Николай ЖелуновЯ обрел счастье, малыш!
Эй ты, железяка ржавая!
Жестянка ходячая, а ну-ка поймай нас!
Я делаю вид, что не слышу. Возможно, я и в самом деле не слышу.
Эй, дохлятина!
Бац! звонкий щелчок камня о сталь моего черепа. Я резко оборачиваюсь. Стайка маленьких негодяев замерла у гаражейна безопасном, как они думают, расстоянии.
Мне ничего не стоит догнать кого-нибудь из них и всыпать по первое число. Но что потом? Весь дом пойдёт на меня войной.
Я отключаю эмоции.
Разворачиваюсь, и мои ноги несут меня к подъезду.
Мальчишки улюлюкают вслед.
В лифте я снова включаю эмоции. Вж-ж-ж, вж-ж-жсжимаются и разжимаются мои кулаки, в них достаточно силы, чтобы придушить медведя. Маленькие ублюдки! Сколько они будут меня доставать?
Стоп, говорю я себе, столько энергии на бессмысленный, нелепый гнев! Пусть дразнятся, пусть кидают свои камни. Их жизньмгновение по сравнению с твоей. Пять-шесть десятков лет пролетят быстро, осыплются осенним листопадом, эти мальчишки станут стариками, они будут охать над своими болячками и считать оставшиеся до смерти дни, а ты ты останешься таким же. Ты вечен!
Эта мысль приносит облегчение. Я выхожу из лифта, электронным ключом, встроенным в указательный палец, открываю дверь своей квартиры.
И кстати, я всегда могу отключить эмоции.
В квартире темно. На серых оконных шторах, на зеркале в прихожей, на стенах, покрытых выцветшими десятки лет назад обоями, тяжело колышется паутина. Компьютер в углу, почуяв моё возвращение, оживает с тихим гудением. Я прохаживаюсь по комнате, несколько раз приседаю (с пола поднимаются облачка пыли), с удовольствием вслушиваюсь в слаженное жужжание электрических мышц. После профилактики тело работает как новое. Ржавая железяка какая чушь! Нержавеющая сталь, титан и прочнейший пластик.
Крошечный модем в левом полушарии мозга щёлкаетсвязь с Сетью установлена. Я откидываюсь на старом скрипучем кресле и закрываю глаза. Отдыхать отдыхать
В лазоревой дали медленно плывут белые облака, пушистые, невесомые. Солнце замерло в зените. Над сверкающей гладью моря подрагивают треугольнички парусовсловно ожившие белые мазки, оставленные на холсте кистью гения.
Сегодня я в Венеции. Вчера был Париж, днём раньшеИокогама, были ржавые пески Марса, были буйная зелень и ледяной блеск далёких чужих планет. СегодняВенеция.
Моя нарядная гондола скользит над нежно-голубыми водами бухты Святого Марка. Элизабет сидит напротив меня, солёный ветер запутался в её рыжих волосах. Платье Элизабет белое, как девичьи сны о замужестве. Мне хочется, чтобы Элизабет молчала, и она молчит. Мне хочется, чтобы она смотрела на паруса, и она не отрывает от них глаз.
Сделай что-нибудь, говорю я.
Элизабет плачет.
Не надо, говорю я.
Элизабет смеётся.
Гондола с тихим стуком ударяется о причал, и мы спрыгиваем на берег. На Пьяцетта Сан-Марко перед Дворцом Дожей почти никогопотому что я терпеть не могу туристского многолюдья. Мы шагаем по выбеленным солнцем плиткам гранита.
Я был здесь тысячу раз. И напрасно надеялся, что успел всё забыть.
Горизонт затягивают пепельные тучи. Платье Элизабет становится зелёным в чёрную клетку. В небе над нами маленький белый голубь дрожит от страха. Я беру Элизабет за плечо:
Мне всё надоело. Сделай же что-нибудь!
Что?
Придумай!
Элизабет скидывает платье и ложится на горячий гранит. Её тело бессмысленно в своей безупречности. Элизабет с тоскливой надеждой поднимает глаза, но я уже быстро шагаю прочь. Я не знаю, куда иду.
Внезапно становится очень темно.
Я не хочу, успеваю подумать я.
Элизабет сладострастно вскрикивает и исчезает, голубь в чёрном небе взрывается фейерверком перьев, Дворец Дожей становится хаосом серых точек и растворяется в пустоте.
Я не хочу! Не хочу не хочу не хо
Пылинка. Я пылинка в беззвёздном вакууме. Я пытаюсь закричать, но у меня нет рта. Я постигаю пустоту. Время исчезло. Времясекунда, размазанная по ленте Мёбиуса, и у меня нет снов, чтобы заполнить его.
Я хочу отключить страх, но впервые за долгие годы я бессилен сделать это. Я постигаю свой страх. Мне кажется, я слышу, как Смерть разговаривает со мной. Смертьазартная маленькая старушка, она раскачивается в кресле-качалке рядом со мною и говорит, что я проиграл. Она смеётся голосом Элизабет.
Уходи, беззвучно говорит мой окоченевший мозг. Рта у меня нет.
Я пылинка. Пустота постигает меня.
Электрический разряд выталкивает меня на поверхность. В сером тумане надо мной плавают два лица. Одномолодое, весёлое и пьяное, второеквадратное, металлическое и бесстрастное. Это робот. Он говорит мне:
Очнулся, брат?
Какой он тебе брат, дурик? хохочет человек в белом халате, он же не робот!
Но это помогает ему как роботу, серьёзно отвечает второй и снова бьёт меня разрядом тока в лицо. Я вздрагиваю, и мой рот издаёт звук «а».
Я жив!
Вы в машине «Скорой помощи», говорит мне человек, в руке его золотистая банка лимонного пива с корицей, к вам домой нас направил институт, потому что вы три раза подряд пропустили профилактику, и на звонки не отвечали. Доктора уже начали беспокоиться!
Вот оно что
Электричество в доме отключилось на миг, добавляет робот, и в твоей башке произошло небольшое замыкание. Ты три месяца провалялся в отключке. Не волнуйся, брат, сейчас тебя починят.
Он тебе не брат, нахмурившись, повторяет человек.
Антон Александрович!
Институт экспериментальной трансплантологиистеклянно-золотой храм с высокими округлыми потолками. Здесь тихо и малолюдно, и это хорошо. Я иду по залитому вечерним солнцем коридору и слушаю долетающий из-под мраморных сводов шёпот погибших душ. Когда-то давно меня сделали здесь таким, каков я есть сейчас. Каким я буду вечно.
Антон Александрович!
Моё тело прошло профилактику, оно сильное и прочное; мозгпереплетение миллиардов крошечных проводковработает великолепно.
Антон Александрович! Подождите!
Мои ноги останавливаются.
Мальчику, наверное, лет тринадцать. У него чёрные глаза, похожие на ягоды, чёрные прямые волосы и очень смуглая кожа. На нём апельсиновая футболка и джинсовые шорты.
Он говорит, что читал обо мне. Он говорит, что для него честь познакомиться со мной. Он говорит, что восхищается мной.
Я жду насмешек, но их нет.
Мальчик смотрит на меня своими ягодами, и я вижу каждый тонкий волосок над его пухлой верхней губой.
Чего тебе? спрашиваю я, а мои ноги уже несут меня прочь.
Антон Александрович, не отстаёт он, мне о вас рассказал отец, он здесь работает
Какое тебе дело до меня?
Я просто хотел с вами поговорить
Почему именно со мной? Здесь сотни таких, как я.
Но вы были первым!
Он прав. Я был первым из многих. В груди моей пульсирует изумрудная горячая лампаподзабытое чувство гордости. Апельсиновая футболка маячит в поле периферического зрения.
Мальчик говорит, что его зовут Виталик. Он говорит, что когда вырастет, тоже купит стальное тело. Он тоже будет жить вечно.
Через сто лет после моего второго рождения у меня появился поклонник.
Мы идём мимо футбольного поля, и мальчишки кричат мне: «Эй, ведро с болтами!»и «Эй, живой труп!»и «Возвращайся на свалку!» Виталик разбивает одному из них нос (тёмно-красная кровь капает на усталую землю), а другого кормит песком, остальные убегают прочь в страхе.
Ночью мы сидим на крыше небоскрёба, и Виталик плюёт вниз, наблюдая за падением слюны в сияющую миллионом огней бездну.
Я был уже стар, говорю я, моё тело стало дряблым и больным, а разум стал похож на сухое дерево, поедаемое червями. В моём меню было больше лекарств, чем еды. Каждую ночь во сне ко мне приходила Смерть, старая паскудница, и хриплым голосом звала идти за ней Я отправился в институт к этим умникам и попросил их помочь. Это потом уже институт превратился в Храм Механического Тела, а тогда это был обычный НИИ Сперва они рассмеялись мне в лицо, потом задумались, а когда я назвал им суммупринялись вкалывать, как трудолюбивые обезьянки. Сначала мне сделали руки, и я забыл, что такое артрит. Потомсердце, лёгкие, печень, и я навсегда распрощался с тахикардией, одышкой, и циррозом. Позже внутренние органы удалили за ненадобностью. Труднее всего было сделать мозг, скопировать память но и с этим они справились. Мне было очень тяжело. Мне было очень больно. Но оно того стоило.
Вы победили смерть!
Смерть не властна надо мной.
Сколько же вам лет?
Сто восемьдесят. Я ещё очень молод.
Я пылинка. Пустота постигает меня.
Это здорово, да? отстранённо спрашивает он.
Да, говорю яи думаю о паутине на зеркале в моей квартире; «да», говорю я, потому что не хочу снова слышать дребезжащее хихиканье Смерти.
Да, шёпотом повторяет мальчик, он подходит ко мне и прижимается к моему холодному телу из нержавеющей стали, титана и пластика.
Живи долго, живи очень долго, говорят мои губы, а в конце не нужно будет терять этот мир. Будет продолжение. Вечное продолжение.
Отец распланировал мою жизнь за меня, хмурится Виталик, я не хочу делать то, что он скажет, и ждать столько лет. Я хочу быть как вы.
Мне недоступно многое
Я знаю. Мне это не нужно.
Мальчик приходит каждый день. Он говорит, что у него нет друзей, кроме меня. В нём очень много гордости и презрения к окружающим, я это вижу. Что ж, иногда эти чувства свойственны юности.
Его отец позвонил мне и запретил общаться со своим сыном, поэтому Виталик приходит ко мне тайно.
Отец обещает убить меня, если я сделаю это, говорит он сквозь зубы, посмотрим, что он скажет, когда я приду к нему в новом теле.
Электричествомоя кровь, учу его я, электричество и сталь вместо слабой плоти. Электричество поёт в небе над городом, оно кусает хвостики моих мыслей в дальнем тёмном уголке мозга. Электричествоэто камешек, порождающий лавину. Электричество делает вдох, и триллионы кузнечиков яростно стрекочут в полях; оно делает выдох, и далёкие галактики гаснут, истекая фиалковым страхом.
У меня есть деньги на операцию, говорит мальчик, я два года брал у родителей понемногу.
Внезапное воспоминание: лет сто назад я попробовал завести щенка, но зашёл в Сеть и забыл о нём бедняга умер от голода.
В один прекрасный день мальчик приходит ко мне изменённым. Я встречаю его на улице, рядом с моим домом. Он идёт по проспекту в своей апельсиновой майке, и волосы его горят чёрным пламенем в лучах солнца, а в его глазах страдание и счастье.
Вот, учитель, говорит он и протягивает правую руку. Солнечные блики, отразившись от неё, бьют мне в глаза. Его стальные пальцы сжимают мою ладонь (клацающий звук). До локтя его рука всё ещё из плоти, но предплечье и кистькрепкий хромированный металл. Там где плоть сочленяется со сталью, алеют свежие рубцы.
У меня не хватило денег на большее, улыбается он сквозь слёзы, но я достану.
А твой отец?
Его нет сейчас в городе.
Но он вернётся.
Пусть. Сегодня мне исполнилось четырнадцать лет, понимаете? Я совершеннолетний.
С днём рождения, говорят мои губы.
Сегодня я в Исландии. Мы с Элизабет стоим у края плато и смотрим на гейзеры внизу. Снег заметает мир, мы почти по колено в нём, и заледеневшие на лету птицы падают в сугробы, но на Элизабет только белое воздушное платье, потому что я так хочу. Впрочем, ей всё равно.
Останови его, Антон, шепчет Элизабет, скажи ему, что он ошибается.
Думаю, к вечеру распогодится, и мы сможем полюбоваться закатом, говорю я.
Он просто маленький глупый мальчишка! кричит Элизабет, её лицо покрыто инеем, глаза сверкают зелёными шариками льда.
Ты умеешь ходить, как пингвины? улыбаюсь я. Смотри, это так забавно!
Я спускаюсь по тропинке вниз, к лавовому полю, и ноги мои смешно дёргаются. Элизабет смеётся в голос, потому что мне этого хочется, но в смехе её слышны истерические нотки.
Я не хочу, чтобы мальчик ушёл из моей жизни. С тех пор, как я его встретил, Смерть забыла дорогу в мои сны.
Но он уйдёт, если я послушаю Элизабет.
Я не иду на очередную профилактику, потому что боюсь встретить в институте отца Виталика. Да и нужна ли мне эта профилактикатело моё прослужит дольше, чем он будет там работать. Разве что несколько проводков на сгибах локтей перетёрлись и торчат во все стороны колючими кисточками, но это не мешает мне наслаждаться вечной жизнью.
Виталик лежит в моём кресле рядом с компьютером и разглядывает свою совершенную, тихо жужжащую руку.
Электричество, говорит он, и паутина на стенах вздрагивает.
Да? я стою перед ним навытяжку, как старый английский слуга перед принцем.
Электричество примет меня в свою вселенную. Я буду мотыльком, прорвавшим тугую пелену личинки. Я буду предрассветным сном, я буду рекой, обратившейся в пар. Словно лесной пожар в полнолуние. Словно гимн всем миллиардам умерших, ушедших во тьму, сгоревших в пламени свечи. Электричество убаюкает меня в колыбели из катушек с проводами, как любящая мать.
Да будет так, говорю я, и голос мой срывается, да будет так, мой ученик, мой сын.
Виталик спрыгивает с кресла и со слезами на глазах бросается ко мне. Мои руки крепко прижимают его к моей груди.
Тр-р-р-рень! Тр-р-р-рень! звонит телефон на подоконнике, но я сейчас не слышу ничего, я сжимаю в объятиях худенькое тельце Виталика. Мальчик содрогается от беззвучных рыданий.
Да, ты моё дитя, шепчу я, закрыв глаза, после стольких лет одиночества, я наконец нашёл тебя. Я обрёл счастье, малыш. Ничто не разлучит нас, сын мой. Мы вечно пребудем вместе, только ты и я. Столетия промелькнут перед нами, как недели, всю жизнь, все радости и печали этого мира, его историю, его красоту и даже его несуразность мы постигнем вдвоём с тобой. Мы будем лететь от звезды к звезде на солнечных парусах, мы будем смеяться и плакать, и не умрём никогда, не умрём никогда
Тело мальчика мелко дрожит.
Тр-р-р-рень! впивается в ухо невидимой занозой телефон.
Почему Виталик молчит? Я открываю глаза и вижу плывущие перед моим лицом сизые клубы дыма. Это тлеет его апельсиновая майка. Там, где перетёртые провода моих локтей прижимаются к его телу, чернеют огромные горелые пятна.
На меня смотрит его искажённое, безнадёжно мёртвое лицо. В нём нет ни упрёка, ни злобы, только ужас и боль. Каждый мускул лица сведён судорогой. В чёрном котле навсегда раскрытого рта кипит слюна. Его глазабольшие спелые сливылопаются, выпрыгивают из глазниц. Они стекают по моей груди и с мягким звуком падают на пыльный пол.
Лишь стальная рука живёт своей жизньюсжимает и разжимает пальцы, словно хочет сказать мне что-то.
Тр-р-р-рень! Тр-р-р-рень! надрывается телефон, а в моих ушах стоит хохот Смерти, он накатывается волнами, и эти волны смывают меня куда-то во тьму.
Я пылинка. Пустота постигает меня.
Я бережно опускаю тело мальчика на пол и беру телефонную трубку.
Алло! кричит трубка злым мужским голосом. Алло! Это вы? Мой сын у вас?
Мои губы издают звук «а».
Отвечайте немедленно! Где мой мальчик?! Он у вас?!
Отключи эмоции!
Сейчас, хрипло говорю я и кладу трубку на подоконник.
Мои руки поднимают с пола горелые мягкие сливы и аккуратно вкладывают их в пустые глазницы Виталика.
Вставай, тормошу я мальчишку, просыпайся, малыш. Тебя к телефону.
Отключи же эмоции!!
Давай же, соня, бормочут мои губы, уже пора вставать.
Но мальчик не двигается. Только его рука продолжает сжиматься и разжиматься, тихо жужжа.
Старуха Смерть плачет, стонет, хохочет так громко, что зеркало в прихожей разлетается дождём пыльных осколков.
Я беру с подоконника телефон и вкладываю его в стальную ладонь Виталика. Ладонь сжимается. Мальчик взял трубку, с улыбкой думаю я. Всё в порядке.
В левом полушарии мозга пищит модем. Я валюсь в кресло.
Элизабет выбегает из руин горящего дома, без сил падает в мои объятия.
Какой ужас, о мой Бог, какой ужас! Элизабет задыхается, её когда-то белое платье похоже на грязный медицинский халат без рукавов.
Теперь всё будет хорошо, улыбаюсь я.
Элизабет отступает на шаг и испуганно смотрит на меня. Её лицо дёргается, оплывает, как воск, волосы стремительно чернеют, грудь становится плоской. Старый халат-платье превращается в чистенькую апельсиновую футболку.
Когда всё заканчивается, Виталик открывает свои чёрные глаза-ягоды, долго смотрит мне в лицо и спрашивает:
Кто я?