Парень и его премии - Харлан Эллисон 25 стр.

Талбо опустился на песок, вспомнив, как несколько месяцев назад так же точно упал на колени, чтобы разорвать плоть пуповины, и принялся копать мягкую легкую пыль.

Чем больше он копал, тем быстрее песок заполнял песчаную ямку. Талбо встал в самый её центр, расставил ноги пошире и стал выбрасывать грязь назад, совсем как собака, ищущая кость.

Когда его пальцы коснулись края ящика, он сломал ноготь и вскрикнул от боли.

Потом расчистил песок вокруг ящика и просунул под него свои кровоточащие пальцы, чтобы ухватиться получше. С силой потянул и вытащил ящик наружу.

Отнёс на берег и уселся на песок.

Это был самый обычный ящик. Простой, деревянный, похожий на старинную шкатулку для сигар, только побольше размером. Талбо долго вертел его в руках и совсем не был удивлён, когда не обнаружил ни зловещих иероглифов, ни оккультных знаков.

Это сокровище не такого рода. А потом он снова перевернул ящик и открыл крышку.

Внутри находилась его душа. Талбо вовсе не эту вещь предполагал найти в ящике.

Но ведь именно этого предмета не хватало среди его сокровищ.

Зажав находку в кулаке, он прошёл мимо ямки, которая быстро заполнялась зелёным песком, в сторону бастиона в самом центре островка.

Мы будем скитаться мыслью

И в конце скитаний придём

Туда, откуда мы вышли,

И увидим свой край впервые.

Оказавшись внутри, в задумчивом сумраке крепостии обнаружив, что войти сюда оказалось гораздо проще, чем он предполагал (дурной признак!),  Талбо понял: идти можно только вниз, другого пути нет. Сырые, чёрные ступеньки кривой лестницы неумолимо уходили вглубь, внутрь строения, ниже уровня панкреатического морякрутые ступеньки, отполированные тысячами ног, что прошли тут за бесконечные годы, пролетевшие с тех самых времён, когда проснулась человеческая память. Было темно, и всё же Талбо видел, куда идёт. Он не стал задумываться над тем, как такое может быть.

По дороге ему не встретилось ни комнат, ни залов, но у самого дна строения он увидел дверь в конце большого зала. Дверь была сделана из переплетённых железных прутьев, таких же чёрных и сырых, как и камни крепости. Сквозь прутья Талбо рассмотрел нечто бледное и неподвижное в дальнем углу скорее всего камеры. На двери не было замка. Он коснулся её рукой, и она распахнулась. Тот, кто жил в этой камере, никогда не пытался открыть дверь; или попытался, но в конце концов решил остаться здесь.

Талбо двинулся в сторону густого мрака.

После долгого молчания он наклонился и помог ей встать на ногивсё равно что взял в руки мешок с увядшими цветами, хрупкими, в ореоле мёртвого воздуха, лишённого даже тени воспоминаний о сладостном аромате. Поднял её на руки и понёс.

 Закрой глаза, Марта, а то они заболят от слишком яркого света,  сказал он и принялся подниматься вверх по бесконечной лестнице, к золотому небу.

Лоуренс Талбо сидел на операционном столе. Он разлепил веки и посмотрел на Виктора. Улыбнулся какой-то странной, мягкой улыбкой. Впервые за годы их дружбы Виктор увидел, что страдание покинуло лицо Талбо.

 Всё прошло хорошо?

Талбо кивнул.

Они посмотрели друг на друга и ухмыльнулись.

 Как у тебя обстоят дела с криоконсервацией?  спросил Талбо.

Брови Виктора удивлённо полезли вверх.

 Хочешь, чтобы я тебя заморозил? Я думал, ты мечтал добиться более определённого, постоянного результата ну, скажем, серебро.

 В этом нет необходимости.

Талбо огляделся по сторонам. И увидел, что она стоит у дальней стены возле одного из гразеров. Она со страхом смотрела на него. Талбо улыбнулся, и на одно короткое мгновение она снова стала юной девушкой. А потом отвернулась. Он взял её за руку, и она подошла с ним к столу, к Виктору.

 Я был бы тебе крайне признателен, если бы ты мне объяснил, что здесь происходит, Ларри,  сказал физик.

И Талбо ему рассказал, рассказал всё.

 Моя мать, Надя и Марта Нельсонвсе они одно,  закончил Талбо,  зря прожитые жизни.

 А что в ящике?  спросил Виктор.

 Как ты относишься к символизму и космической иронии, друг мой?

 До сих пор мне вполне хватало Юнга и Фрейда,  ответил Виктор и улыбнулся.

Талбо крепко взял пожилую женщину за руку и сказал:

 Это был старый, ржавый значок с клоуном.

Виктор отвернулся. Когда он снова посмотрел на друга, тот улыбался.

 Это вовсе не космическая ирония, Ларри это фарс,  сказал Виктор.

Он был зол и не скрывал этого.

Талбо молчал, давая возможность Виктору самому все понять.

Наконец тот сказал:

 Что, чёрт подери, это должно означатьневинность?

Талбо пожал плечами:

 Наверное, если бы я знал, то не потерял бы значок. Всего лишь значок, не более того. Маленький металлический кружочек размером в полтора дюйма, с булавкой. А на нём нарисовано косоглазое лицо, ярко оранжевые волосы, широкая улыбка, нос картошкой, веснушкион именно таким и был.  Талбо помолчал немного, а потом добавил:Мне кажется, это как раз то, что я искал.

 Теперь, найдя его, ты больше не хочешь умереть?

 Мне нет необходимости умирать.

 И я должен тебя заморозить?

 Нас обоих.

Виктор недоверчиво на него посмотрел:

 О Господи, Ларри!

Надя стояла молча, словно не слышала их разговора.

 Виктор, выслушай меня: там находится Марта Нельсон. Зря прожитая жизнь. А Надя находится здесь. Я не знаю, почему и каким образом это получилось, но Ещё одна зря прожитая жизнь. Я хочу, чтобы ты создал её уменьшенный двойник, так же, как сделал мой, и послал внутрь. Он её там ждёт, он может всё исправить, Виктор.

И он всё исправит в конце концов. Он будет с ней рядом, когда она вернёт украденные годы. Он сможет статья смогу статьеё отцом, пока она будет ещё ребёнком, потом другом, затем, когда она начнет взрослеть, приятелем, когда станет женщинойпоклонником, любовником, мужем, товарищем в старости. Разреши ей побывать теми женщинами, которыми ей не позволили быть, Виктор. Ты не имеешь права отнимать у неё этот шанс во второй раз. А когда всё будет кончено, возникнет начало

 Как, ради всего святого, чёрт подери, каким образом? Приди в себя, Ларри! Что значит вся эта метафизическая чепуха?

 Я не знаю как. Это существует, и всё! Я там был, Виктор, я провёл там несколько месяцев или лет, и я совсем не изменился, не превратился в волка; там нет Луны нет ни дня, ни ночи, только золотой свет и тепло. Я могу попытаться возместить ущерб. Я могу вернуть две жизни. Виктор, пожалуйста!

Физик молча посмотрел на него, затем перевёл взгляд на пожилую женщину. Она улыбнулась ему, а потом непослушными, изуродованными артритом руками сняла одежду.

Когда она прошла сквозь заросшую протоку, её ждал Талбо. Она казалась усталой, и он понял, что ей надо как следует отдохнуть, прежде чем они начнут трудный путь через оранжевые горы. Он помог ей спуститься на пол пещеры и уложил на мягкий бледно-желтый мох, который захватил с собой с островов Лангерганса, когда шёл сюда вместе с Мартой Нельсон. Две пожилые женщины лежали рядом, Надя заснула почти мгновенно. А он стоял и смотрел в их лица.

Они были совершенно одинаковыми.

А потом Талбо подошёл к уступу и вгляделся в хребты оранжевых гор. Скелеты его уже не пугали. Он почувствовал, что воздух внезапно похолодел, и понял, что Виктор приступил к криоконсервации.

Он ещё долго так стоял, сжимая в кулаке левой руки маленький стальной значок с хитрым и одновременно простодушным лицом забавного существа, нарисованного при помощи всего лишь четырех ярких красок.

Через некоторое время он услышал, как внутри пещеры плачет ребёнок, один ребёнок, и тогда Талбо повернулся, чтобы снова пуститься в самое простое путешествие своей жизни.

А где-то отвратительная, дьявольская рыба неожиданно распластала жабры, перевернулась брюхом вверх и медленно погрузилась во мрак.

Кроатоан

Под городом есть другой город: сырой, темный и чужой; город канализации и скользких, разбегающихся в разные стороны существ, рек, которые так отчаянно стремятся к свободе, что с ними и Стикс не сравнится. Именно в этом, скрытом подземном городе я и нашел ребенка.

О Господи, знать бы, с чего начать. С ребенка? Нет, раньше. Тогда, может быть, с аллигаторов? Нет, еще раньше. С Кэрол? Возможно. С Кэрол всегда все начиналось. Или с Андреа. Или со Стефани. Самоубийство вовсе не акт трусости; наоборот, требуется определенная уверенность в том, что ты намереваешься сделать.

 Прекрати! Черт подери, прекрати я сказал, хватит!

Мне пришлось ударить ее. Совсем не сильно, но перед этим она, спотыкаясь, металась по комнате, так что, когда я ее ударил, она перелетела через кофейный столик, и целая куча подарочных изданий за пятьдесят долларов посыпалась прямо ей на голову. Кэрол застряла между диваном и перевернутым кофейным столиком. Тогда я оттолкнул столик с дороги и наклонился, чтобы помочь ей встать, но она схватила меня за пояс и потянула к себе; она плакала и умоляла меня сделать что-нибудь. Я прижал ее к себе, спрятал лицо у нее в волосах и попытался отыскать какие-нибудь подходящие слова, но что мог я ей сказать?

Дениза и Джоанна ушли и унесли с собой свои инструменты. После того как ее выскоблили, она была совершенно спокойна, точно ее стукнули чем-то тяжелым по голове. Спокойна, ошарашена, абсолютно сухие глаза, только совсем пустые; она внимательно смотрела на меня, когда я держал в руках полиэтиленовый мешочек. Но, услышав, как в туалете полилась вода, Кэрол примчалась из кухни, где лежала на матрасе. Она бежала ко мне с отчаянным воплем, и я успел поймать ее в холле как раз в тот момент, когда она направилась в ванную. Мне пришлось ударить ее, хотя я не хотел этого делать чтобы дать воде возможность смыть мешочек.

 С-сделай что-ни-будь,  задыхаясь, прошептала она.

Я повторял ее имя, снова и снова, прижимал Кэрол к себе, тихонько качал на руках, смотрел через ее голову на кухню в дверь был виден край кухонного стола из тикового дерева, матрас с рыжими пятнами почти весь сполз на пол, когда она соскочила, чтобы отнять у меня мешочек.

Прошло несколько минут, слезы высохли, и Кэрол принялась тоскливо вздыхать. Я отнес ее на руках на диван, а она посмотрела наменя.

 Иди за ним, Гейб. Пожалуйста. Пожалуйста, иди за ним.

 Послушай, Кэрол, хватит уже Я и сам чувствую себя отвратительно

 Иди за ним, ты, сукин сын!  крикнула она, и на ее висках проступили синие вены.

 Я не могу пойти за ним, он попал в канализацию; он уже плавает в чертовой реке! Прекрати немедленно, отвяжись, оставь меня в покое!  орал я.

Ей удалось отыскать местечко, где прятались еще не пролитые слезы, и я почти полчаса сидел напротив нее и просто смотрел. Одна-единственная лампа тускло освещала гостиную. Я сжал руки, спрятав их между коленями, и жалел, что она не умерла, что сам не умер, что не умерли все на свете только пусть бы ребенок остался жив. Однако. Он-то как раз и умер, единственный из нас. Я спустил его в унитаз. Засунул в мешок и спустил. Он умер.

Когда Кэрол снова взглянула на меня часть ее лица оставалась в тени, так что получалось, будто слова рождены мраком, только глаза выдавали ее чувства. Она сказала:

 Иди найди его.

Со мной еще никто никогда Гак не говорил. Ни разу в жизни. Мне стало страшно. В ее словах было скрыто настроение, которое вызвало к жизни трепещущие образы призрачных женщин, принимающих яд, включающих газовую духовку или плавающих лицом вверх в ванне, наполненной густой, липкой, алой водой, с волосами, похожими на щупальца медузы.

Я знал, что Кэрол это сделает. И вряд ли смог бы объяснить, почему был в этом так уверен.

 Попытаюсь,  ответил я ей.

Она не сводила с меня глаз; выходя в дверь и прижимаясь спиной к стенке лифта, я чувствовал на себе ее взгляд. Когда я вышел на улицу, меня окутала предрассветная тишина.

Было холодно. Я решил, что пройду по Речной улице, немного погуляю, а потом вернусь к Кэрол и постараюсь утешить, солгав, что сделал все, что в моих силах.

Но она стояла у окна и смотрела на меня.

Люк находился неподалеку, прямо посередине безмолвной улицы.

Я подошел к крышке и поднял глаза на окно, а потом снова посмотрел на люк, и снова на окно, опять на люк. Кэрол ждала. Наблюдала.

Я опустился на одно колено и попробовал поднять железную крышку. Не смог. Я не сдавался, разбил в кровь пальцы и только тогда поднял глаза, чтобы убедиться в том, что удовлетворил ее. Сделал один шаг в сторону дома и понял, что не вижу Кэрол в окне.

Она молча стояла у тротуара и держала в руках длинный железный прут, который обычно закреплял дверь в квартиру, если замок выходил из строя.

Я подошел к ней и заглянул в лицо. Она знала, о чем я хотел спросить: разве этого мало, неужели я сделал недостаточно?

Она протянула мне прут. Нет, недостаточно.

Я взял тяжелый металлический прут и приподнял крышку люка. Та медленно сдвинулась с места, а я изо всех сил напрягся, чтобы столкнуть ее в сторону. Крышка упала с грохотом, прозвучавшим среди молчаливых зданий, точно неожиданный сигнал тревоги. Я смог сдвинуть ее только двумя руками; а когда поднял глаза от заполненного непроглядным мраком ровного круга, поджидавшего меня, и повернулся туда, где совсем недавно стояла Кэрол, протягивая мне тяжелый железный прут, увидел, что ее нет.

Поднял глазаона снова стояла у окна.

Из люка поднимался запах немытого города, стылый и тошнотворный. Крошечные волоски в моем носу попытались справиться с ним; я отвернулся.

Мне никогда не хотелось стать адвокатом. Я мечтал работать на ранчо, где выращивают овец. Но в семье водились деньги, и я был обязан доказать, что чего-то стою, теням, которые давным-давно умерли и похоронены рядом со своими владельцами. Людям редко приходится делать то, что им хочется; обычно они делают то, что вынуждены. Остановите меня прежде, чем я снова совершу убийство. Не было ни одной разумной причины, по которой я должен был спускаться в этот вонючий склеп, в этот сырой мрак. Никакой разумной причины, если не считать того, что Дениза и Джоанна, работавшие в Центре прерывания беременности, были моими подружками вот уже одиннадцать лет. Мы не раз оказывались вместе в постели; впрочем, время, когда я, да и они тоже, получали от этого удовольствие, давно прошло. Им это было прекрасно известно. Как и мне. Они знали: я все понимаю, но продолжали назначать одну и ту же цену в качестве платы за то, что помогали моим подружкам избавиться от нежелательной беременности. Им казалось, что таким образом они рассчитываются со мной. Несмотря ни на что, они ко мне прекрасно относились, но это не мешало им желать со мной поквитаться. За долгие одиннадцать лет, за моих многочисленных любовниц. Первой была одна из них, кто именноя теперь и не помню. Они мстили мне за полиэтиленовые мешочки, смытые водой в туалете, мешочки, которых теперь уже и не сосчитать. Не было ни одной разумной причины, заставлявшей меня спуститься в канализационный люк. Ни одной.

Только глаза, следившие за мной из окна квартиры на верхнем этаже.

Я присел, спустил ноги в отверстие открытого люка, замер на несколько мгновений, а потом медленно скользнул вниз.

В открытую могилу. Запах земли там, где ее нет. Вода отравлена; живительная влага стала жертвой нескончаемого насилия. Все вокруг покрыто зеленой слизью, которая еле-еле светится в темноте. Открытая могила, терпеливо поджидающая, когда в нее упадет тело города.

Я стоял на небольшом выступе, над несущимся вперед потоком, и неожиданно подумал о тяжелых, пропитанных влагой, потерянных и выброшенных жизнях, которые вода уносит куда-то в далекие, окутанные мраком глубины. О Господи, наверное, ты лишил меня разума. Что я здесь делаю? Наконец-то я попался: многочисленные случайные связи, бессмысленная пустая ложь, чувство вины, котороея всегда Это зналрано или поздно станет нестерпимым. И вот я здесь, где и должен находиться.

Люди всегда делают то, что вынуждены.

Я направился в сторону прохода в виде арки, он уводил меня вниз, прочь от металлической лестницы и открытого люка на мостовой. А почему бы и не пройтись: без какой бы то ни было цели, просто таквы понимаете, о чем я говорю?

Однажды, много лет назад, у меня была связь с женой моего младшего партнера Джерри так ничего и не узнал. Они уже давно развелись. Не думаю, что ему стало о нас известно; она, конечно, не совсем нормальная, но не настолько, чтобы все ему рассказать.

В тот раз мне тоже пришлось попросить о помощи Денизу и Джоанну. У меня с этим делом все в порядке. Однажды мы отправились провести конец недели в Кентукки. Я готовил отчет, она встретила меня в аэропорту, и мы купили билеты, объявив себя мужем и женой, по семейным ценам. Когда я закончил все свои дела в Луисвилле, мы с ней отправились на природу. Прежде чем заняться юриспруденцией, я интересовался геологией и даже прослушал в колледже небольшой курс. Мне было известно, что в Кентукки полным-полно пещер. Местные жители посоветовали нам, где можно найти самые лучшие пещеры, мы приобрели в магазине спортивных товаров кое-какое снаряжение и вскоре оказались в сложном переплетении залов и коридоров под холмами, облюбованными любителями пикников.