Ким Стэнли РобинсонНью-Йорк
Ким Стэнли Робинсонобладатель премий «Хьюго», «Небьюла» и «Локус». Автор множества книг, включая популярнейшие трилогии о Калифорнии и Марсе, тепло принятые критиками «Годы риса и соли», «Аврору» и «Нью-Йорк 2140». Окончил Калифорнийский и Бостонский университеты, где получил соответственно бакалаврскую и магистерскую степени по литературе и английскому языку. В 1982 году в Калифорнийском университете в Сан-Диего получил еще одну степень, на этот раз докторскую, по литературе. Живет в Дейвисе, штат Калифорния.
Часть перваяТирания утраченной стоимости
А) Матт и Джефф
Кто пишет код, тот и создает ценность.
Вообще ни разу.
Еще как. Ценность заключается в жизни, а жизнь кодируется как ДНК.
Значит, и бактерии имеют ценность?
Конечно. Все живое имеет свои цели и стремится к ним. От вирусов и бактерий до нас.
Кстати, твоя очередь чистить туалет.
Знаю. Жизнь есть смерть.
Так что, сегодня, значит?
Частично да. Возвращаясь к моей мысли, мы пишем код. А без нашего кода не может быть ни компьютеров, ни финансов, ни банков, ни денег, ни обменной стоимости, ни ценности.
Со всеми, кроме последней, понятно. Но что с того?
Ты сегодня читал новости?
Нет, конечно.
А стоило бы. Все плохо. Нас съедают.
Как всегда. Сам же сказалжизнь есть смерть.
Сейчас еще хуже, чем когда-либо. Становится уже слишком. Скоро и до костей дойдут.
Да знаю я. Поэтому мы и живем в палатке на крыше.
Верно, и люди сейчас не меньше тревожатся из-за еды.
И правильно делают. Потому что это реальная ценностькогда у тебя желудок полон. Деньгами-то не наешься.
Так и я о чем!
А я думал, ты говорил, что реальная ценностьэто код. Что вполне ожидаемо от кодера, я бы заметил.
Матт, держись меня. И послушай, что я говорю. Мы живем в мире, где люди делают вид, будто за деньги можно купить все. И деньги становятся целью, мы все работаем ради них. Деньги считаются ценностью.
Ладно, я понял. Мы на мели, я в курсе.
Вот и хорошо, вот и держись меня. Мы живем, покупая вещи за деньги, а цены устанавливает рынок.
Невидимая рука рынка.
Точно. Продавцы предлагают товары, покупатели его покупают, и колебаниями спроса и предложения определяется цена. Это коллективно, это демократично, это капитализм, это рынок.
Так устроен мир.
Верно. И это всегда неправильно.
Что значит «неправильно»?
Цены всегда занижаются, и миру конец. У нас массовое вымирание, повышение уровня моря, изменение климата, продовольственная паникавсе, о чем не прочитаешь в новостях.
Все из-за рынка.
Именно! Дело не только в дефектах рынка. Рыноксам сплошной дефект.
Как так?
Товары продаются за меньшую цену, чем стоит их производство.
Звучит как верный путь к банкротству.
Да, и многие предприятия к нему приходят. Но компании, которые еще держатся, тоже не продавали свои товары дороже, чем те стоили сами. И просто игнорировали часть своих расходов. Предприятия под огромным давлением. Они продают свою продукцию по максимально заниженной цене, ведь каждый покупатель покупает все самое дешевое. Поэтому некоторые производственные расходы они не учитывают.
А нельзя снизить зарплату рабочим?
Они и так ее снизили! Это было легко. Поэтому-то у нас и разорились все, кроме плутократов.
Я всегда представляю себе диснеевскую собаку, когда ты говоришь это слово.
Они сдавили нас так, что кровь из глаз идет. Я больше не могу это терпеть.
Сэр Плутократ, грызущий кость.
Грызущий мою голову! Но теперь нас пережевали. Выжали досуха. Мы платим за товары только часть их себестоимости, а недополученные расходы тем временем выходят боком всей планете и работникам, которые производят товар.
Зато благодаря этому у них дешевое телевидение.
Да, они даже могут посмотреть что-нибудь интересное, пока будут разоряться.
Вот только интересного ничего нет.
И это еще наименьшая из проблем! Я имею в виду, обычно что-нибудь интересное да находится.
Позволь с тобой не согласиться. Мы же все это миллион раз видели.
Да, видели. Я только хочу сказать, что скучное телевидениене самое большое наше горе. Массовое вымирание, голод, разрушенные детские жизнивот это куда серьезнее. И становится только хуже. Люди страдают сильнее и сильнее. У меня от этого скоро взорвется голова, богом клянусь.
Ты просто расстроен из-за того, что нас выселили и мы живем в палатке на крыше.
И это тоже! Это только маленькая часть.
Ну, предположим. И что?
Ну смотри, проблемав капитализме. У нас развитая техника, у нас хорошая планета, но мы все просираем из-за дебильных законов. Вот что такое капитализмсвод дебильных законов.
Предположим и это, тут я, может, и соглашусь. Но что мы можем сделать?
Это свод законов! Причем всемирных! Они действуют по всей Земле, и бежать от них некуда, мы все в них погрязли, и что бы ты ни сделалсистема правит всем!
Но что с этим делать, я так и не слышу.
Сам подумай! Законыэто коды! Которые существуют в компьютерах и в облаке. Их всего шестнадцатьи они управляют миром!
Как по мне, этого слишком мало. Слишком мало или слишком много.
Да нет. Они, конечно, разбиты на кучи статей, но все сводится к шестнадцати основным законам. Я их проанализировал.
Как всегда. Но все равно это много. Не бывает же шестнадцать чего-либо. Есть восьмеричный путь, в сказкахдве злые сводные сестры. Ну максимум двенадцать всюду встречаетсякак двенадцать шагов или апостолов, но чаще это однозначные числа.
Да ладно тебе! Их шестнадцать, и они распространены по странам Всемирной торговой организации и Большой двадцатки. Финансовые операции, обмен валют, торговое право, корпоративное право, налоговое право. Везде одно и то же.
И все равно я считаю, что шестнадцатьэто слишком мало или слишком много.
Шестнадцать, говорю тебе, и они закодированы, но каждый закон можно изменить, изменив код. Послушай, что я скажу: ты меняешь эти шестнадцать законов и тем самым как бы поворачиваешь ключ в огромном замке. Ключ поворачивается, и плохая система превращается в хорошую. Она помогает людям, управляет самыми чистыми технологиями, восстанавливает среду, прекращает вымирание. Она охватывает весь мир, и отступникам некуда от нее прятаться. Плохие деньги превращаются в пыль, плохие делатуда же. Схитрить никто не может. И все люди, хочешь не хочешь, становятся хорошими.
Джефф, я тебя умоляю. Ты меня пугаешь!
Да шучу я! К тому же что может быть страшнее, чем то, что сейчас?
Изменения? Не знаю.
Что страшного в изменениях? Ты даже новости читать не можешь, верно? Потому что они чересчур страшные, да?
Ну да, и потому что некогда.
Джефф смеется так сильно, что прижимается лбом к столу. Матт тоже смеетсяпросто оттого, что его другу весело. Но радость у них довольно сдержанная. Они партнеры, и они развлекают друг друга, пока работают долгими часами над кодом для высокочастотных торговых компьютеров в аптауне. В результате некоторых пертурбаций их положение к этой ночи сложилось таким образом, что они жили в капсуле на открытом садовом этаже старого здания МетЛайф Тауэр, откуда просматривается затопленный Нижний Манхэттен«новая Венеция» величественный, роскошный. Их район.
Вот и смотри: мы знаем, как влезть в эти системы, говорит Джефф, и знаем, как писать код, мы лучшие кодеры в мире.
Или, по крайней мере, в этом здании.
Да ладно тебе, в мире! К тому же я уже залез туда, куда нам нужно.
Чего-чего?
Ну, смотри. Я создал для нас несколько скрытых каналов, пока мы занимались той халтуркой для моего двоюродного братца. Так что мы уже там, и у меня готовы коды на замену. Шестнадцать правок к тем финансовым законам плюс наводка на зад моего братца. Пусть Комиссия знает, что он задумал, а заодно пусть выделит денег на расследование. Я установил сублиминальное соединение, по которому альфа подключится прямо к учетке Комиссии.
А вот сейчас ты реально меня пугаешь.
Да, но ты только посмотри. Интересно, что ты думаешь.
Матт читает, шевеля губами. Он не проговаривает слова про себя, а просто дает стимуляцию мозгу в стиле Ниро Вульфа. Это его любимое нейробическое упражнение, а их у него много. Затем начинает дергать себя за губуэто служит признаком глубокого беспокойства.
Ну да, произносит он после десяти минут чтения. Вижу, ты постарался. И думаю, мне нравится. В целом. Этот старый троянский кентомпсоновский конь работает безотказно, да? Как закон логики. Так что может быть весело. Да уж, наверняка развлечемся.
Джефф кивает. И нажимает на клавишу возврата. Новый набор кодов проникает в мир.
Они выходят из капсулы и становятся у садовых перил, глядя на юг, на затопленный город, вбирая в себя его уитменовские «чудеса». О Маннахатта! Внизу огни прочерчивают завитки на черной воде. В южной части острова высятся небоскребы, они отбрасывают свет на более темные строения, придавая им геологический блеск. Чудно́, красиво, жутковато.
Из капсулы доносится сигнал, и они, отбрасывая заслонку, устремляются в свое квадратное палаточное жилище. Джефф смотрит на экран компьютера.
Вот дерьмо, говорит он. Нас засекли.
Они смотрят на экран.
И правда дерьмо, подтверждает Матт. И как у них вышло?
Не знаю, но это только подтверждает, что я был прав!
Это хорошо?
Это даже могло сработать!
Думаешь?
Нет, морщит лоб Джефф. Не знаю.
Они всегда могут перекодировать то, что ты делаешь, вот в чем штука. Как только заметят.
Так, думаешь, стоит попытаться?
Что?
Не знаю.
Ты же сам говорил, указывает Матт. Система охватывает весь мир.
Да, но это же большой город! Сколько тут уголков и закоулков, темных омутов, подводных экономик и всего прочего! Можно нырнуть и исчезнуть.
Серьезно?
Не знаю. Но можно попробовать.
В этот момент на садовом этаже открывается дверь большого служебного лифта. Матт и Джефф переглядываются. Джефф показывает большим пальцем в сторону лестницы. Матт кивает. Они проползают под стенкой палатки.
Б) Инспектор Джен
Говорить коротко
Инспектор Джен Октавиасдоттир сидела у себя в офисе. Снова задержавшись допоздна, она обмякла в кресле и пыталась собраться с силами, чтобы встать и отправиться домой. Слабый стук ногтей по двери возвестил о приходе ее помощника, сержанта Олмстида.
Шон, да заходи ты уже.
Ее послушный молодой «бульдог» привел женщину лет пятидесяти. Очень знакомое лицо. Рост метр семьдесят, телосложение плотноватое, небольшие щечки, волосы густые, черные, с седыми прядями. Деловой костюм, большая сумка через плечо. Широко расставленные глаза, умный взгляд, который сейчас был направлен на Джен; выразительные губы. Без макияжа. Серьезная дама. С виду кажется такой же уставшей, как сама Джен. И будто в некотором сомнениивозможно, по поводу этой встречи.
Здравствуйте, меня зовут Шарлотт Армстронг, представилась женщина. Мы, по-моему, живем в одном здании. В старом МетЛайф Тауэр на Мэдисон-сквер, да?
У вас знакомое лицо, ответила Джен. Что вас сюда привело?
Это касается нашего здания, поэтому я и попросилась на прием именно к вам. Двое жильцов пропали. Знаете двух парней с садового этажа?
Нет.
Они, может, боялись с вами заговаривать. Хотя разрешение там жить у них было.
Здание Мета было кооперативным и принадлежало жильцам. Инспектор Джен только недавно унаследовала квартиру матери и не слишком вникала в дела своего дома. Ей казалось, что она приходит туда только поспать.
Так что случилось?
Никто не знает. Они просто были, а потом пропали.
Кто-нибудь проверял камеры безопасности?
Да. Поэтому я к вам и пришла. Камеры отключались на два часа в последнюю ночь, когда их видели.
Отключались?
Мы проверили сохраненные файлы, и во всех оказался двухчасовой пропуск.
Как при отключении электричества?
Да, только его не отключали. И они тогда перешли бы на питание от аккумуляторов.
Это странно.
Вот и мы так подумали. Поэтому я к вам и пришла. Владе, наш управляющий, сам собирался сообщить, но мне все равно надо было сюда, в участок, представлять клиента, вот я и подала заявление, а потом попросилась к вам на прием.
Вы сейчас в Мет? спросила Джен.
Да.
Почему бы нам не вернуться вместе? Я как раз собиралась уходить. Джен повернулась к Олмстиду: Шон, можешь найти это заявление и попробовать разузнать что-нибудь о тех ребятах?
Сержант кивнул и вперил взгляд в пол, стараясь не выглядеть так, словно ему только что бросили кость. Но готов был вгрызться в нее, едва они уйдут.
* * *
Армстронг направилась было к лифтам, но инспектор Джен удивила ее, предложив пройтись пешком.
Не знала я, что отсюда можно дойти до дома крытыми переходами.
Прямых нет, пояснила Джен, но по одному можно пройти отсюда до Белвью, а потом спуститься, перейти поперек и дальше на запад к скайлайну 23-й. Времени займет приблизительно тридцать четыре минуты. На вапо было бы в лучшем случае двадцать минут, не в лучшемтридцать. Так что я стараюсь ходить побольше. И по пути как раз можно поговорить.
Армстронг кивнула, хоть и не была полностью согласна, и сдвинула сумку ближе к шее. У нее побаливало правое бедро. Джен попыталась вспомнить что-нибудь из тех частых рассылок, что приходили ей от правления Мета. Но безуспешно. Тем не менее она точно знала, что эта женщина была председателем кооператива уже тогда, когда Джен переехала в Мет, чтобы ухаживать за матерью. То есть пробыла на своем посту как минимум три-четыре срока, а на такое не многие бы подписались. Она поблагодарила Армстронг за ее труд, а потом прямо спросила о причине столь длительной работы председателем:
Почему так долго?
Потому что я сумасшедшая, как вы, должно быть, думаете.
Нет, не думаю.
Ну, если бы и подумали, то не слишком ошиблись бы. Мне лучше чем-то заниматься, чем бездельничать. Так меньше стресса.
Стресса по поводу того, как идет управление нашим зданием?
Да. Там много сложностей, всегда что-нибудь может пойти неправильно.
Например, если вода поднимется?
Нет, это как раз более-менее контролируемо, иначе было бы совсем туго. Здесь тоже нужно внимание, но Владе со своими ребятами справляются.
Похоже, он хорош.
Он замечательный. Все, что касается самого здания, это еще легко.
Проблемы, значит, с людьми?
Как всегда, не так ли?
В моей работе уж точно.
И в моей. Здание у меняэто приятная часть. С ним всегда можно что-то поправить.
А в какой сфере занимаетесь адвокатурой?
Иммиграция и межприливная зона.
Работаете на город?
Да. Точнее, работала. Управление по иммигрантам и беженцам в прошлом году наполовину приватизировали, и меня тоже. Сейчас мы называемся Союзом домовладельцев. Якобы государственно-частное агентство, но на деле и те и другие от нас бегают.
Всегда этим занимались?
Когда-то давно я работала в Американском союзе защиты гражданских свобод, но вообще да. В основном на город.
Значит, защищаете иммигрантов?
Мы выступаем на стороне иммигрантов, вынужденных переселенцев и всех, кто просит о помощи.
Много у вас работы, наверное.
Армстронг пожала плечами. Они подошли к лифту в северо-западном крыле Белвью, спустились к крытому переходу в здание на северной стороне 23-й улицы. Большинство переходов ведут либо с севера на юг, либо с запада на восток, из-за чего постоянно приходится, как говорит Джен, «ходить конем». Недавно добавили несколько новых, по которым можно было «ходить слоном», что доставило Джен удовольствие, поскольку поиск кратчайших маршрутов при передвижениях по городу увлекал ее, как заядлого игрока. Сокращалки, как называли это некоторые другие игроки. Ей хотелось рассекать по городу, как ферзь, каждый раз попадая точно в место назначения. Но на Манхэттене это было так же невозможно, как и на шахматной доске, и там, и там приходилось двигаться по строгим правилам. Тем не менее она мысленно представляла себе конечный пункт и шла к нему по самому прямому маршруту, какой могла придумать, постоянно совершенствуя его и измеряя успех с помощью браслета. По сравнению с остальной ее работой, где ей приходилось разбираться с куда более зыбкими и противными задачами, это было просто.