Присев на ступеньку, я закурил и расположил подшивку из библиотеки на коленях. Почему-то я был уверен, что в подъезд никто не войдет, а потому можно сыграть еще разок. Мне нравилось название «Лезвия листьев», так что я поискал в подшивке упоминания об этом сборнике, а заодно о Сильване Хо. Ни слова о «Лезвиях» я не обнаружил, а то, чем не можешь обладать, сильно будоражит.
Загоревшись в один момент, я переполнился стихами и начал торопливо записывать их на полях библиотечных газет, чтобы ничего не забыть. Я любил эти моменты, когда пустота исчезает, и ты вдруг переносишься в пространство, где творчество дается легко, свободно, как дыхание.
Сидя на ступенях, я писал и писал, боясь лишь одного что бумага закончится, а я не успею рассказать все, что вдруг увидел. На город опустилась ночь, а когда я вернулся домой, было уже утро. Засыпая прямо в одежде, я вдруг подумал, что вместо того, чтобы сдерживать город, поддался ему, стал героем чужого детектива, который не задумывал.
Город начал писать стихи про меня.
Меня зовут Ноам, я молодой поэт-стажер, которого прислали познакомиться с живыми городами, жизнерадостно протараторил светловолосый парень лет двадцати.
Прекрасно, я постарался, чтобы слово включало в себя максимум возможного равнодушия.
Глядя на «стажера», одетого в модное пальто, выбритого и пахнущего одеколоном, я вдруг понял, что забыл, когда в последний раз брился. К Риоко я тоже перестал заходить, а ежедневное мытье начало казаться избыточным, ведь нужно было больше писать. Или думать о том, чтобы писать.
Наверное, паренек видел во мне загадочного отшельника или опустившегося одиночку, потому как изучал каждую складку на моих несвежих брюках с вниманием, которого они были явно недостойны. Я бы предпочел поверить в первый вариант, хотя был немногим старше Ноама, но посмотреть в зеркало все же захотелось.
Когда он ушел, я избавился от раздражения по поводу ненужного «помощника» с помощью бокала джина со льдом и повернулся к Кроули:
Кто такой Сильван Хо?
Минуло уже два месяца с тех пор, как я проснулся и увидел, что испортил библиотечные газеты вещью, совершенно не похожей на поэзию. Вернее, это было больше, чем обычные рифмованные строки. Удивительно, что бумага не загоралась от такого накала, но необычная красота написанного не несла в себе смысла.
Структуры не было и в помине, ритм слишком ломаный, образы чересчур смелые и пугающие. От них смердело сумасшествием, но в то же время там оставалась искра, электричество. Я знал, какова поэзия Ахура Мазды, она похожа на строительство трона небес, и изрисованные мной поля газет совершенно точно не были ею. Я написал нечистую поэзию. Наверное, стоило ее уничтожить, но я оттягивал момент.
Всему происходящему должно было найтись объяснение. Ааре пытался использовать человеческий язык, чтобы сообщить что-то, но я бездарным образом провалил интерпретацию, хотя честно бился над текстом.
Кроули дернулся, когда я произнес найденное в подъезде имя.
Нет никакого Сильвана Хо.
Странно, но он не сказал, что его не было здесь раньше.
А как насчет «Лезвий листьев»?
До этой минуты я собирался выказать негодование по поводу того, что мне выдали подпорку в виде хлыщеватого юнца, но движения бармена рассказывали о том, что Ноам еще один тюремщик, который своим прямолинейным идеализмом укрепит цепи Ааре, не вмешиваясь в основную поэму. Ноам никуда не уйдет, сколько бы недовольства я ни проявлял.
Смена позы наливающего напитки мужчины отчетливо свидетельствовала о том, что мое падение не осталось незамеченным ни для Кроули, ни для начальства из Стилпорта. Они обеспокоены и хотят отстранить меня от дел, но это займет время город должен привыкнуть к новому поэту, чтобы переход не был таким болезненным.
Похоже на название сборника. Но в Ааре совершенно точно нет книг с таким названием, проговорил Кроули. Где ты его слышал?
Я промолчал, как будто предмет разговора не имел значения. В фигуре Кроули что-то изменилось, хотя я сначала не понял, что именно. Исчезла расслабленность, смешанная со скукой, и на смену ей пришла уверенность. Кроули уже знал, что собирается сделать, у него появился план.
Тебе пора идти, Тео, сказал офицер. Соверши обход, укрепи сеть и не забивай голову глупостями.
Он будто хотел меня прогнать, чтобы я ушел из людных мест в отдаленные точки Ааре. Прикуривая сигарету, я завис над пламенем на несколько секунд. Ну конечно! Автор списка хотела собрать все оставшиеся тома «Лезвий листьев», чтобы их сжечь. Они казнили Сильвана Хо и уничтожили его поэзию, потому что та растревоживала город, так что я не был первым.
Покинув бар, я полностью уверился в том, что Кроули собирается меня убить. Сложно вычленить, что именно вселило такую непоколебимую уверенность. Может, мокрые листья, прилипавшие к ботинкам, или неоновые вывески бургерных, на которых ломались буквы. Старуха на улице строго прищурилась, будто хотела ударить палкой. Мальчик скривил лицо и заплакал.
Быстро завернув в переулок, я так хотел избавиться от преследователя, что написал новую версию этой части поэмы. Улица превратилась в тупик, потом послышался визг тормозов, ругань водителя, ожидавшего увидеть привычный поворот. Ааре можно было перестраивать, а не только поддерживать в нужном жителям состоянии. Я мог писать его по своему вкусу, избавившись от чужих приказов, от мелочных ожиданий и рутины. Пусть небо станет фиолетовым, а вода ярко-красной, пусть дороги совьются в лестницы, поднимающиеся прямо вверх, асфальт слезет с тротуаров, словно надоевшая шкура, и под ним окажутся цветы
Меня охватил жар. Очертания близлежащих домов подернулись дымкой, перестав быть такими реалистичными. Я пал. Впустил в Ааре демонов.
Его надо задержать, пока не стало слишком поздно! Пока мы не превратились в чудовищ! Голос Кроули за стеной вернул мне самообладание.
Как им удалось научить нас писать по шаблону? Почему мы согласились заменить лаву сладкой ватой? Разве не за это хвалили меня учителя в Стилпорте за опасные метафоры, за клинки сравнений, за стремление к невозможному? За все то, что запрещено в клетке из жестких структур священных поэм.
Я бунтовал, глядя на нарисованный мной тупик, мгновенно воплотившийся в жизнь. Ааре хотел освободиться, и я тоже хотел. Я собирался изгнать всех жителей и остаться один, потому что живому городу не нужны набитые людьми дома. Ааре нужен только я.
Города влюблялись в поэтов, а те тащили за собой всех, кого могли найти, словно паразитов. Мне надоело служить надзирателем, я хотел стать учеником. Люди просто просочатся сквозь материю Ааре, останутся в пустом поле, совершенно изумленные, когда мы отправимся дрейфовать вдоль границы искажения.
Ааре начал двигаться, сминая старые улицы и выстраиваясь по новому образцу. Постоянство, устойчивость, неизменность приносились в жертву вечному движению. Жители растворились, а их место заняли существа, которых я не знал и даже не мог вообразить. Они трансформировались, как и все окружающее, и я обрадовался, что не придется их воображать одинаковыми, изменяющимися лишь по линии времени. Быть тюремщиком постылая наука, так что пусть город сам научит меня тому, чего я не знаю.
Но теперь, когда все разрешилось, осталось последнее важное дело. Я сел на скамью, бесконечно падающую в недра живого города, и достал из кармана томик «Лезвий листьев» Сильвана Хо.
Как я и подозревал, это была непревзойденная поэзия.
Октябрь, 2017
ПЛАЧУЩИЙ РИДЛИ
Мы не можем удовлетворить ваши требования.
Наверное, почуяли во мне журналистку соединение спонтанности, уверенности и развязности, которое постепенно становится козырной картой. Сейчас каждая корпорация боится хотя бы на йоту проиграть конкурентам, в техническом отношении им противопоставить друг другу практически нечего. Осталась одна репутация, которой я недвусмысленно угрожала, так что мои собеседники начали застывать от нехороших предчувствий.
Если на начальном этапе переговоров менеджеры олицетворяли туманность и обтекаемость, то к концу я даже не хотела протягивать им руку для прощания, чтобы не ощутить эту одеревенелость.
Я могу подписать любые бумаги, которые вы пожелаете. Можете выделить меня в спецгруппу добровольцев из одного человека, на котором будет проводиться опыт, если простого желания покупателя вам недостаточно.
Я выглядела недовольной, мой голос выражал недовольство, и да я была недовольна. После множества смен ролей, игр в хорошего и плохого полицейского объединение трех разных линий в одну было непривычным.
Мы могли бы убрать синтетический слой
Содрать кожу, уточнила я.
Некоторым клиентам не нравится, что роботы похожи на людей внешне, так что это требование вполне законно. Но вторая часть вашей просьбы ведет к нарушению правил безопасности компании. Мы слишком заботимся о клиентах, чтобы согласиться на подобное.
Иными словами, вы мне отказываете.
Я постаралась, чтобы фраза прозвучала как можно более резко и некрасиво. Менеджер оставил мое заявление без внимания.
Конечно, нет. Просто мы не можем выполнить часть пожеланий, дипломатично скинул с себя ответственность собеседник. К тому же нам известно
Вы изучили мое досье.
что вы известный фрилансер, чьи статьи неоднократно были направлены на освещение работы различных айти-компаний. Поэтому ваша просьба выглядит немного подозрительно.
Вы боитесь, что я могу написать разоблачающий материал, выставляющий вас чудовищами?
Я встала, всем своим видом показывая, что именно это я и собираюсь сделать.
Пожалуйста, не горячитесь. Вы просто не понимаете Ведь вы можете забыть о тех сюрпризах, что вложили в робота, а программа сохранения будет отключена
Все, что можете вы, я уже слышала. А я могу обратиться к вашим конкурентам и выставить вашу контору гребаным Диснейлендом, где боятся модифицировать роботов по вкусу клиента. Отсутствие гибкости это большой минус на сегодняшнем рынке.
Фраза про «отсутствие гибкости» воздействует на менеджеров магическим образом. Далее последовал разговор с топ-менеджером, с руководителем отдела разработок, затем анализы, бумаги, переводы, оплата, ящик с логотипом RA, в котором легко поместился бы человек. Это столь же неинтересно читать, сколь описывать.
Факт в том, что теперь я жила в доме Плачущего Ридли.
Когда я была маленькой, то выдумывала личностей, которых не существует. Как только создаешь кого-то в голове, он тут же появляется на пленке параллельного бытия, в это я твердо верила. Из-за того, что я выдумывала чудовищ, наверняка кто-то страдал; иногда, впрочем, мне приходили на ум вещи, которыми не грех и похвастаться.
Ридли я придумала, когда вспоминала сон. Уверена, что вещи, которые не сможешь сделать в жизни, не сделаешь и во сне, а трусливые выходки внутри снов означают, что в тебе завелись черви. В виде́нии на меня нападала банда дворовых подростков агрессивных, грязных, на их лбах было написано «секс». Я ударила одного, но потом испугалась и фальшиво заплакала, чтобы отступить. Прокручивая момент, я пыталась понять, почему на них не набросилась. В фокусе воображаемой камеры текли слезы, отчетливо были видны падающие на лицо волосы, чтобы хулиганы не заметили подлого блеска глаз. Вот тогда мне и пришел в голову герой, визитной карточкой которого было притворство.
Его звали Плачущий Ридли. Он вызывал противников на бой, но не дрался, а плакал и молил о пощаде, как последняя тряпка. Стоило хоть на йоту поверить, как он нападал без предупреждения. Он не был слабаком, но что-то заставляло его паясничать, добровольно унижаться, переступая предел. Возможно, ему не нравилась прямолинейность. Изворотливый и черный до мозга костей сукин сын.
Вставай.
Есть, сэр. Я неторопливо поднялась с софы.
Есть, Плачущий Ридли, поправил меня робот и уставился круглыми яблоками зрительных сенсоров.
Он выглядел нечеловечески. Детали блестели, свет оставлял на железе и пластмассе полумесяцы отблесков. Ридли не мог вписаться ни в один интерьер, его невозможно было не заметить.
Люди не имели возможности со мной справиться, и то, что я не лучшего мнения о большинстве из них, тем более не способствовало подчинению. В школе я сломала руку парню, который хотел запихнуть меня в гардероб; чуть позже разбила Лилли голову о стену, рассердившись на существующую в классе иерархию. На меня не действовали ни запугивания, ни посулы, а это не помогает в карьере. Драться, противоречить, как будто я родилась для мятежа, вот что давалось лучше всего. Нет, я не была преступницей, хотя сейчас это модно. Просто периодические проблемы с самоконтролем. Сломанный предохранитель. Импульсивность, приступы ярости в каком-то объеме это бывает с каждым.
Есть, Плачущий Ридли, согласилась я. Каков дальнейший план?
Умывание. Холодный душ. Комплекс упражнений. Пробежка. Душ. Завтрак.
Я поняла, Плачущий Ридли. Я отправилась в ванную.
Робот не имел никакого отношения к придуманному герою, но надо же было его как-то назвать.
На него возлагалась обязанность помочь мне воплотить в жизнь заповедь: «Дисциплина духа начинается с дисциплины тела». Я не умела справиться с собой самостоятельно, а он в этом поможет. Попробовав схалявить и включить теплую воду, я осознала, что Плачущий Ридли перепрограммировал душ так, что все мои попытки оказались тщетны. Зажмурившись, я встала под холодные струи
Вставай.
Отвали Я ощущала себя жучком, увязшим в чем-то липком.
Сон не желал отпускать. Я никак не могла понять, кто смеет вторгаться в мою личную жизнь и заставлять встать, хотя я живу одна, у меня нет приятеля, которому приспичило утром забраться мне в трусы, нет детей, нет хозяина квартиры, которому может понадобиться оплата. Автоответчик включен, двери закрыты.
Вставай.
Голос скрежетал, как армия лудильщиков. Я открыла глаза и увидела блестящий кумпол Плачущего Ридли. Речевая прорезь таращилась третьим глазом, робот источал громкий звук, способный пробудить обдолбанного наркомана. Именно такой после вчерашней пресс-конференции я и была, поэтому его энтузиазм остался без ответа.
Прежде чем будет произведено трехкратное предупреждение
Ладно, ладно, Плачущий Ридли. Я уже иду.
Я добралась до ванны, изучая в зеркале помятое, неровное лицо, на котором остались следы от подушки.
Бла-бла-бла. Я человек, а ты всего лишь консервная банка.
Договорив фразу, он очень точно выбил стакан из руки, затем ударил прямо в челюсть так, что я упала на пол, и навис сверху. Применение насилия. В любом, даже самом грязном, заведении ты можешь быть уверен, что тебя не забьют до смерти. Человеческие права, расплодившиеся и бесполезные, гарантировали неприкосновенность. Плачущему Ридли давались полномочия, которые не дают даже полиции.
Сейчас должна быть пробежка. Переоденься и на выход, детка, приказал он моими же собственными словами. Иначе мы не найдем общий язык.
Было больно. Я встала и попыталась сбить робота с ног, но его проектировали устойчивым к подобного рода нападениям. Он врезал мне еще разок, да так, что в глазах потемнело.
Дисциплина вот ключ к духовному развитию.
Когда я прописывала эти фразы на тренажере модели действий Ридли, мне было смешно. Сейчас не очень. Логика подсказывала, что самый простой путь не упрямиться и делать то, что я сама себе запланировала. Наслаждаться появляющимися мускулами и режимом дня.
Иди к дьяволу! Я никуда не пойду, Ридли.
Плачущий Ридли, железная нога робота аккуратно вонзилась мне под дых.
Нет-нет. Только не в живот.
Только не в живот!
Ридли был безжалостен, глух и язвителен. Прежде не возникало сомнений, что именно такой тренер мне и нужен, но где-то я допустила просчет. В те дни, когда он не мог контролировать мои действия, я со злости пила, пытаясь бросить вызов самому понятию «дисциплина». Но рано или поздно приходилось возвращаться домой, где ждал Ридли. Командировок не подворачивалось, демонтировать робота можно только одним способом вызвать спецотряд RA, а я не могла просигналить о провале целой компании. Я даже подумывала купить новую квартиру, оставив Плачущего Ридли с носом.