Барл вздохнул с облегчением. Он зачарованно глядел на это зрелище. Обычная гибель рядового насекомого не производила на него никакого впечатления. В полном смертей кошмарном мире они происходили слишком часто. К тому же, существовало очень мало насекомых, специально охотившихся на людей. Большинство предпочитало определенную добычу, и не искало никакой другой.
Но тут жил паук, а они ужасно неразборчивы. Какое-то несчастное насекомое, пожираемое пауком, служило ярким примером того, что могло бы случиться и с Барлом. Так что он оставался настороже, перебегая взглядом от сверчка к странному отверстию позади воронки-лабиринта.
В отверстии было темно. Два ярких, блестящих глаза смотрели из туннеля, где ждал паук. Потом он немного высунулся наружусерый с двойной черной лентой через грудь и двумя протянувшимися по животу полосамипестро-коричневой и белой. Когда же тот вылез целиком и устремился к своей добыче, парень увидел сзади два странных придатка, напоминавших хвосты.
Сверчок еще дергался, но крики его слабели из-за шнуров, опутавших конечности. Барл наблюдал, как паук бросился на сверчка, а тот конвульсивно содрогнулся в последний раз, когда клыки паука проникли сквозь броню.
Потом паук принялся питаться. Со скотским наслаждением он высосал всю жидкость из тела своей жертвы.
Как вдруг дыхание сперло в груди у Барла. Но вовсе не потому, что он что-то увидел или услышал. А потому, что пришла неожиданная мысль.
Несколько секунд колени у парня дрожали от приступа внезапной паники. Он вспомнил, что именно он, Барл, убил тарантула на холме из красной глины. Правда, то убийство больше походило на несчастный случай и чуть не стоило ему жизни в паутине другого паука. Но но он убил паука, причем самого смертоносного вида. И теперь Барлу пришло в голову, что он может убить и другого.
На забытой планете пауки сделались людоедами. О них мало что было известно, потому что изучать их повадки смертельно опасно. Хотя все люди знали, что тенетные паукиплетущие ловчие сетиникогда не покидают свои ловушки. Никогда! И Барл представил, как он делает немыслимое, невероятно смелое дело, используя этот факт.
Он повторял себе, что не сможет этого сделать, что он погибнет, однако, обошел ловушку и приблизился к ней с тыла, подкравшись футов на десять к туннелю паука.
Затем принялся ждать.
Сквозь дырки в паутине проглядывало серое туловище паука. Барл видел, как тот оставил, наконец, пустую скорлупувсе, что осталось от сверчкачтобы вернуться к своему месту отдыха, где стены туннеля устланы мягкой тканью. По дороге он заменил в воронке оборванные нити ловушки на свежие.
Волосы парня стояли дыбом от жуткого страха, но его уже захватила рискованная идея.
Туннель и гнездо в его конце не были прорыты в земле, а висели в воздухе, сотканные из той же паутины.
Так что серый паук лежал в своем гнезде, будто в роскошном гамаке, ожидая появления новых жертв.
Лицо Барла уже покрылось потом, когда он ухватился за копье. Идея напасть на паука ужасала. Но, практически, человеку не грозило никакой опасности вплоть до того момента, когда он воткнет копье, потому что пауки никогда не покидают свои сети и не начинают охотиться вокруг.
Поэтому, хотя Барл и вспотел от страха, но потверже ухватил копье и ударил им в выпуклость, образовавшуюся в гнезде, когда туда ушел паук. Ударил изо всех сил, с истеричной яростью.
Затем ринулся прочь так, словно сам дьявол гнался за ним.
Прошло много времени, пока он не осмелился вернуться, с бешено бьющимся у горла сердцем. Барла встретила лишь тишина. Он пропустил конвульсии раненого хищника, не слышал скрежета его клыков на копье, не видел, как рвались шелковые нити туннеля, пока их хозяин бился в смертельной агонии. В шелковом туннеле виднелась большая прореха, под ней натекла вонючая лужа какой-то жидкости. Время от времени туда падала очередная капля. А из прорехи наполовину свисал огромный паук с торчавшим из него копьем.
Барл смотрел на него и даже сейчас не мог поверить тому, что видел. Мертвые глаза паука уставились на парня с застывшей в них безумной яростью. Клыки все еще были оскалены. Волосатые лапы торчали в стороны, словно стремились разорвать проделанное отверстие еще шире.
Затем Барла охватил приступ восторга. Почти сорок поколений его племя вело образ жизни мелких паразитов, прятавшихся ото всех, беспомощно ожидавших гибели и пронзительно вопивших, когда смерть приходила за ними. Но он, Барл, взял реванш. Он, человек, убил паука! Парень набрал полную грудь воздуха. Его соплеменники всегда вели себя как можно тише, стараясь не издавать ни звука. Но внезапно, к его собственному удивлению, из груди Барла вырвался торжествующий вопльпервый за две тысячи лет охотничий клич человека на забытой планете.
В следующую секунду его сердце замерло от ужаса из-за того, что он произвел столько шума. Барл прислушался, содрогаясь от страха. Но мир насекомых не обратил на него никакого внимания. Тогда, все еще дрожа, но уже преисполнившись гордости, Барл подошел к своей добыче и выдернул копье, готовый броситься бежать, если паук шевельнется. Но тот не двигался. Он был мертв. На копье осталась его кровь. Барл тщательно вытер оружие о кожистую поганку. Затем
Он подумал о Сайе и своих соплеменниках. Вздрагивающий и в то же время бесконечно гордый своим подвигом, он вытащил паука из гнезда. Потом перевернул с живота на спину и положил две его волосатые лапы себе на плечи. Когда Барл пошел, таща паука за собой, остальные его лапы беспомощно волочились по земле.
Такое диво случилось впервые в истории забытой планеты. В бархатном плаще, переливающемся всеми красками, в меховой шапке, поддерживаемой на голове повязкой из золотистой антенны, с копьем в руке и отвратительной тушей серого паука позади, Барл представлял собой действительно странное зрелище.
Как он и предполагал, другие существа убегали от него из-за паучьей туши, которую Барл волочил за собой. Фактически, насекомые не ведают страха. Но они признают своих естественных врагов. Это просто необходимо. Однако, жизнь на низменности забытой планеты шла своим чередом, невзирая на подвиг одного, отдельно взятого человека.
Барл шел, пока не наткнулся на долину, полную раздавленных и изодранных желтых грибов. Среди них не торчало ни одной целой шляпки. Все грибы были полны личинок, разжижающих твердое тело гриба до такой степени, что оно начинало капать на землю. Жидкость собиралась в центре долины в золотистое озерцо. Еще прежде, чем он разглядел все это, Барл услышал громкое, звучное жужжание. Он остановился и глянул вниз. Поверхность золотистого водоема отражала серое небо и темные пеньки грибов на склонах, выглядевших так, словно они почернели от пожара. Ручеек золотистой жидкости струился по выступу скалы, а повсюду по краям водоема и ручейка рядами и колоннами, сотнями и тысячами, казалось, даже миллионами, сидели большие золотисто-зеленые мухи.
Мухи выглядели небольшими по сравнению со многими другими насекомыми на этой планете. Они откладывали сотни яиц в гниющие останки погибших насекомых или в грибы. Чтобы прокормить личинок, требовались большие запасы еды, поэтому мухи вынужденно оставались сравнительно маленькими, иначе труп кузнечика мог бы прокормить лишь несколько личинок вместо сотен. Точно такой же предел был положен и размерам червей, чтобы они могли сотнями пировать на одном грибе.
Но не имелось никаких пределов жадности взрослых насекомых. Навозные мухи, зеленые, как бутылочное стекло, с металлическим блеском, рядами сидели за «банкетным столом». А кружившиеся над золотистым бассейном, как раз издавали тот самый гул, что привлек внимание Барла. Тела летунов блестели и сверкали, когда они носились взад и вперед в поисках свободного места, поскольку тоже хотели принять участие в оргии.
Уже отыскавшие для себя пиршественные места, сидели неподвижно, словно вырезанные из металла. Барл наблюдал за ними. Потом засек движение наверху.
Тонкая блестящая фигура стремительно прорезала воздух, превратившись в иглоподобное тело с прозрачными сверкающими крыльями и двумя громадными глазами. Она сделала большой круг и снова приблизилась, становясь мерцающей стрекозой больше двадцати футов в длину. На секунду зависла над бассейном, затем спикировала вниз, щелкая челюстями. Челюсти щелкали снова и снова. Барл не мог уследить за их движениями. Но с каждый щелчком исчезало блестящее тело мухи.
Потом появилась вторая стрекоза, третья. Они летали над золотистым бассейном, делая в воздухе неожиданные остановки, повороты и пируэты, существа невероятной свирепости и красоты. В массе гудящих мух даже самый жадный аппетит должен был удовлетвориться очень быстро, но стрекозы все летали, бешено сея смерть и разрушение.
И все это время низкое, басовитое жужжание не умолкало. Их сородичи сотнями погибали буквально у них над головами, но, тем не менее блестящие ряды мух с красными глазами все так же тянули жидкость из водоема. Стрекозы пировали до тех пор, пока не могли уже сделать ни одного глотка. Но даже тогда они продолжали носиться над озерцом, истребляя мух, чьи тела, уже несъеденными, падали вниз.
Мертвые мухи падали среди своих пирующих собратьев. Затем одна из сидевших внизу запустила свой отвратительный хоботок в искалеченную товарку и стала тянуть содержимое ее тела. К ней присоединилась другая, затем третья. Вскоре целая группа сидела, плотно прижавшись друг к другу, на своем каннибальском банкете.
Барл отправился дальше, оставив стрекоз продолжать бойню, а мух восторженно пировать. Причем на их «столе» постоянно прибавлялось свежей пищи в виде падающих сверху дождем мертвых собратьев и товарок.
А через несколько миль парень наткнулся на знакомый ориентир. Он хорошо его знал, хотя предпочитал держаться на безопасном расстоянии. На краю равнины высилась одинокая скала. Наверху каменный выступ образовал нечто вроде крыши, под которой оборудовал сказочно красивое жилище волосатый паук. Большое белое полушарие прикреплялось к скале длинными, заякоренными канатами.
Все люди избегали этого места. Из этого гнезда паук выходил на охоту. Внутри шелкового шара возлежало на мягчайших шелковых подушках злобное чудовище. Внешне гнездо смотрелось прекрасно. Однако, если бы вы отважились проникнуть внутрь, через занавешенный шелком вход, то увидели бы адское создание.
Разумеется, Барл знал это место. Стены волшебного дворца украшали охотничьи трофеи, а вделанные в каркас сооружения камешки и целые валуны придавали ему прочность, и оно устояло бы даже в штормовой ветер, хотя дул он здесь крайне редко.
Среди камней и останков брони насекомых выделялось особое произведение искусствачеловеческий скелет. Гибель этого человека два года назад спасла Барлу жизнь. Они шли вместе в поисках съедобных грибов. Здешний паук был охотником, а не прядильщиком сетей. Внезапно он выпрыгнул из-за большого дождевика. Оба человека замерли от ужаса. Тогда паук шагнул вперед и сознательно выбрал себе жертву. Он выбрал не Барла.
Теперь же Барл, несколько напуганный собственными воспоминаниями, глядел на логово своего старого врага. Возможно, когда-нибудь
Но сейчас он направился дальше. Парень прошел мимо зарослей, где спряталась на день ночная бабочка, мимо бассейна слизи, в котором скрывалось что-то неизвестное, но ужасное. Затем миновал небольшой лес грибов, светящихся по ночам, и место, где в темные часы оглушительно трещали жуки, выискивающие трюфели.
А затем Барл увидел Сайю. Он заметил, как мелькнуло и исчезло за приземистой поганкой розовое пятнышко кожи, и рванулся вперед, выкрикнув ее имя. Сайя появилась и с ужасом уставилась на человека, за которым волочилось кошмарное тело паука. Она вскрикнула от ужаса, и Барл понял, в чем дело. Он выпустил паучьи лапы и бросился к ней.
Они встретились. Сайя робко стояла, пока не узнала бегущего. Тогда она действительно изумилась. С золотистыми антеннами, торчащими над головой, в бархатном плаще из синего меха ночной бабочки, с копьем в руке и с мертвым пауком позадиэто был не тот Барл, каким она его помнила.
Барл вял ее за руки и что-то с гордостью забормотал. Девушка уставилась на него и его жертву Но человеческий язык настолько обеднел, что она не сразу смогла понять парня. Затем глаза ее заблестели, и Сайя потянулась к нему дрожащими пальцами.
Когда их увидели другие соплеменники, они несли мертвого паука, причем Сайя выглядела более гордой, чем Барл.
Глава 5. Мясодобыча человека!
В СВОЕМ РАЗВИТИИ от дикого состояния, основной помехой, заставлявшей людей страдать, был тот факт, что они люди. Иными словами говоря, люди всегда должны бороться с препятствиями, просто потому, что онилюди. Возвращение Барла в племя вызвало те же проблемы. Барл ожидал, что все увидят, насколько он великолепен, какой отважный новатор, и оценят другие его выдающиеся качества. Еще он ждал, что на него станут взирать со страхом. И надеялся, что его вид вызовет у людей нечто вроде экстаза.
Практически, так и получилось. Соплеменники больше часа толпились вокруг, а Барл, пользуясь скудным словарем, пытался поведать им о своих уникальных достижениях и приключениях двух последних дней и ночей. Его слушали внимательно, с подобающим восхищением и гордостью за своего соплеменника.
Само по себе это стало шагом наверх. Прежде их беседы заключались, главным образом, в обсуждении того, где можно найти еду или где притаилась опасность. Практические сведения ограничивались вопросами добычи еды и сохранения собственной жизни. Давление окружающей среды оказалось настолько мощным, что сородичи Барла начисто забыли о том, что такое хвастливые рассказы. Они позабыли обо всех традициях. Люди этого мира уже и не думали об искусстве даже в самых примитивных его формах, а единственное известное им ремесло заключалось в простом стремлении выжить. Таким образом, даже выслушивание рассказов, не о еде или опасности, ознаменовало для них шаг вперед в отношении культуры.
Но пока они оставались дикарями. Члены племени, дрожа, осмотрели мертвого паука. На их лицах отчетливо проступал ужас. Они не прикоснулись к немувзрослые совсем, а Дик и Тет очень долго. Никто и не подумал о пауке, как о еде. Слишком многие из людей племени стали пищей пауков.
Даже мертвый паук пробуждал в них страх. Впрочем, он вскоре иссяк. Маленькие дети боялись глядеть на него, но взрослые перестали обращать внимание. Лишь два долговязых подростка попытались оторвать мохнатую лапу, чтобы и дальше пугать ею малышей. Но у них ничего не получилось, они даже не подумали о том, что ее можно отрезать. Да и все равно, отрезать ее было нечем.
Старый Джон, хрипя и кашляя, побрел добывать еду. Уходя, он махнул Барлу рукой. Тот возмутился. Но это правда, он не принес еды. А людям необходимо есть.
Ушла Тама со своих хлестким языком, позвав с собой Лонудевочку-подростка, чтобы та помогла ей разыскать и принести что-нибудь съедобное. Потом Дор пошел взглянуть, не выросли ли на замеченном им местечке новые съедобные грибы. За ним на поиски еды удалилась Кори со своими детьми.
Минуло немногим больше часа, а из слушателей возле Барла осталась одна Сайя. Через два часа паука, выставленного для обозрения всему племени, нашли муравьи. И через три от него уже ничего не осталось. Весь четвертый час Барл изо всех сил пытался в десятый раз пересказать Сайе свою историю, но тут ее позвали женщины, и девушка удалилась, виновато улыбнувшись Барлу. Она отправилась помогать выкопать подземные грибыво многом напоминающие трюфелиобнаруженные пожилой женщиной. Несомненно, Сайя собиралась разделить их с Барлом.
А через пять часов наступила ночь, и Барла снова крайне возмутило поведение соплеменников. Пока он отсутствовал, племя нашло новое убежище на ночь, и никто даже не подумал сообщить ему об этом. Если Сайя и хотела пойти за Барлом, чтобы привести в убежище, то не посмела просто по той причине, что уже стемнело.
Еще долго после того, как отыскал себе укрытие, Барл продолжал кипятиться. Он начал сильно отличаться от соплеменников лишь потому, что испытал многое, о чем они и понятия не имели. Он решил для себя дилемму, нужно ли возвращаться в свое племя. Он нашел оружие, при помощи которого обеспечил себя едой, а позже спасся от тарантула. Его открытие, что рыбий жир может помочь убежать из паутинной ловушки, имело огромное значение для всего племени. И, что самое замечательное, он сознательно убил паука. За все это время Барл несколько раз испытал триумф. А иногда даже восхищался собой.
Похвалы невозможно забыть. Человеческие склонности формировались переживаниями. Ни у кого не могло возникнуть склонности к тому, о чем он даже не подозревал. Ни один человек, познавший триумф, уже не мог оставаться таким, как прежде, он выпадал из обыденной жизни.