Судьбы колеса крутятся, дружок,
И души истирают в порошок.
О, старые сокровища в щели,
Поломанные, в трещине земли!
Напрасно горло тщится тихий звук
Издатьвсе заглушает перестук
Божественной машины бытия,
В которой бьется и душа твоя.
Божественная машина, подумал Род, вот ключ. Мне принадлежит единственный полностью механический компьютер на этой планете. Я сыграю в него на урожай струна: выиграю все или все потеряю.
Он встал в запретной комнате.
Это битва, сказал он кубам на полу, и спасибо тебе, девятнадцатикратный прадедушка. Ты сыграл с законом и одержал победу. Теперь моя очередь быть Родом Макбаном.
Он обернулся и крикнул:
На Землю!
Крик смутил его самого. Он почувствовал взгляд невидимых глаз. Едва не покраснели возненавидел бы себя за это.
Он влез на сундук с сокровищами, поставленный набок. Две золотые монеты, бесполезные в качестве денег, но бесценные как диковинки, бесшумно упали на мягкое старое тряпье. Он вновь мысленно попрощался со своей тайной комнатой и, подпрыгнув, ухватился за ручку. Подтянулся, зацепился за нее подбородком, поднялся выше и поставил на ручку ногу, потом подтянул другую ногу и очень осторожно, но из всей силы протолкнул свое тело в темное отверстие наверху. Свет внезапно погас, осушитель загудел громче, люк распахнулся от прикосновения, и свет ослепил Рода.
Он высунул голову из канавы. Дневной свет казался тускло-серым после ярких огней сокровищницы.
Все тихо, все спокойно. Он перекатился в канаву.
Люк безмолвно захлопнулся за ним. Род никогда этого не узнает, но дверь была запрограммирована на генетический код потомков Рода Макбана. Если бы за нее взялся любой другой человек, она бы оказала сопротивлениепочти неодолимое.
Понимаете, это была не дверь Рода. Он был ее мальчиком.
Эта земля создала меня, вслух произнес Род, выбираясь из канавы и оглядываясь. Очевидно, молодой барашек проснулся; храп смолк, из-за тихого холма доносилось пыхтение. Снова хочет пить! Пастбище рока было не настолько богатым, чтобы позволить своим гигантским овцам неограниченное количество воды. Они жили неплохо. Род бы попросил попечителей продать овцу ради воды, если бы воцарилась настоящая засуха. Но не землю.
Землюникогда.
Земля не продавалась.
В действительности не она принадлежала Родуон принадлежал ей: сухим холмистым полям, укрытым ручьям и каналам, хитроумным приспособлениям, которые ловили каждую каплю, что в противном случае могла достаться соседям. Таково было фермерство: оно производило бессмертие и расплачивалось за него водой. Со своими финансовыми ресурсами Содружество могло затопить планету и создать маленькие океаны, но планета и люди считались одним экологическим целым. Старая Австралия, легендарный континент Старой Земли, теперь покрытый руинами покинутого китазийского города-мира Нанбьень, во времена своего расцвета была широкой, сухой, открытой, прекрасной; планета Старая Северная Австралия, благодаря мертвому весу собственных традиций, должна была оставаться такой же.
Представьте деревья. Представьте листьярастительность, которая несъеденной падает на землю. Представьте тысячи тонн льющейся воды, которую никто не встречает слезами облегчения или радостным смехом! Представьте Землю. Старую Землю. Саму Родину человечества. Род попытался представить целую планету, населенную Гамлетами, залитую музыкой и поэзией, по колено в крови и трагедии. Но не смог, хотя и пытался.
Ощущая холод, дрожь, трепет в самих нервах, он подумал:
Представьте земных женщин!
Какими ужасающе прекрасными они должны быть! Посвященные в древние, порочные искусства, окруженные предметами, которые Севстралия давным-давно запретила, возбужденные переживаниями, которые закон его собственного мира вычеркнул из книг! Он их увидит; это неизбежно; как, как он поступит, когда встретит настоящую земную женщину?
Надо спросить компьютер, пусть соседи и смеялись над ним за то, что он владел единственным чистым компьютером на всей планете.
Они не знали, что сделал его девятнадцатикратный прадед. Тот научил компьютер лгать. В компьютере хранились все запретные вещи, которые Закон Полной Очистки стер из севстралийской жизни. Он мог лгать, как кавалерист. Род гадал, был ли «кавалерист» неким архаичным земным чиновником, который только и делал, что лгал, день за днем, чтобы заработать на жизнь. Однако Роду компьютер обычно не лгал.
Если девятнадцатикратный прадед обращался с компьютером так же развязно и нетрадиционно, как и со всем прочим, то этот конкретный компьютер знал все о женщинах. Даже то, чего они сами не зналиили не желали знать.
Добрый компьютер! подумал Род, труся по длинным полям к своему дому. Элеанор уже должна была приготовить обед. И могла вернуться Дорис. Билл и Хоппер рассердятся, если им придется ждать господина, чтобы сесть за стол. Решив поторопиться, Род двинулся прямиком к небольшой скале за домом, надеясь, что никто не увидит, как он с нее спрыгивает. Он был намного сильнее большинства знакомых ему людей, но по какой-то необъяснимой причине не хотел, чтобы они об этом знали.
Путь был свободен.
Он добрался до скалы.
Никого.
Он спрыгнул ногами вперед, оттолкнувшись пятками от обрыва, и заскользил по щебню вниз.
Там его ждала тетушка Дорис.
Где ты был? спросила она.
Гулял, мадам, ответил он.
Тетушка смерила его озадаченным взглядом, но больше не стала спрашивать. Кроме того, разговоры вслух всегда ее раздражали. Она терпеть не могла звук собственного голоса, который считала слишком высоким. Тема была закрыта.
В доме они поели. За дверью и светом масляной лампы серый мир окутала безлунная, беззвездная чернота. Это была ночь, его ночь.
Глава 5Ссора за обеденным столом
После еды он дождался, пока Дорис вознесет благодарность королеве. Она сделала это, но ее глаза под густыми бровями выражали нечто совсем иное.
Ты собираешься уйти, сказала она сразу после молитвы. Это было обвинение, а не вопрос.
Два наемных работника посмотрели на них с безмолвным сомнением. Неделю назад он был мальчишкой. Сейчас он не изменился, но по закону стал мужчиной.
Работница Элеанор тоже на него посмотрела. И незаметно улыбнулась самой себе. Она всегда принимала его сторону, если на сцене появлялся третий человек; когда они были наедине, она придиралась к нему, насколько хватало смелости. Она знала родителей Рода, прежде чем те отправились в иной мир на давно заслуженный медовый месяц и разлетелись на молекулы, попав в схватку грабителей с полицией. Это позволяло Элеанор считать Рода своей собственностью.
Он попытался заговрить с Дорис, просто чтобы посмотреть, получится ли.
Не получилось. Работники вскочили и кинулись во двор, Элеанор осталась сидеть на стуле, крепко вцепившись в стол, но ничего не говоря, а тетушка Дорис завизжала так громко, что Род не мог разобрать слов.
Он знал, что она имела в виду «Прекрати!», а потому прекратил и одарил ее приветливым взглядом.
С этого началась схватка.
Ссоры были обычным делом в жизни севстралийцев, поскольку Отцы утверждали, что они оказывают терапевтическое действие. Дети могли ссориться, пока взрослые не прикажут им прекратить, полноправные граждане могли ссориться, пока в дело не вступали господа, господа могли ссориться, пока не появлялся владелец, а владельцы могли ссориться, если, в конце концов, хотели решить дело дракой. Никто не мог ссориться в присутствии инопланетянина, во время тревоги и с членом вооруженных сил либо полиции при исполнении.
Род Макбан был господином и владельцем, но у него имелись попечители; он был мужчиной, но еще не получил официальных бумаг; он был инвалидом. Все правила смешались.
Вернувшись за стол, Хоппер пробормотал:
Сделаешь так еще раз, парень, и я хорошенько тебя взгрею!
С учетом того, как редко он говорил вслух, голос у него был очень красивыйзвучный баритон, сочный, сильный и искренний, заставлявший ему верить.
Билл ничего не сказал, но по тому, как гримасничало его лицо, Род понял, что он на огромной скорости говрит с другими, выражая свою обиду.
Если ты говришь про меня, Билл, произнес Род с нотками заносчивости, которой не испытывал, сделай милость, используй словаили убирайся с моей земли!
Голос Билла был скрипучим, как старый механизм.
Имей в виду, мелкий сопливый англичанишка, что на мое имя в «Сидней эксчейндж» лежит больше денег, чем стоишь ты и вся твоя паршивая земля. Не говори мне убраться с твоей земли, безмозглый недогосподин, иначе я так и сделаю. А потому заткнись!
Род почувствовал, как желудок завязывается узлом от гнева. Гнев вспыхнул ярче, когда он ощутил сдерживающую руку Элеанор на своем предплечье. Он не желал, чтобы другой человек, еще один чертов бесполезный нормальный человек, приказывал ему, как поступить с говреньем и слыжаньем. Лицо тетушки Дорис скрывал фартук: она, как обычно, прибегла к слезам.
Когда он уже собирался снова заговорить и, быть может, навеки лишиться Билла, его разум загадочным образом прояснился, как это иногда бывало; теперь Род слыжал на мили вокруг. Другие ничего не заметили. Он видел надменный гнев Билла, у которого в «Сидней эксчейндж» хранилось больше денег, чем было у многих владельцев ферм, в ожидании того часа, когда он выкупит землю, покинутую его отцом; он видел честное недовольство Хоппераи с некоторым смущением понял, что тот смотрит на него с гордостью и насмешливой привязанностью; в Элеанор он увидел только бессловесную тревогу, страх, что она может лишиться его, как лишилась стольких домов из-за хнннхннн-хнн дззммммм, странной, бессмысленной отсылки, которая имела форму в ее сознании, но не в его; а в тетушке Дорис он услышал, как та зовет внутренним голосом: «Род, Род, Род, вернись! Может, это и твой сын, а я Макбан до последней капли крови, но никогда не пойму, как обращаться с таким калекой».
Билл все еще ждал от него ответа, когда в голову Роду пришла новая мысль:
«Ты дурак! Иди к своему компьютеру!»
«Кто это сказал?» подумал он, пытаясь не говрить, а просто думать в своем сознании.
«Твой компьютер», ответил далекий мысленный голос.
«Ты не можешь говрить, возразил Род. Ты чистая машина, в тебе нет животного мозга».
«Когда ты обращаешься ко мне, Родерик Фредерик Рональд Арнольд Уильям Макартур Макбан, я могу говрить через само пространство. Я настроен на тебя, а ты только что крикнул своим говрящим разумом. Я чувствую, что ты меня слыжишь».
Но вслух сказал Род.
Полегче, парень, произнес Билл рядом с ним. Полегче. Я не серьезно.
У тебя один из твоих припадков, сообщила красноносая тетушка Дорис, возникая из-за своего фартука.
Род поднялся.
Простите, сказал он всем. Пойду пройдусь ненадолго. В ночи.
Ты собрался к тому чертову компьютеру, сказал Билл.
Не ходите, господин Макбан, попросил Хоппер. Не позволяйте нам настолько вывести вас из себя. Скверно находиться рядом с этим компьютером даже днем, но ночью это должно быть ужасно.
Откуда ты знаешь? огрызнулся Род. Ты никогда не был там ночью. А я был. Много раз
В нем мертвецы, сказал Хоппер. Это старый военный компьютер. Твоей семье вообще не следовало покупать его. Ему не место на ферме. Такую вещь надо вывести в космос на орбиту.
Ну ладно, Элеанор, произнес Род. Ты скажешь мне, как поступить. Все остальные уже это сделали, добавил он с затухающими углями гнева. Его способность слыжать угасла, и он вновь видел вокруг привычные непроницаемые лица.
Без толку, Род. Иди к своему компьютеру. Тебе выпала странная жизньи только ты можешь ее прожить, господин Макбан, а не все эти люди.
В ее словах был смысл.
Род поднялся и вместо прощания повторил:
Простите.
Он нерешительно замер в дверях. Ему бы хотелось попрощаться с ними лучшим способом, но он не знал, как это сделать. Все равно он не мог говрить, так, чтобы его услыжали. Разговор вслух был слишком грубым, слишком убогим для жизненных тонкостей, которые следовало выразить. Все остальные смотрели на него, а онна них.
Нга! издал он вопль, полный недовольства собой и нежного отвращения.
Судя по их лицам, они поняли, что он имел в виду, хотя это слово ничего не значило. Билл кивнул, Хоппер казался приветливым и немного встревоженным, тетушка Дорис перестала шмыгать носом и начала было вытягивать руку, но замерла посреди жеста, а Элеанор осталась сидеть неподвижно за столом, поглощенная собственными невысказанными тревогами. Род повернулся.
Куб света лампы и комната остались позади; впереди лежала тьма всех севстралийских ночей, которую изредка прорезали странные траектории молний. Род направился прочь, в сторону здания, которое кроме него могли видеть лишь избранные и в которое мог войти только он. Это был запретный, невидимый храм; в нем размещался семейный компьютер Макартуров, к которому был подсоединен более старый компьютер Макбанов; храм этот назывался Дворцом ночного губернатора.
Глава 6Дворец ночного губернатора
Род бежал по холмистой земле, своей земле.
Другие, телепатически нормальные севстралийцы использовали бы в качестве ориентиров слова, услыжанные в ближайших домах. Род не мог руководствоваться телепатией, а потому насвистывал странный фальшивый мотив с множеством бемолей. Эхо возвращалось в его подсознание благодаря сверхчувствительному слуху, который развился у него, чтобы компенсировать неспособность слыжать разумом. Он почувствовал пригорок впереди и взбежал по нему; обогнул заросли кустов; услышал своего самого молодого барана, Душку Уильяма, который издавал оглушительный храп зараженного сантакларой животного в двух холмах от Рода.
Вскоре он его увидел.
Дворец ночного губернатора.
Самое бесполезное здание на всей Старой Северной Австралии.
Плотнее сталии все же не видимое обычному глазу, если не считать призрачного силуэта, очерченного осевшей пылью.
Когда-то Дворец действительно был дворцом, на Хеопсе II, один полюс которого всегда был обращен к своей звезде. Местные жители сколотили состояния, когда-то сравнимые с богатством Старой Северной Австралии. Они обнаружили Пушистые горы, гряды высоких пиков, поросших цепким неземным лишайником. Этот лишайник был шелковистым, мерцающим, теплым, крепким и до невозможности прекрасным. Люди разбогатели, аккуратно отделяя его от камня, чтобы пересадить и продать более богатым мирам, где роскошные ткани покупали за сумасшедшие деньги. На Хеопсе II даже было два правительства: дневных жителей, которые занимались торговлей и посредничеством, поскольку жаркие солнечные лучи губили их лишайник, и ночных жителей, которые забирались глубоко в ледяные зоны в поисках малорослого лишайникамягкого, цепкого и нежно-чудесного.
Даймони прилетели на Хеопс II, как и на многие другие планеты, включая Землю, саму Родину человечества. Они вышли из ниоткуда и туда же вернулись. Одни считали их людьми, которые приспособились жить в подпространстве, связанном с плоскоформированием; другие думали, что у них была искусственная планета, на внутренней поверхности которой они обитали; третьи полагали, что они освоили прыжки в другие галактики; некоторые настаивали, что даймони не существует. Последнюю позицию было трудно удерживать, поскольку даймони расплачивались крайне зрелищной архитектуройзданиями, которые противостояли коррозии, эрозии, времени, теплу, холоду, напряжению и оружию. На самой Земле их величайшим чудом был Землепортсооружение, напоминавшее винный бокал высотой двадцать пять километров, с огромным ракетным полигоном на вершине. На Севстралии они не оставили ничего; быть может, они даже не хотели встречаться с севстралийцами, которые славились своей грубостью и неприязнью к чужакам, что явились на их родную планету. Очевидно, даймони решили проблему бессмертия на собственных условиях и собственным способом; они были крупнее большинства человеческих рас и обладали одинаковыми пропорциями, ростом и красотой; они не выглядели ни молодыми, ни старыми, не проявляли чувствительности к болезням, говорили с медоточивой серьезностьюи приобретали богатства для собственного коллективного пользования, а не ради перепродажи или выгоды. Они никогда не пытались достать струн или сырой вирус сантаклара, из которого его выделяли, хотя торговые корабли даймони проходили рядом с маршрутами вооруженных, сопровождаемых конвоем севстралийских торговых судов. Имелось даже одно изображение, на котором была показана встреча двух рас в главном порту Олимпии, планете слепых приемников: высокие, откровенные, энергичные, грубые и невероятно богатые севстралийцы; не менее богатые, сдержанные, красивые, утонченные и бледные даймони. Севстралийцы проявляли восхищение (и презрение) по отношению к даймони; даймони проявляли изящество и снисходительность по отношению ко всем, включая севстралийцев. Встреча провалилась. Севстралийцы не привыкли встречать людей, которых не интересовало бессмертие, даже задешево; даймони с пренебрежением восприняли расу, которая не только не ценила архитектуру, но и пыталась не пустить архитекторов на свою планету, кроме как в целях обороны, и которая желала вести простую, тяжелую, фермерскую жизнь до конца времен. Лишь когда даймони отбыли, чтобы больше не вернуться, севстралийцы осознали, что проворонили одну из величайших сделок всех времен: лишились чудесных зданий, которые даймони столь щедро строили на других планетах, куда прилетали для торговли или визитов. На Хеопсе II ночной губернатор достал древнюю книгу и сказал: