Мишин в заключительном слове сказал, что, исходя из итогов полетов Союзов и проведенных наземных испытаний, можно ориентироваться на подготовку к пилотируемым полетам в начале апреля (1967 годаС.Ч.). Все согласились с таким сроком, при условии своевременного окончания всех испытаний и доработок [10.7].
Подчеркнем еще раз: все эти доработки и изменения планировалось сделать примерно за два месяца, поскольку пуск двух пилотируемых кораблей намечался уже на апрель 1967 года. Вопрос о том, были ли все эти новации действительно реализованы на кораблях 7К-ОК (Союз)4 и5 и сегодня остается открытым. Исследователь истории космонавтики Игорь Афанасьев в своей статье Изготовление и испытания кораблей Союз, опубликованной в четвертом номере журнала Новости космонавтики за 1999 год, приводит следующие цифры:
Длительность подготовки первых Союзов на полигоне (то есть на космодроме БайконурС.Ч.) составляла по циклограмме 31-32 суток. Сюда входили:
- окончательная сборка отсеков6,2 суток;
- испытания отсеков в барокамере - 1 сутки;
- сборка корабля0,5 суток;
- балансировка - 1 сутки;
- комплексные электрические испытания - 1 сутки;
- испытания системы сближения в эхо-камере - 3 суток;
- подготовка к заправке - 2 суток;
- заправка топливом и сжатыми газами - 2 суток;
- заключительные электрические испытания - 3 суток;
- накатка головного обтекателя ракеты-носителя - 1 сутки;
- пристыковка двигательной установки системы аварийного спасения - 1 сутки;
- стыковка корабля с ракетой-носителем - 2 суток;
- резервное время - 2 суток.
С учетом этих сроков оба готовящихся к пилотируемому полету корабля, скорее всего, были модернизированы лишь частичнолишь в той части, в какой это можно было сделать в столь короткое время.
Очень точно атмосфера спешки и суеты перед первыми пилотируемыми пусками космических кораблей по проекту Союз передана в воспоминаниях Бориса Чертока:
Общий фронт работ по повышению надежности был, по тогдашним меркам, очень широк. Мы уточняли и ужесточали методики наземных испытаний в КИСе и на ТП, требовали от смежника детальных заключений за тремя подписями: главного конструктора, директора завода-изготовителя и военпреда о соответствии поставляемых изделий положению 3КА. Мишин и Бушуев портил отношения с ВВС в спорах о составе экипажей. В отделах Раушенбаха ставили эксперименты со звездным датчиком 45К, стараясь понять причины срыва звездной ориентации и закрутки на Солнце. Появилась идея ориентации с помощью ИКВ. Срочно согласовывались ТЗ, и на Геофизике приступили к изготовлению прибора-аналога тех, которые уже хорошо зарекомендовали себя в Зенитах и Молниях. СУСовцы дорабатывали схему программного устройства, которое перевело корабль3 из режима пологого управляемого спуска в крутой баллистический и загнала его Аральское море.
Под Феодосией на опытном аэродроме ВВС продолжался набор статистики, доказывающей надежность парашютной системы, сбрасывали макеты ФАБфугасных авиационных бомб и макет СА корабля. ОСПосновная система парашютная и ЗСПзапасная система парашютная были отработаны на многих десятках сбросов с самолета [10.4].
Впрочем, уже к 7 марта 1967 года (то есть всего за 17 дней!С.Ч.) все необходимые изменения были сделаны. Читаем в воспоминаниях генерала Николая Каманина:
Вчера (то есть 6 марта 1967 годаС.Ч.) состоялось заседание Госкомиссии по 7К-ОК. Заслушали доклады Бушуева, Раушенбаха, Солдатенкова, Агаджанова, Кутасина, Мишина и других. Решили: корабли Союз4 и5 до 15 марта отправить на полигон и приступить к подготовке их к пилотируемым полетам.
4 апреля (1967 годаС.Ч.).
Вчера вечером провели заседание Госкомиссии по 7К-ОК. Вел заседание Керимов. Мишин и другие главные конструкторы доложили, что ракеты, корабли Союз и все их оборудование проверены, надежны и допускаются к полету с космонавтами на борту. Подготовка Союзов и ракет на старте идет точно по графику, рассчитанному на пуск активного корабля 22 апреля, а пассивного 23 апреля [10.7].
То есть все хорошо, корабли готовы к пилотируемому пуску, никакой опасности для экипажей космонавтов нет.
Через много лет Борис Черток с горечью будет писать в своих воспоминаниях:
Первый Союз был уничтожен в полете системой АПО. Второйподжег ракету на старте, но зато доказал надежность САСа. Третийнабрал такое число отказов в полете по различным системам, что впору было после тщательного их разбора и доработок готовить повторный пуск, чтобы наконец-то иметь чистый беспилотный полет.
Однако здравый смысл был подавлен стремлением по идеологическим соображениям во что бы то ни стало к юбилейной дате получить выдающиеся результаты и продемонстрировать надежность нашей техники, в то время как в США астронавты сгорают заживо еще на Земле.
Теперь трудно сказать, кому принадлежала инициатива после трех беспилотных неудач совершить сразу скачок и принять программу, предусматривающую пуск и стыковку двух пилотируемых Союзов [10.4].
Что касается инициативы космического скачка, то обнаружить его инициаторов не составляет трудасверху, из кабинетов ЦК КПСС и Советского правительства настойчиво требовали скорейшего возобновления пилотируемых полетов. Да и многим конструкторам и проектантам хотелось поскорее ринуться в космический бой. Владимир Сыромятников в книге 100 рассказов о стыковке и о других приключениях в космосе и на Земле свидетельствует:
Наступил момент, имевший важнейшее значение для последующих событий. Проектанты Союза, среди них и К.П.Феоктистов, рвались в бой, стремясь форсировать события. Да, произошло много отказов, но их причины понятны, очевидны и легко устранимы. Казалось, что на новом корабле уже можно летать в космос; испытания прошла даже аварийная система САС. Мишин колебался, но, в конце концов, согласился с аргументами, казавшимися убедительными, как выяснилось, только на первый взгляд.
Было принято решение пустить сразу два пилотируемых Союза, чтобы состыковать их на орбите [10.8].
Несмотря на горячий энтузиазм инициаторов пилотируемых пусков, многим ученым, конструкторам и испытателям было совершенно ясно, что космический корабль Союз нуждается в серьезной доработке и дополнительных беспилотных испытаниях. Предчувствие близкой беды было у многих. Так, директор Центрального научно-исследовательского института машиностроения Юрий Мозжорин много лет спустя писал в книге своих воспоминаний Так это было:
Этому пуску (пилотируемого корабля 7К-ОК(А) 4 (Союз-1) - С.Ч.) предшествовал любопытный инцидент. Незадолго до него у меня неожиданно возникло какое-то тревожное ощущение надвигающейся опасности, которым я поделился с Г.С.Наримановым, тогда заместителем председателя Научно-технического совета Министерства общего машиностроения:
- Смотри, Георгий Степанович, вероятность успешного пуска каждого корабля по имеющейся статистике 90%. Предстоящий пускдевятый (в серии полетов советских пилотируемых кораблей, начиная с 12 апреля 1961 годаС.Ч.), а предшествующие все были удачными. Поэтому по теории вероятностей вероятность неудачи будет больше: уже не 10, а 60%.
Он возмутился:
- Это какая-то мистика. Вероятность неудачи следующего пуска по-прежнему 10%, прошедшие не имеют никакой связи с ним. Они уже осуществлены и никак не могут влиять на планируемый пуск.
На это я изложил Нариманову свою арифметику:
- Это справедливо с точки зрения оценки одиночного события, а вероятность сложного события (9 пусков подряд, вероятность успеха каждого из которых равна 90%) определяется величиной 0,99, т.е. около 40%. Вероятность же неудачи при 9 пусках вычисляется как 1 - 0,99, т.е. окажется приближенно равной 60%. Таким образом, вероятность получить отрицательный результат в ходе 9 пусков будет уже не 10% как при одиночной пробе, а 60% - как в случае свершения сложного события.
Но Георгий Степанович все равно не согласился со мной, и каждый остался при своем мнении.
Неясная тревога, казалось, витала в воздухе. Но близился Всемирный день солидарности трудящихся 1 мая. Но на дворе был 1967 годгод пятидесятилетия Великой Октябрьской социалистической революции. По сложившейся в Советском Союзе традиции эти праздники нужно было встретить новыми победами в космосе. Поэтому на три подряд неудачных беспилотных испытательных полета руководители советской космонавтики просто закрыли глаза и приняли решение о проведении первого пилотируемого полета на космическом корабле Союз.
Космонавт, которому предстояло лететь на 7К-ОК4, - напишет через многие годы Борис Черток в книге своих воспоминаний Ракеты и люди, - уже был приговорен. Никакие наземные эксперименты и самые тщательные предполетные испытания не могли бы его спасти [10.4].
Космонавтом, которому в апреле предстояло первым сесть в пилотское кресло корабля 7К-ОК (Союз), был Владимир Михайлович Комаров. На пресс-конференции перед стартом в космос первого корабля серии Союз Юрий Гагарин скажет журналистам:
- С моей точки зрения, очень хорошо, что выполнение столь сложного задания поручили именно Владимиру Комарову. Выбор очень удачный. Это высокообразованный, отлично тренированный космонавт. Необходимо подчеркнуть, что выполнять программу он будет не просто как летчик-космонавт, а как человек, ставший за несколько лет космической подготовки специалистом своего дела. Инженерный космический профиль стал для него профессией. Подобная деталь очень важна, если учесть характер нынешнего задания.
10.5. В шаге от космоса
В целом подготовка к предстоящемупервому после двух лет простоя - космическому полету двух советских пилотируемых кораблей шла с серьезными отклонениями от запланированных сроков: слишком много было выявлено дефектов, слишком часто хромала организация производства и техническая дисциплина. Так, 9 марта 1967 года космический корабль 7К-ОК(А)4 был отправлен с подмосковного завода-изготовителя на космодром Байконур в точном соответствии с решением Государственной комиссиион давно был изготовлен, еще в паре с кораблем 7К-ОК(П)3 (Космос-140), и находился на консервации. Напомним, что именно этот корабль 7К-ОК(А)4 на разборе полетов 16 февраля 1967 года полета обещал модернизировать В.П.Мишин. Очень сомнительно, что модернизацию удалось выполнить всего за три недели.
А вот его собрат по предстоящему полетукорабль 7К-ОК(П)5 задержали с отгрузкой более чем на неделюбыли выявлены неполадки на одной из его радиотехнических систем. Этот корабль изначально готовили совместно с кораблем 7К-ОК(А)6 для второго пилотируемого полета, а затем распаровали, - когда 7К-ОК(П)3 (после взрыва на старте 14 декабря 1966 года ракеты-носителя с кораблем 7К-ОК(П)1), - решили переделать в беспилотный корабль для еще одного тестового полета. Корабли 7К-ОК5 и6 по первоначальному плану должны были быть готовы только к маю-июню 1967 года. Теперь же корабль 7К-ОК(П)5 готовили в пожарном порядкедля первого пилотируемого полета в апреле 1967 года кораблю 7К-ОК(А)4 (Союз-1) срочно нужна была пара. Поэтому и неполадок на пятерке выявляли очень много.
Многие историки космонавтики и участники событий тех лет сходятся во мнении, что если бы жизнь Сергея Павловича Королева не оборвалась в январе 1966 года, то весной 1967-го он бы ни за что не пустил в космос в пилотируемом варианте еще сырой космический корабль 7К-ОК (Союз). В качестве доказательства приведем цитату из книги Геннадия Ашотовича Амирьянца Летчики-испытатели. Сергей Анохин со товарищи. Однажды, еще в 1964 году, конструктор Павел Цыбин и летчик Сергей Анохин приехали в конструкторское бюро к Сергею Павловичу Королеву. Королев спросил:
- Кто-нибудь один из вас или вдвоем придумали, чтобы Анохину лететь первым на испытания (космического корабля 7К-ОК (Союз)С.Ч.)? Цыбин признался: Инициативамоя. Но я знаю, что Сергей Николаевич с удовольствием это сделаетслава Богу, сколько первых машин он испытал, и сложных машин Нет, - возразил Сергей Павлович, - у меня принцип такой: пока я не отработаю эту машину досконально в автоматическом режиме, до тех пор я человека на нее не допущу [10.9]
Но второго Королева в советской космонавтике, увы, не нашлось. Поэтому весной 1967 года на готовность нового корабля к пилотируемым полетам все дружно закрывали глаза.
25 марта состоялось заседание Военно-промышленной комиссии Совета Министров СССР, которая рассматривала вопрос о готовности к полету двух кораблей 7К-ОК (Союз) с космонавтами на борту. Космонавт Алексей Елисеев вспоминал:
Назначено заседание Военно-промышленной комиссии. На нем от имени правительства должны были дать формальное разрешение Государственной комиссии на продолжение работ по подготовке к пуску и подписать доклад в ЦК с предложением о проведении пуска. Взаимоотношения правительства и ЦК были очень любопытными. Они строились так, что правительство без ЦК ни одного крупного решения принять не могло, но при этом ЦК никакой ответственности на себя не брал. В отношении космических полетов ЦК лишь принимал решение согласиться с предложением Военно-промышленной комиссии о проведении запуска..., но не принимал решения осуществить запуск.... Эта лукавая мудрость и лежала в основе руководящей роли КПСС. А чтобы не возникало никаких противоречий с правительством, все его главные действующие лица вводились в состав ЦК. Они не работали в ЦК, но присутствовали на его заседаниях и таким образом становились участниками принимаемых решений. Любой конфликт с ЦК означал для члена правительства потерю своей работы.
Экипажи на заседание комиссии традиционно приглашались. Заседание проходило в Кремле. Его вел председатель комиссии Леонид Васильевич Смирнов. Он был в ранге первого заместителя Председателя Совета Министров СССР. Присутствовали министры, главные конструкторы, руководители Академии наук, руководители Министерства обороны, председатель Государственной комиссии по подготовке и проведению пусков и, конечно, кто-нибудь из работников ЦК. Все докладывали о готовности к пуску. Первым выступал главный конструктор ракетно-космического комплекса (руководитель нашего предприятия), затем ответственные за подготовку стартовых сооружений, командно-измерительного комплекса, поисково-спасательного комплекса, за медицинское обеспечение полета и другие. В конце спрашивали космонавтов, нет ли у них каких-то сомнений в том, как подготовлен полет. Естественно, ответы всегда были отрицательными. Вообще, результаты заседания комиссии были заранее известны. Все понимали, что само заседание назначалось только в случае, если все ответственные лица доложили Государственной комиссии о готовности и из ЦК получено предварительное согласие на пуск. Работники ЦК разведывали по своим каналам, насколько большой риск таит в себе полет, оценивали политический эффект от полета, как в случае удачи, так и в случае неудачи, и на основе этого формировали свое мнение. О нем они устно информировали Военно-промышленную комиссию. Они могли сказать, что не возражают против рассмотрения вопроса на заседании комиссии или что считают нецелесообразным рассматривать данный вопрос. Все понимали, что в первом случае будет заседание с положительным решением; во втором - заседания не будет вовсе. От докладчиков требовалось одно - не высказать по неосторожности никаких сомнений.
Наше заседание прошло гладко. [10.10]
Директор Центрального научно-исследовательского института машиностроения Юрий Мозжорин вспоминал позднее:
Перед самым выездом на последнее, по существу, торжественное заседание ВПК, посвященное выдаче разрешения на полет космонавту Комарову на первом корабле Союз-1, когда все главные конструкторы и службы заверяют начальство в присутствии космонавта об абсолютной надежности разработанных ими систем и агрегатов, ко мне пришел мой главный аэродинамик Ю. А. Демьянов и спокойно сказал:
- По последним аэродинамическим продувкам спускаемого аппарата космического корабля Союз у него оказалось два балансировочных угла атаки вместо одного, который закладывался в расчет. На вновь обнаруженном балансировочном угле атаки основной парашют открывается при больших скоростях движения спускаемого аппарата, и поэтому будет испытывать большие нагрузки, может не выдержать и разорваться.
Я тут же спросил Юрия Андреевича, знают ли об этом представители ЦКБЭМ. Демьянов ответил, что эти новые данные были доведены до сведения заместителя главного конструктора С.О.Охапкина, но тот как-то индифферентно отнесся к сообщению. На заседание ВПК я поехал потерянный: как быть? Если на этом последнем заседании я сообщу о втором балансировочном угле атаки и о возможной опасности, то буду выглядеть, как чудак, и меня тут же прикончат. И поделом: почему я раньше не разобрался в сути вопроса с главным конструктором, а вынес нерешенную проблему под занавес, на последнее заседание руководства? Поэтому я решил смолчать, если меня прямо не спросят, благо, о чем я уже говорил, в то время с института не требовали официального заключения, гарантирующего безопасность космонавта.