В общем, наш караван представлял страшную силу! Причем во всех смыслах страшную. Мы взяли (для устрашения возможных разбойников на пути) крепких ребят, в основном из той среды, которая резко обозначилась после Катастрофы (благодаря районам выживания).
Вообще-то, это была не моя инициатива, а нашего Капитананачальника автокаравана, при котором я был доверенным лицом, его правой рукой, главным помощникомнаправляя курс Каравана. Будь моя воля, я бы взял нормальных ребят их «хороших» районов. Кстати, ничем не хуже по многим качествам, пусть они обычно менее агрессивны, но тем и лучшепроще следить за порядком. Правда, из-за последствий Катастрофы у многих людей еще не прошёл ступор, и они легко подчинялись приказам основных («инженеров») в Караване; даже между собой наши работяги мало разговариваличто-то вроде последствий легкой контузии. Но сила и власть были у Капитана. Он решил взять в качестве боевой ударной силы ребят из «тауншипов», термин, который придумал опять же я (в Южной Африкеэто гетто для африканцев).
А может, он решил избавить оставшихся жителей нашего города от опасных соседей. В общем, он убил двух зайцевочистил город и собрал отряд.
Итак, наш отряд выступил ранней осенью. После станции Зима (мы ехали по автодороге, в основном следующей изгибам железной дорогиТранссибирской магистрали) стали сказываться осенние холода, но постепенно они перестали усиливаться.
Оказывается, наш шумный, пылящий автокараван, постепенно заползал в более тёплую климатическую зону. Самое примечательное, что мы продвигались все дальше на северо-запад от нашего городатакова особенность Транссиба и всего евразийского климата; лишь после Омска мы свернули на шоссе, ведущее круто на юго-восток, раньше я боялсямне нужна была широкая и хорошая автодорогауж больно много неповоротливых тяжелогруженых грузовиков у нас было: КамАЗы, и прочие, уже иностранные грузовики.
И осень никак не могла нас догнать. Вернее, мы играли с ней в перегонки. Холода после очередной ночёвки было усилились, но через день или два пути опять словно настало лето. А гнали мы (по пустынной дороге вдоль Транссиба) по причине страха перед скорой осенью изо всех сил!
А пустые автосервисы и бензоколонки! Всё было наготове. Редко встречаемых людей обычно не подбирали. Да и кто согласился бы ехать с такой публикой! А места для избранных («основных») в голове или середине автоколонны были резко ограниченны. Кроме меня и Капитана было еще несколько толковых ребят, не из самой низкой социальной среды, так сказатьне из «тауншипов». Они выполняли функции надсмотрщиков над Обслугой и Охраной Каравана (следили за порядком и доносили распоряжения: мои и Капитана). Впрочем, я и с ними близко не общался, кроме двух специалистов по радиосвязи (мы еще не теряли надежды дождаться момента начала работы радиосвязи).
Наш радист часто, особенно на привалах, крутил ручки настройки своего тяжелого приёмника, который с трудом вынесло трое ребят из Отдела физики твердого тела, находившегося в пустом здании Научного центрана ступенях главного крыльца НИИ они чуть не уронили этот высокий серый металлический ящик. Габариты для приемникасолидные, ведь это почти радиостанция, так называемый морской приёмник, весивший несколько десятков килограмм
С ребятами-тауншипистами я старался близко не сходиться, хотя за время путешествия, общение в некоторой форме всё же происходило. Они подчинялись определённому своду правил. И место в иерархии у меня было. Нашего Капитана они слушались. Он знал лучше меня их психологию и привычки, наверняка использовал в общении с ними их представления о мире Мое жёстко оговорённое место в караване, конечно же, спасало меня. Человек на таком месте мог вести себя достаточно свободно, не придерживаясь правил, принятых в их среде. А у них наверное, всё жёстко Например, они могли смеяться над теми, кто говорил не как они и так далее Хотя, могли не только смеяться Это же бугаи и жлобы! Но покапока это было не моё дело!
Я был чистым исследователем, знатоком, экспертоммы прокладывали путь по картам, по бумажным картам, так как все электронные устройства на микросхемах отказывались работать. В куче барахла из книжных магазинов, сваленной в КамАЗе Капитана, лежали географические атласы вперемешку с атласами автодорог и железных путей сообщения.
Сколько станций, посёлков мы миновали! Помню только названия: Тайшет, Ачинск Да, было опасно. Везде могла встретиться та часть выживших, которая походила на наших тауншипистов
Может, поэтому Капитан перестарался и набрал таких ребят в наш Караван побольше. Я с ним не соглашался (внутри себя, конечноуж больно мрачное он имел лицо), но его энергия и ум давали нам шанс выжить. Не стоит забывать, что позади нас оставались наши близкие в брошенных сибирских городаха осень всё наступала! ТЭЦ вряд ли кто уже мог запустить, и тем более поддерживать в них режим работы. Конечно, мы заранее переселили своих людей в утеплённые коттеджи с автономным отоплением (на газе или дровах, баллоны с газом очень экономичны; не зря наши богатеи так основательно расстроились: целые посёлки из кирпичных особнячков в черте города). Но долго жить в Сибири после Катастрофыневозможно
И мы приняли решение искать теплые края! Где запасы продовольствия могут возобновляться. А от наших сельхозрайоновне дождёшься уже помощи. На юге легче вести сельское хозяйство. Как там люди, самоуправление?
Мы найдём землю обетованную, может быть, свяжемся с правительствами других стран (могли же остаться какие-то структуры). В любом случае с кем-то надо было искать контакт. И мы искали.
Ведь за несколько часов пропали люди: многие погибли от передозировки излучения (нейтронное «гуманное» оружие тоже может убивать, перегружая мозг), а оставшиеся лишились части памяти
В двадцать первом веке случилась перемена в жизни людей, именуемая одними войной, а другими осторожно называемая Катастрофой. В том, что над планетой пронеслась мгновенная война, никто не был особенно уверен: ведь память была потеряна у всех оставшихся в живых.
Часть городов оказалась разрушена, а именнооплавлена. Города и поселки той части Сибири, где я жил до Катастрофы, большей частью стояли целыми, лишь странно пустыми и тихими. Большинство населения навсегда осталась в своих домах Видимо, катастрофа случилась ночью.
Вот и основное предположениено больше мы ничего не знаем, поскольку не было никаких зримых предпосылок к войне. Все примерно, как и в начале века. Хотя кто знает: события последних лет у нас потускнели или вовсе пропали, мы даже не помним, кем работали последние годы, документы мало чем могли помочь, ведь у многих нет записей в трудовых, а лист трудового договора всегда трудно найти, тем более «беспамятным» людям после шока А что-где должно лежать в квартире, вообще не помнится из-за провала в памяти.
Тем более, еще невыяснено, что Катастрофаэто непременно воздействие нейтронных бомб. Такую версию предложил (в нашем городе) первым я. Еще давно я знал (наверно, из журнала «Техника молодежи» начала 90-х), что от нейтронных бомб люди на короткое время теряют сознание. Вот и предложил эту версию.
А как всё на самом деле? Мы надеялись, что наше путешествие приведёт, в конце концов, к ответу на эту страшную загадку. Тем более путешествие было связано с сохранением жизни наших близких. Мыразведка. И ради этого приходится терпеть соседство бывших буянов в автокараване. Но пока они под надежным руководством нашего Капитана, всё в порядке. Чему верю. Он удержит любого головореза. Иерархия для них, соблюдение подчинения старшимвопрос выживания. Это правила чести для бесчестных людей. Но все-таки правила. И пока они работают А что дальше будет, когда исчезнет цель нашего вынужденного путешествия? Пока я сильно не задумывался над этими пугающими предположениями.
Когда снова начнётся мирная жизнь, где-нибудь под солнцем Юга?
Оказывается, за нас это уже решили. У них было больше возможностей (технических) для выживания. Там, за Озером, куда мы все-таки докатим или добредём, было местоземля обетованнаяне только как спасение для убегающих остатков населения из разрушенной и замерзающей Сибирино и для таких людей как я. Впереди, всё еще далеко на юге, нас ждал Город, разделённый на районы белыми стенами, увитыми вечнозелеными вьющимися хвощами.
Когда мы были на полдороги к Семиречью, к нам и присоединилась эта девушка Айонат, ставшая проводником, а также ее брат Толик. Помню тогда автокараван приближался к очередному городку среди степей. Опять предстояло пополнить запасы бензина и продуктовсреди пустых улиц
3. Городок в степях
Городок оказался сильно оплавлен. Почти весь. До этого, как я уже говорил, попадались городки с частично оплавленными от высокой температуры домами. Когда-то это был степной городишко с типичными для бывшего Союза панельными пятиэтажками в новых микрорайонах, желтыми «хрущевками» в центре и на старой окраине.
Степь, правда, была не совсем ровная: там и сям возвышались невысокие холмы. И вообще, для здешнего рельефа характерны поднятия земли (недаром на картах значится Мелкосопочник), что привело к формированию удивительного пейзажа, чья необычность усилилась после Катастрофы В расплавленных нагромождениях лавы различался внешний вид домов. На окраине сохранились почти целые дома.
Все эти возвышенности, чуть всхолмленный рельефвозможно, свидетельствовали о близости предгорий хребтов Алатау или Тарбагатая. Я уже сбился с точного ориентирования. Карта для такой местности требовалась более подробная. И нам уже не могли помочь указатели сел и городов: почти всё было оплавлено.
Вверх по улице уходил тротуар. С его края свисали расплавленные капли и струи лавы. В эту лаву превратилось всё, что попало в момент Катастрофы в зону взрыва. Взрыва ли? Я этого не знал. Но уж точно не нейтронная бомба. Такая лавапод землёй. Странно. Но я многое узнал в конце путешествия.
Я стоял около четырёхэтажного старинного здания рядом с этим оплавленным тротуаром. Его могли построить в начале ХХ века, может уже при Советской власти. Но стиль был классический, с резными каменными вставками и лепными украшениями, прямоугольниками на стенах между окон.
Соседнее здание почти полностью оплавилось, так что его архитектура едва угадывалась. А ближний ко мне дом был мимоходом задет загадочным, но беспощадным «плавлением»: лишь крайний подъезд едва был различим в огромной горе лавы, в которую превратился соседний дом
Тротуар вздыбился на высоту около двух метров и уходил еще выше к горе лавыно эта дорожка вела наверх еще до Оплавления. Надо же, гористая местностькак в моем городе Все детствоособенно в детском садуя провёл среди перепадов высоты, каменных лестниц и похожих дорожек, и дорог, уходящих круто вверх
Под крутым виражом дорожки образовалась ниша не совсем даже понятно, что в рельефе было до Катастрофы, а что вздыбило местности плавлением реальности.
И вот рядом со мной дверь старого подъезда. Дом, повторяю, был почти старинный, построенный еще до эры хрущевских пятиэтажек, а потому красивый, небольшими, но все-таки наличествующими архитектурными «излишествами». Фасад выкрашен в жизнерадостный, но вместе с тем спокойный цвет: в оттенок нежно-тёплых тонов с примесью спокойных синевато-зелёных красок «Видимо, побелка стены была сделана тонкими ценителями покоя и тихой радости жизни» подумалось мне.
Таким я всё запомнил перед тем, как увидел ее.
4. Танец под оплавленным тротуаром
А потом Не знаю уже, что началось раньше: включилась музыка, или я еще перед этим в тишине, заметил белое платье девушки.
Вижу, как сейчас, медленный танец под оплавленным тротуаром Темный фон землистого подножия тротуарапозади ее тела в тонком белом платье до колен. А она, воздев руки, совершает плавные движения Под незримую и почти неслышную музыкуя даже и не помню, что тогда звучало из динамикатем более, после всех последующих событий.
Сейчас, за Озером, я могу лишь рассказать толково и внятно лишь о Толикеее брате. Но к этой зарисовке с танцем под оплавленным тротуаромон имеет самое прямое отношение, ведь музыка лилась из старого радиоприёмника дизайна явно советских времен!
И сам это факт стал для нас надеждой. Неужели белый радиатор на светлой стене дома исторгает звуки дальней радиостанции?!!
Может поэтому я до сих пор с особым чувством вспоминаю образ девушки, словно застывшей в своём танце под тротуаром
Итак, внешний вид вещавшего на дворик радиоприёмника напоминал 80-е годы. Хотя его можно назвать и репродуктором, и динамиком. Так оно и оказалось. Толикталантливый радист-самоучкапровёл провод к наружной стене дома, где на какой-то штырь подвесил радиоприёмник.
Простой советский репродуктор, которых более двадцати лет почти нигде не было в продаже. И никто не мог нажиться на этом, хотя люди не раз спрашивали их у продавцов (году в 2006-м в одном магазине на витрине стоял проводной многоканальный приёмник для радиоточки, производства Барнаулакстати, недалеко от этих мест).
Вот только не знаю, подвесил ли Толик этот репродуктор на внешнюю стену дома еще до Катастрофы, или послекогда им вдвоём с сестрой было нечего делать (кроме того что танцевать). Из всего города не уцелело никого, кроме их двоихбрата с сестрой на старой городской окраине в доме кремовых тонов
Я даже не успел спросить об этом. Дела и заботы автокаравана по-прежнему давили на меня: я обязан немедленно сообщать о находке всех «фраеров» Караванутем более, людей мы почти уже не находили: чем дальше на юг, тем разрушения сильнее и всё меньше выживших
А дальше всё, естественно, завертелось по наработанной схеме: строгий допрос Капитаном Толика и Айонат (она и оказалась сестройрадиолюбителя). После этого они стали нашими проводниками.Их присутствие повлияло на разработку плана дальнейших действий. Куда ехать? Продвигаться ли дальше на юго-восток вдоль железнодорожной линии, либо спуститься прямиком через степи на юг, прямо через пески
Северные сияния стали реже. Это хороший признак (это явление, характерное для приполярных областей, как-то связано с нарушением радиосвязи: небо по ночам часто мерцало от излучения, хотя на средних широтах их почти никогда не бывает).
Но теперь мы спускались всё ниже по глобусу Всё равно мы ждали, что скоро Пелена с нашего сознания падёт (Пеленой мы называли частичную потерю памятив основном личной жизнихотя многие профессиональные навыки, а также интеллектуальный багаж, накопленный за жизнь, остались почти неприкосновенными).
5. Дорога упирается в пески
Айонат сказала, что здесь надо повернуть, говорит мой помощник из «галлов». Галлами мы называем подразделение наиболее оголтелых наших работников (Охраны Каравана). Галлы нужны, чтобы без зазрения совести кидать их в бой в самые опасные моменты путешествия. Кстати, «галлы» абсолютно реальное жаргонное слово, употребляемое частью молодёжи до Катастрофы. Галлами называли тех, с кем нельзя договориться, тех, кто «признаёт только физическую силу».
Хорошо, отвечаю, я.
Значит, будем двигаться строго на юг. Около города под названием Семей железная дорога поворачивала на юг. Она отклонялась от бывшей пограничной линии укреплений, созданной русскими вдоль реки Иртиз Железнодорожный мости вот мы на другом берегу реки. Путь лежит прямо на югвдоль железной дороги. Мы не стали ехать дальше по автомагистрали, тянущейся на юго-восток. Хотя в конце путив верховьях Иртиза было озеро Жайсанкак его недавно на новый лад переименовали местные власти. Я знал что Зайсанто озеро, где когда-то Пржевальский заболел чесоткой и его увезли с Зайсана, посадив в деревянный ящик Но наш путь должен идти на югискомое озеро не Зайсан.
Заветное озеро где-то на юге, ближе к настоящему теплу, к востоку Средней Азиик тому краю, который чингизиды назвали раем на Земле из-за резкого контраста его мягкой, практически, субтропической зимы с монголо-сибирскими морозами
На пути мы повстречали еще один поселок городского типа. Мы его сразу, сверившись с картой, переименовали в его же прежнее (дореволюционное) название Сергиопольтолько потому, что красивомы ведь одни из немногих выживших людей! Больше некому этот городок называть его прежним неказистым именем
Это был еще север Великих Степей. Теперь нам предстоял переход через полупустыни к южной части Сарматских степей. С радиотехником Толиком наше путешествие обещало быть более уверенным: снова шарим радиоволнами по окрестностям