По одному представителю профессии Сергей всё-таки оставил на случай ремонта. Пусть сидят на цепи, пока не понадобятся.
Колодцы были заполнены. Невыносимый смрад стоял в подземелье. Вызванные каменщики, трясясь от страха, отказались заделывать жерла колодцев и подняли бунт. Подземные крики огласили вековые своды. Стражники Старцев стреляли из коротких автоматов, а могучие каменщики крушили их чёрные шлемы кирками и молотами, освобождая несчастных узников и зеленолицый Фантомас улетал на своей чудо-машине. Впрочем, Фантомас пришёл уже из сна. Великий и беспокойный ум, тщившийся проникнуть за завесу неведомого, спал. Беспомощно угасая, горел под одеялом бесполезный фонарик, высасывая из дефицитной квадратной батарейки серии КБС последние соки. Сергею снились толпы друзей и родственников людей, имевших отношение к сокровенной тайне. Особенно его донимал некий «лучший друг сына бывшего мужа телефонистки» которому этот самый сын выболтал подслушанный разговор мамочки по телефону. Ей как раз позвонил начальник и разорался по поводу невыполнения квартального плана.
Впоследствии, уже в семидесятых Сергей не раз мысленно возвращался к поразившей его воображение картине. Уже студентом он наткнулся на коротенькую заметку о завершении строительства бункера, в котором американцы планировали укрыть свои правительство и сенат, а также конгресс и других необходимых людей, если атомная война всё-таки разразится. Заметка была короткой, но в ней упоминалось, что в убежище есть всё необходимое лет на десять. И вмещал он несколько тысяч человек («Ни хрена себе!» подумал Сергей), а иначе в бункере было не выжить. Для тайных Старцев такой подход явно не годился. С марсианами и прочими пришельцами было прощесами по себе фантастические существа, они запросто наделялись рассказчиком такими сверхъестественными технологиями, что просидеть две тысячи лет в любой дыре всем этим лемурам и рептилоидам было делом настолько пустяковым, что о нём не стоило и говорить.
В восьмидесятые молодой кандидат физико-математических наук Солодов почти не думал о Тайных Катакомбах, лишь иногда с усмешкой вспоминая о своих детских фантазиях. По структуре и степени засекреченности все эти Старцы, определяющие историю планеты, мало отличались от некоторых институтов Академии наук СССР, не говоря уже о научных организациях министерства обороны и вездесущего КГБ. Сталкиваясь воочию с межведомственной неразберихой, прямой враждой крупных дяденек «наверху», постоянными сварами из-за материальных благ, Солодов иногда представлял себе вдрызг переругавшихся Великих Старцев, лупящих друг друга свитками пергамента где-то глубоко под Иерусалимом, Парижем или Нью-Йорком. О, эти очереди на квартиры, дачи, машины, садовые участки! А так же на престижные командировки, профсоюзные путёвки, места в спецшколах для детей и внуков, лимитированные подписки на книжные, журнальные и газетные издания и т. д., и т. п.! Сколько леденящих душу трагедий, сколько змеиного коварства! Сколько Каинов, ежедневно убивающих Авелей! И сколько Авелей отражающих поползновения Каинов ловко составленными отчётами с прикреплёнными к ним документами!..
В девяностые, о которых пережившее их население «за сорок» с удовольствием рассказывало встречным и поперечным, прошли для Солодова довольно неплохо. Он стал молодым доктором наук и несколько раз читал лекции по физике первым и вторым курсам университета, пока не надоело. Работа по линии ЦЕРНА и появление интернета сделали Солодова счастливейшим из смертных, благо, что выросшие дети разъехались по разным странам, где исправно произвели на свет вполне здоровых внуков.
Нулевые годы принесли господину Солодову заслуженный успех, а так называемые десятые он практически на пятьдесят процентов времени провёл в Швейцарии, погрузившись в дебри описания вновь открытых элементарных частиц, предварительно успешно отлавливая их в математические силки. В суетливых и падких на скорые выводы СМИ это называлось «открытиями на кончике пера», что, в принципе, соответствовало действительности. Детские представления о Старцах подёрнулись совсем уж трудноразличимой дымкой. Однако, разрабатывая параллельно с десятком человек подробное описание матрицы пространства-времени столь массивного объекта, как Земля, Солодов столкнулся с некоторыми революционными выводами. Жизнь научила Сергея Иосифовича быть осторожным. Тем более что при практическом подтверждении полученных данных возникала нешуточная этическая дилемма.
Молчать об открытии было невозможно, поведать о нём правительствунемыслимо, опубликовать результаты в открытой печатипреступление.
Оставалось осторожно прощупать других. Необходимо было определить, кто и насколько продвинулся. Думать о том, что кто-то уже проник в тайну было неприятно но это было не невозможно. В конце концов, не один Солодов тянет на второго Эйнштейна или Ньютона. На этом небосклоне есть звёзды и не менее яркие. Именно поэтому Солодов принял предложение украсить своим присутствием Римский конгресс, где ожидал увидеть большинство из тех «яйцеголовых», кто работал над тем же, что и он.
В принципе, в наше время трудно быть Эйнштейном. На каждую волнующую физиков проблему наваливаются сразу с десяток-полтора человек со всеми своими единомышленниками, а проверять полученные выводы по большинству идей кроме как в ЦЕРНе по большому счёту и негде. Солодов мог и не отходя от интернета определить в первом приближении круг подобравшихся к тайне, благо обмен научной информацией в наше время стремится к скорости света. Надо понимать, что речь идёт о «высокой» то есть фундаментальной науке, которую тупоголовые постоянно попрекают оторванностью от реальных нужд человечества. Пока яйцеголовые восторженно потирают руки над написанными ими иероглифами или едва сдерживаются от того, чтобы на радостях не напрудить в штаны, глядя на паутину треков в пузырьковой камере, их эйфория никого не волнует. Данные свободно циркулируют среди научного сообщества, а налогоплательщики злобно косятся на учёных бездельников с этими ихними ускорителями.
Другое дело, когда из непонятной простому люду абракадабры вдруг высовывает хищное рыло атомная бомба или нечто другое, столь же грандиозное. Поток данных сразу же иссякает и начинается ужасающая лихорадка, охватывающая учёных-теоретиков, учёных-прикладников, военных, производственников и, конечно же, разнообразные «органы» и спецслужбы. Кулаки стучат по столам, до небес подскакивают премиальные и угрозы, доблестные штирлицы вынюхивают, чего там удалось нарыть конкурентам, а слегка обалдевшая от всего этого бурления ФСБ засекречивает вокруг всё и вся. А потом выясняется, что кое-что конкуренты всё-таки пронюхали, несмотря на то, что даже дворники на территории институтов имеют чин не ниже майора контрразведки. Тогда кулаки стучат ещё чаще и громче, с погон осыпаются звёзды прямо на другие погоны, кто-то отправляется в забытый Богом и людьми N-ск, а то и вовсе на отсидку. И контрольно-пропускная система достигает полного совершенства. Это означает, что никому никуда ни ходить, ни писать, ни звонить, ни смотреть нельзя, не собрав заветные 666 подписей к разрешению.
Так что, пока яйцеголовые просто тешат своё научное любопытство, жить человечеству ещё терпимо. Удерживать свои достижения в секрете могут только сами господа учёные, если они наделены некоторой прозорливостью, житейским и научным опытом и изрядной толикой здравого смысла.
И вот его, Солодова, с мешком на голове таскают по римским улицам парочка молодящихся корифеев в компании своих единомышленников и учеников. Похоже, вплотную к смелым выводам подобрались практически все, если судить по тому, что мелькнули фамилии учеников как минимум пяти из них. Ну, Леклерк очень болен остаётся девять. Впрочем, и Окатару можно не считать. Он, похоже, не на шутку увлёкся одним из перспективных боковых ответвлений теории. Между прочим, где-то там, в перспективе, у него возможно маячит антигравитация., но понимает это два-три человека во всём научном мире. Итоговосемь. Ещё пару человек отметим знаком вопросавозраст! Остаются нечестивая пятёрка и профессор Солодов. Прошу любить и жаловать адептов универсального знания! Вот онипотенциальные Шесть Таинственных Старцев, для которых, наверное, уже нагревают атласные подушечки на обсидиановых тронах, чтобы не застудить их учёные задницы.
2. СТАРИК СЕРЁГА (Москва, восемью годами позже)
Мальчик бежал по кривому московскому переулку мимо постаревших особняков с выбитыми окнами. Впереди с неизбежной московской чересполосицей маячил квартал ободранных пятиэтажек. Пёс вырвался вперёд. Он двигался вроде бы неторопливо, но уже маячил в значительном отдалении. Временами пёс оглядывался. После этого останавливался, крутился на месте и нетерпеливо скулил. Мальчик, несмотря на всю отчаянность положения, мимолетно удивился такой верности, ведь пёс приблудился к нему лишь вчера вечером. Однако искорка благодарности к кудлатой дворняге мгновенно исчезла под мощной лавиной страха. Дело было дрянь. Можно, конечно, сунуться в одно из разбитых окон первого этажа, но часть квартала выгорела при недавнем пожаре, а уцелевшие домаэто просто загаженный и захламленный лабиринт, где придется резко сбавить скорость и значитпопасться.
Пьяные завывали и улюлюкали совсем рядом. Ещё несколько мгновений и они выпрут из-за угла всей толпой. И увидят тяжело дышащего грязного пацана, стоящего перед лежащим на боку обгорелым остовом автобуса. Пёс крутился впереди, среди запутанных проводов, свисающих с решётчатых металлических столбов. Ему-то что! Небось, думает, что это какая-то игра.
На одном из столбов обмякла привычная для последнего московского года фигуратруп в полуистлевшем пятнистом комбинезоне. Привязанный мертвец каким-то чудом ещё не рассыпался на отдельные части. Птицы и личинки-опарыши довели кости до вполне приличного состояния, а несколько месяцев жары, перемежаемой бурными ливнями, промыли и подсушили их. Во всяком случае, мух на покойнике было не так уж и много.
«Здоровый был мужик! Наверное, пьяного привязывали», мелькнула мысль. Мальчик двинулся неровной трусцой, огибая автобус. Одной рукой он, сам того не замечая, держался за бок, где неумолимо проворачивался невидимый ржавый штырь. Вопли стали ещё ближе. Закатное солнце простреливало переулок насквозь.
Эй, пацан! Давай сюда! услышал он хриплый голос и споткнулся.
Огромный кусок замызганного белого пластика с обрывком синей надписи «ORBI», наполовину придавленный автобусной тушей, приподнялся. Под ним смутно белела белая борода и ладонь руки, машущей: «Сюда, сюда!» На секунду мальчик растерялся.
Да шевелись ты, дурень! Бегом!
Кинувшись на живот, чтобы проползти под горячим от солнца пластиком, мальчик успел только подумать, что старик, скорее всего, всё-таки менее опасен, чем пара здоровенных молодых мужиков. Крепкая ладонь схватила его за шиворот и, протащив по асфальту, стала запихивать вниз головой куда-то вниз, под землю, откуда пахло гнилью и затхлой прохладной водой.
Держись крепче да не за меня хватайся! Тут ступеньки!
Ступеньками были прохладные крепкие скобы, торчащие из стены бетонного колодца. Перекувыркнувшись через голову, мальчик повис на руках, а потом нащупал ногами опору.
Спускайся вниз, я сейчас люк прикрою, невнятно пробормотали сверху и заляпанные кирзовые сапоги чуть не отдавили мальчику руки. Он поспешно спустился на несколько скоб-ступенек, боясь посмотреть вниз. Что-то проскрежетало и глухо стукнуло. Лучик тусклого света окончательно умер.
Осторожнее там, не грохнись в темноте, просипели сверху. А вот и твои дружки пожаловали
Наверху глухо топали и орали. Что-то бухнуло. Затем чьи-то ноги прогрохотали по пластику. Обливаясь потом, мальчик судорожно вцепился за скобы и затравленно прислушался.
Ты там живой?
Да, выдавил мальчик.
Ну, так и спускайся вниз! Мало ли что? Вдруг им удастся этот люк найти и захочется сюда заглянуть? Ногами только ощупывайтам есть место, где одной ступеньки не хватает. До пола метров пять, так что не падай, бородатый посопел и добавил. Да не дрожи ты!
В голосе чувствовалась досада. Вроде, как мама когда-то сердилась, когда на ночь её маленький сын просил задёрнуть шторы в спальне. За окном качалась злобная на вид старая берёза, растопырив длинные корявые пальцы-ветви. «Ну, берёза же! Хорошая берёза, высокая! Чего ты? Прямо, как лялька маленькая!»
«А пёс? подумал мальчик. Удрал, наверняка удрал». Ему вдруг стало жаль своего нового спутника. Предыдущей ночью пёс свернулся клубком совсем рядышком, а утром мальчик обнаружил, что спит с ним в обнимку.
Собака-то твоя была? спросил его старик. На лбу его загорелся яркий фонарик. Эти фонарики надеваются прямо на голову, на ремешке. Мальчик видел такие штуки, но самому так и не удалось раздобыть. Да и батарейки к ним, наверное, тоже достать было невозможно во всяком случае, когда ты ещё мал и один бредёшь по огромному страшному городу.
Нет. Просто пристал ко мне. Вчера.
Мальчик осторожно встал на бетонный пол. Он ожидал, что ноги его утонут в мокрой грязи, но было довольно сухо. Во всяком случае, кроссовки не промокли. Старик, сопя, спустился с лестницы.
Теперь слушай сюда, малец. Мы сейчас пройдём метров сто и вылезем в развалинах. Там надо вести себя тихо и осторожно, как мышки, понял? И вообщеидти аккуратно. Ты один? Или кто-то тебя ждёт наверху?
Один.
То есть, никто тебя искать не будет, так?
Нет, никто.
Ну и ладно. Тогда в твоих же интересах помалкивать и идти со мной. Есть где отдохнуть, поесть и поговорить. А покатс-с-с! Согласен?
Я тихо буду идти
Они вылезли через полуоткрытый люк где-то среди нагромождения закопчённых бетонных плит. Солнце опустилось ещё ниже и в развалинах начинали свою таинственную жизнь сумерки. Вогруг поскрипывало; дребезжал на вечернем ветерке лист кровельной жести; в одном месте над россыпью бетонной крошки наивно торчали несколько зелёных кустиков. Наверное, уцелевший при пожаре и обрушении тополь упрямо прорастал сквозь нагромождение бывших стен. Беглецы прошли совсем немного и уже нырнули в поросший травою лаз, образованный несколькими обломками лестничных пролётов, как откуда-то из лабиринта руин вылетел пёс и закрутил хвостом, увидев мальчика.
Надеюсь, он сам нас нашёл, пробормотал старик. Мальчик увидел в его руке пистолет. Пёс боком протиснулся к мальчику, он явно не доверял старику, и лизнул запястье. Ладно, вроде, всё тихо. Пошли, животинка. Только не вздумай лаять слышь, пацан, если он гавкнет, то я его сразу пришибу, понял?
Мальчик закивал головой. Он обнял пса за шею и прошептал ему в лохматое ухо: «Тихо, Рикки, тихо! Понял?» Ему казалось, что это имя более всего подходит для смешной дворняги. Почему? Он и сам не знал. Пёс облизал ему щёку. Казалось, он был совсем не против быть паинькой по имени Рикки.
Все трое проползли внутрь прохода. Стало просторнее. Можно было подняться с четверенек на ноги. Похоже, что обломки прикрывали вход в подвал. Мальчик смутно вспомнил, что когда-то видел такие подвалы в подъездах старого дома, который мама называла «хрущобкой». Того самого, что стоял напротив их с мамой большого и белоснежного дома с подземным гаражом и охранником при шлагбауме. При входе в «хрущобу» слева всегда была оцинкованная дверь, как правило, с огромным висячим замком. Сейчас такая дверь была тоже закрыта, но старик достал большой ключ и бесшумно открыл врезанный в дверь замок.
Петли смазаны, замок смазан, бормотал он. Хорошо, что я третьего дня здесь всё в порядок привёл
Всё-таки чудной старик, опасный.
Однако, устало шагая вслед за странным стариком, мальчик подумал, что уж чему бытьтого не миновать. Так когда-то говорила его няня. Видимо, и впрямь наставали странные времена. Судите сами, непонятности шли одна за другой. Собака, мгновенно привязавшаяся к нему и вполне добродушная, раз. Дваэто куча нализавшихся придурков, которые ни с того ни с сего погнались за мальчишкой, почти уже прошмыгнувшим мимо. И главное, три, непонятный старик, зачем-то помогающий ему спрятаться. От всего этого голова шла кругом. И очень хотелось есть.
В конце концов, старик не производил впечатления какого-то настороженного и ловкого человека. Если случится нехорошее, можно ткнуть его ножом и убежать. Наточенный стальной нож с наборной рукояткой мальчик носил на поясе, прикрывая ножны длинными полами замызганной джинсовой безрукавки. Удобный охотничий клинок в самодельных пластмассовых ножнах он подобрал ещё осенью, рядом с двумя свежими трупами ограбленных. Понятно, что тот, кто ограбил и убил двух путников, выкинул этот нож за ненадобностью. Сам-то он наверняка был вооружён чем-то вроде топора или мачете, судя по ранам убитых, да и нож у него имелся покруче. Но мальчику выбирать не приходилось. Такой острый ножик всё же лучше, чем ничего. «А пистолетвообще было бы здорово! подумал он. Может, попытаться взять его у старика?»