Он взглянул на потолок, и я предположил, что он смотрел на Туманность Орла.
И они будут сильно отличаться от нас. Они живут в адском месте. Не в таком, как здесь. Рукав созвездия Стрельца огибает почти все ядро Галактики, он полон облаков, пыли и молодых звезд. Да и сама туманность Орла освещена звездами, которым лишь несколько миллионов лет. Небо на их планете, должно быть, потрясающеенаподобие медленного взрыва, и совсем не похожее на наше, с упорядоченно вращающимися точечками, как будто мы внутри компьютера. Неудивительно, что мы начали с астрологии и астрономии. Представь, насколько иным должно быть их мышление, раз они эволюционировали под совершенно другим небом.
Мы этого никогда не узнаем. Я хмыкнул. Во всяком случае, в ближайшие шесть тысяч лет.
Может быть. Зависит от того, какую информацию мы обнаружим в сигнале. Хочешь еще колы?
Но я даже первую банку не открыл.
Вот так и прошел тот день. Мы говорили только о сигнале, а не о том, как у него дела, с кем он встречается. Ни о моей семье, жене и мальчикахкстати, мы все начали учить язык жестов, чтобы общаться с малышкой Ханной. Сигнал из Орла был нечеловеческим, абстрактным. Его нельзя было увидеть или пощупать, его даже услышать было нельзя без предварительной хитроумной обработка. Но только он и заполнял голову Уилсона. То был Уилсон во всей своей красе.
В ретроспективе это было счастливейшее время в его жизни. Да поможет ему Бог.
2026
Тебе нужна моя помощь, верно?
Уилсон стоял перед моей дверью, в пиджаке и небрежно повязанном галстукевылитый ученый с головы до пят. Вид у него был жуликоватый.
Как ты узнал?
А зачем же еще ты сюда явился? Ты ведь никогдане приходишь в гости. Что ж, это правда. Он даже практически не писал и не звонил. Кажется, моя жена и дети не видели его уже шесть лет, с похорон нашего отца.
Он призадумался, затем ухмыльнулся:
Логичный вывод с учетом прежних наблюдений. Можно войти?
Я повел его через гостиную в свой домашний кабинет. Мальчики, которым тогда было двенадцать и тринадцать лет, играли в голографический бокс, и в центре ковра две голограммы боксеров-чемпионов ростом сантиметров в тридцать повторяли движения парнишек. Я представил мальчикам Уилсона. Они его едва вспомнили, и не уверен, что он вспомнил их. Я поспешил вывести его из гостиной. Мальчики переглянулись и изобразили на языке жестов то, что примерно означало: «Ну и придурок».
Уилсон это заметил:
Что это они изобразили? Это какая-то игра?
Я даже не удивился, что он этого не знает:
Это британский язык жестов. Мы учили его несколько летс похорон отца, когда сблизились с Барри и его женой и узнали, что у них глухая дочурка. Ханна, помнишь ее? Ей сейчас восемь лет. Мы все научились с ней разговаривать. Для мальчиков, думаю, это вроде игры. Знаешь, есть какая-то ирония в том, что ты участвуешь в проекте стоимостью в миллиарды фунтов, чтобы поговорить с инопланетянами в шести тысячах световых лет от нас, но тебя абсолютно не волнует, что ты не можешь общаться с маленькой девочкой в собственной семье.
Он тупо уставился на меня. Я произнес слова, которые, очевидно, ничего для него не значилини интеллектуально, ни эмоционально. Уилсон он и есть Уилсон.
Он просто заговорил о работе:
Сейчас у нас есть данные за шесть летшесть импульсов, каждый по секунде. И в них многоинформации. Они используют метод, сходный с нашим мультиплексированием длины волны, когда сигнал делится на секции шириной примерно по килогерцу. Мы извлекли гигабайты
Я сдался. Вышел, заварил кофейник кофе и принес его в кабинет. Когда я вернулся, Уилсон стоял на том же месте, где я его оставил, точно выключенный робот. Он взял кофе и сел.
Гигабайты? напомнил я.
Гигабайты. Для сравнения, вся «Британская энциклопедия»всего лишь гигабайт. Проблема в том, что мы не можем понять смысл этой информации.
А откуда вы знаете, что это не шум?
Есть методы, чтобы это проверить. Теория информации. Они основаны на экспериментах по общению с дельфинами.
Он вытащил из кармана наладонник и показал мне некоторые результаты.
Первый оказался достаточно прост, и назывался «граф Зипфа». Сообщение разбивается на блоки, которые выглядят как компонентывозможно, это слова, буквы или фонемы английского языка. Затем делается подсчет частоты: сколько раз встречается «а», сколько раз «е», сколько раз «р», и так далее. Если это случайный шум, то количество букв будет примерно одинаковым, и получится плоское распределение. Если это чистый сигнал без информационного содержимого, то есть строка из одной и той же буквыа, а, а, а, то получится график с пиком. Осмысленная информация даст наклонный график, нечто среднее между этими горизонтальными и вертикальными пределами.
И мы получили замечательную прямую в логарифмической шкале в минус первой степени, сказал он, показывая мне график. Информация там есть, это точно. Но возникло много споров по идентификации самих элементов. Они не послали нам аккуратный двоичный код. Данные частотно модулированы, а их язык полон подъемов и спадов. Он скорее напоминает фильм о растущем саде, запущенный на быструю перемотку, чем любой человеческий поток данных. Я все гадаю, не связано ли это как-то с их молодыми небесами Как бы то ни было, после Зипфа мы испробовали энтропийный анализ Шеннона.
Он сводится к поиску взаимоотношений между элементами сигнала. Вырабатываются условные вероятности: при наличии пары элементов, насколько вероятно, что ты увидишь U после Q? Затем переходишь, как говорится на нашем жаргоне, на «уровни энтропии» более высокого порядка, начиная с троек элементов: насколько вероятно, что ты увидишь G после I и N?
Для сравнения, языки дельфинов имеют энтропию третьего или четвертого порядка. Мы, люди, поднимаемся до восьмого или девятого.
А Орлята?
Их уровень энтропии ломает наши методики оценки. Мы полагаем, что он примерно тридцатого порядка. Он уставился на меня, проверяя, все ли я понял. Это информация, но гораздо более сложная, чем любой человеческий язык. Она может напоминать английские предложения с фантастически закрученной структуройтройные или четверные отрицания, перекрывающиеся предикации, меняющиеся грамматические времена. Он ухмыльнулся. Или тройные энтендры. Или четверные.
Они умнее нас.
О, да. И это доказательство, если оно нам нужно, что это послание не предназначалось конкретно нам.
Потому что в таком случае они бы его упростили «для чайников». Как думаешь, насколько они умны? Умнее нас, безусловно, но
А существуют ли пределы? Что ж, может быть. Можно представить, что более старая структура выйдет на плато развития, как только они установят важнейшие истины об устройстве вселенной и выйдут на технологический уровень, оптимальный для их нужд Нет причины считать, что прогресс обязан вечно двигаться вперед и вверх. Далее, опять-таки, могут существовать фундаментальные пределы по обработке информации. Не исключено, что мозг, ставший чрезмерно сложным, подвержен срывам и уязвим для перегрузок. Должна иметься золотая середина между сложностью и стабильностью.
Я налил ему еще кофе.
Я поступил в Кембридж. И я привык общаться с существами, которые умнее меня. Или мне полагается ощущать себя деморализованным?
Это тебе решать, улыбнулся он. Но Орлята для насновая категория существ. Это тебе не встреча инков с испанцами, когда имелся лишь технологический разрыв. И те и другие были людьми. А вот мы можем обнаружить, что мост через пропасть, разделяющую нас и Орлят, нельзя будет перебросить никогда.Помнишь, как папа читал нам «Путешествия Гулливера»?
Я вспомнил и улыбнулся.
Те говорящие лошади пугали меня до смерти. Уж они точно были умнее нас. И как на них реагировал Гулливер? Они внушали ему благоговейный страх. Он пытался им подражать, и даже после того, как они его выгнали, он презирал людей, потому что они были не столь хороши по сравнению с лошадьми.
Месть мистера Эда, сказал я. Но подобный юмор он всегда понимал с трудом.
Может быть, нас тоже ждет такой путьмы станем подражать Орлятам или бросать им вызов. А может быть, уже само знание, что существует раса, которая умнее насэто смерть.
Все это публично известно?
О, да. Мы считаемся филиалом NASA, а они четко соблюдают политику открытости. К тому же наш институт дырявый, как решето. Нет смысла даже пытаться о чем-то умолчать. Но мы выдаем новости постепенно и трезво. И они становятся почти незаметными. Ты сам, например, много об этом знаешь?
А что ты думаешь про сам сигнал? Это нечто вроде суперэнциклопедии?
Он фыркнул:
Может быть. Оптимисты контакта лелеют на это надежду. Но когда европейские колонисты высаживались на новых берегах, первым делом они раздавали не энциклопедии или учебники истории, а
Библии.
Да. Но сигнал может быть и чем-то менее подрывным. Огромным произведением искусства, например. Зачем они вообще его послали? Может быть, это их предсмертное послание. Или гробница фараона, полная сокровищ. Мол, посмотрите: мы здесь были, и вот какими хорошими стали.
Так чего ты хочешь от меня?
Он уставился на меня. Я подумалясно ведь, что он старается придумать, в своей обычной неуклюжей манере, как бы заставить меня сделать то, что ему хочется.
Ну, а ты как думаешь? По сравнению с этим сигналом, перевод с самых малопонятных человеческих языковпара пустяков, а Розеттского камня у нас нет. Послушай, Джек, наши средства обработки информации в институте теоретически очень умны, но они ограниченны. Потому что работают на процессорах и с хранилищами памяти лишь чуть получше этого. Он показал свой наладонник. В то время как программные монстры, которые делают для тебя обработку данных, на несколько порядков мощнее.
Программы, которые я разработал и обслуживал, обрабатывали бесконечные потоки данных, собираемые на каждого жителя страны, начиная с ваших поминутных перемещений на частном или общественном транспорте, и кончая тем, какую порнуху вы качаете и как прячете ее от супруга или сожителя. Мы отслеживали структуру вашего поведения и отклонения от этой структуры. «Террорист»понятие широкое, но подходящее для описания современного феномена, которое мы искали. Террористыиголки в стоге сена, в котором все прочиесоломинки.
Эта непрерывная обработка данных в режиме реального времени требовала чудовищных по объему хранилищ данных и соответствующих вычислительных мощностей. Несколько раз мне доводилось бывать в центральном офисе и видеть эти большие компьютеры в бункерах под Новым Скотланд-Ярдом: гигантские сверхпроводящие нейронные сети, подвешенные в таких холодных помещениях, что от мороза там перехватывало дыхание. Ничего подобного ни в частном секторе, ни в науке не имелось.
Поэтому, как я понял, Уилсон и пришел сегодня ко мне.
Ты хочешь, чтобы я пропустил твой инопланетный сигнал через мои системы обработки данных, так ведь? Он мгновенно подцепил меня на крючок, но я не собирался в этом признаваться. Пусть я и расстался с академической жизнью, но любопытство одолевало меня столь же сильно, как и Уилсона. И как, по-твоему, мне получить на это разрешение?
Он отмахнулся от вопроса, как от мелкой технической проблемки, не представляющей интереса:
То, что мы ищемэто структуры, заложенные в этих данных, на много слоев вглубь, любую начальную зацепку для расшифровки всего сигнала Очевидно, что программы, созданные для поиска структуры в том, как я пользуюсь карточками для оплаты проезда, придется адаптировать для поиска полезных корреляций в сигнале. Это будет беспрецедентный вызов. В каком-то смысле, это хорошо. Наверняка уйдут десятилетия на полную расшифровку, если такое вообще удастсякак у европейцев эпохи Возрождения ушли поколения, чтобы понять наследие античности. Сам фактор времени будет профилактикой от культурного шока. Так ты нарушишь правила ради меня, Джек? Давай, старина, решайся. Вспомни, что сказал папа. Решать такие загадкиэто для нас. Ведь мы с тобой вместе ели яблоки Тьюринга
Все-таки он не был полностью лишен коварства. И знал, как переманить меня на свою сторону. Однако насчет культурного шока он ошибся.
2029
Два вооруженных полицейских проводили меня через здание института. Большая стеклянная коробка была совершенно пуста, если не считать меня, полицейских и их собаки. За окнами был солнечный и холодный весенний день, а ясное голубое небо находилось бесконечно далеко от последней безумной выходки Уилсона.
Он сидел в офисе проекта «Кларк» перед экраном, на котором мелькали окошки с данными. На поясе у него были закреплены крупные бруски пластиковой взрывчатки, а в руке он сжимал какой-то взрывательиз тех, что срабатывают, если его выпустить. Мой брат в конце концов опустился до трафаретного бомбиста-самоубийцы. Полицейские остались за дверью, на безопасном удалении.
Мы наедине. Уилсон огляделся. Они могут нас видеть, но не могут слышать. В этом я уверен. Мои компьютерные брандмауэры Когда я шагнул к нему, он поднял руки. Ближе не подходи. Я ее взорву, клянусь.
Господи, Уилсон. Я остановился, замолчал и заставил себя успокоиться.
Я знал, что мои парни, сейчас уже подростки, будут следить за каждым моим движением по каналам новостей. Может быть, нас никто и не слышит, зато у Ханны, теперь прелестной одиннадцатилетней девочки, много друзей, умеющих читать по губам. Об этом Уилсон никогда бы не подумал. И если мне суждено умереть сегодня, на пару с чокнутым братцем, то я пойду на что угодно, лишь бы мои парни не запомнили отца, сломленного страхом.
Я сел как можно ближе к Уилсонунасколько он подпустил. Голову я старался держать опущенной, а когда говорил, то еле шевелил губами. На столе я заметил упаковку из шести банок теплой газировки. Думаю, теплая газировка будет всегда ассоциироваться у меня с Уилсоном. Я взял банку, вскрыл и глотнул, не почувствовав вкуса.
Хочешь?
Нет, отрезал он. Располагайся поудобнее.
Ну ты и гребаный идиот, Уилсон. Как ты вообще до такого дошел?
Сам должен знать. Ты же мне помогал.
И, богом клянусь, я давно об этом пожалел! рявкнул я в ответ. Ты меня подставил, кретин. А после Франции мы стали мишенью для каждого психа на планете, я и мои мальчики. Мы живем под надзором полиции.
Не вини меня. Ты сам сделал выбор и решил мне помочь.
Я уставился на него:
Это называется верность. Качество, которое ты, будучи полностью его лишен, видишь только как слабость, которую можно эксплуатировать.
Как скажешь. Какое это сейчас имеет значение? Послушай, Джек, мне нужна твоя помощь.
Это уже превращается в систему.
Он взглянул на экран.
Мне нужно, чтобы ты выиграл для меня время. Дал мне шанс завершить этот проект.
А почему меня должен заботить твой проект?
Это не мойпроект. И никогда им не был. Уж это ты наверняка понимаешь. Его запустили они
Все изменилось за три года, с того дня, когда я начал анализировать послание Уилсона на больших компьютерах под Новым Скотланд-Ярдомтайком от моих боссов, которые никогда бы пошли на такой риск и не стали бы подвергать драгоценные сверхпроводящие мозги воздействию столь неизвестных факторов. Что ж, Уилсон оказался прав. Мои программы быстро выявили повторяющиеся сегменты, куски организованных данных, отличающиеся лишь деталями.
А интуиция подсказала Уилсону, что эти сегментыкуски исполняемого кода, то есть программ, которые можно запустить на исполнение. И пусть даже они были записаны странным текучим языком Орлятон решил, что распознал логические циклы, выражения для запуска и остановки. Математика может быть, а может и не быть универсальной, но принципы работы компьютера, похоже, оказались именно такимимой брат обнаружил машины Тьюринга, глубоко закопанные в инопланетянской базе данных.
Уилсон перевел эти сегменты на человеческий язык математического программирования, и запустил эти программы на отдельном компьютере, не подключенном к сети. Программы повели себя наподобие вирусов. Будучи запущенными в почти любой компьютерный субстрат, они самоорганизовались, изучили окружающую их среду, начали размножаться и быстро увеличивались в размерах, обращаясь к базам данных, загруженным вместе с ними со звезд. А потом начали задавать вопросы операторам: простой обмен на уровне «да-нет», «ложный-истинный», и вскоре на основе этих вопросов они создали общий язык.