Жив?
Жив
Длинная игла вонзилась мне в руку на сгибе. Сделали укол. Вдруг начала ужасно разламываться голова.
Скорее! Скорее! обретая сознание, прошептал я. Специалиста по связи! Прямо сюда!.. Я не был уверен, что выживу. Третий Вавилон. Под черепом у меня плескался крутой кипяток и я боялся, что забуду разноцветную схему проводов, откуда тянулась тонкая, едва заметная жилочка к Нострадамусу. Фирна. Провинция Эдем. Скорее! Скорее!.. У нас совсем нет времени!..
10. Фирна. Провинция Эдем
Сестра Хелла стояла у окна и показывала, как у них в деревне пекут бакары. Она месила невидимое тесто, присыпала его пудрой, выдавливала луковицу вся палата завороженно смотрела на ее пальцы, а Калеб пытался поймать их и поцеловать кончики.
A y меня мама печет с шараппой, сказал Комар, чтобы семечки хрустели.
С шараппой тоже вкусно, ответил Фаяс.
Только Гурд не смотрел. Он былнохои не мог смотреть на женщину с бесстыдно открытым лицом. Он лежал, зажмурившись, сомкнув поверх простыни темные ладони, и монотонно читал суры.
Голос его звенел, как испуганная муха.
Фаяс сказал ему:
Замолчи.
Муха продолжала звенеть.
Сестра Хелла приклеила на стекло две лепешки и Калеб издал нетерпеливый голодный стон, будто бакары и в самом деле скоро испекутся, но сестра Хелла забыла оторвать рукивдруг прильнула белой шапочкой к окну, и он тоже прекратил смеяться нелепо разинул рот, словно хотел проглотить целый хлеб.
На рыночную площадь перед больницей выкатился приземистый массивный грузовик в защитных разводахчихнул перегретым мотором и замолк. Какие-то люди торопливо выскакивали из кузова. Неожиданно стукнул короткий выстрел, еще один, загремела команда и истошно, как над покойником, завыли старухи-нищенки.
Тогда сестра Хелла медленно, словно без памяти, попятилась от окна и закрыла потухшие глаза. А Калеб прижался в простенке и серебряный бисер влаги выступил у него на коричневой распахнутой груди.
Солдаты, крупно дрожа, выговорил он.
Железный ноготь чиркнул по зданию, оглушительно посыпались стекла. Фаяс хотел подняться, и ему удалось подняться, он даже опустил на пол загипсованную ногу, но больше ничего не удалось, закружилась голова и крашеные доски ускользнули в пустоту, он схватился за спинку кровати. Тоненько заплакал Комар: Спрячьте, спрячьте меня!.. Ему было пятнадцать лет. Калеб, точно во снебессильно, начал дергать раму, чтобы открыть, дверь отлетела и ввалились потные грязные боевики в пятнистых комбинезонах.
Не двигаться! Руки на голову!
У них были вывернутые наружу плоские губы и орлиные носы горцев. Их называли «мичано»гусеницы.
Фаяс поднял опустевшие руки. Он подумал, что напрасно не послушался камлага и поехал лечиться в город.
Теперь он умрет.
Была неживая тишина. Только Гурд шептал суры. Он тоже встал, но руки на затылок не положил. Капрал замахнулся на него прикладом.
Нохо! изумленно сказал он. Ты же но-хо! Прижал левую ладонь к груди. Шарам омол!
Шарам омол, сказал Гурд, опустив веки.
Как мог нохо оказаться здесь? Или ты забыл свой род? Или ты стрижешь волосы и ешь свинину? Капрал подождал ответа, ответа не было. Он сказал. Этого пока не трогать, я убью его сам.
Черные выкаченные глаза его расширились.
Женщина!
Сестра Хелла вздрогнула.
Отпихнув солдат, в палату вошел человек с желтой полосой на плечекомандир.
Ну?
Женщина, сказал капрал.
Командир посмотрел оценивающе.
Красивая женщина, я продам ее на базаре в Джумэ, там любят женщин с Севера. Всех остальных
Он перечеркнул воздух.
Гурд, стоявший рядом с Фаясом, негромко сказал:
Мужчина может жить, как хочет, но умирать он должен, как мужчина.
Он сказал это на гортанном диалекте, но Фаяс понял. И капрал тоже понял, потому что прыгнул, плашмя занося автомат. Поздно! Худощавое тело Гурда, как змея распласталось в воздухекомандир схватился за горло, меж скребущих кожу, грязных ногтей его торчал узкий нож с изогнутой ритуальной рукояткой.
Каждый нохо имел такой нож.
Не надо! Не надо! жалобно закричал Комар.
Капрал надул жилистую шею, командуя.
Обрушился потолок.
Фаяс загородился тощей подушкой. Ближайший солдат, выщербив очередью стену, повернул к нему горячее дуло. Сотни полуденных ядовитых слепней сели Фаясу на грудь и разом прокусили ее
Прицел на винтовке плясал, как сумасшедший. Он сказал себе: Не волнуйся, тебе незачем волноваться, ты уже мертвый. Это не помогло. Тогда он представил себя мертвымкак он лежит на площади и мичано тычут в него ножами. Прицел все равно дергался. Тогда он прижал винтовку к углу подоконника. Он терял таким образом половину обзора, но он просто не знал, что можно сделать еще. Видны были двоесамые крайние. Он выбрал долговязого, который поджег больницу. Он подумал: У меня есть целая обойма и я должен убить шестерых. Долговязый вдруг пошел вправо, он испугался, что потеряет его и мягко нажал спуск.
Нельзя было медлить, но все же долгую секунду он смотрел, как солдат, переломившись, валится в глинистую пыль. Затем острыми брызгами отлетела щебенка и он побежал. Стреляли по нему, но они его не видели. Он выскочил на опустевшую улицу и перемахнул через забор, увяз в рыхлых грядках фасоливыдирал ботинки, давя молодую зелень. За сараем был узкий лаз и он спустился по колючим бородавчатым ветвям. Красные лозы ибиска надежно укрыли его. Пахло древесным дымом. Скрипела на зубах земля и казалось, что это скрипит ненависть.
Откуда они взялись? До границы было почти двести километров. Мичано никогда не забирались так далеко. Крупная банда и отлично вооружены, зенитные ружья, базуки Два дня назад произошло столкновение у Омерры: группа диверсантов пыталась взорвать электростанцию. У них тоже были базуки. Охрана не растерялась, подоспел взвод народной милиции. Вот откуда ониот Омерры. Думали, что они откатились к границе, ждали их там, а они пошли на Север.
Он пригнул лозу и красный цветок неожиданно рассыпался, оголив зеленую плодоножку. Жизнь кончилась. Сад был пуст. Он перебежал через сад. Хорошо бы успеть до почты, должна быть рация на милицейском посту. Он спрыгнул в проулок. Навстречу ему шли два мичано. Они шли взразвалку, попыхивая толстыми сигарами. Он выстрелил, передернул затвор и опять выстрелил, как на учениях, левый мичано даже не успел снять с плеча автомат. Но правый успелраскаленным прутом ударило по бедрам. Он упал на твердую землю. Выстрелов больше не было. Второй мичано тоже лежал, загребая руками пыль, будто плавая. Надо было забрать автоматы, но он боялся, что на выстрелы прибегут, пролез через дыру в плетне. По коленям текло расплавленное железо. Он шел, цепляясь за ветви деревьев. На почте был разгром: скамьи перевернуты, сейф вскрыт, коммутаторы разбиты. В соседней комнате, где бы пост, раскидав на полу ненужные ноги и обратив глаза в другой мир, лежал мертвый Гектор. На груди его, на зеленом сукне мундира, засох багровый творог, а из левой брови был вырезан кусочек мяса«черная сигфа», ритуал. Кисло пахло кровью. Рация извергала пластмассовое нутро. Он осторожно опустился перед окном, заметив краем глаза, что от двери через всю комнату тянется к нему мокрая полоса. Он подумал: Я, наверное, потерял много крови. Он знал, что отсюда уже не уйдет и останется рядом с Гектором.
Из окна была видна площадьполукруг деревянных лотков и утоптанное пространство в центре. Стояли мичано с желтыми нашивками, а перед нимитрое стариков в праздничных синих пекештах. И еще одна синяя пекешта лежала на земле. Высокий человек, обвешанный зеркальными аппаратами, отходил, приседал, пятился, поднося к лицу камеру, похожую на автомат, но короче и толще.
Корреспонденсо, сказал он сквозь зубы.
Опять положил винтовку на подоконник. Винтовка весила тонну, руки больше не дрожали, наплыл серый туман. Он выстрелил в шевелящиеся неясные тени. Выстрел булькнул очень тихо. Он не видел, попал он или нет, и выстрелил еще раз. Тут же упорный свинцовый дождь глухо заколотил по стенам. Горячая капля ударила его в плечо, обожгла и отбросила. Он услышал слабые крики и понял, что к нему бегут. У него оставался еще один патрон. Он ничего не видел, что-то произошло с глазами. Он просунул каменную винтовку вперед и потянул за спуск. А когда они добежали до него, то он был уже мертв
Корреспондент сказал:
Детиэто всегда трогательно. Наши добрые граждане прослезятся, увидев детей, и начнут обрывать телефоны своим когрессменам, требуя срочной помощи.
Шарья попытался спрятаться, но жестокие пальцы ухватили его за ухо, больно смяли и вытащили из толпы.
Маленький разбойник, все-таки как он вас ненавидит, капрал
Корреспондент был высокий, на паутинных ножках, между которыми перекатывался выпуклый живот. Будто кузнечик. Фотоаппараты его блистали на солнце.
Капрал швырнул старикам праздничные пекешты.
Одевайтесь!
Старый Ория, помедлив, натянул синий балахон, глядя на него, одели и остальные.
Испуганная женщина подала железный лист со свежими еще дымящимися бакарами. Противоестественный запах хлеба ударил в ноздри. Капрал переложил лепешки на расписное глиняное блюдо и накрыл веткой мирта.
Ты преподнесешь мне это, отчеканивая каждую букву, сказал он. И не забудь, что ты должен все время улыбаться, падаль
Старый Ория даже не согнул рук, чтобы взять.
Тогда капрал, не удивляясь, позвал:
Сафар!
Один из солдат картинно вытянулся и щелкнул тяжелыми каблуками.
Есть!
Они бросили Орию на землю и положили под правую ногу чурбан, и Сафар прыгнул на эту ногу. Ужасный мокрый треск раздался на площади. Заскулили старухи в задних рядах. Солдаты перетащили чурбан под левую ногу. Старый Ория замычал, прокусив губу, и из сморщенных подглазьев его потекли слезы. Затем они сломали ему обе руки. Они работали споро и быстро. Это была всё старая гвардия, прошедшая многолетнюю муштру в столицелегионы смерти. Сафар наступил на волосы и, блеснув узким ножом, вырезал «сигфу». Осклабился перед камерой, держа этот кусочек в щепоти.
Уникальные кадры, волнуясь, сказал корреспондент. Перережь ему горло, я дам тебе пять долларов.
Старый Ория дышал, как загнанная лошадь. Сафар наклонился и чиркнул ножом по кадыку, засвистела, запузырилась кровь, выходящая из гортани.
Старухи завыли в голос.
Молчать! приказал капрал и плач был мгновенно задавлен. Он сунул блюдо старому Ларпе. Улыбайся, шакал и сын шакала!
Простите меня, люди, сказал старый Ларпа. Взял блюдо.
Руки его мелко дрожали.
Я заставлю тебя жрать собственное дерьмо, зловеще оскалясь, процедил капрал. Ты подаешь их задом, ты оскорбляешь меня?!..
Корреспондент махнул рукой.
Наплевать Никто не знает, где тут зад, а где перед. Наши добрые граждане посмотрят на счастливые радостные лица и увидят, как простой народ приветствует борцов против коммунистической тирании Улыбайся, сволочь, велел он старому Ларпе.
Ларпа улыбнулся и улыбка его была похожа на гримасу боли.
На Шарью никто не смотрел. Он отступил на шаг, потом еще на шаг и вдруг, быстро повернувшись, побежал через площадь к ближайшим домам. Босые ноги стрекотали в пыли. За спиной его крикнули: Назад! Стой, червяк!.. Грохнул выстрел, сбоку распух небольшой пыльный фонтанчик, спасительные дома были уже близкоострый раскаленный гвоздь воткнулся ему в спину пониже лопатки. Шарья упал, перекатился через голову, стукнулся пятками о землю, поползпочему-то обратнои застыл на половине движения, скрутившись, как прошлогодний лист.
Никогда не видел, чтобы по детям, сказал взволнованный корреспондент. Его мутило. Он помял себе лицо. Странное ощущение вседозволенности
Капрал равнодушно пожал плечами.
В это время выстрелили со стороны почты.
Солдаты, как один, попадали ниц и облили распахнутые окна плотным автоматным огнем. Начали перебегатьумело, на четвереньках. Трескотня была оглушительная и поэтому второго выстрела никто не услыхал, только корреспондент недоуменно взялся за свой выпирающий живот, отнял рукиони были испачканы краснымне веря, поднес к самым глазам, смотрел, стремительно бледнея, и вдруг издал долгий, жалобный, тревожный, пронзительный заячий писк
Навстречу им попались носилкираненый держался за бок, кряхтел и постанывал. Дальше, у самых домов, лежал мертвый мальчик. Сестра Хелла споткнулась, ударившись о его стеклянный взгляд. Мичано толкнул в спину: Иди! Учительница впереди нее ступала, как слепая, а продавщица из магазина, придерживая порванное платье, рыдала навзрыд, она до смерти боялась нохо.
Школа состояла из трех больших помещенийбывший дом откупщика. Их загнали в кабинет для младших классов. Там уже были двое солдат и две девушки. Одну сестра Хелла зналаиз магистрата, вторая была незнакомая. Девушки стояли у доски, закрываясь трепещущими руками, а солдаты сидели на сдвинутых к стене партах и курили сигары.
Они отдыхали.
Пополнение, сказал мичано, который привел их. Этаучительница. Ты, Чендар, любишь образованных.
Их поставили рядом с девушками у доски. Сестра Хелла не могла дышать, горло запечатал жесткий комок. Звуки застревали в воздухе. Чендар, у которого топорщились хищные кошачьи усы, лениво подошел. Долго смотрел, попыхивая сигарой. Под его немигающим взглядом учительница отодвигалась, пока не уперлась спиной в доску. Тогда Чендар положил ей руку на грудь, она ухватилась за эту короткопалую руку, чтобы отвести, и он с размаху влепил ей пощечину мотнулось белое лицо. Расстегнул пуговицы и просунул ладонь под платье. Жмурился, длинно причмокивая. Учительница быстро-быстро беспомощно моргала, держа на весу шевелящиеся пальцы.
Годится, наконец решил Чендар и за волосы потащил ее к двум сдвинутым партам, у которых были отломаны спинки, так что образовался широкий лежак. Толкнул ее туда и навалился сверху.
Ботинки лягали потный воздух.
Другой солдат сказал:
Я возьмупока эту
Продавщица в разорванном платье зарыдала еще сильнее, сама, не дожидаясь команды, мелко семеня, покорно встала перед ним и солдат одним нетерпеливым движением сдернул с нее одежду.
Кто-то заслонил окно с улицынеразличимо темный против солнца.
Развлекаетесь? Журналист умер. Псург просто взбесился: велел поджигать все дома подряд, так мы до ночи провозимся. Утерся рукавом. Оставьте мне, какую помоложе, я скоро
И провалился в солнечный туман.
Мичано, который привел их, потрогал бедра у одной из девушек, оглядел вторуювелел: Расстегнись! Смотрел, как она, всхлипывая, поспешно обнажает грудь. Перевел взгляд на сестру Хеллу: И ты тоже! Сестра Хелла думала, что не расстегнется, пусть лучше убьют, но увидела его бесцветные, как у всех горцев, ничего не выражающие жидкие глаза и, будто в обмороке, взялась за пуговицы.
Ты мне нравишься, сказал мичано. Ощерился, показав испорченные неполные зубы. Тронул ее за плечо, она пошла, не понимаякуда и зачем. Ноги сгибались, как резиновые. Гулким колоколом бухала кровь в пустой голове. Со всех сторон возились и сопели. Она ждала, что треснет земля и поглотит ее.
Она хотела умереть.
Вместо этого а дверях возник запыхавшийся молодой солдат и, отчаянно жестикулируя, прокричал что-то. Обрывки фраз доходили до нее с опозданием.
Патруль народная армия на двух машинах
Выскочил из-за парт Чендарна кривых ногах, и поднялась ошеломленная учительница, но почему-то сразу упала. И одна из девушек упала тоже. И продавщица забилась в угол между партами и осталась там. Раздавались какие-то слабые хлопки. Зачихал снаружи мотор грузовика. Вторая девушка беззвучно открывала рот, светлую блузку ее наискось испятнали спелые раздавленные ягоды. Мичано, залитый искристым солнцем, очень медленно вставлял свежую обойму в рукоять автомата.
Сестра Хелла отпустила пуговицы. Она поняла, что сейчас ее убьют и обрадовалась
СООБЩЕНИЯ ГАЗЕТ.
Израильские вертолеты нанесли вчера новый ракетно-бомбовый удар по окрестностям южноливанского города Сайда, где расположены лагеря палестинских беженцев. Имеются убитые и раненые. * * * 70 тысяч полицейских блокировали основные магистрали южнокорейской столицы, чтобы не допустить проведения манифестации против антинародного режима Чон Ду Хвана. Демонстранты были встречены дубинками, слезоточивым газом и залпами резиновых пуль. Только по предварительным данным, арестовано 635 человек. * * * Как сообщает агентство ПТИ, за сутки, прошедшие со времени зверского убийства 24 пассажиров автобуса в округе Хошиярпур, еще десять человек погибли от пуль террористов. Вооруженные нападения совершены одновременно в нескольких местах. * * * Соединенные Штаты произвели очередной ядерный взрыв на полигоне в Неваде. Это уже 23-е американское ядерное испытание с момента введения Советским Союзом в одностороннем порядке моратория на все ядерные взрывы, соблюдаемого и по сей день. * * * В Соуэто, крупнейшем гетто Южной Африки, банда расистских молодчиков промчалась на автомобиле по улицам, обстреливая прохожих. Несколько человек убито. Неизвестными террористами оказались полицейские, угнавшие автобус. * * * Кровавую расправу над безоружными людьми учинил в Боготе бывший американский солдат, участник войны во Вьетнаме Элиас Дельгадо. От его рук погибли 29 человек. Находясь под воздействием наркотиков, этот обезумевший «ветеран» застрелил собственную мать и пятерых девушек-студенток, проживавших по соседству, а затем открыл стрельбу по посетителям в ресторане
II. Настанет день
Спасти его не удалось.
Как ни странно, потребовалось довольно много времени, чтобы соотнести увиденную мною схему телефонных соединений с реальной городской сетью. Поэтому, когда оперативная группа прибыла по адресу, то в аккуратной, очень строгой и чистой, наполненной влажными сумерками комнате, где блестели длинным стеклом книжные стеллажи, она застала человека, сидящего за письменным столом и уронившего седую голову на разбросанные в беспорядке бумаги.
Фамилия его былаДенисов.
Александр Иванович.
Он был очень стар.
Он родился в Петербурге, получил диплом врача, участвовал в революции, женился, воевал, был ранен, работал в различных институтах, защитил диссертацию, написал две монографии, заведовал кафедрой, вышел на пенсию, оставался консультантом по проблемам биологии.
Последние двадцать лет он занимал комнату в большой коммунальной квартире на Павелецком переулке. Недалеко от Маканина.
Комната была метров двенадцать.
Телефонсвой.
Медицинская экспертиза, произведенная немедленно, установила, что смерть наступила сегодня, двадцать девятого ноября, около шести часов утра. Причиной ее явилось резкое кровоизлияние в мозггеморрагический инсульт. Видимо, он был чрезвычайно острым, внезапным и сопровождался разрушением нервной ткани.
Экспертиза отметила, что в организме пострадавшего совершенно отсутствуют признаки гипертонии и сопутствующих ей явлений, на фоне которых мог бы развиться инсульт такой интенсивности.
Он был удивительно здоров для своего возраста.
Скорее всего, гипертонический криз и связанное с ним поражение мозга имели в своей основе необычайно сильное эмоциональное переживание: внезапный испуг, ужас, горе.
Экспертиза полностью исключала возможность насильственной смерти.
Соседи показали, что жил он на редкость замкнуто, большую часть времени проводил дома и, видимо, не имел в последние годы близких друзей или знакомых.
Его никто не навещал.
Это было понятно: невозможно дружить с человеком, который знает о тебе всё.
Родственников у него не было.
Вот так.
Остались многочисленные записи, остались дневники, остались протоколы наблюдений. Все это было изъято. Дело о Нострадамусе мы закрыли.
Краем уха я слышал, что было проведено несколько ответственных совещаний, где анализировались все аспекты внутреннего зрения. Было выяснено, что «прокол» не представляет собой принципиально нового биологического свойства. В неявной форме он присущ некоторым высшим животным и даже насекомым. В чистом виде «проколом сути» (ридинг-эффект) является, например, так называемое «озарение» у ученых, в момент которого они сразу, минуя все промежуточные этапы, видят конечный результат исследования, или близкое к нему «вдохновение», свойственное художникам и писателям, когда автор очень ясно, до тончайших нюансов ощущает все свое новое еще даже ненаписанное произведение.
Так что это факт известный.
Вероятно, ограниченным внутренним зрением в какой-то мере обладают все опытные врачи.
Или инженеры.
Или геологи.
Это называется интуицией.
Наверное, в дальнейшем оно станет одним из основных инструментов познания.
Я надеюсь.
Надо сказать, что участники совещаний пребывали в некоторой растерянности: с одной стороны метод Нострадамуса имел громадную стратегическую ценность, фактически преобразуя наше видение Вселенной, но с другойосвоение его требовало полутора или двух десятков лет напряженной и самоотверженной работы, а по достижении первых же значимых результатов приводило к быстрой и неизбежной гибели реципиента.
Не знаю, кто бы согласился пойти на это. Я бы не согласился.
Я хорошо помню свои ощущения во время «прокола». Это было настоящее столпотворение ужасов и катастроф.
Третий Вавилон.
Я едва выжил.
Ничего не поделаешь.
Таков наш мир.
Конечно, он не состоит из одной лишь боли. Скорее наоборот. Основой его являются именно позитивные гуманистические идеалы. В мире много радости и счастья. Но человеческое счастье есть чувство естественное. Я бы сказал, что это есть норма, и оно воспринимается как нормабудто воздух, которым дышишь, не замечая. Это необходимый жизненный фон. А социальная патология, которая, пузырясь, захлестывает нашу планету, уродливыми формами своими настолько вываливается из фона, что при настоящем «проколе» ощущаешь прежде всего ееочень ярко и в полном объеме.
Одно связано с другим и действительное «проникновение в суть» обязательно сопровождается спонтанным восприятием черного хаоса современности.
Они неразделимы.
Нельзя видеть только часть правды.
Нострадамуса убила Фирна. Или что-то последовавшее за ней.
Я не знаючто?
Судя по записям в дневнике, он уже начинал догадываться об этом. Картины финальных страниц невыносимы. Но останавливаться было поздно, он добился успеханачалось непрерывное озарение и вся боль мира хлынула в него.
Третий Вавилон.
Единственное, что он успелэто попытаться хоть как-то помочь людям.
И то немного.
Я думаю, что метод действительно появился слишком рано. Я читаю газеты и смотрю телевизор: мир полон таких самоубийственных событий, что невольно возникают сомнения в разумности земной цивилизации. Человеку, который непосредственно воспринимает жестокость и кровь, текущие по континентам, просто невозможно существовать в наше время.
Я думаю, что это дело будущего.
Когда-нибудь исчезнут войны и насилие, о геноциде, терроре и расовой дискриминации будут читать только в книгах по истории. А любое преступление против отдельной личности или против общества в целом будет рассматриваться как явный симптом сумасшествия, требующий экстренного и радикального лечения.
Тогда можно будет вновь обратиться к дару, который заложен в нас неистощимой природой.
Я уверен, что такое время наступит
Е. ФиленкоЗВЕЗДНОЕ ЭХО
Е. Филенко. Звездное эхо.
Авторский сб. «Звездное эхо»,
приложение к журналу «Молодая гвардия»,
1988
«Всякий раз, как ребенок выбрасывает игрушку из своей колыбели, он вызывает возмущение в движении всех звезд во вселенной.»
Для планеты Роллит, издревле известной во всей цивилизованной вселенной как «Жемчужина Мироздания», настала пора тяжких испытаний. Чудовищные по силе катаклизмы раздирали ее изнутри, круша в щебень некогда величественные горные хребты, обращая в зловещие пепелища зеленые ковры бескрайних лугов, выплескивая гигантскими волнами на хрустальные города побережий прежде ласковые воды лазурных морей. Тучи пыли и гари скрыли за собой бездонную бирюзу небес, и чистый кристалл солнца изредка пробивался сквозь них багровым глазом Беды. Роллитяне толпами покидали разрушенные города, унося с собой уцелевший скарб, в надежде обрести спасение в просторных долинах, но находили одни лишь изрытые трещинами, вздыбленные землетрясениями пустыни, да болота, кишащие всползшей из растревоженных недр ядовитой нечистью. По прекрасным когда-то, а ныне мертвым, подсвеченным огнями пожаров, искореженным не-прекращающимися подземными толчками улицам рыскали хищники-трупоядцы. Древняя цивилизация роллитян уходила в прошлое. Лишь горстка ученых, замуровав себя в бронированных стенах орбитальных лабораторий, обреченно и самозабвенно запечатлевала в памяти холодных машин каждый миг разворачивавшейся трагедии. Никто и не помышлял о том, чтобы доискаться причин рока, поразившего «Жемчужину Мироздания». Всеми руководил один порыв: сохранить знание, хотя бы крупицы егос тем, чтобы донести до других, которые придут сюда позже, зловещее предупреждение О чем? О какой беде, подстерегающей мирные, идущие прямыми дорогами к совершенству, разумные расы?
Быть может, те, другие, найдут ответ.
А на дальних орбитах, выжидая свой час, не торопя событий, уже замерли галактические стервятники звездолеты таинственной, враждебной всему доброму и светлому, коварной и злобной империи Моммр
Колобов нервно перевернулся с боку на бок, но ощущение неудобства не прошло. Ему было тяжко. Мешали руки, мешали ноги, сковывала движения постылая грудная клетка, колом застрял в организме чертов позвоночник. И лучше не вспоминать было о черепе, словно в насмешку гарротой стянувшем непомерно разбухший мозг. Во рту было то ощущение, о котором покойный дед Колобова мудро говаривал: «Будто медведь нагадил».
Спихнув с лица многопудовое одеяло, Колобов удумал было позвать жену Цилю, но трудно вспомнил, что третьего дня уехала она в отпуск, на юг. И если следовать элементарной логике, то окажись Циля дома, уж наверняка не было бы прошлого вечера. Эта мысль радостей жизни ему не добавила. Она могла предвещать лишь то, что в холодильнике нет желанной бутылочки минеральной воды «Арзни», даже и не пахнет ледяной простоквашкой в банке из-под съеденных намедни соленых огурчиков пряных, при чесночке и перчике в ядерном рассольце
Колобов тихо застонал и разлепил неподъемные веки. Ему тут же захотелось смежить их вновь и по возможности не прибегать к новой попытке созерцания действительности никогда. Ну хотя бы до приезда Цили.
Из этой суровой действительности на него надвигалось полное укоризны аскетическое лицо Дедушева.
Вий чертов, сказал Дедушев. Убить бы тебя за твои дела.
Колобову стало запредельно плохо и жаль себя.
За что? прошелестел он, чуть не плача. За какие дела?
Ну что ты с собой творишь! с озлоблением воскликнул Дедушев. Ты ведешь безобразный, похабный образ жизни! Стоило жене исчезнутьи ты словно с цепи сорвался!
Колобов с натугой приподнялся на своем одре.
Тебе этого не понять, уже связно произнес он. Ты никогда не был женат. И не будешь. Такие, как ты, обречены на вечную свободу. Но они же ни хрена в этом деле не смыслят! Помнишь фильм «Это сладкое словосвобода»? Не про тебя. Ты, Дед, раб своей свободы, мученик ее. Бедолага.
А ты что же подался в невольники?
И этого тебе не понять. Как сказал мудрец, что имеемне храним, потерявшиплачем. Дай закурить, а? Там, на столе.
Не дам! снова озверел Дедушев. А вот в морду дам, и с удовольствием!
Нну! слабо изумился Колобов, подобрал как сумел прихотливо переплетенные конечности и почти сел. А как ты это сделаешь? Кулаком или чем?
Уж чем придется. Лучше вставай, не зли меня!
Дедушев был одержим идеей хоть как-то изменить мир к лучшему. Будто мир и так не хорош! Например, изобрести нечто этакое, способное осчастливить всех. Или пусть не всех, но многих. На худой конец, в масштабах родного города, где родился, вырос и обречен был умереть непризнанным. Надо отдать ему должное: он боролся за счастье окружающих, не щадя ни окружающих, ни себя. С этим приходилось считаться.
О, господи, Колобов обхватил руками голову. Ты что же, меня воспитывать пришел? Почти тридцать лет ты преследуешь меня своими рацеями. Будто я преступник какой, алкоголик или, там, гуляю безбожно. Тоже мне, прокурор!
Я не прокурор, промолвил Дедушев грустно. Я твоя совесть.
Ну и видок у нее, голубушки, огрызнулся Колобов. Брюки бы, что ли, погладила с прошлого сезона, или ботинки бы почистила. А лучше новые бы купила.
Ты на себя посмотри! парировал тот.