Не успела еще улечься пыль за унесшимся на своих максимальных 27 километрах в час броневиком, как из юго-западной части леса появилась цепь вражеских солдат. Стреляя на ходу, они вскоре перешли с шага на бег, а вслед за ними из леса выходила следующая цепь. Теперь уже русским войскам предстояло играть роль обороняющихся.
Вполне ожидаемо, первыми огонь открыла рота, что должна была поддерживать первую атаку бронемашин, но в итоге пролежала на пузе перед западной оконечностью деревни с самого утра. Не забывали им вторить и пара пулеметов, расположенных в крайних хатах как раз на случай атаки противника. Совместными действиями им даже удалось остановить наступление австрийцев, но вот заставить их отступить не вышло.
- Сможете нам поспособствовать, господин полковник? - обернувшись к находящемуся на наблюдательном пункте командиру броневзвода, поинтересовался у него оставленный за главного командир 238-го полка, которому теперь в гордом одиночестве предстояло вести наступление в западном направлении.
- Сможем, - быстро окинув взглядом хорошо просматриваемое поле и чуть не получив пулю в голову, кивнул вовремя пригнувшийся Секретев. - Я проведу машины по дороге до самого края леса, а там поверну в поле и отрежу противнику путь к отступлению. Тогда совместным огнем мы сможем принудить их к сдаче. Вы только передайте своим бойцам, чтобы стреляли прицельно. Пусть броня наших машин не пробивается винтовочной пулей, каждое попадание отдается очень неприятными ощущениями. Потому получать вдобавок еще и от своих, было бы в крайней степени неприятно. Нам австрийцев за глаза хватает.
- Постараемся, - только и смог пообещать в ответ комполка, всем своим видом показывая, что большего от него требовать не стоит - не тот контингент находился под его началом, чтобы надеяться на отсутствие подобных происшествий, учитывая тот факт, что днем ранее батальоны его полка вообще принялись палить друг в друга.
Не прошло и трех минут, как мимо хаты проскочили три ревущих двигателями БА-3, а заскрипевшая тормозами пара артиллерийских бронемашин, замерли на границе деревни, тут же рявкнув своими орудиями. Может пушка Барановского и не имела достаточной дальности стрельбы уже даже во времена Русско-Японской войны, для танкового орудия ее возможность послать снаряд аж на 1800 метров виделась очень даже пригодной. Что тут же прочувствовали на собственной шкуре солдаты 50-го пехотного полка Австро-Венгрии.
Тем временем, пока более тяжеловооруженные коллеги активно сокращали поголовье попавших под обстрел вражеских солдат, тройка покинувших Поточаны броневиков преодолели чуть более полукилометра по не самой лучшей, но все еще проходимой проселочной дороге, после чего два из них свернули влево, выкатившись в поле. Продвинувшись под непрерывным обстрелом аж с трех сторон еще метров на двести, они замерли на месте и тут же принялись выбивать кинжальным пулеметным огнем, не успевших сориентироваться и скрыться в лесу австрийских солдат. А оставшийся на дороге собрат и оба артиллерийских БА-3 перенесли огонь на огрызающийся ружейной стрельбой лес.
Устроенное кровавое представление продолжалось не более четверти часа, в течение которого на малейшее движение в поле следовала, либо пулеметная очередь на десяток патронов, либо фугасная 37-мм граната, выпускаемая из орудия Гочкиса. Количество живых в ближайшей к боевым машинам кромке леса тоже сошло на нет, если судить по вовсе прекратившейся стрельбе с той стороны. Но лишь положенные в изрядно потрепанные пехотные цепи еще с полдюжины фугасных 63,5-мм снарядов сподвигли австрийцев к правильным действам - тут и там с земли начали подниматься люди с задранными в небо руками. Тут же от деревни, крича что-то воодушевленно-матерное, ринулась уже своя пехота. Ее было попытались встретить редким ружейным огнем со стороны леса, но десяток снарядов и несколько сотен пуль, положенных в особо отметившиеся очаги сопротивления, вконец охладили желание австрийцев героически умирать.
Еще час под неусыпной охраной застрявших таки на поле двух броневиков бойцы одной из рот 238-го полка, выносили с поля и из леса раненых, а также все найденное вооружение, стаскивая все и всех в деревню, где под охраной первого взвода этой же роты уже находились более двух сотен сдавшихся в плен румын. Как выяснилось, большая часть личного состава, как 50-го полка, так и всей 35-й пехотной дивизии, составляли именно этнические румыны, лишь немного разбавленные венграми и немцами.
Одновременно с этим остальные силы 238-го полка, действуя без какой-либо связи, но, как впоследствии оказалось, совместно с парой батальонов 239-го полка, полностью вытеснили противника из лесного массива. Но упершись в оборонительные позиции, устроенные по восточному берегу Золотой Липы, вновь остановили наступление, по всей видимости, ожидая, как минимум, предварительной артиллерийской подготовки, потому как пытаться преодолеть аж целую версту простреливаемого пространства, желающих не нашлось.
И в очередной раз первыми в бой оказались вынуждены пойти бронемашины. Буквально сверкая от разбивающихся о броню сотен пуль, они неторопливо продвигались вперед, то и дело делая остановки, чтобы произвести выстрел из орудия. Поскольку командир дивизии убыл, не оставив каких-либо распоряжений развернутым близ Поточан артиллерийским батареям, те все так же продолжали торчать на утренних позициях, отчего роль большой дубины пришлось выполнять двум имеющимся во взводе артиллерийским БА-3. Раз за разом они накрывали шрапнелью или фугасной гранатой окопы противника, в то время как шедший в голове колонны командирский броневик, не останавливаясь, продвигался к мосту.
Что именно стало той соломинкой, переломившей хребет верблюда стойкости бойцов 50-го полка - приближающийся неуязвимый противник, размеренно убивающий их сослуживцев, или раскаты серьезного сражения, что начали раздаваться в тылу еще полтора часа назад, а нынче приблизились к западному берегу Золотой Липы менее чем на километр, так и осталось загадкой. Командир полка, отдавший приказ об оставлении восточного берега погиб вместе со всем штабом, когда особо удачный снаряд угодил в мост, по которому они как раз начали переправляться через реку. Скорее всего, немногие из них погибли сразу, но, будучи ранеными или контужеными, не смогли выплыть. А помогать им было уже некому. Отступление под огнем противника никогда не заканчивалось ничем хорошим. Попытка же уйти по единственному мосту и вовсе превратилась в мышеловку для тех, кто последовал данному приказу. В считанные секунды вся та толпа, что образовалась на подходе к переправе, оказалась посечена огнем пулеметов бронемашин и стрельбой ведшейся со стороны леса. Не были обделены вниманием и те, кто уже успел ступить на настил моста. Разделавшись с наиболее лакомой целью, экипажи БА-3 перенесли огонь на тех, кто уже считал себя счастливчиками. В результате на западный берег успели перебраться едва три десятка человек, тела же остальных впоследствии еще долгое время находили прибитыми к берегам ниже по течению.
Еще не менее тысячи человек смогли перебраться через реку вплавь, и кто-то из них даже умудрился сохранить оружие. Но лишившись командования и видя надвигающиеся цепи русской пехоты - батальоны 238-го полка все же стронулись с места и начали приближаться к переправе, приняли единственное верное для выживания решение и припустили на запад со всей возможной скоростью. Остальные же, постреляв еще с четверть часа и потеряв от ответного огня не менее двухсот человек, в конечном итоге выкинули белый флаг.
С трудом удержавшись от того, чтобы с грацией слона в посудной лавке, вломиться в ведшееся на юго-западе сражение, где, как он смог заметить, противоборствующие стороны уже успели сойтись в штыковой атаке, Секретев повел свой вновь увеличившийся до 5 машин взвод на северо-запад, как того и предписывал план окружения вражеских сил в Дунаюве. Правда на многое нынче рассчитывать не приходилось - не прекращающееся с самого утра сражение заставило растратить практически весь запас снарядов и патронов. И если патронами, худо-бедно, удалось разжиться у пехоты, то с боезапасом к пушкам дела обстояли скверно. То, что было доставлено утром, уже успели расстрелять на две трети, а когда можно было ожидать очередной грузовик снабженцев, оставалось тайной за семью печатями. Потому, поровну распределив между машинами 37-мм гранаты из укладок БА-3, что с помощью пленных удалось таки вытолкать с поля обратно на дорогу, полковник, понадеявшись на великий русский авось, отдал приказ к выдвижению.
Надо было видеть глаза обозников 88-й стрелковой бригады Австро-Венгрии, первые батальоны которой лишь минувшей ночью прибыли в Дунаюв в качестве подкреплений, когда на них выскочила колонна закопченных и покрытых многочисленными сколами пулевых отметин бронированных машин. Наверное, многим они почудились колесницами вырвавшихся из самого Ада грешников. Но лишь на мгновенье, поскольку спустя считанные секунды, головная машина протаранила ближайший к ней фургон, играючи столкнув тот с дороги и перевернув набок, а после с ее башни, развернувшейся точно на дорогу, оказался открыт огонь из самого обычного пулемета. Так что дело им предстояло иметь с такими же простыми смертными, каковыми являлись они сами. Разница состояла лишь в имеющихся под рукой аргументах. И у русских таковые оказались заметно более весомые.
Вот только "пограбить обоз" у экипажей броневзвода не вышло. Во-первых, выдвинулись они без всякого пехотного прикрытия, отчего было их просто-напросто мало, во-вторых, у них не имелось достаточных сил и средств, чтобы тащить вслед за собой десятки телег, в-третьих, следовало срочно продвигаться к мосту через Золотую Липу близ Дунаюва, чтобы намертво закупорить едва ли не единственный путь к отступлению для находившихся в нем сил противника. Потому, потратив минут десять на то, чтобы спихнуть машинами под многоголосое лошадиное ржание на обочину и опрокинуть брошенные возницами повозки, полковник повел свой отряд дальше, благо ехать оставалось всего ничего - не более трех километров, если, конечно, не врала выданная авиаторами карта.
А пока на левом фланге 60-й дивизии происходили все выше описанные события, в центре весьма вовремя примчавшийся генерал-майор Баранов с превеликим трудом сумел пресечь очередное повальное отступление батальонов 237-го Грайворонского пехотного полка. Не смотря на то, что в обороне на сей раз находились именно они, давление австрийцев оказалось достаточным, чтобы зародить в головах солдат панические мысли. Не способствовал борьбе со слабоволием даже огонь своей артиллерии, разрывы шрапнельных снарядов которой то и дело вспухали над городом.
Мало того, что часть артиллерии солдатам 70-ой бригады 35-й пехотной дивизии все же удалось эвакуировать с дороги с наступлением ночи, так еще подошедшее подкрепление прибыло с парой своих батарей. Именно эти орудия и открыли огонь прямой наводкой по окраине леса, откуда раздалась стрельба, стоило пехоте приблизиться к нему на расстояние в полкилометра. И к моменту прибытия командира русской дивизии на передовую, 237-ой полк потерял разбитыми уже все свои пулеметы и не менее двухсот солдат только погибшими. Естественно, видя такое дело, остальные предпочитали отползать поглубже в лес, где деревья позволяли укрыться, как от пуль, так и от осколков, не говоря уже о шрапнели. В какой-то мере это помогло избежать новых потерь от огня австрийской артиллерии, но одновременно позволило ее пехоте достичь кромки леса, не понеся серьезных потерь, после чего опять началась никем не контролируемая перестрелка всех со всеми. Лишь в районе дороги противника удалось откинуть назад, когда высадивший своего пассажира броневик буквально врубился в наступающую по ней роту австрийской пехоты, в считанные секунды положив огнем своих двух пулеметов не менее полусотни человек, а остальных заставив бежать без оглядки.
Преследование отступающего противника длилось недолго - большинство юркнуло в ближайшие заросли, а тех, кто успел преодолеть расстояние в считанные сотни метров и вылететь за пределы лесного массива, прикрыла артиллерия. Стоило БА-3 выскочить с лесной дороги, как он тут же оказался под обстрелом не менее полудюжины пулеметов и вдвое большего количества орудий. Попытавшийся было огрызнуться броневик успел выстрелить всего пару раз из своей короткоствольной 37-мм пушечки, когда вокруг него начали вставать столь частые фонтаны разрывов фугасных гранат, что механик-водитель, не дожидаясь команды, врубил заднюю передачу и на максимально возможной скорости скрылся от губительного огня за деревьями. Все же броня у него была противопульная, и, как показали события вчерашнего дня, попадание в корпус даже 80-мм гранаты могло натворить много дел, а до ремонтных мастерских была не одна сотня километров.
Отойдя на безопасное расстояние, броневик остановился уже в тылу вновь выдвинувшейся вперед своей пехоты и из него выпрыгнул чумазый командир машины. Прихватив бинокль и блокнот, он довольно быстро метнулся к переднему краю и, схоронившись за толстым стволом поваленного попаданием снаряда дерева, принялся высматривать позицию столь мешающих им артиллерийских батарей. Пусть установленное на данном броневике вооружение и не позволяло бороться с таким противником на больших дистанциях, это вовсе не значило, что следовало сидеть сложа руки в ожидании какого-либо чуда. Все же немалой составляющей частью успеха в той или иной операции, являлась предварительная подготовка, что изо дня в день втолковывали им во время военных сборов. А в его ситуации знать, куда следует стрелять в первую очередь, вообще виделось жизненно необходимым. Впрочем, попусту рисковать техникой и жизнями экипажа, бросаясь "грудью на амбразуру", он совершенно точно не собирался, ведь борьба с вражеской артиллерией являлась прерогативой авиации.
Не прошло и четверти часа, как над полем боя появилось материальное воплощение его ожиданий. Дюжина подошедших к Дунаюву аэропланов тут же набросились на орудия австрийской артиллерии и в небеса полетели комья земли, каменная крошка и то, что еще недавно являлось смертельно опасным оружием. Так на его глазах прямое попадание авиационной бомбы подбросило очередную пушку в воздух, где она, бешено кувыркаясь, развалилась на части. А рядом с ней поломанными куклами разлетались в стороны тела неудачливых артиллеристов.
Очередная попытка высунуться из-за прикрытия деревьев ознаменовалась открытием огня из уцелевших после налета орудий, потому пришлось провести в ожидании еще не менее часа, пока над Дунаювом вновь не появятся крылатые хищники. Причем, за это время их вновь успели изрядно потеснить, и даже броневик вынужденно отползал назад, чтобы не оказаться в полном окружении. Лишь с появлением в небе аэропланов машина вновь пошла в бой, играючи сбив тот небольшой заслон, что австрийцы выставили на дороге. Но данный героический порыв оказался уже лишним - в городе уже поднялась паника из-за удара пришедшегося в спину.
К удивлению Секретева столь важный стратегический объект, как едва ли не единственный путь снабжения и отступления охранялся всего одним отделением пехоты. Причем, увидев подходящие из тыла необычные автомобили, те лишь разинули рты и не предпринимали никаких действий, чтобы дать отпор или хотя бы убежать. В отличие от своих сослуживцев, им еще не приходилось сталкиваться с подобной техникой и потому опознать в ней врага, у бойцов не было ни малейшей возможности. Вплоть до тех самых пор, как подошедший на полторы сотни метров к мосту головной бронеавтомобиль открыл огонь на поражение.
Оставив один броневик удерживать мост, полковник повел оставшуюся четверку прямиком в город, из которого тут же принялись отступать солдаты тыловых частей. Поскольку с востока, а теперь еще и запада находились русские, отступление велось всего в двух направлениях. Те, кто ничего не знал о положении на фронте, устремились вдоль Золотой Липы на юг и вскоре попали под огонь бойцов 4-го батальона 239-го полка, что прикрывал правый фланг и тыл 238-го полка. Штабные же офицеры и охрана, бросив все, кинулись на север, где с переменным успехом все еще сражалась 16-я пехотная дивизия. Их даже не остановила необходимость переплыть Гнилую Липу, что впадала в свою более благозвучную товарку. И если бы не запруженность абсолютно всех дорог и площади города брошенным имуществом, у отряда полковника Секретева имелся неплохой шанс пленить штаб не только 35-й дивизии, но и всего 12-го армейского корпуса. Но довольствоваться пришлось лишь взятым городом и сотнями раненых, что впоследствии обнаружились в брошенных персоналом госпиталях. Вот только если вся командная цепь оказалась выведена из игры, то не подозревающие об этом солдаты 70-й пехотной и 88-й стрелковой бригад, вплоть до самого вечера вели упорные бои в лесах восточнее павшего Дунаюва, местами умудрившись даже прорваться в тыл 60-й дивизии и занять деревню Нестюки, откуда впереди собственного визга унесся едва приведенный в относительный порядок обор 237-го пехотного полка. Австрийцам даже удалось захватить одну, не успевшую сняться с позиции артиллерийскую батарею. Однако уже ночью, когда до передовых частей дошла информация о занятии русскими города, деревня была оставлена, и тысячи солдат принялись прорываться через этот трижды проклятый лес в противоположном направлении.