В столовой было пусто. Три подростка торопливо допивали газировку. Один снова потянулся к сифону, но тут дверь с шумом распахнулась, в зал влетел Селин и заорал на них: «Чего расселись, через полчаса выпуск, быстро в актовый!»
Воспитанников как ветром сдуло. Из внутреннего помещения выскочили еще двое, в белых халатах и поварских колпаках; на ходу сдирая с себя халаты, они выбежали из столовой.
В актовый так в актовый! Я не торопясь дожевал гамбургер, запил водой и пошел в актовый зал.
Дверь в зал оказалась закрытой.
Из зала несся шум, кто-то визгливо смеялся. Пока я раздумывал, стучаться или плюнуть и уйти, мимо промчался подросток и, крикнув на бегу: «На галерею, на галерею», исчез в коридоре. Вход на галерею, опоясывающую актовый зал, был на третьем этаже.
По пути к лифту я задумался: почему воспитанники перестали меня выделять, не обращают особого внимания? Да и в первый день я не был в центре внимания, настороженность была, а сейчас и ее нет. Считают уже сроим, что ли?
Перед входом на галерею толпилось несколько подростков, отпихивая друг друга от двери. Мне уступили дорогу, но крайне неохотно. Узкая галерея была набита воспитателями, охранниками и их подопечными. Я выставил вперед плечо и винтом протиснулся к перилам.
В бок упирался локоть охранника, кто-то мерно дышал в затылок. Перила давили на живот, но я не обращал на это внимания. Я понимал, что присутствую в качестве зрителя, возможно, весьма нежелательного. Недаром так настаивал Юрайда, чтобы я как можно скорее уносил отсюда ноги. С первого взгляда я понял, что происходит нечто из ряда вон выходящее.
Довелось мне бывать на выпускных торжествах, а как же: клятвы в верности родным стенам, убеленные главы почтеннейших метров, высокий слог и прочувствованная речь с небольшой слезой в голосе. И чистые лица выпускников, озаренные светом великих надежд, и маленькая девочка с огромным бантом, декламирующая «Напутственную оду» Горация Обергера, и все такое
Непохоже, чтобы здесь собирались читать «Напутственную оду» или произносить высокопарные речи. Бантов я тоже не заметил. На сцене стоял узкий столик, вроде журнального, за ним сидели трое: воспитатель кажется, заместитель директора, а по бокам двое юнцов, затянутых в плотно облегающие костюмы из зеленой кожи. Перед ними лежали две коробки. Но не это поразило меня, а сам зални одного кресла или стула, а только те самые рулоны, что разгружали сегодня утром. Они все были размотаны и пересекали белыми дорожками весь зал под разными углами, пола под ними не было видно. Несколько рулонов торчком приставлены к стенам, еще больше их было свалено в беспорядке в центре зала. На них сидели воспитанники, десять подростков.
Это и есть выпускники, догадался я. В зале больше никого не было, вся школа толпилась на галерее, хотя зал был большой, хватило бы места всем. Может, у них такой ритуал?
«Это кто справа?»свистящим шепотом прошелестел воспитанник. «Ты что? ответили из-за моей спины. Это же Везунчик Куонг!»
Воспитатель, не вставая, взял со стола лист бумаги и начал громко зачитывать фамилии воспитанников. Они по очереди подходили к сцене, воспитатель брал попеременно из двух коробок белые прямоугольники с лентой. Подошедший жал руку воспитателю, вешал прямоугольник на шею и спускался в зал под сдержанный гул галереи. Везунчик и второй хлопали его по плечу.
«Повезло Селину, завистливо сказал кто-то, к Дергачу попал. У него не заскучаешь».
Селин действительно был в числе выпускников, вид у него, насколько я мог разглядеть, был весьма горделивый. Белый прямоугольник он закинул за спину и привалился небрежно к рулонам. Пита среди них не было, хотя он в школе четвертый год. Школа сейчас пуста, ее можно обшарить всю, от спален до морга. Я поразился собственному спокойствию, будто и не трясся полчаса назад в темном коридоре подвального этажа.
Закончив вручение прямоугольников, воспитатель поднялся из-за стола и ушел со сцены за кулисы.
Я несколько раз взглядом пробегал по галерее, но никак не мог обнаружить директора Юрайду.
Везунчик и как его Дергач спрыгнули со сцены и подошли к воспитанникам. Селин подобрался, вытянул из-за спины белый прямоугольник и зажал его двумя руками, остальные тоже взялись за них.
На галерее стало тихо. Везунчик достал откуда-то белый шар величиной с крупный апельсин, такой же шар появился и у Дергача. Они переглянулись, кивнули друг другу и подбросили шары вверх.
Яркая зеленая вспышка ослепила меня. Когда перед глазами перестали плавать желтые и красные пятна, я чуть не вскрикнул: внизу никого не было! Исчезли воспитанники, исчезли те двое, с шарами, начисто пропали рулоны, ни кусочка не осталось.
«Куда они делись?»возникла первая мысль. Очевидно, я произнес ее вслух, потому что охранник покосился на меня, а говорливый воспитанник с удивлением ответил:
Как куда? Выпуск ведь, теперь до следу ох!
Его взяли за шиворот и втянули в поток выходящих с галереи.
Волна безразличия захлестнула и утянула на дно, туда, где тишина и прохлада, и осторожно ходят длинные тени По краешку сознания проходили вялые мыслишки о гипнозе, о ритуале, о раздвигающихся полах, почему-то вспомнилось, как бабушка водила меня в детстве смотреть исчезновение слона в балаган. Мелкие догадки возникали по инерции, роль ничего не понимающего простака надоела, а ввязываться в высокоученый спор с директором бессмысленно. Они здесь ведут свою игру, крупную, очень крупную игру без правил. Впрочем, какие тут правила, когда главным козырем у них холодильник Кто не боится курии, тот может вести игру без правил.
Что ж, сказал я себе, если с тобой ведут игру без правил, самое умноеуносить ноги. И как можно скорее!
На галерее опустело, я вышел за последними и пошел к лифту. Школа наполнилась возбужденными голосами, шумом, смехом, топотом, словно и не было этих нескольких дней напряженной тишины и чинного порядка. Выпуск. Но почему осенью?
Я вернулся к себе в комнату. Никаких следов борьбы, беспорядок на кровати такой же, каким я его оставил. Значит, не здесь брали старину Бидо. Я взял портфель и вышел, хлопнув дверью.
К директору заходить не стал, говорить не о чем. Если я увидел то, что не предназначалось для моих глаз, и ему это не понравится, то он во имя своей правоты и меня уложит рядом с теми. Уложит, искренне сожалея. Но цель слишком велика, чтобы спотыкаться об меня.
Еще неизвестно, подумал я, как повернется дело с курией. Может, оставить здесь адрес, чтобы присмотрели за сыном, если по дороге случайно собьет грузовик? Или в центре города машину вместе со мной превратят в дуршлаг очередью с заднего сиденья мотоцикла? Курия, знаете ли
Во дворе меня ждал директор.
Он несколько раз крепко встряхнул мою руку, пожелал доброго пути и заявил, что проводит до ворот Я не стал возражать.
Мы шли молча. Скользкие листья расползались под ногами, ветер гнал с деревьев водяную пыль, пахло кислой гнилью.
У ворот он остановился.
Кто вам читал историю социальных учений? спросил он.
Не помню, ответил я, пожимая плечами.
Опять пустые разговоры!
Теперь можно вежливо улыбнуться, помахать ручкой и расстаться друзьями. Ворота были распахнуты, рельс лежал у стены, дырка от него заполнена водой. Они подогнали мою машину к краю, чтобы грузовику было удобно разворачиваться.
Директор подобрал с земли веточку и сосредоточенно ломал ее на куски. Я тоже не торопился. Куда спешитьв столице рано или поздно придут и спросят, куда я дел старину Бидо. А когда я им отвечу: разве я сторож вашему аббату, меня тут же и прихлопнут.
Юрайда доломал ветку и ссыпал кусочки себе в карман. Достал визитную карточку.
Здесь мой столичный адрес.
Благодарю. Я небрежно сунул ее в карман. Спросить его, что ли, о выпуске? Не стоит, опять соврет.
Ложь о Валленроде смутила не один слабый ум, прервал молчание директор, испытующе глядя на меня, и соблазн действительно велик. Лучше быть шестерней, чем песчинкой в зубьях. Еще ни одна песчинка не ломала машину
Не понимая, что он имеет в виду, я ничего не ответил.
Конрад Валленрод, магистр Тевтонского ордена, жестокий истребитель еретиков и неистовый завоеватель, легендами был превращен в народного мстителя, пробравшегося на командный пост, не брезгуя никакими средствами, для того чтобы в решающий момент подставить силы ордена под сокрушительный удар. Как это утешительно звучит для тех, кто продается врагу, надеясь впоследствии послужить правому делу. И как это ласкает слух тех, кто, служа богу, вдруг узнает, что прислуживает дьяволу! Кто строит поединок на обмане, чаще всего бывает обманут сам.
Интересно, для чего он мне рассказывает эти исторические анекдоты? То ли вербует в свои ряды, то ли намекает, что к трупам в холодильнике не имеет отношения, а если и имеет, то вынужденно, протестуя в душе. Но откуда он знает, что я видел морг? Неужели после этого он рискнет выпустить меня отсюда живым? «Ловушка! обожгла мысль. Он меня проверяет!»
Директор говорил, говорил, называл имена и даты, приглашал на рождество к себе домой Я слушал его невнимательно, изредка кивая.
Нет ли у вас сигарет? неожиданно спросил он.
Я протянул так и не начатую пачку «Престижа». Он распечатал ее, вытянул три штуки, завернул их в носовой платок, а затем извлек из кармана небольшой пластиковый пакет и запаковал в него платок с сигаретами. Минуту или две мы молча смотрели друг на друга. В его глазах был вопрос, чего-то он от меня ожидал. Но мне было уже наплевать на все тайны и трупы, скорее бы домой или на теплый песок.
Директор Юрайда кивнул, повернулся и медленно пошел к школе. Его плащ несколько раз мелькнул за деревьями и исчез.
Я подошел к обрыву. Каменистая осыпь терялась в дымке внизу. На противоположной стороне желтели пятна кустов. Там, за холмами, начинается спуск в Долину.
Красиво, не правда ли?
Великолепно! согласился я и только тогда обернулся.
Неслышно возникший Пупер протягивал мне папку.
Вы забыли акты проверки.
Ах, да, равнодушно сказал я, спасибо.
Надеюсь улыбаясь начал он, но тут же осекся.
Его взгляд уперся в мою ладонь. Я продолжал держать пачку сигарет, забыв о них. Под лопаткой засосало, я понял, как сильно изголодался по затяжке. Пупер с явным беспокойством разглядывал именно голубую пачку «Престижа».
Если не ошибаюсь, сказал он, уставив на нее палец, она у вас была полной! В школе вы не выкурили ни одной.
А вам что за дело, любезный?
Наглый охранник что-то пробормотал и завертел головой, всматриваясь под ноги. Потом вскинул на меня глаза, потянул носом и перевел взгляд туда, где минуту назад скрылся директор. Ничего не сказав, он быстро пошел к воротам.
Слова, факты и предметы не сложились для меня в законченную картинку, но тем не менее я делал свое дело автоматически: догнал Пупера, сбил с ног и, сорвав с себя галстук, прикрутил охранника локтями назад к прутьям ворот. Когда он опомнился от неожиданного нападения, я уже достал ампулу с сывороткой и сорвал с иглы колпачок. От укола в плечо он дернулся и вытаращил на меня глаза.
Вот сейчас он и посыплет все
Ну, давайте побеседуем. Что интересного вы могли бы мне рассказать?
Но Пупер, вместо того чтобы начать тут же выкладывать все как на исповеди (сыворотка действует практически сразу), потребовал, чтобы я немедленно его развязал, начал грозить жалобами моему начальству, а под конец заявил, что я сошел с ума и меня надо немедленно изолировать. Я же стоял над ним и недоумевал. Сыворотка, что ли, скисла? Не бывает такого, чтоб после двух кубиков человек тут же не превратился в выбалтывающую тайны машину! Возможно, он ничего не знает. Пешка вроде меня. Хотя странная у него реакция, и сигареты
Мысль не успела оформиться, когда я медленно достал зажигалку, извлек сигарету Он расширившимися глазами следил за моими манипуляциями. Когда я зажег сигарету, он дернулся и обмяк. Затяжка теплой волной пошла в легкие.
Я выдохнул дым прямо ему в лицо и еле успел отскочить. Его вывернуло наизнанку. Пупер захрипел и, кажется, потерял сознание.
Ничего не соображая, стараясь связать мысли воедино, я стоял как пень. Потом легонько двинул его ногой в щиколотку. Пупер слабо застонал, открыл один глаз и снова закрыл.
Отравитель! просипел он. Вы все отравители, вся ваша поганая планета!
Меня затрясло от возбуждения. Я напал на жилу и разработаю ее до конца. Если понадобится, я буду пытать его еще, но он мне сейчас выложит, почему планета «наша», а не его!
Куда девали выпуск? рявкнул я ему в ухо. Где они?
Он молчал. Я щелкнул зажигалкой.
Немедленно прекратите, захлебываясь зачастил он, мы помогаем вам избавляться от никому не нужных и опасных элементов. Они не нужны школе, производству, даже армии. Но их энергия, храбрость, этическая гибкость
Старые песни. Хватит, наслушался!
Не дуй в карман! Куда их дели, быстро!
Вы не поймете
Я постараюсь. Итак?.. Я похлопал по карману, где лежали сигареты.
Пятерых он просипел что-то неразборчиво, остальных перераспределят на снова непонятное сипенье.
Громче и внятнее!
Это недалеко, шесть и двенадцать световых лет.
От невероятной догадки у меня словно лопнуло в голове.
Развяжите мне руки и скорее уезжайте, с угрозой сказал Пупер. Если станете болтать, вам никто не поверит, а нам стоит моргнуть, и от вас даже пепла не останется. Вы и представить не можете, сколько людей служат Делу, не подозревая о нем
Он так и сказал: «Делу», с большой буквы, значительно. Но угрозыэто хорошо! Угрозыэто мозоли, козыри и больной зуб. Значит, ты человек, если угрожают. Угрожаютзначит боятся. Но какая нелепость: тщательно охраняемая тайна всплывает вонючим комом на поверхность из-за ерунды, пустяка. Впрочем, все засекреченные системы защищены от серьезных поползновений и утечек. Предусмотреть можно все, кроме роковых случайностей. А они и разваливают самую хитрую конспирацию.
Так зачем вам подростки? перебил я Пупера.
Вместо ответа он попытался пнуть меня в живот, но я мигом урезонил его. Он крякнул от боли и затих.
Итак? Я поднес огонек к сигарете.
Ладно, устало сказал он, я вас предупредил
* * *
Вся правда оказалась невозможной, неожиданной, но я поверил сразу. И растерялся. Одно дело, когда после работы валяешься на диване с банкой «Туборга» перед телевизором и смотришь, как наши славные парни разделывают мерзких пришельцев всех мастей и расцветок, другоекогда выясняется, что, пока киношники лепили свою туфту, натуральные инопланетяне без шума и рекламы вывозили наших детей!
Освоение Галактики требует больших затрат, не только материальных, но и этических, втолковывал мне Пупер. Отряды цивилизаторов несут трудную, но благородную службу, которая под силу только им и больше никому!
Он говорил о благодарных родителях, получивших приличные отступные и готовых пятки лизать воспитателям, лишь бы их чада были пристроены.
И всем наплевать, куда они будут пристроены, лишь бы не были обузой.
Что же делают эти цивилизаторы? спросил я, на что он уклончиво пробормотал, что, мол, космос велик, и не все населенные планеты стремятся к нормальному общению, к взаимовыгодной торговле и тому подобное. На не очень развитых мирах бывают нежелательные эксцессы, когда применение силы просто неизбежно для предотвращения большего зла.
Но почему подростки? И почему мы, своих, что ли, не хватает?
Пупер долго молчал, а потом нехотя сказал, что выбирать им не приходится, потому что взрослые особи (он так и сказал «особи», сукин сын!) не годятся по психопараметрам, их слишком долго обучать и координировать, а доподростковые возрасты недостаточно мисдиминоральны. А почему земляне? Он предпочел бы не отвечать на этот вопрос, но если я настаиваю Он уступает насилию. Найти разумных и достаточно развитых, но способных к силовым акциям практически невозможно. Пока мы единственные, и выбирать не приходится.
Вот так! Они прибирают к рукам разумные миры, но что-то мешает им убивать. Мораль, табу или еще чтоневажно. А если строптивые туземцы отказываются менять слоновую кость и рабов на бусы и зеркальца, то их объявляют дикарями и травят хорошо натасканными цивилизаторами. Господи, неужели история так омерзительно повторяется везде?
Пупер все призывал меня посмотреть на положение вещей непредвзято, проявить широту взглядов. В конце концов, несколько раз повторил он, когда земляне выйдут в большой космос, они смогут использовать опыт и знания первых отрядов, ведь лет через десять начнут возвращаться некоторые. А гласность вредна, поэтому они обратились не к правительству, а к частным лицам. Лучшие преподаватели, отличное оборудование, контакты, неформальные, разумеется, с правительственным аппаратом. Не все посвящены в Дело до конца, даже Юрайда знает лишь то, что ему сочли нужным сказать.
Он говорил, говорил, а я всматривался в него, пытаясь углядеть что-либо чужое. В кино простотам они неприятны, зелены и многоглазы, а этот охранник был похож на охранника. Заурядное лицо, таких на стодевяносто.
Хорошо бы запаковать его в багажник и вывалить перед оппозиционной прессой в столице. А если и это обман, и вся подлость с детьми имеет вполне земное происхождение? Тогда в лучшем случае упекут в палату для буйных, если успеют. Скорее всего курия перехватит нас по дороге и вытрясет все. Тогда я буду свидетелем, и весьма нежелательным, в новой игре. Скверно играть, не зная правил, еще хужекогда правил вообще нет.
Шевельнулось во мне сомнение, уж не обманный ли это маневр хитрого на выдумку директора Юрайды, однако чутье подсказывало, что хитрости кончились, я уперся в стенку и дальше хода нет, а сзади стоят с ружьями у плеча и сейчас упадет команда
Я рывком поднял Пупера и несильно дал ребром ладони по горлу. Всхлипнув, он мягко осел на землю. Я развязал узел и оттащил его в кусты. Полежит полчасика, отдохнет, а я за это время сменю в Долине машину или доберусь до аэропорта.
Когда я подошел к своей «эйзет алка» и распахнул дверь, в глаза бросился прилипший к сиденью кленовый листок. Они заправляли машину, все в порядке, уговаривал я себя. Кто же в наше время сует в бензобак динамитный патрон или срезает тягиэто же просто неэтично. Я дважды обошел машину, потрогал фары, но никак не мог решиться. Может, столкнуть машину с обрыва, а там пусть ищут останки настырного капитана.
За воротами густо зарычал турбинный двигатель, из-за деревьев показался грузовик. «Беккер» выполз наружу, остановился. Я метнулся к кустам. Из кабины выбрался водитель, за ним коренастый подросток. Они подошли к рельсу, подняли его и, ухнув, всадили на место, выплеснув из дыры грязный фонтан. Водитель что-то сказал, подросток хохотнул и, махнув рукой, исчез за деревьями. Водитель забрался в кабину, а я, не раздумывая, выскочил из своего укрытия, вцепился в скобу и, подтянувшись, свалился в кузов. Грузовик дернулся, развернулся и покатился вниз.
В углу пустого кузова была свалена ветошь, куски брезента. Я вжался в угол, упершись ногами в рейку на полу. От развилки машина свернула к Долине и прибавила скорость. Я расслабился. Через полчаса въедем в город. Пупер скоро придет в себя, но пока доползет, пока примут решение, я успею вылететь на Побережье. Плохо, что оставил машину, догадаются
Плевать им на меня, ожесточенно подумал я. Они знают свое дело. Шеф мне не поверит или велит помалкивать. У него свои игры с курией, и я ему не партнер. Собрать газетчиков? Не поверят, розыгрыши с тарелками приелись, от меня потребуют доказательств.
Юрайда тоже хорош! Зря я гадал, на чем его поломали и за сколько купили. Таких не надо гнуть и ломать, дешевле обмануть. И не шестеренка он, а шестерка! Как он тогда«меньшее зло»! Вот оно, его меньшее зло: продавать детей в иностранный легион. Как ни крути, эти «цивилизаторы» ничем не отличаются от наемников. От карателей.
Но все же не угроза и ненависть были в глазах Юрайды, а тоска. Им крутят как хотят, и сделать ничего нельзя, и не директор он вовсе, а заложник. Он пытается как-то контролировать ситуацию, на курию окрысился, чтобы эти с ней не связывались. Еще бы! Курия им добра наберет много, эшелонами. Меньшее зло, тьфу!
Господи, за что! За что, старый ты пес, наказываешь не нас, а детей наших?! Что там болтал этот «единственные»? Неужели там больше некому убивать, и свои грязные делишки они обстряпывают нашими руками, руками наших детей? Выйдем в большой космос, а как же! Да любое мыслящее существо отшатнется с ужасом и омерзением от тех, чьи дети по локоть в крови. Если мы единственные убийцы, то подобающее нам местона помосте, в капюшоне с прорезями и с отточенным топором. Они начнут возвращаться, эти убийцы! Радости-то будет сколько
Пусть мы еще дики и кровожадны, но зачем выставлять напоказ наше безобразие, да еще наживаться на этом? Чем же они лучше нас, чистоплюи? Ведь знают про холодильник, прекрасно знают. Жаль, что не спросил, во имя чего они разыгрывают кровавую карту человечества, что они у себя не поделили?
Машину затрясло, брезентовый верх захлопал, очевидно, проезжали ремонтный участок. Скоро въедем в город.
Турбина загудела громче, что-то застучало, зашелестело по брезенту. Ветки, догадался я. Пора ориентироваться.
Пока я пробирался к заднему борту, машина остановилась. Я замер, прислушиваясь. Снаружи хлопнула дверь, что-то лязгнуло, потом грузовик медленно пополз вперед. Мы у бензоколонки, решил я и потянул полог вверх и перекинул ногу через борт.
Свет резанул по глазам. Пока я привыкал к нему, машина развернулась и стала.
Я, не теряя времени, спрыгнул. Выпрямился и сунул пальцы себе в рот, чтобы не закричать, грузовик стоял во дворе школы, я бы поклялся, что это точная копия, если бы на пороге не стоял Пит Джеджер и не делал мне ручкой.
* * *
В кустах над валуном мелькнуло красное пятно, раздался сухой треск. Рядом свистнуло, на голову посыпались клочья коры. Я вжался в холодную мокрую листву. Очередь прошла высоко, следующая ссекла ветки в сторонестреляли наугад.
Пятно исчезло, но я не шевелился, дыхание еще не вошло в норму, сердце толкалось где-то под мышкой. По руке поползла холодная струйка, я чуть приподнял головукрасный дождевой червь переползал ладонь. Я брезгливо тряхнул рукой и снова замер. Голоса наверху стихли, но от них можно ожидать любой пакости. Сумерки уже наступили, но еще слишком светло.
Наконец я отдышался и немного отполз назад. Наткнулся на камень и застыл. Переждать, затаиться и переждать, время работает на меня, самое позднее через час стемнеет, я выползу к дороге, а там посмотрим.
Холод начал пробирать. Разогревшись во время бега, я чуть было не сбросил плащ. А сейчас я тихо радовался, что не сделал такой глупости. Не хватало мне еще воспаления легких!..
В голых кустах защелкала и засвистела птица. Соловей, решил я, тут соловьи осенью поют. Не помню, какие из птиц предупреждают о человеке, а какие наоборот. Забыл. К черту птичек, надо зарыться поглубже в заросли, полуголые сучья плохо прикрывают. Хорошо, хоть плащ красноватый, на фоне листьев не очень заметен.
Особого страха не было, все легло по хорошо знакомым лункамменя преследуютя отрываюсь в меня стреляютя маневрирую просто, понятно, никаких загадок. Шанс выбраться из этой ловушки есть, и я им не пренебрегу. Страх придет позже, если я благополучно доберусь до столицы. Что меня там ждет: картечь в живот или кислота в глаза? Богатый выбор
Будь я проклят, если понимаю, где развернулся грузовик и пошел обратно. У водителя рация, понятно, но почему меня не прихлопнули по дороге?
Обнаружив, что снова оказался во дворе школы, я окаменел и стоял, ничего не соображая. Джеджер что-то сказал в коридор, и оттуда неторопливо вышли подростки с клюшками для гольфа в руках. Пересмеиваясь, они медленно двинулись ко мне, заходя справа и слева.
Я мгновенно стряхнул с себя оцепенение и скоординировался. Плохо! Будь их трое, даже четверо, я бы рискнул, но пять а вот и Джеджер за ними шестеро! Не можешь битьбеги, а когда растянутся, то одного-двух вырвавшихся вперед можно сковырнуть. Все это мелькнуло в голове, и тут же я нырнул под кузов грузовика, выскочил сбоку и рванул вниз по дороге, к воротам. Увести их подальше, измотать и взять на испуг!
Но не успел я пробежать и сотни метров, как увидел еще нескольких подростков, с гоготом и улюлюканьем бегущих навстречу. Игра приняла другой оборот. Я взял левее и, проламываясь сквозь кусты, выбрался к спортплощадке.
«Куда же вы, капитан, узнал я издевательский голос Джеджера, поговорим!»
Они не спешили, зная, что мне деваться некудаспортплощадка врезана в гору. Я и сам не знал, почему кинулся именно сюда. В острые моменты интуиция меня еще не подводила. Не отдавая себе отчета в действиях, я пробежал отрезок от здания до склада, полностью выложившись.
Распахнув плечом складскую дверь и не зажигая света, я метнулся в самый конец, моля бога, чтобы не споткнуться. Налетел на ящики, чертыхнулся и тут же нащупал колесо люка. Проклиная себя за то, что утром туго завернул его, крутанул изо всех сил и чуть было не упал, когда люк распахнулся. Когда я был уже внутри и тянул люк на себя, в светящемся дверном проеме возникли темные фигуры, раздался хохот, гулко усиленный сводами. Стараясь не лязгнуть металлом, я тихо довел люк и завернул кремальеру. Стопора не было, можно открыть и снаружи.
Нащупав на резиновом плоту карман с ампулой, я хорошенько стукнул по ней кулаком. Мягкий ком подо мной вздулся, расправился и задеревенел. Недолго думая, я осторожно столкнул его в воду, лег на рейки и оттолкнулся от берега. Вода подхватила плот и понесла его. Я вжал голову как можно ниже, хотя понимал, что большой опасности не должно быть, иначе здесь не держали бы плот. Интересно, а для чего его хранили?
В темноте ничего не было видно. Течение убыстрилось, я обнаружил, что постепенно сползаю головой вниз, следовательно, подземная река уходила вниз. Сколько я ни шарил вокруг себя, весел не обнаружил. Впрочем, сейчас они мне были ни к чему. Я ничего не мог предпринять и просто лежал на дне плота, стараясь не думать о пропастях в конце пути, решетках на выходе и прочих дешевых ужасах из низкопробных боевиков.
Я заметил, что течение замедлилось, встречный ветер перестал трепать волосы. И тут же в глаза ударил свет.
Река вырвалась на поверхность в ущелье. Подняв голову, я обнаружил, что плот несется на трос, низко натянутый между берегами, почти у самой воды.
Плотя вытащил на берег и закидал листьямина всякий случай. Пройдя немного по течению, наткнулся на широкую тропу, посреди нее валялся разбитый длинный ящик с рассыпанными вокруг стреляными гильзами. Я пожал плечами и пошел дальше, туда, где, по моим расчетам, должна была находиться дорога.
А через несколько шагов обнаружил, что меня ждут
* * *
Левую руку я невольно подогнул, и она затекла. Я осторожно вывел ее из-под себя и пошевелил пальцами.
Терпение истощалось. Конечно, единственный шансэто ночь, темнота, но лежать в грязи с дождевыми червями мне опротивело. Ничего не предпринимая, можно расслабиться, потерять бдительность и вот тебя уже волокут в холодильник за ноги, и директор Юрайда говорит приличествующие моменту слова.
Лучше всего заползти глубоко в кустарник, найти место посуше. Влажные листья не шуршали, но ползать по ним было тяжело. Я прополз несколько метров и взмок. Если меня здесь не прихлопнут, то пневмония доконает наверняка.
Шорох слева! Я замер в нелепой позе, рука так и осталась на воротнике, вытаскивая свалившуюся за шиворот веточку.
Из-за кустов вылез невысокий, но крепкий плечистый парень, и не клюшка для гольфа была у него в руке, и даже не «ганза», любимая трещотка наемников, а компактный «дюрандаль», восемьдесят четыре малокалиберных дисбалансированных жала. Они входят в тело под углом и рвут ткани. Хватает и одного попадания. Например, в мое тело. Холодная ярость захлестнула меня: мало того, что они балуются самоделками, так еще заполучили новую модель, недавно начавшую поступать в армию.
«Вот оно, оружие! полыхнуло в мозгу. Действуй!»
Когда он отвернулся, я рывком прополз несколько метров, подобрался ближе, прикрываясь кустами, и прыгнул. Он обернулся в тот момент, когда я летел на него в прыжке. Реакция была мгновенной, но я опередил его на долю секунды, выбив ногой вскинутый «дюрандаль». Коснувшись земли, я крутанулся на одной ноге и пнул его в бедро. Он полетел в заросли. Галстук мне снова пригодился. Вытянув его из кармана, я связал руки подростку.
С оружием я чувствовал себя дураком вдвойне: не надо было отказываться от него при выезде в школу, уповая на Закон о Возмездии, а главное, дело принимало иной оборот, многозарядная трещотка в моих руках так и взывала к силовым акциям.
Что ж, подумал я, если меня и пристрелят, то хоть паду с оружием в руках. При исполнении. Я чуть не выругался вслух от раздражения на самого себя. Напыщенный дурак, на кой черт тебе оружие! Если им понадобится, они подвезут минометы и перекроют ущелье. Славно порезвятся, а заодно и технику опробуют.
Подросток очухался и жег меня ненавидящими глазами.
Если пикнешь, уложу на месте, прошипел я, погрозил зачем-то пальцем и стал продираться сквозь кусты к реке.