Берт же выдержал паузу, фыркнул, явно наслаждаясь тем, что он отреагировал так, как ему было приятно. Будто достал его клинком в поединке, нанеся рану, какую не смог нанести в реальном бою, и продолжил:
- Эска всегда пересказывала путешествия, и никогда не врала. Кроме одного раза - взяла и придумала, что ты не вылезала из постели Илиана... - Берт покраснел стремительно, но голосом он охватившего смущения не проявил. - Аверс Эску и вышвырнул вон, потому что поверил... Это - правда, и мне терять нечего, я иду в обмен на одну из ваших жертв и ты, Аверс, мне даже не двинешь за все сказанное. Тавиар тебе нужен. А ты, Рыс, просто знай об этом.
Об этом?.. Наверное на моем лице отразилась вся моя глупость, потому что прошел миг, другой, в полном молчании, а я никак не могла понять полноту смысла - о чем, об этом?
Сердце колыхнулось холодом, а потом жаром, и стало казаться, что с самых ног быстрым приливом меня наполняет глухое чувство, единственное и поглощающее все иные. Аверс смотрел на меня, и был таким старым, угасшим, по-тихому обреченным, и никакая молодость черт не скрыла истинный облик. Его глаза - граненые в разрезе, потемневшие от скудного света и словно запавшие от резкой худобы, - причиняли боль взглядом. Губы сжались. Желваки шевельнулись, выдав все напряжение, и я бы смогла считать его чувства, если бы не оглохла и ослепла, воспринимая лишь свое сердце. И в этот миг мне было все равно, больно оружейнику или нет, вина его гложет или злость на Берта...
Аверс - поверил?
- Оправдываться только не надо или лгать, что причина была другой.
- Ты слышишь от меня хоть слово оправдания или лжи?
Оружейник ответил Берту так тихо, что я домыслила больше, чем услышала. Не велико преступление, и я знала, что смогу простить ему сомнение в верности, - но оскорбление властно сдавило сердце и горло, ударив по дыханию и внутреннему теплу. Заледенела, стало горько и больно от несправедливости! Как он мог так обо мне подумать?! Как он мог поверить в подобное?!
- Прости, Рыс... тебе не познать, как ревность лишает мужчин разума, как травит и превращает в слепцов. Прости меня.
Он потянулся, хотел взять за руку, но я отстранилась.
О, да... а Аверсу не познать, как обида лишает женщин сердечности, как питает ядом и делает воплощением жестокости! И Берт молодец - ужалил обоих, на малую толику отомстил злодеям, разрушившим его жизнь. Я выдавила из себя улыбку, встала, а Аверс тут же покинул свое место. Его охватила тревога и предчувствие, - он еще раз попытался приблизиться, уже сделав шаг и вновь потянувшись:
- Не уходи так! Рыс, не уходи!
И гнев, и подступившие слезы не скрыла. Отступила, как от чужого, желая только одного - остаться одной, и это чувство было столь же сильным, как и прежнее желание оказаться рядом. Обида пленила, заставила зло сказать:
- Истина, Аверс... Когда попал в плен, знай, что я не пошла за тобой, а ушла в крепость, ибо она защитит, а ты уже нет. Когда обнищал, знай, что я ради богатств вернулась на Родину, ибо она накормит, а ты уже нет. Когда постарел, я уступила молодому любовнику, ибо он страстен, а ты уже нет. И сейчас, когда ты остался смертным и слабым, я обменяю тебя на Миракулум и вечную жизнь! Своими глазами увидишь, как к нему прильну и как на него смотреть буду, позволив себя забрать! А ты - умрешь! Потому что нет веры крысам, и имя мое - предательство!
Я еще была здесь, но Аверс уже хватал воздух. Ощущала и одновременно уже не ощущала, как его руки пытаются обнять и удержать, а я таю призраком, черным дымом - как все, что создавал своей магией Рихтер.
Глава четырнадцатая
Зимнее море прекрасно. И тем красота сильней, чем больше вокруг пустоты - один лишь ветер, высота и одиночество. Лучшее место для грусти и исцеления уединением, для всех слез, что хотелось выплакать без свидетелей.Без этого - никак. Я понимала умом, что глупости все и не стоят переживаний такие мелочи - кто из нас не слаб, кто не уязвим, и кто не становится дураком или дурой, если ударили в брешь? Я могла понять все причины, заставившие Аверса поверить словам Эски, но плакала и плакала, как ребенок, наказанный ни за что.
Плоский камень, сильно источившейся за прошедшие столетия, не холодил, я своим теплом согревала его больше, чем он бы простужал на этой ветреной скале. Отплакав чувства, я легла, - не так вольно, как на нем же лежал моряк Рихтер в давности, а свернувшись калачиком. Сердцу стало легче, в тело пришла усталость и я заснула. Ни голод, ни жажда не донимали, я иногда открывала глаза, смотрела на перемену неба и вновь засыпала. Кончился короткий день, его сменил вечер, а потом и ночь. Шелесты ветра и моря все баюкали, и камень стал мягче постели, - не хотелось вставать. Целительно не хотелось и думать о чем-либо.
- Зря оставил одну, понадеялся, а уже обидели. Чего такая нарванная?
- Женская слабость, Рихтер.
Утро едва брезжило. Не раннее, но такое пасмурное, что не отличить от густоты рассветных сумерек. Алхимик был даже не в свитере - в футболке да штанах, и без рюкзака. Я приподняла голову и увидела вещи сваленными в кучку у края подъема. Он проследил взгляд:
- Жарко, бывает. На Аверса злишься?
- Все то ты знаешь, колдун...
- Конечно знаю. Нырять готова?
- Нет.
- Ну, тогда ладно. Ноги подвинь, я тоже на старое местечко присяду. Ностальгия занесла на эту скалу? - И не стал ждать ответа. - Во все времена прекрасное место, почти магическое. Бухта столько жизней в себя приняла из-за глупой легенды, что любой людоед позавидует.
Я опять закрыла глаза, даже думая вновь задремать, но прошло несколько тихих минут, а сон отошел дальше. Приподнялась, села бок о бок с Рихтером, растерла лицо и с удовольствием подпустила к себе зимнюю прохладу. Даже парок от дыхания пошел. Миракулум рядом вдруг напомнил мне о Соммниансе, с которым порой на стоянках мы вот также сидели на краю телеги или повозки и молчали. Искреннее и человечное исходило от колдуна так сильно, что я не ощущала и отголоска его мистичности и древности. Так кто же он теперь? Брат, которого я воображала в беспамятном прошлом, который бы искал меня в вихре войны? Отец? Наставник? Названный друг? Сказанное Рихтером однажды - что не ищет он любви женской и не ждет божеской, осталось его правдой и ныне. Как и прежде - заблудившаяся овечка могла не бояться хищного волка, как не боялась девушка Сорс грозного полуголого моряка с трубкой.
- Рихтер, прости, если мое любопытство заденет тебя. Ты колдун, но в тоже время человек, - разве твое сердце не просит счастья? Разве нет тоски по любви, по семье, по друзьям и соратникам? Как одиночество не отравило тебе столько веков существования?
- Века... Не сочувствуй мне, я жаждал отшельничества и жил по зову мысли, а не эмоций. Изучал людей, но не желал с ними связи. Но скоро все кончится.
- Ты умрешь?
Когда он мне улыбнулся, его лицо отразило трогательное и детское:
- Я слышу в твоем голосе раннюю скорбь. Как мило, Рыс, что ты находишь участие подумать о моей судьбе... Не умру. Тебе же уже все уши прожужжали, что я собираюсь переродиться. Только не так, как переселенцы - я останусь собой и начну обычную жизнь.
- Миракулум ты отдашь Аверсу?
Догадалась я. И Алхимик кивнул:
- Аверс не злобен и не жаден. И магия не должна стать источником власти, уничтожения или жажды наслаждений. Он подходит. И, к тому же, будет не один, в отличие от меня.
Я задумалась, собирая новые вопросы, но Рихтер заговорил снова, предупреждая их:
- Все переселенцы - по своему любимчики, кого особо запомнил и о ком думал, как о достойном преемнике. Не угадал одного - люди с великой гордыней не приживутся в уравненном обществе. А еще большая проблема всплыла, когда из-за догадки о своей избранности они начали убивать друг друга. Магия Миракулум - лакомый кусок, - власть, могущество, почти вечность. Пришлось пресекать на корню, и это моими стараниями пошел слух о замене. Мол, не наградить я хочу, а отобрать жизнь. Довольна ты таким объяснением?
- Да.
- Устроим зрелище, вот увидишь!
- В новой жизни стань лицедеем твое сердце явно лежит к этому ремеслу, а не к какому иному... Я понимаю, что прошел не месяц, а века с того дня, как ты увез нас в своей карете, но мне так трудно узнавать тебя. Где ты растратил свою надменность и свою неприступность, Рихтер?
- Не поверишь, - наигрался. Время как ничто в этом мире научило меня простоте и легкости. Я нашел свою истину, госпожа Крыса.
И вновь мы молчали и слушали ветер. За облаками приятно было наблюдать - не кучевые горы, какими всегда любуешься, а тяжелые пласты. Танец их ленив и тягуч по небосводу, они вливались друг в друга, темнея, или рассеивались и на миг другой просвечивали чистой голубизной. Такой мир воцарился в душе, что не хотелось его нарушать испытанием, но ведь Рихтер пришел...
- Я готова. Надо прыгать вниз?
- Надо. Раздевайся и как тогда - разбегись только хорошо, а то море немного ушло, там часть бухты оголила риф, еще разобьешься. Если стесняешься, я могу отвернуться, или как?
- Хитрый Миракулум... отвернись, пожалуй, все же теперь я не столь наивна, чтобы поверить в свою неприглядность. Есть у меня на что посмотреть, не только глаза.
Он захохотал звонко, как мальчишка, пойманный на уловке и ничуть не обидевшейся, что его раскрыли. Потом посерьезнел:
- Я уверен, что ты выплывешь. Но все же, не думай, что риска нет.
Есть в том особая наука - нырять в воду. Может статься, я бы разбилась, когда впервые прыгала с этой скалы, если бы прежде не прыгала с маленьких высот в волны.Море - любовь моя, всегда ждало с распростертыми объятьями, и тело никогда не цепенело от страха смерти. Уверенность во взаимной любви соленого бога позволяло мне насладиться сначала полетом, потом предвкушением глубин, и трезво поймать миг входа в воду, чтобы принять правильное положение и изогнуться в толще.
Зимний холод не устрашил. Предупреждения Рихтера тоже...
Когда из под ног исчезла опора, я зажмурилась от ослепившего солнца. Небо развернулось голубизной и белыми громадами облаков, Опалило летом, а ветер ударил запахами водорослей и рыбы, заскользил по коже и в другой миг пронзил насквозь. Это был тот полет - случившийся десять лет назад, когда платье осталось наверху, внизу распластался портовый городок, а сердце ухнуло от предчувствия свершающегося рока!
Я смогу! Я выбрала путь, на котором сама отвечала за выбор, и на котором приняла на себя ответственность платить за ошибки! Я смогу!
Чувствуя, что тело мое ускоряется и ударится о поверхность сильнее привычного, я вытянулась в струнку. В иголочку. И скорость глубоко загнала меня в нагретую толщу воды, - гребешки, неровность волн дали мягкость, и потому, хоть и оглушило немного, но я оказалась в силе и сознании, чтобы ориентироваться, где поверхность, а где дно.
Жаль, воздуха успела глотнуть не много, ветер скрал вдох, сжав ребра. Я шевельнула ногами и руками, потянувшись к свету и теплу, как вдруг ощутила, что за пальцы схватили ледяными клешнями. И того мало - цепкое и льдистое ущипнуло за локти, за икры, за бедра, подбираясь к животу и самому горячему сердцу. А свет поверхности исчез. Все потемнело, все растворилось, оставив наедине с холодом и тягучей невесомостью.
Нет! Море, всегда такое ласковое, такое нежное и балующее, вдруг обернулось врагом и хищником? Нет!
Понимая, что мгновения промедления отнимают у меня шанс на вдох, я перестала барахтаться, а собралась и затихла. Поджала ноги и руки. В уши бил пульс и легкие начали сдавливать тиски, но я стойко потратила секунды на еще большее чувство успокоения, не поддавшись внезапному животному страху и панике утопленника.
Я не погибну так. Я бессмертна тем, что не боюсь небытия, и отделить мои душу и тело теперь уже не сможет никто, даже божества этого мира. Я сама есть жизнь во плоти, не гаснущая, как огонь, не удержимая, как ветер, не исчерпаемая, как море.
Заклинание мертвого языка заговорило в моей голове мыслью - с тем размеренным тактом, с каким должен его произносить спокойный голос. Ощущение пространства вокруг расширилось и разрядилось, и я держалась вне притяжения, - вдохнуть по-прежнему невозможно, но обруч грудь отпустил и не сжимал больше. Нагота не оставляла преград между мной и природой, возвращая с каждым произнесенным в мыслях словом в состояние исконного первозданного чувства - младенца в материнской утробе.
Та же защита и покой, воздух вне воздуха, умиротворение и блаженство единения с существом, что меня зародил и меня питает. Сердце, как будто бы мое, бьется и вовне, токи крови пульсируют по моим артериям и венам, и токи жизни - вне меня. Я не чувствую времени и одновременно понимаю, что оно движется по закону зарождения, развития и роста... Крошечная искра, вспыхнувшая в сонме созвездий... Капелька, упавшая в великие воды... нет! Не себя я так ощутила!
Волна с силой выбросила на берег, как в шторм. Подогнала по земле, ударила камешками и песком, с пеной отступила, открыв меня целиком холодному воздуху. Я не смогла подняться, оставшись согнутой и прижав к ногам голову. Обхватила руками живот - так сильно мне хотелось окружить эту искру собой, сохранить внутри, защитить от всех угроз каждой клеточкой тела. Стать маленькому ребенку, что пока вырос не больше фасолевого зернышка, самым надежным телесным щитом.
- Обнаружила свой секрет, Рыс?
Не удержала слез - плакала и не шевелилась, - так было теплее, и глупое желание обнять ребенка еще крепче и сделать его еще более близким, оказалось сильнее меня. Но ближе некуда! Понимала, а противостоять чувствам не могла...
- О, боги! Как же я молила об этом чуде!
- Как можно так стойко сносить страдания, но так ослабеть от радости? Вставай. Я твою одежду принес, а хочешь - новую наколдую.
Я медленно выпрямилась и уставилась на Миракулум во все глаза, осененная новым пониманием:
- Рихтер! Мое дитя зародилось в прошлом... он на семь дней старше того времени, что я прожила здесь!
- Да. Твоя женская природа решила проснуться не с перерождением, а в последние недели той жизни. Ты просто не успела этого заметить.
- Ты знал, но ты смолчал? Ни мне, ни Аверсу не сказал ни слова, послав нас на смерть!
Скорбные эмоции проявились на юном лице Рихтера, и он сочувственно, не по возрасту по-отечески утер с моих щек слезы:
- Потому и послал, что каждый день стал на вес золота и медлить нельзя. Поступи я иначе, просто отпустив вас на все четыре стороны, вы бы обрекли себя на преследования служителей. Продержались месяц, другой, но не больше - поймали бы. Беременная женщина - не юркая беглянка, а пытки до смерти лишили бы тебя не только разума, но и плода.
- Ты не сказал...
Жалобно повторила я, через его слова находя понимание причин, но новая обида во мне плакала от новой несправедливости.
- Аверсу? Тебе? Он бы превратился в безумного зверя, которым движет один инстинкт - защищать свою женщину и своего ребенка. Он бы никогда не поднял на тебя руку, Рыс. И ты сама не подставила бы так легко сердце под стилет, зная, что умрешь не одна. Ведь для тебя и его незнание о перерождении делало смерть смертью. Необратимой. Небытием. Вечной тьмой. Я приказал ему убить тебя в эту же ночь, спася всех троих для новой жизни, и никак иначе.
Я кивнула, склоняя голову в вине за упрек:
- Прости... и спасибо. Был бы здесь Аверс, он сказал бы тебе те же слова, что и я. Спасибо! За то, что избрал для испытания, что пришел на помощь, не оставил на погибель, и так одарил меня и одаришь его.