И в первом случае понятно, что люди вместе. Пусть на этот вечер их интересы и расходятся. Даже если это и приведёт к небольшой ссоре, то он подумает и извинится, а она выслушает его и простит. А во втором случае они вместе не будут никогда. Так как сердце не завоёвывается разговорами. Оно вообще непонятно чем завоёвывается. И она в его пользу решения не изменит и ему останется лишь отступиться. И лучше навсегда. Придётся пережить свою собственную маленькую или большую сердечную драму, и там очень глубоко внутри о ней придётся забыть.
И что же я вижу? Первый случай или второй? Или может тот, о котором так быстро мысль даже и не пришла? У меня не получается строить логическую цепочку дальше этим предположений. И это вполне объяснимо. Нельзя ничего понять, глядя вот так со стороны. Необходимо поучаствовать в их разговоре или хотя бы его услышать. В том и другом это будет вмешательство в чужую жизнь. А у меня это получается хуже всеговмешиваться целенаправленно в чужую жизнь. Ведь вмешавшись в неё, свою ответственность за неё же будет трудно исключить. А бросить всё как есть для меняэто ещё тяжелее, чем вмешаться.
Я отпил сколько мог воды. Я глядел на блокнот. Можно ли вот так чёрточками и кружочками нарисовать всю эту ситуацию, чтоб разобраться? Хорошо мне хоть хватает понятия, что это лишь способ размышления, а не размышление само. Этот листок можно выкинуть и забыть о нём. Никто и никогда не поймёт, что на нём. Я и сам через три дня могу и не вспомнить. Я крутил в пальцах карандаш, смотрел на рисунок и представлял ещё раз за разом, всё то, о чём начал размышлять. Постепенно я забыл об этой парочке, хоть и обвёл весь рисунок за это время раз десять.
Есть правда ещё одна неизвестная в этом уравненииКристальный город. Как вообще от него пришло сообщение? Почему именно в то время, когда я был на руднике? Ответы могли быть или в городе, или ещё у троих вышеназванных. Ни в то, что сам город проснулся, ни в то, что эти люди меня подвели, я не верил. У нас вечером посиделки, но разговоров на свободные темы не получится. Все будут заниматься городом с таким прозрачно-кристальным названием. А может не городом?
Вода была на исходе. В блокноте я поставил в сторонке ещё одну точку и знак вопроса рядом с ней. Сердце уже не так стучало, и венный зуд потихоньку проходил. Один из главных вопросов был в том, зачем я понадобился Эдисону? Я о нём был, конечно, наслышан и имел о его жизни собственное мнение. Но я ни разу с ним не пересекался. Ни в сфере профессиональных интересов, ни уж тем более во вненаучной обстановке. Почему я? И кто я для него? На последний вопрос, пожалуй, есть ответ. Он специализируется на связи, яглавный администратор. Но ему, видимо, нужен не я, а доступ к сети. С его амбициями, скорее всего, неограниченный. Какая-то исследовательская работа? Научный прорыв? Неужели не достаточно собственной лаборатории? Вопросы сыпались, а голова соображала, где искать ответы. Надо было идти к себе. Там хоть что-то можно было для всего этого найти.
Я покинул кафе и пошёл не торопясь дальше. Вообще, торопиться имело смысл, но я шёл степенно, почти медленно, и следил за дыханием. Сначала несколько тягучих глубоких вдохов и таких же выдохов. Потом без спешки дыхание приводится в норму. Так, стреляя из лука на соревнованиях, я отвлекался от лишнего шума и суеты. На мой взгляд, в этом виде спорта побеждает тот, кто лучше умеет концентрироваться. Сама по себе техника не так уж сложна. Но умение отделять в данную секунду лишнее из окружающего, чтобы оставить только стрелу и мишень, и определяет в итоге победителя.
Так что же сердце застучало? Что это за эмоция? Азарт? Что-то смутное и тёмное подсказывала мне интуиция. Я ещё раз представил, с чем столкнулся. Строуг, судя по репутации, на мелочи распыляться не будет, его обаяния хватит, чтобы открыть если не любую, то почти всякую дверь. А там, где не хватит обаяния, будет что-то ещё. И самое главноеон не остановится. Он будет долбить, как победитовый перфоратор с бесперебойным питанием. Противостоять такому несколько азартно, но с учётом будущих результатов, скорее страшно. Страх прошёлся по моей крови. Или предчувствие страшного. А чем я до сих пор побеждал страх? Борьбой. Другого не нашёл. И всё это значит, что бороться придётся до конца и всерьёз. Для настоящего страха, пожалуй, рановато. Воспримем это, как предупреждение. И поэтому так важно выкинуть из головы всё ненужное и полностью отдаться делу.
Я дошел до своей двери и, войдя, опять поставил блок. Нужно было срочно поднимать информацию на Строуга. Чем занимался в последнее время в лаборатории? Какие курсы повышения проходил? У кого был куратором? Кто курировал его самого? В общем, вся официальная доступная информация. Всё взять по-тихому, чтобы лист не шелохнулся, чтобы волос не упал. В течении пары последующих часов я был всем этим поглощен без остатка. Звонки, чаты, официальные запросы, электронные приватные письма, воздушные обещания, строгие предупреждения, лирические увещёвания, монотонное инструктирование, игра на взаимных интересахвсе это ради отчетов, протоколов, списков, выписок, статей и ещё целой кипы дигитальных документов, где явно или нет фигурировала фамилия Эдисона. Меня вывел из всего этого карманник, заведённый будильник пропищал сбор на посиделки. Надо было идти в студенческий городок.
Глава 6 (пятница) Оладья.
Уже начинало темнеть. Система уборки улиц пока ещё не справлялась со снегопадом. Пешеходные дорожки были по щиколотку завалены мокрой белой кашей. С бордюров частыми струями талая вода сочилась в отводные каналы. Было непонятно, идёшь ты по луже или по сугробу. Кому может нравиться такая погода? Пока я знаю, только одного, и он, почти не разбирая дороги и придерживая берет, торопится на встречу. Говорят, психологи не рекомендуют обращаться к себе в третьем лице, ну и пусть говорят, я лучше прибавлю шаг.
Территория городка находилась позади университета. В центре этого места, заставленного домами разной формы и высоты, было огромное здание, возведённое с одной целью, дать приют вненаучным студенческим интересам. Музклубы, общества сочинителей литературы, разножанровые театрики, танцевальные группы, художники и так далеевсё, что было связано с творчеством, поиском мнения и самореализацией, не входящей в обязательный академический норматив, можно было найти здесь. Порой увлёкшись, студенты уходили из Парнаса и становились кем-то ещё, но не работниками сферы точных наук. Это было естественно. Зачем тебе продолжать изучать базы данных, если ты нашёл здесь, что тыгитарист. Тем более, что треть городка была заселена студентами из соседнего гуманитарного универа.
Оладья, или здание ненаучки, было специально сделано с применением высокопрочных материалов, чтобы физически устоять под натиском молодёжного творчества. И хоть внешне длинный и овальный каркас, казалось, был нетронут временем, внутри то тут, то там шёл какой-нибудь небольшой косметический ремонт. Внутреннюю отделку разрешено было не щадить, и когда очередная стена комнаты какой-нибудь музыкально-художественной группы принимала совсем жалкий вид, её восстанавливали до начального состояния.
Один такой ремонт я обогнул в коридоре, и завернул в один из так называемых общих залов. Здесь было просторно, немного сумрачно, была сцена для репетиций и выступлений и столики вдоль стен, рассчитанные на шесть мест, разделённые перегородками для повышения приватности. Зал назывался Диез, похоже, в честь повышения тональности при разговоре. Здесь было так же, как и в кафе, а впрочем, как и всегда, то естьдовольно шумно.
За столом поближе к окну, взяв по паре клюквенных суррогатов, дожидались уже Бертыч и Градский. Первый сидел, сцепив пальцы и положив перед собой на стол могучие руки, и со своей атлетической фигурой в своей чёрной кожаной куртке казался неведомым исполином гранитной Эллады. Его почти неразлучный товарищ, бросив плащ на сиденья перед собой, тянул через соломинку нечто кислое. На вид напиток весёлости явно не добавлял. Я завалился на диван к ним, притиснув их вплотную, и вместо приветствия с минуту смотрел на их вытянутые лица и бегающие по мне глаза. Я ещё не совсем отошёл от своих мыслей и автоматически ожидал их острот. Но и они, судя по их переглядкам, ждали каких-то объяснений от меня. Причём было понятно, что речи о поздороваться уже не ведётся. Но, что за тон? Как же без приветствий?
Ну, привет! Чего онемели-то? Здорово, Бертыч, я пожал ему руку, И тебе здорово! О чём шушукается непрофессиональная интеллигенция? Заговор против гуманитариев строите? Сейчас придёт главный гуманитарий, он вам усы-то подкрутит! Э-э, да что с вас взять? Сидите тут побритые, с лица взять нечего.
Привет, привет, а скажи-ка нам, Битик, тебя с утра генерал из поручиков в конюхи разжаловал, или ты решил поучится заново, так как за ночь всё забыл. Где ночь провёл, беспутник? Не могли тебя разжаловать, конюхов у насхоть ведром черпай, до меня дошло, что я не переоделся, Где шлялся, Ромео?
Именно! присоединился Бертыч, Меркуции в недоумении? От кого надо было так быстро одеваться в ночи, чтоб вдеться в первое, что нашарил? Колись, код доступа, что за вид?
Вообще-то, доспехи мои, начал я оправдываться, но знал, что этого было мало, а за поруганную честь дамыдуэль с обоими. Оружиесловесные рапиры. Кто быстрее всех скажет слово изотоп наоборот, тот и победил!
Хором мы крикнули что-то нечленораздельное и нисколько не похожее на правильный ответ. Честь дамы была спасена, жизни всех сохранены. Можно было и себе заказать какое-нибудь кислое бродило. Видя моё желание, Бертыч повёл своими мощными плечами и придвинул мне свой второй нетронутый стакан. Надо было начинать объяснение, я всё ждал, что подойдёт Грин, чтобы не повторяться во второй раз, но его пока не было.
Ты дичи-то настрелял? оборвал мои мысли Градский. С вопросом его худое, продолговатое лицо вытянулось ещё больше, Или только за молоком сходил?
Нет, поморщился я, дичь ушла на другой стол.
А на молоко, судя по виду, средств не хватило, подхватил Бертыч.
Все поулыбались удачной шутке.
А ночевать-то ты там зачем оставался? Не очень далеко ведь обратно ехать было? продолжил он.
Всё-таки, без ночных приключений не обошлось, вставил Градский.
Так мы ведь кроме турнира ещё на неформальные соревнования остались. Играли в «Мятый вопросник» командами по пять человек, в «Слово за слово» стенка на стенку. А потом все вместе во «Враньё». Утром у кого язык не ворочается, у кого голоса нет. Да и спальник у меня был с собой, на всякий случай.
У меня такое ощущение, Бертыч повернулся к Градскому, что он спит, где придётся, потому что хочет протестировать все места на сносность. В том смысле, что места сны несут или нет? Сны несутзначит, сносность хорошая!
Да! сразу, без раздумий согласился его оппонент, Конечно, всегда надо знать место сны несёт или нет. И если не несёт, то где их носит? Но если всё-таки сны несутся, то можно ли их вынести?
Не каждый вынесет то, что сны несутся, погладив невидимую бороду, сказал Бертыч.
Я не вынесу, заметил я и добавил, скоро уже
Пока они продолжали, хихикая, обмениваться всем этим, мельком по мне пробегала мысль, что не понятно, почему верхнюю одежду они не оставили при входе. На Градского, который носил всегда только отглаженные рубашки и такие же брюки, это было не очень похоже. Его плащ, в таком виде, как он валяетсяявно не высохнет. А Бертычу что, в куртке не жарко? Складывалось ощущение, что они куда-то скоро уйдут.
Что до моей одежды, как вы правильно заметили, перебил я их, то до неё дело ещё дойдет. Но вот вы чего нормально не раздеваетесь? У нас что, планы?
Вообще, да! Есть одно предложение, ответил Градский, Группа художников, с которой у меня сейчас один проект, позвала всех нас на галёрку. Они так называют посиделки, вроде наших, только у себя, в галерее. Там и интересно, и весело. Давно звали. Такой группы может потом и не соберётся, да и нам разнообразить вечер не помешает. Грин сейчас придёт и обсудим.
Внутри у меня заныло. Вечер придётся потерять.
Боюсь не сегодня, отозвался я, и все насторожились, у меня тоже к вам предложение.
Тогда выкладывай, сказал Бертыч. Он смотрел мне в глаза и видел моё беспокойство. Смутная тень, как знак моего настроения, прошлась по его лицу. Градский тоже более внимательно взглянул на меня. Я отпил из стакана.
Дело такое, потерев губы после глотка, сказал я, Кто из вас не помнит Эдисона? Все помнят! Вот и прекрасно. Так вот. Я попал в странную историю, связанную с ним. Попал сегодня и разобраться не успел. У него появились планы в отношении меня. Не могу понять, что будет дальше. Нужна ваша помощь.
А что за планы?
Он хочет, чтоб я ушёл с должности. Причины я пока не выяснил. Может у него и руки коротки. Но вы его знаете, намерениями он не раскидывается. Так что за его руки беспокоиться не приходится, свои бы не оторвали.
Бертыч заёрзал, как на иголках. Он сделал несколько неопределённых жестов, как бы пробуя что-то спросить, но не находя при этом слов. Он то подносил палец под нос, то тер у виска, то разводил свободной от стакана рукой, при этом то глядя на меня, то заискивающе посматривая на Градского. Градский же сидел ровно и не отводил от меня взгляд. Я видел, как медленно и необратимо отливала кровь от его лица. Когда он сделался совсем белым, как больничная простыня, я продолжил. До этого я молчал в надежде что-то услышать от них.
Ну вот, опять молчат. Други, не немейте! Проклюньте уже что-нибудь. Список плохих новостей на этом не закончен!
И вот тут их прорвало. Терзая меня, как хищные птицы затравленную добычу, они, наперебой вставляя вопросы, выпотрошили из меня всё и к началу следующего часа были посвящены в детали всего моего дня. Поездка на рудник, лекция по физике, копание в сети. Мы вытянули уже по литру кислого и к концу рассказа я уже начал чувствовать, что всё под рубашкой завязалось брам-шкотовым узлом и что надо срочно чего-нибудь съесть, последний раз о еде, помнится, я думал утром. Я сказал, что пройдусь до стойки или автомата, не забыв спросить, не хотят ли они чего-нибудь тоже перекусить. Они отказались и махнули рукой. Когда я их покидал, они сыпали репликами в друг друга, практически не останавливаясь.
Я дошёл до стойки, но было уже поздно, никого не было. Тогда я посмотрел в сторону, где был автомат. Тот запрятавшись в тень, искусно манил своим горящим зелёным логотипом. Я устремился к нему, огибая снующих студентов, как мотылёк на свет. И когда был уже близок к нему, два голоса, один из которых мне был хорошо знаком, заставили меня остановиться. Я обернулся, силуэт знакомого голоса подтвердил мою догадку. Дело в том, что я был в сумраке зала, мимо меня за какими-то делами постоянно проходили люди, а силуэт стоял в проеме двери, в коридоре было светло и меня ему разглядеть было бы трудно. Он разговаривал с кем-то, кто был не полностью виден. По их жестам было понятно, что они прощаются. Я не стал им мешать, решив дождаться окончания разговора. Я уже заготавливал фразы для встречи, но в последнюю секунду перед их расставанием в дверном свете мелькнули длинные тёмные знакомые вьющиеся локоны, и всё, что я напридумывал стёрлось из головы. А обладательница второго голоса и изящного силуэта, отделившись от двери, сделала пару шагов и слилась с проходящей по коридору толпой. Я оплатил в автомате несколько пирожков котлета в тесте и, сложив горячий, так называемый, ужин в бумажный пакет, медленно поплёлся обратно к столу.
Когда я дошёл обратно до стола, силуэт обрёл форму давно известного мне человека. Грин, согнувшись над столом, своим высоким ростом нависал над остальными. Градский и Бертыч что-то ему объясняли, разговор уже видимо прошёл ознакомительную стадию. Когда я подсел, все трое отпрянули назад на спинки, как будто только что готовили заговор. Грин поздоровался, и мы пожали руки.
Ну, что, Меркуции? Вы его тоже опросили на предмет шастанья по ночам? Что скажет наш мистер Грин? Стриженая блондинка или пышноволосая брюнетка? я специально его провоцировал, я знал, что он не расколется, но вдруг чем-то себя выдаст, я бы хотел знать, что за человек, по его мнению, был с ним у двери, и что он для него значил. Ведь Грин, как мы все знали, никогда, если говорить о девушках, не встречался ни с кем. В противном случае я бы никогда его об этом не спросил. Но вот интересно, почему же именно сегодня он опаздывает по причине рандеву? Да ещё не предупредив нас? Это не было на него похоже. Он смотрит пристально своими зелёными глазами и как будто читает то, что я думаю. Ладно, выясним потом.