Лазарь Иосифович Лагин153 самоубийцы
Рассказы и фельетоны разных лет
153 самоубийцы
Спасение и гибель доктора Августа Хуста
Его спасла невероятная, легендарная случайность. У него оторвалась рука. Она осталась в руке обезумевшего от ужаса голого гиганта с орлиным пером в косматой черной голове.
Когда доктор Хуст, отнесшийся к потере левой руки с редким хладнокровием, увидел, какое впечатление эта оказия произвела на нападавших людоедов, он молниеносно извлек из глазной впадины правый глаз, высоко подбросил его на ладони и, спокойно улыбаясь, вставил его обратно. Громкий крик ужаса раздался из грудей напавших на экспедицию доктора Хуста туземцев. Тогда отважный исследователь извлек изо рта обе челюсти и, зловеще пощелкав ими, снова вставил их на место.
Оглянувшись кругом, он увидел сто девять тел, распростертых на небольшой лужайке, окруженной с трех сторон густыми сумерками джунглей. Девять тел принадлежали участникам его экспедиции, только что убитым отрядом отборных воинов людоедского племени джибаро. Остальные сто тел принадлежали пораженным священным трепетом и благоговением дикарям, которые, вследствие отсутствия законченного европейского образования, не могли учесть искусственного, фабричного происхождения левой руки, правого глаза и обеих челюстей доктора Августа Хуста.
Теперь читателю уже совершенно понятно, как это получилось, что из десяти участников германской экспедиции в джунгли Южной Америки остался в живых только, один, и именно доктор Хуст. Совершенно понятно также и то, почему и при каких обстоятельствах в его научной карьере произошел десятилетний перерыв, почему доктор Август Хуст на целых десять лет сменилне по своей, правда, волесложную аппаратуру европейского научного работника на значительно менее замысловатую, но более звучную и красочную аппаратуру штатного колдуна людоедского племени джибаро.
О бегстве не могло быть и речи. На много миль кругом простирались непроходимые девственные леса, кишевшие четвероногими хищниками и рептилиями.
Спасение пришло неожиданно. Ночью. В треске ружейной стрельбы. В зловещем пламени горящего поселка.
Изредка наступавшую тишину прорезывали громкие слова команды на изысканном испанском языке. Доктор Хуст понял, что он спасен. Это прибыла в поселок экспедиция добывать даровую рабочую силу для благородных перуанских плантаторов.
Через месяц делегация германского общества географов устроила доктору Хусту торжественную ветречу в одном из тихих гамбургских ресторанов и договорилась с ним об организации публичного доклада в берлинском Спортпаласе. Доклад должен был называться:
10 Лет у людоедов
Доктор Хуст согласился сделать этот доклад для вящей славы истинно германской науки и тем самым совершил глубокую и, к сожалению, непоправимую ошибку. Он не должен был соглашаться ни в коем случае. Покойник догадался об этом тогда, когда уже было поздно.
В назначенный день и час зал, где должен был состояться доклад, ломился от отборной публики. Дамы в изысканных вечерних туалетах величественно шествовали подруку с виднейшими и родовитейшими офицерами рейхсвера. Командиры охранных отрядов, ответственные чины министерств, организаторы национал-социалистической партии вполголоса обсуждали с капитанами промышленности что-то очень важное и очень секретное. Воздух был полон тем особенным праздничным гулом, который так характерен для многотысячной аудитории, ожидающей информации, экзотической и волнующей.
Доктор Хуст вышел на эстраду под гром аплодисментов. Оркестр заиграл марш. Потом, когда аплодисменты затихли, председательствовавший предоставил слово «одному из благороднейших и мужественнейших представителей германского народа».
Снова раздались аплодисменты, и доктор Август Хуст, до сих пор еще чувствовавший себя после десятилетнего перерыва не совсем ловко в манишке и воротничке, незаметно поправил сбившийся набок галстук в запинаясь начал доклад.
Чего скрывать, за время пребывания в плену у людоедов многие немецкие слова выпали у него из памяти, и он незаметно для самого себя вставлял протяжные и горловые слова из лексикона племени джибаро. Эти непривычные, резавшие ухо звуки вызвали у слушателей легкую сочувствующую улыбку.
Мы с такими подробностями описываем доклад доктора Хуста только потому, что это был его последний доклад и что ровно через сорок пять минут после его начала доктора Августа Хуста не стало.
Милостивые государыни и милостивые государи, начал доктор Хуст в тут же, заметив недовольную гримасу председательствовавшего, поправился, милостивые товарищи по нации. Я надеюсь в ближайшем же будущем приступить к работе над капитальным трудом, посвященным систематизации моих десятилетиях наблюдений над жизнью южноамериканского каннибальского племени. Я еще не успел пока собраться с мыслями после головокружительного возвращения из кровожадных условий каменного века в культурное германское государство и надеюсь, что мои уважаемые слушатели простят мне недостаточно систематический и глубокий характер доклада. Я должен, впрочем, оговориться, добавил с профессорской добросовестностью доктор Хуст, что каннибальские нравы и традиции характерны не только для народов, стоящих на низких ступенях культуры.
Не замечая подозрительного шёпота, прокатившегося по рядам слушателей, доктор продолжал:
Я позволю себе в доказательство этой истины сослаться хотя бы (зал настороженно замер) на сохранившиеся до нашего времени ужасающие гекатомбы древних мексиканцев (вздох облегчения в зале), подтверждающие мнение о том, что у некоторых народов антропофагия, или, что то же самое, людоедство, составляла принадлежность государственного культа. Сплошь и рядом людоедство как государственный культ оправдывалось тем, что якобы мясо человека прибавляет силы и интеллигентности. Всем присутствующим, надеюсь, известен распространенный людоедский предрассудок, что человек, съевший сердце или печень своего врага или выпивший его кровь, усвоит тем самым мужество и силу его врага (громкий ропот возмущения в зале). Я надеюсь, что всем присутствующим известно также и то что у некоторых народов съедают не врагов, а наоборот, своих соплеменников (бурный ропот всего зала). Я позволю себе в данном случае сослаться хотя бы на (зал настороженно замер) австралийское племя питта-питта (вздох облегчения в зале), у которого внезапно умершего ребенка поедают его родители, братья и сестры, чтобы, как они сами объясняют, сохранить подольше добрую память о ребенке.
Я не хотел бы за недостатком времени задерживать ваше внимание объяснением причин, приводящих целые, подчас культурные народы к людоедству, и позволю себе перейти к изложению отдельных наиболее интересных фактов из моей деятельности во время десятилетнего плена в густых джунглях бассейна Амазонки.
Было бы совершенно неправильно думать, что жизнь в джунглях, особенно на ответственном посту колдуна, отличалась идиллическим спокойствием. Голод был у нас частым гостем, и мне вместе с вождями племени пришлось потратить немало трудов для того, чтобы добиться минимального мира и порядка в племени джибаро.
Пленных для удовлетворения потребности в мясе всех джибарийцев не хватало. Приходилось создавать сложную иерархию и распределять пленников только между наиболее близкими к вождю лицами (рокот возмущенных возгласов в зале). При полном отсутствии зубов я был совершенно не заинтересован в доле людского мяса, и это создало мне среди рядовых джибарийцев славу и авторитет беспристрастного человека.
И все же основная масса джибарийцев, задыхавшихся в тисках голода, волновалась. Пришлось пойти на крайнюю меру. Сговорившись с наиболее родовитыми и богатыми джибарийцами, мы убили старого вождя, который все равно по дряхлости своей никуда уже не годился, и выбрали нового вождя, послушного человека и хорошего оратора. Потом мы объявили всему племени, что теперь новый вождь завоюет нам много пленных и мы все будем есть жареной, вареной и копченой человечины вволю, сколько влезет. Дни шли, а пленных не было. Народ возмущался. Для его успокоения пришлось убить несколько десятков джибарийцев. Это обеспечило племя на несколько дней человечиной (в зале страшный шум). Но когда и это не помогло, пришлось мне выступить с публичной проповедью. Я сказал собравшимся, что мне явились во сне боги И сказали, что нужно терпеть и ждать, что племя джибаро страдает за грехи своих прежних вождей и что через сто лет человечьего мяса безусловно хватит для всех
Зал забушевал. Отдельные угрожающие восклицания слились в протяжный вой. Не понимавший в чем дело докладчик хотел было продолжать. Он даже раскрыл рот, но тут же закрыл его навеки. Дубинка возмущенного штурмовика размозжила ему голову.
Так будет поступлено со всеми, кто под видом научного доклада будет возводить поклепы на национал-социалистическое движение. проревел штурмовик под одобрительные возгласы аудитории.
Через пять дней состоялся суд. Штурмовика оправдали. Дамы забросали его цветами.
Сто пятьдесят три самоубийцы
Сто пятьдесят три молодых человека решили покончить свою жизнь самоубийством.
Решение было окончательным. Об этом они сообщали в специальном письме, составленном в вежливых, но очень твердых выражениях.
Способ самоубийства всеми ста пятьюдесятью тремя был избран одинаковый. Она предполагали отсечь себе голову. Это давало гарантию немедленного перехода в царство теней.
Мрачные тучи чудовищного, неслыханного массового самоубийства нависли над городом Акроном и местным университетом, ибо все 153 молодых человека были студентами Акронского университета, штат Огайо, США.
Ректор университета, доктор Семюэль Джонсон, прочитав их полное трагической решимости письмо, побледнел, зашатался и в изнеможении упал в кресло. Содрогаясь от ужаса, он пробежал подписи: «Мартин Бреклэй, Сидней О'Флагган, Роберт Вандердог, Фредерик Лан, Теодор ДОверахер, Джои Флажеолетт, Свэн Циттерсен, Мак О'Цыпкин, Джэк Алтаузен»
Но ведь это жизнерадостные юноши! Дети состоятельных я почтенных родителей. Обладатели чудесных бицепсов. Энтузиасты крикета и гольфа.
Нужно немедленно принимать меры. Попробовать спасти. Отговорить.
Университетские служители были брошены на розыски безумцев.
Между тем, все 153 студента вели себя точь-вточь как прежде. Они плясали на вечеринках и целовали девушек. Играли в гольф и смеялись громовыми голосами над анекдотами.
Это были люди с железными нервами.
Они послушно явились по зову ректора и чинно расселись в его огромной торжественной приемной. Со стен на них строго смотрели величавые президенты и седовласые корифеи науки. Студенты думали о незаконченных партиях гольфа и оставленных патефонах. Студенты сидели огорченные и скучные.
Ректор вызывал их к себе по одному.
Присаживайтесь, милый Боб, непривычно мягко приветствовал он застенчиво топтавшегося у дверей Роберта Вандердога. Берите сигару.
Благодарю вас, я не курю, ответил запинаясь Вандердог. И закурил предложенную ректором душистую сигару.
Давайте, Бобби, поговорим по душам. Как мужчина с мужчиной. Вы уже не мальчик. Перед вами блестящее будущее. У вас превосходное происхождение. Что вас толкнуло подписать коллективное письмо?..
Вспотевший от небывалой своей миссии ректор вдруг подумал, что будет, пожалуй, целесообразней не упоминать даже само слово «самоубийство», и, чуть заикнувшись, продолжал:
Что вас толкнуло, Бобби, на ваше неожиданное, я бы даже сказал, страшное решение?
Политические преследования, сэр. Я уверен, каждый джентльмен сделает на моем месте то же самое.
Не веря своим ушам, потрясенный ректор переспросил:
Политические преследования? Дитя мое, вас преследуют за политические убеждения? У вас есть политические убеждения?
В данном случае, сэр, речь идет не о моих, а о чужих политических убеждениях, с достоинством отвечал Бобби.
Но, дитя мое, продолжал мистер Джонсон. подумайте об ужасных последствиях вашего решения. Вы опозорите свою семью, свой университет, гордящуюся вами крикетную университетскую команду. Снимите, милый, свою подпись с письма. Опомнитесь!..
Подпись в торговом доме «Вандердог и сын» священна. Подумайте, сэр, что скажут конкуренты. Но, тут доселе твердый голос младшего представителя фирмы «Вандердог и сын» дрогнул, я не знал, что своим решением я могу покрыть позором мою семью
Я вас так понимаю, проговорил растроганный мистер Джонсов, очень трудно сразу отказаться от раз принятого решения, и поэтому не настаиваю. Посидите немножко тут же в кабинете и подумайте.
И обрадованный первой, хотя и не полной победой, профессор дружески хлопнул Вандердога по плечу и вызвал к себе Флажеолетта.
Предстояло полное повторение беседы с Вандердогом.
Джонни, произнес непривычно мягко ректор, изобразив на своем лице неземное радушие. Присаживайтесь. Берите сигару.
Благодарю вас, сэр, я не курю, ответил запинаясь Флажеолетт. И закурил предложенную ректором душистую сигару.
Давайте, Джонни, поговорим по душам
В это время из приемной донесся резкий удар и стук падающего тела.
Началось, прошептал мистер Джонсон побелевшими губами и оцепенел. Опомнившись, он в несколько прыжков добежал до двери, рванул ее и очутился в приемной.
В приемной ничего не осталось от прежней размеренной и степенной торжественности. Кучки взбудораженных студентов о чем-то горячо в возмущенно спорили. Человек пять-шесть, опустившись на корточки, пытались носовыми платками стереть темное пятно, расплывшееся по паркету.
Ректор подбежал к ним и громко застонал. Белоснежные носовые платки были в не оставлявших никакого сомнения красных пятнах. Тонкие струйки густой алой жидкости медленно ползли по девственной чистоте паркета.
Кто? Умоляю вас, скажите мне, кто этот несчастный? прохрипел обезумевший от ужаса мистер Джонсон.
Вес молчали. Студенты мрачно и злобно смотрели друг на друга.
Ректор вытер обильно катившийся со лба пот и умоляющими глазами посмотрел на студентов.
И вот один из них, самый юный, самый краснощекий и самый чувствительный, прорвал молчаливый фронт.
Это Джекки Уэммик, сэр, сказал краснощекий. Он больше не будет Он неожиданно Мы ему говорили, что нельзя это делать у вас в приемной Что это вас огорчит Но Джекки был в полуневменяемом состоянии
Ккккуда вы девали его тело? простонал мистер Джонсон и схватился за голову.
Его вынесли Тедди ДОверахер и Монти Морганюк. Они его только отнесут домой и сейчас же вернутся сюда.
Ректор понял, что он поступил неправильно. Нельзя было оставлять собравшихся студентов без присмотра. И вот в результате Джекки Уэммикпервая жертва.
Нельзя было терять ни одной минуты. Ректор взмолился:
Дети мои. Умоляю вас, не кончайте с собой, пока я сообщу шерифу по телефону о самоубийстве несчастного Уэммика
Студенты всполошились, загудели.
Сэр, крикнул один из студентов вдогонку мистеру Джонсону, не будете ли вы любезны сообщить, какой это Уэммик покончил с собой?
Как вам не стыдно, заорал вконец рассвирепевший ректор, как вам не стыдно валять дурака над неостывшим еще трупом Джекки Уэммика.
В приемной на минуту наступила гробовая тишина. И вдруг оглушительный взрыв хохота потряс респектабельную ректорскую приемную.
Но, сэр, произнес, наконец, еле удерживаясь от смеха, Мартин Бреклэй, тут, очевидно, какое-то недоразумение. Насколько нам известно, Джекки еще несколько минут тому назад был жив и здоров как бык.
А выстрел? спросил опешивший ректор.
Это упал стул.
А стук падающего тела?
Это Джекки упал со стула. Он очень тяжелый, сэр
Почему же он унал?
Он был пьян, сэр
Боже мой, но ведь на полу целая лужа крови
Эта кровь, сэр, продается в каждом винном магазине по полтора доллара да бутылку Что касается нас, сэр, из всех видов смерти мы бесповоротно выбрали один: мы твердо решили умереть от старости.
Как от старости? обрадовался ректор. Значит, вы уже раздумали отсекать себе голову? Как же ваше коллективное письмо? и ректор, размахивая письмом со ста пятьюдесятью тремя подписями, обратился к собравшимся:
Ваши подписи?
Наши, отвечали недоумевающие студенты.
Не будете ли вы в таком случае добры прочесть текст письма, которое вы соизволяли подписать?
Мистер Джонсон ткнул письмо первому попавшемуся. По мере чтения лицо у студента вытягивалось в сплошной вопросительный знак.
Я я я ничего не понимаю Тут говорятся о самоубийстве. А я подписывал протест против политических преследования в Европе Там, насколько мне известно, сэр, во многих; государствах к белым людям относятся так, как у нас относятся только я неграм.