Браво, Диана! возликовал Стерн и с воодушевлением побежал вперед. Охотничий азарт охватил его не меньше, чем в былые дни у Гудзонова залива. Каким жарким было удовольствие убивать, если это означало пищу. На бегу он извлек свой нож из кожаных ножен, которые изготовила для него Беатрис. Теперь у них было свежей оленины сколько душе угодно. Они жарили ее на раскаленных добела угольях своего очага, такую сочную и ароматную, что словами не описать. Немало мяса они закоптили и засолили на будущее. Шкуру Стерн решил выдубить, используя кору ивы и яму с водой, вырытую близ родника. Он также добавил туда коры дуба, чернильных орешков и побегов сумака.
Полагаю, эксперимент удастся, заметил он, погружая в яму шкуру и придавливая ее камнями. Это как общие предписания давным-давно сгинувших докторов: всего понемногу, и так или иначе совершится желаемое действие.
Огромное многообразие задач, возложенных на него ныне, начало уже не на шутку испытывать его изобретательность. Несмотря на богатство своих практических знаний и отработанные умения, он поразился, какие огромные требования предъявляет самая простая человеческая жизнь. Теперь им с Беатрис приходилось обходиться без общественного сотрудничества, которое прежде казалось само собой разумеющимся. Изменение условий начало менять представления Стерна почти обо всем. До него теперь полностью дошел смысл пословицы «Один в поле не воин». Он на своей шкуре ощутил, что мир был таким, каким был, вследствие сложной системы взаимных отношений и взаимной зависимости огромных количеств людей. Он стал видеть исчезнувшие социальные проблемы в их истинном свете теперь, когда все, чему требовалось противостоять, было неразумным и всепоглощающим доминированием природы. И это принесло гигантскую пользу инженеру. Твердый индивидуализм, в основе своей анархический, которому он с гордостью следовал тысячу лет назад, стал мишенью для сокрушительных ударов с самых первых дней их новой жизни вне общества. Но ни у него, ни у его спутницы не было особенно времени для отрешенных размышлений. Каждый миг требовалось срочно решить какую-то задачу, и каждый день казался насыщенней делами, чем предыдущий. Однако за едой или вечерами, когда они сидели рядышком при свете лампы в обжитой ими конторе, оба находили удовольствие в сумбурных гаданиях о том да о сем. Они часто обсуждали катастрофу и свое спасение. Стерну пришли на ум кое-какие опыты профессора Рауля Пикте с животными, француз на долгие периоды погружал их в анабиоз внезапным замораживанием. Кажется, здесь угадывался ответ на вопрос, как они избежали смерти в ходе столь многих зим, с тех пор как их охватила спячка. Они пытались вообразить себе и картины, последовавшие за катастрофой, ужас давно миновавшего дня и медленное необратимое разрушение памятников рода людского. Часто разговоры при сиянии каменного очага затягивались за полночь, и они касались великого множества сторон предмета. Стерну эти часы представлялись счастливейшими в жизни. Ибо он и эта прекрасная женщина в такие часы становились близки как никогда, это волновало, завораживало, и Стерн мало-помалу стал чувствовать, что любовь, зародившаяся в глубине его сердца, не осталась без взаимности. Но пока Стерн сдерживался и не заговаривал в открытую о своих чувствах. Он понимал, что это немедленно все изменит, а их постоянно ждала срочная работа.
У меня нет сомнений, промолвил он как-то, когда они сидели и беседовали, что мы с вами последние представители человечества, я имею в виду цивилизованного, оставшиеся где-либо в мире. Если бы уцелел кто-то еще, где-нибудь в Чикаго или Сан-Франциско, Лондоне, Париже или Гонконге, они сделали бы уже какую-нибудь ощутимую попытку связаться с Нью-Йорком. Этот город, ведущий центр финансового и промышленного мира, был бы их первой целью.
Но предположим, заметила она, что были и другие, совсем немногие, здесь и там, и они лишь недавно пробудились, как мы. Разве они смогли бы успеть так быстро дать нам о себе знать?
Он с сомнением покачал головой.
Может быть, где-то есть кто-то другой, медленно ответил он, но, в любом случае, в этой части света нет никого. Нет, никого нет в этом отдельном Эдеме, кроме вас и меня. Как бы там ни было, а я Адам. Вы, разумеется, Ева. А древо? Мы его не нашли. Пока.
Она быстро и ошеломленно взглянула на него. Затем уронила голову, чтобы он не мог видеть ее глаза. Но на ее щеке, шее и висках, там, куда отлетели великолепные густые волосы, он увидел приливающую краску. На некоторое время он забыл о трубке. Он глядел на Беатрис со странным блеском в глазах. И некоторое время ни слова не было сказано между ними. Но мысли
Глава 13ВЕЛИКИЙ ОПЫТ
Мысль о том, что могут быть и другие им подобные в отдаленных уголках земли, не покидала ум Беатрис. На следующий день она опять завела об этом беседу со своим спутником.
А что, если в мире есть еще несколько горсточек таких, как мы, может, несколько сотен, рассеянных тут и там? рассуждала она. Они могли проснуться один за другим лишь для того, чтобы умереть, ибо оказались в куда менее благоприятных условиях, чем довелось нам с вами? Может, тысячи лежали в спячке, как и мы, а проснувшись, стали голодать, пока не умерли?
Трудно сказать, взвешенно ответил он. Вне сомнений, такое не исключается. Кто-то мог избежать великой погибели на большой высоте. Скажем, на Эйфелевой башне. Или где-нибудь в горах. На плато. Самое большее, что мы можем сейчас, это предполагать такую вероятность. И
Но если где-то еще есть люди, в нетерпении перебила она с озарившимися надеждой глазами, разве нет способа войти с ними в контакт? Почему мы не пытаемся? А что, если только один или два в каждой стране уцелели, если бы мы все могли объединиться и образовать общую колонию Как вы думаете?
Вы имеете в виду, что разные языки, искусства и прочее может пока еще быть не утрачено? Колония могла бы расти и процветать, человечество вновь овладело бы Землей и стало на ней господствовать через несколько десятилетий? Да, конечно. Но даже если больше никого и нет, у нас нет причин отчаиваться. Об этом, впрочем, мы пока говорить не станем.
Но почему бы нам не попытаться что-то установить? настаивала она. Если есть хотя бы ничтожный шанс
Черт возьми, я попробую! вскричал инженер, захваченный новой мыслью, загоревшийся новой целью. Как? Пока не знаю, но посмотрим. Скоро способ найдется, если только я буду об этом думать.
В тот же день он отправился по Бродвею мимо медной лавки к развалинам телеграфа напротив Флэтриона. Внутрь он проник не без трудностей. Горестное зрелище являл собой этот некогда оживленный узел нервной системы страны. Скамьи и прилавки исчезли полностью, инструменты были разрушены коррозией до неузнаваемости, все в отвратительном беспорядке. Но в заднем помещении Стерн нашел большое количество медной проволоки. Деревянные катушки, на которые она была намотана, пропали, но сами мотки сохранились.
Прекрасно! воскликнул исследователь, подобрав несколько мотков. Как только я доставлю их в Метрополитен, думаю, первый шаг к цели будет сделан.
К ночи он собрал достаточно проволоки для своего первого опыта. На следующий день они с Беатрис обследовали развалины древней радиостанции на крыше со стороны Мэдисон-авеню. Они попали на крышу, выбравшись из окна на восточной стороне башни и воспользовавшись пятнадцатифутовой лестницей, изготовленной Стерном из необработанных сучьев.
Смотрите, она почти не тронута, заметил инженер, обведя рукой круг, только падающие камни пробили дыры там и тут. Видите эти пробоины в помещениях ниже? Ладно, вперед. Я поработаю топором, и если крыша выдержит меня, то вас и подавно.
Чуть погодя они отыскали другую дорогу на маленькую станцию. К счастью, это крохотное зданьице построили из бетона и оно по-прежнему стояло почти неповрежденное. Они попали внутрь через искрошенную дверь. Ветра небесные за столетия унесли весь до единой пылинки прах оператора. Но аппарат стоял на прежнем месте, заржавевший, иззубренный и в беспорядке, а Стерн высмотрел наметанным глазом признаки надежды. Час тщательного ремонта убедил инженера, что здесь можно чего-то добиться. И тогда они взялись за дело. Сперва с помощью Беатрис Стерн натянул антенну из медной проволоки от платформы башни до крыши станции. Грубая работа, но их цели она вполне соответствовала. С этой антенной он соединил починенный аппарат. Проверил, все ли в порядке. Затем провел провод по стене здания, чтобы соединить его с одной из динамо-машин в подвале. Все это отняло два с половиной дня напряженного труда в перерывах меж добыванием пищи, стряпней и домашними делами. И вот наконец
Теперь нужна энергия! воскликнул инженер. И, взяв лампу, спустился вновь осмотреть динамо и удостовериться, что не ошибся и одну или две из машин можно запустить. Три машины мало что обещали, ибо вода просочилась внутрь и они заржавели настолько, что не подлежали восстановлению. Четвертая, ближайшая к Двадцать третьей улице, в силу прихоти обстоятельств оказалась защищена брезентовым чехлом. Теперь чехол превратился в груду гнилых обрывков, но он, по крайней мере, так долго защищал машину, что она не получила серьезных повреждений. Стерн работал добрую часть недели, пользуясь инструментами, которые смог найти или сделать, ему потребовалось изготовить гаечный ключ для самых крупных гаек, разобрать машину, смазать, почистить, поправить и наладить часть за частью. Коммутатор был в скверной форме, щетки подверглись изрядной коррозии. Но он паял и латал, стучал молотком, пилил и нагревал. И наконец с большими усилиями вновь собрав машину, решил, что она заработает. «Пар» было следующее важное слово, когда он проводом соединил динамо со станцией на крыше. А это случилось на восьмой день работы. Осмотр бойлерной, куда он попал, разобрав массу упавших камней, вдохновил его на дальнейшее. Проникнув туда со слабо светящей лампой, он в нетерпении огляделся и понял, что до успеха не столь уж и далеко. В глубинах, сопоставимых с недрами Великих пирамид Гизы, хотя здесь стояли сырость и духота, время во многом потеряло свою разрушительную силу. Стерн выбрал котел, который выглядел крепким, и стал искать уголь. И нашел обильный запас, хорошо сохранившийся в бункерах. Он работал несколько часов, возя уголь в стальной тачке и сгружая перед топкой. Куда ведет дымоход и в каком он состоянии, Стерн не знал. И не мог бы угадать, куда и как вырвутся продукты сгорания, но решил довериться удаче. Его передернуло при виде заржавевших жаровых и паровых труб, связанных с трубами динамо-отсека, лишившихся асбестовой оболочки и текущих в нескольких местах сочленений. Он являл собой некое подобие сказочного гнома, когда вертелся и возился в этих мрачных местах при тусклом свете керосиновой лампы. Пауки, черви и большая серая крыса были единственным его обществом. И, конечно, с ним оставалась надежда.
Не знаю, может, я и дурак, что затеял такую возню, сказал он, с сомнением осматривая устройство. Не исключено, что запущу здесь нечто такое, что не смогу остановить. Водяные часы протекают, водомеры заклинило, клапан безопасности ржав до основания. О, дьявол Но он продолжал работу. Что-то неудержимо вело его вперед. Ведь он был инженер. И американец. Следующей задачей было наполнить котел. Для этого требовалось носить воду в двух ведрах от источника. Это отняло три дня. И вот после одиннадцати дней тяжкого, изнурительного труда в мрачном подземелье, испытывая недостаток в инструментах, возясь с испорченными материалами, обнаженный и потный, угрюмый, изнуренный, едва живой, он подготовил все для опыта, несомненно самого чудного в истории рода людского.
Он воспламенил топку обломком сухого дерева, затем набил ее до отказа углем. Полтора часа спустя сердце его наполнило волнение, смешанное со страхом и чувством усталости, при виде пара, сперва белого, затем голубого и редкого, который стал, шипя, выходить из мест протечек в длинной трубе.
Никакого способа определить давление или что-то еще, заметил он. Не угадаешь, попаду я в преисподнюю или нет. И он отступил от слепящего полыхания топки. Обнаженной рукой вытер пот со лба. И повторил: Не угадаешь. Но с помощью Всевышнего я отправлю это послание, и точка.
Глава 14ДВИЖУЩИЕСЯ ОГНИ
Едва дыша от усталости и волнения, Стерн вернулся в машинный отсек. Наступил решающий момент, он взялся за ржавое колесо тормоза, чтобы запустить динамо. Его заклинило, оно не поддавалось. Ожесточенно выругавшись, инженер схватил большой гаечный ключ, пропихнул через спицы и приналег. Застонав, колесо поддалось. Повернулось. Инженер опять приналег.
Пошла! заорал он. Давай! Трогай!
С шипением, словно выражая неудовольствие, что ее разбудили после многовекового сна, машина понемногу пришла в движение. Несмотря на всю смазку Стерна, каждая деталь визжала в мученьях. Неровная дрожь охватила машину, когда та начала прибавлять обороты. Динамо загудело, неистово, протестующе заскрежетало и заскрипело. Привод из просмоленной конопли натянулся и задрожал, но выдержал. И, точно запряженный старым конягой драндулет, готовый развалиться, это древнее устройство, текущее, свистящее, трясущееся, голосящее на сто ладов, тем не менее заработало. Пусть оно казалось жалкой насмешкой над стародавним образом прекрасного рукотворного чуда, но оно работало. Свидетель свершившегося, инженер, вся жизнь которого прошла в благоговейном служении технике, испытал странное щемящее чувство. Он сел, вконец измученный, на пол. Лампа подрагивала в его руке. И все же, покрытый грязью, потом и ржавчиной, он испытал в этот миг торжество, какого ему не выпадало прежде. И тут же понял, что прохлаждаться рано. Много чего еще оставалось. Он опять встал и приступил к работе.
Сперва он удостоверился, что динамо двигается без серьезных нарушений. И что провода присоединены как должно. Затем опять до отказа набросал угля в топку и закрыл дверцу, оставив лишь достаточную тягу, чтобы обеспечить устойчивое нагревание примерно в течение часа. Покончив с этим, он вновь полез туда, где Беатрис в нетерпении ждала в маленькой радиостанции на крыше. Он ввалился на станцию едва живой. Тяжело дышащий, с безумными глазами, простерев черные от угля руки из белизны своей медвежьей шкуры, он являл собой необычайное зрелище.
Она пошла! вскричал он. Есть ток. На некоторое время порядок. А теперь проверка.
На миг он тяжело оперся о бетонную скамью, к которой был прикреплен аппарат. День уже близился к концу. Сияние вечера начинало гаснуть у дальнего горизонта, а за стенами сгущался угрюмый пурпурный покров. При неясном свете, проникавшем в дверной проем, Беатрис разглядывала его осунувшееся бородатое лицо, потное, покрытое угольной пылью. Безобразное лицо. Но не для нее. Ибо ей оно представилось лишь маской, за которой она усматривала могучую волю, отвагу и неутомимую изобретательность непобедимого человека.
Итак, рассмеялся вдруг Стерн, итак, вызываем оператора с Эйфелевой башни? И опять в угасающем свете пристально воззрился на аппарат перед собой.
Полагаю, машинка не подведет, рассудил он, надевая тронутые ржавчиной наушники. Положил руку на ключ и выдал на пробу несколько первых точек и тире. Едва дыша, Беатрис наблюдала за ним, не смея задавать вопросов. В диэлектрике зеленые искорки и пляшущие огонечки затрещали и зашипели, точно живые существа, духи неведомого рода. Стерна, который опять ощутил, что прикасается к животворной силе этого мира, наполнило новое бурное ликование. И все же, как бы ни преклонялся он перед наукой, а некое благоговение перед высшей силой прибавилось к этому могучему торжеству. Странный блеск сиял в его глазах, а дыхание выходило изо рта так торопливо, словно он саму свою душу отправлял в эфир вместе со знаками азбуки Морзе. Потянулся к волномеру. Тщательно и медленно стал проверять диапазон, увеличив до пяти тысяч, а потом обратно, прочесывая эфир по всей шкале. Наружу, наружу, в сгущающуюся тьму через пустыню мертвого мира, он запускал свои огоньки в неистовой мольбе. Его лицо стало суровым и страстным.
Есть хоть что-то? Есть ответ? спросила Беатрис, положив руку ему на плечо. Ее рука дрожала.
Он покачал головой. Опять включил ток. Опять запустил в эфир свой крик отчаяния, надежды и мольбы. Последний зов человека к человеку, который по чистой случайности мог взять да и услышать его среди руин иных городов в иных странах. «SOS! потрескивали зеленые огоньки. SOS! SOS!»
Ночь окончательно вступила в свои права, пока они ждали и вслушивались, пока вместе в крохотном сооружении на крыше лежащей в руинах громады рассылали по всей земле и небесам свой призыв, но тщетно. Прошло полчаса. Инженер, мрачный как смерть, вновь и вновь выпускал в пространство цепочки огоньков.
Ничего, вырвалось наконец у Беатрис. Ты уверен, что не можешь
Она не закончила вопрос. Ибо внезапно под ними, словно из самых недр земных, послышался сдавленный, мощный, негодующий рев. Задрожала каждая гнилая балка, каждое волоконце огромного полуразрушенного здания. Кое-где стали осыпаться и оседать участки стен, испуская долгие глубокие громовые раскаты, постепенно переходящие в более прерывистые и затихающие звуки.