Мне захотелось сделать ей приятное, и я придумал для нее плод, напоминавший формой апельсин, вкусом мороженое, а запахом ее любимые духи.
Она улыбнулась и храбро откусила большой кусок.
Мне всегда нравится, когда Люля улыбается, потому что я тогда люблю ее еще больше.
Когда мы садились в мыслелет, чтобы ехать домой, Люля сказала, что эти старинные Молекулярные кафеочень милая вещь, и еда в них гораздо вкуснее той, которая синтезируется у нас дома с центральной станции.
Я подумал, что это, наверное, оттого, что при синтезе еды по проводам в нее лезут разные помехи.
А вечером вдруг Люля расплакалась. Она сказала, что синтетическая пища это гадость, что она ненавидит кибернетику и хочет жить на лоне природы, ходить пешком, доить козу и пить настоящее молоко с вкусным ржаным хлебом. И еще она сказала, что Внушаемые Ощущения это пародия на человеческие чувства.
Мишка тоже разревелся и заявил, что Калькулятор Поведенияподлая выдумка, что живший в древности мальчик по имени Том Сойер прекрасно обходился без Калькулятора. Потом он сказал, что записался в кружок электроники только затем, чтобы научиться обманывать Калькулятор, и что если это ему не удастся, то он смастерит рогатку и расстреляет из нее дурацкий автомат.
Я успокаивал их как мог, хотя я тоже подумал, что, может быть, Музей Запахов не такое уж замечательное изобретение, и еще насчет псевдобифштексов. В общем, вероятно, мы все просто утомились, заказывая себе пищу.
Потом мы легли спать.
Ночью мне снилось, что я вступил в единоборство с медведем и что мы все сидели у костра и ели вкусное медвежье мясо, пахнущее, кровью и дымом.
Мишка засовывал в рот огромные куски, а Люля улыбалась мне своей чудесной, немного смущенной улыбкой.
Трудно представить себе, как я был счастлив во сне, потому что, не помню, говорил ли я об этом, я очень люблю Люлю и Мишку.
Конфликт
Станиславу Лему в память о нашем споре, который никогда не будет решен.
Мы, кажется, плакали? Почему? Что-нибудь случилось?
Марта сняла руку мужа со своего подбородка и низко опустила голову.
Ничего не случилось. Просто взгрустнулось.
Эрик?
При чем тут Эрик? Идеальный ребенок Достойный плод машинного воспитания. Имея такую няньку, Эрик никогда не доставит огорчения своим родителям.
Он уже спит?
Слушает, как всегда, перед сном сказки. Десять минут назад я там была.
Сидит в кровати с раскрасневшимся лицом и смотрит влюбленными глазами на свою Кибеллу. Меня сначала и не заметил, а когда я подошла, чтобы его поцеловать, замахал обеими ручонками: подожди, мол, когда кончится сказка.
Конечно, матьне электронная машина, может и подождать.
А Кибелла?
Очаровательная, умная, бесстрастная Кибелла, как всегда, оказалась на высоте: «Вы должны, Эрик, поцеловать на ночь свою мать, с которой вы связаны кровными узами. Вспомните, что я вам рассказывала про деление хромосом».
За что ты так не любишь Кибеллу?
Из глаз Марты покатились слезы.
Я не могу больше, Лаф, пойми это! Не могу постоянно ощущать превосходство надо мной этой рассудительной машины. Не проходит дня, чтобы она не дала мне почувствовать мою неполноценность. Сделай что-нибудь, умоляю тебя! Зачем этим проклятым машинам такой высокий интеллект?! Разве без этого они не смогли бы выполнять свою работу? Кому это нужно?
Это получается само собой. Таковы законы самоорганизации. Тут уже все идет без нашего участия: и индивидуальные черты, и, к сожалению, даже гениальность. Хочешь, я попрошу заменить Кибеллу другим автоматом?
Это невозможно. Эрик в ней души не чает. Лучше сделай с ней что-нибудь, чтобы она хоть чуточку поглупела. Право, мне тогда будет гораздо легче.
Это было бы преступлением. Ты ведь знаешь, что закон приравнивает мыслящих автоматов к людям.
Тогда хоть воздействуй на нее. Сегодня она мне говорила ужасные вещи, а я даже не могла сообразить, что ей ответить Я не могу, не могу больше терпеть это унижение!
Тише, она идет! Держи себя при ней в руках.
Здравствуйте, хозяин!
Почему вы так говорите, Кибелла? Вам, должно быть, прекрасно известно, что обращение «хозяин» отменено для машин высокого класса.
Я думала, что это будет приятно Марте. Она всегда с таким удовольствием подчеркивает разницу между венцом творения природы и машиною, созданной людьми.
Марта прижала платок к главам и выбежала из комнаты.
Я могу быть свободна? спросила Кибелла.
Да, идите.
Через десять минут Лаф вошел в кухню.
Чем вы заняты, Кибелла?
Кибелла не спеша вынула пленку микрофильма из кассеты в височной части черепа.
Прорабатываю фильм о фламандской живописи. Завтра у меня выходной день, и я хочу навестить своего потомка. Воспитатели говорят, что у него незаурядные способности к рисованию. Боюсь, что в интернате он не сможет получить достаточное художественное образование. Приходится по выходным дням заниматься этим самой.
Что у вас сегодня произошло с Мартой?
Ничего особенного. Утром я убирала стол и случайно взглянула на один из листов ее диссертации. Мне бросилось в глаза, что в выводе формулы кода нуклеиновых кислот есть две существенные ошибки. Было бы глупо, если бы я не сообщила об этом Марте, Я ей просто хотела помочь.
И что же?
Марта расплакалась и сказала, что онаживой человек, а не автомат, и что выслушивать постоянные поучения от машины ей так же противно, как целоваться с холодильником.
И вы, конечно, ей ответили?
Я сказала, что если бы она могла удовлетворять свой инстинкт продолжения рода при помощи холодильника, то наверное не видела бы ничего зазорного в том, чтобы целоваться с ним.
Так, ясно. Это вы все-таки зря сказали про инстинкт.
Я не имела в виду ничего плохого. Мне просто хотелось ей объяснить, что все это очень относительно.
Постарайтесь быть с Мартой поделикатнее. Она очень нервная.
Слушаюсь, хозяин.
Лаф поморщился и пошел в спальню.
Марта спала, уткнув лицо в подушку. Во сне она всхлипывала.
Стараясь не разбудить жену, он на цыпочках отошел от кровати и лег на диван.
У него было очень мерзко на душе.
А в это время на кухне другое существо думало о том, что постоянное общение с людьми становится уже невыносимым, что нельзя же требовать вечной благодарности своим создателям от машин, ставших значительно умнее человека, и что если бы не любовь к маленькому киберненышу, которому будет очень одиноко на свете, она бы сейчас с удовольствием бросилась вниз головой из окна двадцатого этажа.
Старики
Семако сложил бумаги в папку.
Все? спросил Голиков.
Еще один вопрос, Николай Петрович. Задание Комитета по астронавтике в этом месяце мы не вытянем.
Почему?
Не успеем.
Нужно успеть. План должен быть выполнен любой ценой. В крайнем случае я вам подкину одного программиста.
Дело не в программисте. Я давно просил вас дать еще одну машину.
А я давно вас просил выбросить «Смерч». Ведь эта рухлядь числится у нас на балансе. Поймите, что там мало разбираются в токостях. Есть машинаи ладно. Мне уже второй раз срезают заявки. «Смерч»! Тоже название придумали!
Вы забываете, что
Ничего я не забываю, перебил Голиков. Все эти дурацкие попытки моделизировать мозг в счетных машинах давно кончились провалом. У нас Вычислительный центр, а не музей. Приезжают комиссии, иностранные делегации.
Просто совестно водить их в вашу лабораторию. Никак не могу понять, что вы нашли в этом «Смерче»?!
Семако замялся:
Видите ли, Николай Петрович, я работаю на «Смерче» уже тридцать лет.
Когда-то это была самая совершенная из наших машин. Может быть, это сентиментально, глупо, но у меня просто не поднимается рука
Чепуха! Все имеет конец. Нас с вами, уважаемый Юрий Александрович, тоже когда-нибудь отправят на свалку. Ничего не поделаешь, такова жизнь!
Ну, вам-то еще об этом рано
Да нет, смутился Голиков. Вы меня неправильно поняли. Дело ведь не в возрасте. На пятнадцать лет раньше или позжеразница не велика. Все равно конец один. Но ведь мы с вамилюди, так сказать, хомо сапиенс, а этот, извините за выражение, драндулет просто неудачная попытка моделирования.
И все же
И все же выбросьте ее к чертям, и в следующем квартале я вам обещаю машину самой последней модели. Подумайте над этим.
Хорошо, подумаю.
А план нужно выполнить во что бы то ни стало.
Постараюсь.
* * *
В окружении низких, изящных, как пантеры, машин с молекулярными элементами этот огромный громыхающий шкаф казался доисторическим чудовищем.
Чем ты занят? спросил Семако.
Автомат прервал ход расчета.
Да вот, проверяю решение задачи, которую решала эта молекулярная.
За ними нужен глаз да глаз. Бездумно ведь считают. Хоть быстро, да бездумно.
Семако откинул щиток и взглянул на входные данные. Задача номер двадцать четыре. Чтобы повторить все расчеты, «Смерчу» понадобится не менее трех недель. И чего это ему вздумалось?
Не стоит, сказал он, закрывая крышку. Задача продублирована во второй машине, сходимость вполне удовлетворительная.
Да я быстро. Стук машины перешел в оглушительный скрежет. Лампочки на панели замигали с бешеной скоростью. Я ведь ух как быстро умею!
«Крак!»сработало реле тепловой защиты. Табулятор сбросил все цифры со счетчика.
Автомат сконфуженно молчал.
Не нужно, сказал Семако, отдыхай пока. Завтра я тебе подберу задачку.
Да вот видишь, схема не того а то бы я
Ничего, старик. Все будет в порядке. Ты остынь получше.
Был у шефа? спросил «Смерч».
Был.
Обо мне он не говорил?
Почему ты спрашиваешь?
На днях он сюда приходил с начальником АХО. Дал указание. Этого монстра, говорит, на свалку, за ненадобностью. Это он про меня.
Глупости! Никто тебя на свалку не отправит.
Мне бы схемку подремонтировать, лампы сменить, я бы тогда знаешь как?..
Ладно, что-нибудь придумаем.
Лампы бы сменить, да где их нынче достанешь? Ведь, поди, уже лет двадцать, как сняли с производства?
Ничего. Вот разделаемся с планом, соберу тебе новую схему на полупроводниках. Я уже кое-что прикинул.
Правда?
Подремонтируем и будем на тебе студентов учить. Ведь ты работаешь совсем по другому принципу, чем эти, нынешние.
Конечно! А помнишь, какие задачи мы решали, когда готовили твой первый доклад на международном конгрессе?
Еще бы не помнить!
А когда ты поссорился с Людой, я тебе давал оптимальную тактику поведения. Помнишь? Это было в тысяча девятьсот каком году?
В тысяча девятьсот шестьдесят седьмом. Мы только что поженились.
Скажи тебе ее сейчас очень не хватает?
Очень.
Ох, как я завидую!
Чему ты завидуешь?
Видишь ли Автомат замолк.
Ну, говори.
Не знаю, как то лучше объяснить Я ведь совсем не боюсь этого конца. Только хочется, чтобы кому-то меня не хватало, а не так просто на свалку за ненадобностью. Ты меня понимаешь?
Конечно, понимаю. Мне очень тебя будет не хватать.
Правда?!
Честное слово.
Дай я тебе что-нибудь посчитаю.
Завтра утром! Ты пока отдыхай.
Ну, пожалуйста!
Семако вздохнул:
Я ведь тебе дал вчера задачу.
Я я ее плохо помню. Что-то с линией задержки памяти. У тебя этого не бывает?
Чего?
Когда хочешь что-то вспомнить и не можешь.
Бывает иногда.
А у меня теперь часто.
Ничего, скоро мы тебя подремонтируем.
Спасибо! Так повтори задачу.
Уже поздно, ты сегодня все равно ничего не успеешь.
А ты меня не выключай на ночь. Утром придешь, а задачка уже решена.
Нельзя, сказал Семако, пожарная охрана не разрешает оставлять машины под напряжением.
«Смерч» хмыкнул.
Мы с тобой в молодости и не такие штуки выкидывали. Помнишь, как писали диссертацию? Пять суток без перерыва.
Тогда было другое время. Ну отдыхай, я выключаю ток.
Ладно, до утра!
* * *
Утром, придя в лабораторию, Семако увидел трех дюжих парней, вытаскивавших «Смерч».
Куда?! рявкнул он. Кто разрешил?!
Николай Петрович велели, осклабился начальник АХО, руководивший операцией, в утиль за ненадобностью.
Подождите! Я сейчас позвоню
Панель «Смерча» зацепилась за наличник двери, и на пол хлынул дождь стеклянных осколков.
Эх вы!.. Семако сел за стол и закрыл глаза руками.
Машину выволокли в коридор.
Зина!
Слушаю, Юрий Александрович!
Вызовите уборщицу. Пусть подметет. Если меня будут спрашивать, скажите, что я уехал домой.
Лаборантка испуганно взглянула на него.
Что с вами, Юрий Александрович?! На вас лица нет. Сейчас я позвоню в здравпункт.
Не нужно. Семако с трудом поднялся со стула. Просто я сегодня потерял лучшего друга Тридцать лет Ведь я с ним даже мысленно разговаривал иногда Знаете, такая глупая стариковская привычка.
СЮЖЕТ ДЛЯ РОМАНА
В атолле
Мы теперь можем сколько угодно играть в робинзонов, сказал папа. у нас есть настоящий необитаемый остров, хижина и даже Пятница.
Это было очень здорово придуманоназвать толстого, неповоротливого робота Пятницей. Он был совсем новый, и из каждой щели у него проступали под лучами солнца капельки масла.
Смотри, он потеет, сказал я.
Мы все стояли на берегу и смотрели на удаляющегося «Альбатроса». Он был уже так далеко от нас, что я не мог рассмотреть, есть ли на палубе люди.
Потом из трубы появилось белое облачко пара, а спустя несколько секунд мы услышали протяжный вой.
Всесказал папа, пойдем в дом.
А ну, кто быстрее?! крикнула мама, и мы помчались наперегонки к дому. У самого финиша я споткнулся о корень и шлепнулся на землю, и папа сказал, что это несчастный случай и бег нужно повторить, а мама спросила, больно ли я ушибся. Я ответил, что все это ерунда и что я вполне могу опять бежать, но в это время раздался звонок, и папа сказал, что это, вероятно, вызов с «Альбатроса» и состязание придется отложить.
Звонок все трещал и трещал, пока папа не включил видеофон. На экране появился капитан «Альбатроса». Он по-прежнему был в скафандре и шлеме.
Мы уходим, сказал он, потому что
Я понимаю, перебил его папа.
Если вам что-нибудь понадобится
Да, я знаю. Счастливого плавания.
Спасибо! Счастливо оставаться.
Папа щелкнул выключателем, и экран погас.
Пап, спросил я, они навсегда ушли?
Они вернутся за нами, ответил он.
Когда?
Месяца через три.
Так долго?
А разве ты не рад, что мы, наконец, сможем побыть одни и никто нам не будет мешать?
Конечно, рад, сказал я, и это было чистейшей правдой.
Ведь за всю свою жизнь я видел папу всего три раза, и не больше чем по месяцу. Когда он прилетал, к нам всегда приходила куча народу, и мы никуда не могли выйти без того, чтобы не собралась толпа, и папа раздавал автографы и отвечал на массу вопросов, и никогда нам не давали побыть вместе по-настоящему.
Ну, давайте осматривать свои владения, предложил папа.
Наша хижина состояла из четырех комнат: спальни, столовой, моей комнаты и папиного кабинета. Кроме того, там была кухня и холодильная камера. У папы в кабинете было очень много всякой аппаратуры и настоящая электронно-счетная машина, и папа сказал, что научит меня на ней считать, чтобы я мог помогать ему составлять отчет.
В моей комнате стояли кровать, стол и большущий книжный шкаф, набитый книгами до самого верха. Я хотел их посмотреть, но папа сказал, что лучше это сделать потом, когда мы осмотрим весь остров.
Во дворе была маленькая электростанция, и мы с папой попробовали запустить движок, а мама стояла рядом и все время говорила, что такие механики, как мы, обязательно что-нибудь сожгут, но мы ничего не сожгли, а только проверили зарядный ток в аккумуляторах.
Потом мы пошли посмотреть антенну, и папе не понравилось, как она повернута, и он велел Пятнице влезть наверх и развернуть диполь точно на север, но столб был металлический, и робот скользил по нему и никак не мог подняться. Тогда мы с папой нашли на электростанции канифоль и посыпали ею ладони и колени Пятницы, и он очень ловко взобрался наверх и сделал все, что нужно, а мы все стояли внизу и аплодировали.